9. 1944 год – год освобождения

9. 1944 год – год освобождения

В начале 1944 г. все удары союзников принимали на себя захваченные Германией и Японией буферные территории. К концу года почти все завоевания были утрачены, и угроза нависла над территориями самих государств-агрессоров. Хотя в 1944 г. союзники еще не победили окончательно, для Западной Европы это был год освобождения.

Вообще говоря, Гитлер предлагал обмен – пространство на время. Но на деле он никакого пространства не собирался уступить без борьбы. В марте он заявил Манштейну: «Главное – упрямо вцепиться в то, чем владеем». Это упорство требовало военных ресурсов. По иронии судьбы, на Балканах и в Скандинавии, районах, куда союзники не проникли почти до конца войны, было сосредоточено больше германских дивизий, чем в Италии, – 44 против 22. Во Франции находилось примерно 50 германских дивизий – 35 из них севернее Луары. Это были главным образом второразрядные части, укомплектованные пожилыми солдатами и ранеными, которые снабжались за счет оккупированных территорий. Боевые силы германской армии находились на Восточном фронте. Здесь перед русскими стояли 180 дивизий, а также 60 дивизий сателлитов Германии, боеспособность которых вызывала сомнения.

Свои победы немцы одерживали довоенным оружием. Гитлер долго скупился тратить ресурсы на новое вооружение. Однако к 1944 г. обстановка изменилась. Немецкие изобретатели разрабатывали оружие, которое, как полагал Гитлер, положит конец периоду неудач, надо только суметь продержаться. Для военно-морского флота был разработан шнорхель, который давал возможность подводным лодкам не всплывая перезаряжать батареи. Военно-воздушный флот получил реактивные самолеты, которые по скорости превосходили самолеты союзников. Немецкие ученые разрабатывали ракеты большой дальности, обещавшие превратить Лондон и Юго-Восточную Англию в пустыню. Кроме того, немцы уповали на беспилотные самолеты с дистанционным управлением. Если бы эти разработки были сделаны раньше, это могло бы изменить ход войны.

А союзники отставали. В самом начале войны в Англии было открыто управляемое расщепление атомного ядра. Черчилль передал это открытие американцам с условием (которое фактически не было выполнено), что те ознакомят англичан со своими достижениями. Американские ученые были близки к созданию атомной бомбы, но считалось, что ее не успеют сделать до разгрома Германии. У союзников имелись также прототипы реактивных самолетов, но они не стремились перейти к их производству, потому что тогда оказалось бы устаревшим огромное количество дореактивных самолетов и заводов, которые их производят. Таким образом, союзники рискнули перебиваться с имеющимся вооружением до самой победы. Единственная, хотя и несколько запоздалая, инициатива американцев дала большой эффект. Это был истребитель дальнего действия «Мустанг», разработанный по указаниям британской закупочной комиссии еще в 1940 г. Благодаря Бивербруку, в то время министру авиационной промышленности, «Мустанг» был затем оснащен великолепным двигателем фирмы «Роллс-Ройс Мерлин». Когда Генри Форд отказался производить эти двигатели для воюющей стороны, Бивербрук финансировал производившую их фирму «Паккард»; по словам агента фирмы «Роллс-Ройс», «это было самое крупное, лучшее и выгодное дело из всех когда-либо предпринятых британским правительством». Когда на «Мустанге» установили сбрасываемый топливный бак – опять не новая идея, а использованная уже в гражданскую войну в Испании, – его дальность действия составила почти 1000 миль.

Долгое время те, кто ведал созданием бомбардировщика, полагали, что некоторые изменения в конструкции дадут образец надежной пулеметной защиты. В конце концов американцы, но не сэр Артур Харрис признали свою ошибку. В апреле 1944 г. американские бомбардировщики в сопровождении «Мустанга» начали дневные атаки на немецкие заводы синтетического жидкого топлива. Это причинило огромные разрушения. К сентябрю германская авиация, которой как минимум требовалось 160 тыс. т октанового топлива, получала всего около 10 тыс. т. Немецкие реактивные самолеты и шнорхели подводных лодок не могли действовать эффективно, хотя их производили в большом количестве. Но это был один из блестящих успехов стратегического бомбометания, который пришел вовремя и сыграл решающую роль.

… В зимние месяцы 1944 г. наступление русских не ослабевало. На севере была наконец полностью снята блокада Ленинграда, продолжавшаяся более двух лет. От голода умерло свыше миллиона его жителей, а те, кто уцелел, вполне заслужили, чтобы Ленинград стал городом-героем. Когда немцы отступили, они сумели на этот раз ограничить фронт, и русские до лета не могли выйти к Балтийскому побережью. 5 января советские войска перешли границу с Польшей – это было началом их вступления в Европу. Они очистили Украину от Днепра до Днестра, в марте достигли Румынии и Карпат, Последний рывок – освобождение Крыма в мае. К концу наступления практически вся довоенная советская территория была освобождена. Путь был открыт на Балканы, а германская линия фронта, вместо того чтобы стать короче, более растянулась в ширину и стала более уязвимой. Стало ясно: русские не остановятся у своих границ. Так поступил в 1812 г. Кутузов, этого теперь опасались западные наблюдатели. Русские будут идти вперед, пока не возьмут Берлин.

В первые месяцы 1944 г. западные союзники мало что могли противопоставить этим успехам. В Италии они были скованы линией Густава, которую немцы создали в горах южнее Рима; по настоянию американцев часть союзных войск перебрасывалась для высадки десанта в Северной Франции. Черчилль, как всегда изобретательный, нашел выход. Планировалась также операция под кодовым названием «Энвил» – предварительная высадка на юге Франции для отвлечения немецких сил с севера. До мая ее нельзя было предпринять, поэтому десантные средства можно было использовать в Италии за линией Густава. Так возникла идея высадки в Анцио – маневр, направленный не столько против немцев, сколько на то, чтобы не открывать второй фронт.

22 января союзные силы высадились в Анцио. Они почти не встретили сопротивления, перед ними был открыт путь на Рим. Но старая история с Галлиполи повторилась. Генерал Лукас, американский командующий, не верил в эту операцию и не стремился наступать. Александер, подобно Яну Гамильтону в Галлиполи, был слишком вежлив, чтобы его прогнать. Свыше недели генерал даже не пытался идти вперед, а когда собрался, немцы уже укрепили свои позиции. Теперь в опасности оказался плацдарм союзников. Предприняли высадку в помощь основным силам союзников, стоявшим перед линией Густава. Но этим силам пришлось самим идти в наступление, чтобы помочь высадке.

Центральным пунктом на линии Густава был монастырь Монте Кассино. Он гипнотизировал Александера и его генералов, они были уверены, что немцы, укрепив монастырь, используют его как наблюдательный пункт. На самом же деле немецкие войска никогда его не использовали. Но здесь представился случай показать, что союзники в своей решимости разбить Германию готовы на все. Они систематическими бомбежками разрушали Монте Кассино, один из крупных исторических памятников Европы, а потом обнаружили, что разбитые камни – еще более страшное препятствие, чем сам монастырь. В конце концов линию Густава обошли французы, проникшие с тыла, через горы.

Немцы начали отступать. У армий, находившихся в Анцио, была возможность задержать и отрезать отступающие немецкие войска. Но генерал Марк Кларк, теперь полностью осуществлявший командование на плацдарме высадки десанта, хотел первым вступить в Рим. Несмотря на указания Александера, он оставил открытым путь отхода, направился прямо в Рим и вступил туда 4 июня. Тем временем немцы отошли дальше на север и закрепились на новом рубеже. Во время этого похода на Рим союзники потеряли 40 тыс., а немцы – 20 тыс. человек… В дальнейшем из-за необходимости доставлять припасы к плацдарму Анцио нельзя было осуществить операцию «Энвил» до августа, когда высадка в Северной Франции давно уже произошла. В целом итальянская кампания показала, что Италия была слабым, второстепенным элементом «оси».

Одержимые мыслью о значении столиц – Парижа, позднее Берлина, союзники сделали своей целью Рим, они были уверены, что, если туда войдут, случится нечто грандиозное. Ничего не произошло. Виктор Эммануил III передал власть сыну Умберто, Бадольо ушел в отставку, а пожилой политик Бономи возглавил коалицию, включавшую разного толка антифашистов – от коммунистов до клерикалов. На севере Рима немцы укрепляли новый оборонительный рубеж. Алсксандер доказывал, что при наличии пополнения его армии могут достичь к августу долины реки По и устремиться в Австрию через так называемую люблянскую брешь (еще одно вводящее в заблуждение географическое понятие). Черчилль был полон энтузиазма: прорыв с юга в Европу, за который он стоял во времена Галлиполи, наконец, 30 лет спустя, будет осуществлен. Британские начальники штабов относились к этому более скептически. Но они хотели, чтобы итальянская кампания продолжалась, хотя бы потому, что здесь Англия еще играла главную роль. Американцы настаивали: не надо делать того, что ослабит операцию «Энвил», даже если она отложена до августа (срок слишком поздний, чтобы помочь высадке десанта союзников на севере Франции). Между Рузвельтом и Черчиллем состоялся ожесточенный спор, американцы настояли на своем. 7 из дивизий Александера и большая часть его авиационного обеспечения были выведены как раз в то время, когда Кессельринг получил 8 новых дивизий.

В Италии армии союзников, теперь уже вряд ли равные германским, продолжали упорное и в значительной мере бесполезное наступление. Немцы имели пространство для маневра в гористой местности между Римом и рекой По, они осторожно отступили лишь для того, чтобы укрепить новый рубеж, прежде чем туда вторгнутся союзники. К декабрю союзники достигли Равенны, но не смогли захватить Болонью. Долина По все еще была на расстоянии 50 миль.

С приближением союзных армий на севере Италии поднялись партизаны, потенциально революционная сила, посвятившая себя новому Возрождению. Летом 1944 г. они сковали 8 из 26 немецких дивизий в Италии. Около 50 тыс. партизан погибли. Их активность смущала союзников. Когда Александер на зиму прекратил кампанию, он публично объявил о демобилизации партизан. Это было приглашение немцам двинуться против партизан, невмешательство союзников гарантировалось. Немцы не преминули этим воспользоваться. Так немцы стали косвенными союзниками англичан и американцев, которые теперь больше страшились революции в Италии, чем противника.

* * *

В июне 1944 г. итальянские дела затмила высадка союзников на севере Франции. Открытия второго фронта требовали свыше двух лет. Теперь, по настоянию американцев и с большим опозданием, это свершилось. Может быть, задержка имела оправдание. На этот раз высадка десанта была тщательно подготовлена, а не предпринята в спешке, как аналогичные операции в прошлом. Было изучено французское побережье, собраны огромные силы: 1200 боевых кораблей против 15 немецких эсминцев, 10 тыс. самолетов против 500 немецких, 4126 десантно-высадочных средств, 864 транспортных судна. Имелись танки с тралами для проделывания проходов в минных полях, танки-амфибии, танки для разрушения бетона, танки, сами расстилавшие на дороге покрытие, танки для наведения мостов. Подготовили два искусственных порта под названием «Мэлбери», которые предстояло отбуксировать через Ла-Манш. Эйзенхауэр с редким остроумием заметил: «Только аэростаты заграждения, во множестве летавшие над Англией, удержали острова, не дав им уйти под воду».

Эйзенхауэра назначили главнокомандующим, якобы для равновесия (поскольку в Средиземноморье был британский главнокомандующий), а главным образом по причине подозрения американцев, что англичане-де без энтузиазма относятся к предстоящей операции. Личный состав укомплектовали с педантичной точностью в равной мере англичанами и американцами. В июле 1944 г. в него входило 4914 человек, к концу войны эта цифра выросла до 30 тыс. Заместитель Эйзенхауэра Теддер и командующие ВВС и ВМФ были англичане. Из Италии вызвали Монтгомери командовать высадкой первого эшелона десанта. Как только сосредоточение сил приведет к перевесу американцев, Монтгомери снова примет командование британской армейской группой, а Эйзенхауэр станет главнокомандующим. Этот несовершенный порядок объяснялся просто. Монтгомери не скрывал своего мнения о недостатках американцев, и американские генералы не захотят, чтобы он командовал, исключая первоначальную стадию.

Что касается командования ВВС, там тоже царила неразбериха. Гаррис и Спаатс, оба – командующие бомбардировочной авиацией, не желали терять свою независимость. Гаррис все еще жаждал бомбить районы без выбора одиночных целей, Спаатс – сбрасывать бомбы на заводы синтетического жидкого топлива. Во имя компромисса Теддер получил право отдавать им приказы во время высадки и непосредственно до нее. Эти операции приобрели ошеломляющий размах. Почти все мосты через Сену и большинство мостов через Луару были разрушены, выведена из строя французская железнодорожная система. Во Франции для снабжения германской армии требовалось в день 100 поездов, но к апрелю их число снизилось до 60, а к маю – до 32.

Этот так называемый план по транспортировке осуществлялся не без трудностей. Черчилль опасался, что бомбардировки вызовут большие жертвы среди мирного населения Франции. Его поддерживал Военный кабинет, но верх взял Рузвельт, который меньше считался с чувствами французов. Под рукой был, правда, более простой и эффективный способ. Участники французского Сопротивления заявили, что могут производить разрушения более регулярно и с гораздо меньшим риском для человеческих жизней. Но их доводы игнорировали. Ортодоксальные генералы не питали доверия к партизанской войне. А Рузвельт был полон решимости не сотрудничать с де Голлем, которому доверял гораздо меньше, чем русским. Игнорировалось французское Сопротивление и де Голль вместе с ним: ему не сообщили дату высадки, хотя находившаяся под его командованием французская армия воевала вместе с союзниками в Италии. Был разработан план объединенного военного правления во Франции как побежденной стране. В ответ де Голль назвал подготовленные союзниками «оккупационные франки» фальшивыми деньгами. Американцы были против де Голля не по идеологическим соображениям. На него, как и на русских впоследствии, обижались за то, что он просто хотел быть независимым. Черчиллю, который зависел от американских поставок, приходилось быть более уступчивым; де Голль, никаких поставок не получавший, мог идти своим путем.

Восточное или западнее Сены высадить десант? Берег к востоку от Сены хотя и ближе, но сильнее укреплен, и это не компенсировалось наличием крупных портов. К западу от Сены имелись более открытые участки для высадки, берег меньше укреплен, в случае победы можно взять под контроль Шербур. Эти плюсы оказались предпочтительнее. Были детально разработаны планы с целью дезинформации противника. В Кенте была создана фиктивная армия, через нее передавались радиограммы в штаб Монтгомери. На Па-де-Кале сбросили больше бомб, чем в Нормандии. Германским разведывательным самолетам было разрешено летать над Кентом, но не западнее. Немцы полагали, что у них в Англии много агентов. На самом деле отправлялись лишь радиограммы, составленные под диктовку союзников.

Немцы понимали, что нападение близится, но не имели возможности узнать откуда. Рундштедт, которого отозвали, чтобы назначить главнокомандующим войсками на Западе, придерживался ортодоксального взгляда, согласно которому союзники должны высадиться в Па-де-Кале. Роммель, ставший тоже фельдмаршалом, фактически независимый командующий, имевший прямой доступ к Гитлеру, считал, что союзники высадятся в Нормандии, и Гитлер с ним согласился. На этот раз Гитлер не решился действовать по инструкции, не стал делать выбор между двумя фельдмаршалами, а держал в своих руках бронетанковые дивизии и распределял войска поровну – на запад и на восток от Сены.

Были и дополнительные сложности. Рундштедт хотел сосредоточить стратегический резерв и, после того как союзники высадят десант, начать контратаку. Роммель хотел встретить их на участках высадки. Опять Гитлер не пожелал решать, и к этим операциям готовиться не стали. Немцев также ввел в заблуждение шторм, разыгравшийся за три дня до высадки. Роммель, уверенный, что ничего не случится, отправился к Гитлеру в Германию. Командующий войсками в Нормандии проводил маневры в Бретани, его заместитель проводил ночь с девицей.

Шторм чуть не расстроил планы союзников. День «Д» был назначен на 5 июня. За два дня до этого начальник метеорологической службы Стэг предсказывал штормовую погоду, и Эйзенхауэр отложил операцию. На следующий день Стэг обещал некоторое улучшение погоды, и Эйзенхауэр, зная, что если не теперь, то придется месяц ждать новой возможности, приказал начинать. В Париже германский метеоролог, по должности соответствующий Стэгу, не сумел заметить наступающее улучшение погоды. Судьба нации зависит от подобных случайностей!

6 июня, перед самым рассветом, началось вторжение во Францию. В тот день в морской операции участвовало около 200 тыс. человек, 2/3 из них – англичане; было сделано 14 тыс. боевых вылетов. В 1940 г., когда немцы оккупировали Францию, на каждую дивизию первого эшелона приходилось 19 самолетов, а в 1941 г., когда напали на Россию, – 26. 6 июня 1944 г. у союзников было 260 самолетов на дивизию. Ни авиация немцев, ни подводные лодки не были способны воспрепятствовать высадке. К вечеру на побережье было уже 156 тыс. человек.

Стратегический план был весьма по душе Монтгомери. Британские и канадские силы должны были высадиться в восточном секторе побережья и взять Кан. Они вступят в бой с главной частью германских сил, особенно с танками, сломят сопротивление противника в упорной борьбе, как у Эль-Аламейна. Тем временем американцы должны были высадиться на базе полуострова Котантен, защитить Шербур и накапливать ресурсы для прорыва.

Все шло вовсе не «по плану» вопреки обычному утверждению Монтгомери. Американцы успешно высадились в одном пункте, в другом они высадились слишком далеко и в течение двух дней не могли обеспечить надежный плацдарм. Восточное англичане попусту тратили время на пунктах высадки, как было некогда в Галлиполи. Они лишь днем достигли Кана, к тому времени в бой вступила немецкая бронетанковая дивизия, которая задержала наступление англичан и прорвалась к пунктам высадки, правда без особых результатов. Кан держался в течение месяца, вместо того чтобы пасть в первый день. Через три дня отдельные плацдармы высадки десанта соединились. Без боя был захвачен Байё и поэтому остался невредимым – почти единственный свидетель былой славы Нормандии. Через десять дней все передвижение союзников прервал шторм, самый сильный за последние 40 лет, он бушевал с 19 по 22 июня. Была разрушена одна из искусственных гаваней, авиация бездействовала, почти прекратилась доставка припасов. Тем не менее американцы отрезали Шербур, а 1 июля захватили его, взяв при этом в плен 30 тыс. человек. Немцы снесли портовые сооружения и блокировали гавань, так что достижение оказалось не столь большим, как рассчитывали. Американцам пришлось ждать три недели, пока им удалось накопить силы для прорыва.

По мнению Монтгомери, остановка англичан перед Каном не являлась серьезной неудачей при условии, что Гитлер проглотит приманку и сосредоточит там свои войска. Гитлер так и сделал. Он был уверен, что здесь предпримут попытку решающего прорыва, и направил против англичан большую часть немецких танков – семь бронетанковых дивизий из имеющихся десяти. Он также был уверен, что вторая высадка произойдет в Па-де-Кале, и не согласился перебрасывать оттуда немецкие силы. Да в любом случае немцы, вероятно, не смогли бы совершить переброску, поскольку бомбардировщики союзников уже разрушили все мосты через Сену и Луару. 9 июля, после месяца тяжелых боев, англичане взяли Кан. За город, где остались лишь два монастыря, а все остальное было полностью снесено, заплатили дорого.

Рундштедт признавал, что война проиграна. Когда Йодль его спросил: «Что будем делать?», он ответил: «Кончать войну. Что мы еще можем сделать?» Его сразу отстранили от должности; сменил его Клюге, ярый борец, прошедший Восточный фронт, исполненный высоких надежд, которым вскоре суждено было рухнуть. Роммель тоже исчез из поля зрения. 17 июля он был тяжело ранен, когда его машину атаковал самолет союзников. Через некоторое время эмиссар Гитлера поставил его перед выбором: совершить самоубийство, которое будет представлено как героическая гибель, или предстать перед судом. Роммель был связан с планами, направленными против Гитлера, которые, к несчастью, были раскрыты. Он предпочел самоубийство.

Немецкие генералы и консервативные политики давно обсуждали вопрос о свержении Гитлера, который, как они полагали, ведет Германию к поражению. Многие генералы говорили, что они приветствовали бы свержение Гитлера, но не хотят в этом участвовать. Другие надеялись, что, когда Гитлера не станет, Германии позволят сохранить все или хотя бы некоторые ее завоевания. Конспираторы говорили, но не действовали. Они ждали, что им дадут власть. Действовал один человек, полковник фон Штауфенберг, тяжело раненный на войне. 20 июля после ряда неудачных попыток он сумел пронести бомбу в ставку Гитлера, а когда она взорвалась, позвонил сподвижникам и сообщил, что Гитлер погиб. Они собрались в Берлине в министерстве обороны, готовые сформировать нефашистскую власть. В Париже армейские офицеры арестовали руководителей СС.

Но все получилось неудачно. Шел ремонт бункера, где Гитлер обычно проводил совещания, и бомбу пришлось подложить в деревянный гараж, это уменьшило силу взрыва. Сам Гитлер был прикрыт массивным столом и легко ранен. Он даже смог принять Муссолини, прибывшего в тот день с визитом, которому на этот раз удалось вести себя с Гитлером покровительственно (всегда бывало наоборот). Телефонная связь гитлеровской ставки с Берлином не была перерезана. Геббельс взял на себя руководство, и верные Гитлеру нацистские офицеры арестовали заговорщиков, которые не имели поддержки. Некоторых сразу расстреляли, в том числе Штауфенберга, других после мнимого слушания дела в «народном суде» повесили, это сопровождалось страшными зверствами. И вызывает удовлетворение лишь тот факт, что судья, который вел заседания, сам погиб от бомбы союзников при исполнении своих зловещих обязанностей. В Париже офицеры-эсэсовцы были освобождены и распивали шампанское со своими бывшими тюремщиками. Бомба, взорвавшаяся 20 июля, не повлияла на ход войны, может быть, даже усилила решимость Гитлера продолжать войну. Если действие – мерило сопротивления, то единственным сопротивляющимся был фон Штауфенберг. Другие пассивно ждали сторонников, но никто не откликнулся. Немецкие генералы не были связаны с рядовыми солдатами и своим народом.

* * *

Большие надежды Гитлер возлагал на секретное оружие. Оно было пущено в ход вскоре после высадки и, конечно, сильно поубавило то воодушевление, которое охватило Англию. Но в остальных отношениях оно не смогло изменить ход событий. Беспилотные ракетные средства «Фау-1» разрушили 25 тыс. домов и убили 6184 человека, почти исключительно в Лондоне, однако к августу 80 % беспилотных ракетных средств уничтожались, еще не успев причинить повреждений. Ракеты «Фау-2», появившиеся в сентябре, вызывали большую тревогу – против них не было защиты. Разрабатывались планы по эвакуации Лондона. Производить и запускать ракеты – дело дорогостоящее, каждая в 20 раз дороже, чем «Фау-1», но союзникам удалось обезвредить большинство пусковых установок, когда опасность стала катастрофической. 1115 ракетами было убито 2754 человека – операция великолепная, но тяжелая для населения Лондона.

Тем временем на полуострове Котантен американцы продвигались медленно и теряли больше людей, чем при высадке первого эшелона десанта. Монтгомери принял решение изменить маршрут следования и 18 июля начал наступление южнее Кана. Он утверждал, что таким образом разгромит немецкие рубежи и выведет свои войска к Сене. Вполне возможно, что за этим скрывалось его подлинное намерение: открыть огонь по немецким танкам, когда американцы уйдут с полуострова Котантен, Если так, то Монтгомери удалось ввести в заблуждение не столько противника, сколько своих. Когда наступление англичан прекратилось, Теддср и американские генералы уговаривали Эйзенхауэра отстранить Монтгомери, но он занял выжидательную позицию. Недовольство утихло 25 июля, когда началось продвижение американцев от Сен-Ло; 1 августа их танки достигли Авранша. Вся Франция была открыта перед ними. Но все равно достанется она дорогой ценой. Если бы англичане одержали победу к югу от Кана (Монтгомери теперь утверждал, что никогда об этом и не помышлял), были бы отрезаны все немецкие силы в Нормандии. Прорыв американцев западнее обеспечивал им безопасность.

Паттон, американский генерал, который командовал ворвавшимися во Францию войсками, оказался равным Роммелю. У него имелись танки, пути были открыты, и фактически никакого противодействия. Он должен был очистить Бретань и овладеть ее портами до того, как повернет на запад. Приказ этот – следствие важнейшей политической ошибки. Русские постоянно использовали почти полмиллиона партизан, действовавших в тылу у немцев, а западные союзники пренебрегли французским Сопротивлением. Эйзенхауэр признавал, что силы Сопротивления стоили 15 дивизий в то время, когда союзники высадились во Франции, но все равно союзное командование не верило, что французы могут самостоятельно освободить какой-либо район своей страны. Сопротивление не направляли, давали мало оружия, и, к своему удивлению, Паттон обнаружил, что его вторжение в Бретань излишне: эта провинция была уже занята борцами Сопротивления. Им не удалось лишь овладеть портами, что не удалось и Паттону. Через месяц боев захватили Брест, а Лорьян, Сен-Назер и Ла-Рошель до конца войны оставались в руках немцев.

Немцы потерпели поражение в битве за Нормандию. Клюге хотел отступать к Сене. Гитлер, как обычно, не позволил, наоборот, приказал предпринять наступление, которое нарушит американские коммуникации у Авранша, – великолепная операция, но против более 2 тыс. танков союзников у Германии было всего 145. Немцы дошли до Мортена и застряли. Союзникам вторично представился случай уничтожить в Нормандии всю немецкую армию. И они вновь опоздали. Войска Монтгомери двинулись в южном направлении, на Фалез. Паттон развернул войска и вышел на север Франции, а промежуток между двумя армиями остался открытым. При этом Паттон рвал и метал: «Дайте мне только пойти к Фалезу! Мы погоним в море англичан, это будет еще один Дюнкерк». Вряд ли стоило ему так говорить, ведь в 1940 г. между ним и немцами простирался Атлантический океан. Наконец ловушка закрылась, 50 тыс. немцев попали в плен. Однако большинство немцев и все оставшиеся танки ушли. Жертвой этого разгрома оказался и сам Клюге. 15 августа он отправился на фронт, но на несколько часов утратил связь со штабом. Гитлер, полагая, что он отправился договариваться о капитуляции, приказал ему вернуться в Германию. На пути туда Клюге покончил жизнь самоубийством.

Теперь для немцев не было во Франции такого места, где бы они могли остановиться. Их раздробленные силы потянулись назад к германской границе. Наступление союзников превратилось в победный марш. 15 августа наконец осуществилась операция «Энвил». На юге Франции высадилось около 50 тыс. американцев, которые не встретили большого сопротивления и продвигались почти беспрепятственно вперед в долине реки Роны. Высадка на юге Франции в военном отношении существенного значения не имела, в любом случае находившимся там германским силам пришлось бы уйти, раз север занят противником. Операция «Энвил» оказалась маневром, скорее направленным против британских планов дальнейшего наступления в Италии, чем против Германии. Гитлер пришел к тому же выводу. При известии о высадке в Южной Франции он перебросил из Италии к Рейну 3 дивизии.

Союзники двинулись к Сене, переправились через нее, и перед ними встала проблема – Париж. Первоначально Эйзенхауэр собирался пройти мимо, оставить его под контролем немцев. Может быть, появится услужливое правительство, что-то вроде кабинета Виши, или какие-нибудь старые клячи из Третьей республики, в сущности кто угодно, кроме де Голля. Парижане опрокинули эти планы. 15 августа забастовали работники метро, к ним присоединилась полиция. Начали действовать плохо вооруженные борцы Сопротивления. Гитлер отдал приказ полностью уничтожить Париж, но командовавший немецкими войсками в Париже фон Хольтиц не выполнил приказа. И все-таки существовала опасность, что силы Сопротивления будут сокрушены.

Де Голль потребовал, чтобы в столицу направили французскую бронетанковую дивизию под командованием Леклерка. Эйзенхауэр неохотно согласился: в конце концов лучше де Голль, чем коммунисты. 25 августа Леклерк вступил в Париж, за ним в тот же день последовал де Голль. Фон Хольтиц сдал ему город. Первым делом де Голль явился в военное министерство: «Прежде всего я хотел показать, что государство… возвращается на свое место». В отеле «Де Билль» он не стал провозглашать республику, заявив, что республика никогда не прекращала своего существования, а сам он – ее президент.[21] Коммунистическая опасность оказалась ложной тревогой, наоборот, коммунисты были самыми усердными приверженцами де Голля. Их руководитель Торез ссылался на то, что «во Франции при американцах революция бы погибла». Но подлинное объяснение в другом. Сталин был преисполнен решимости не допустить успеха коммунистов где-либо за пределами своей власти: скорее всего именно он, а не американцы способствовали сохранению буржуазной демократии. Был период беспорядков, когда силы Сопротивления казнили около 10 тыс. коллаборационистов… За пару месяцев де Голль восстановил государственную власть во Франции. Лидеры Сопротивления сменили префектов, назначенных правительством Виши. Силы Сопротивления были частью разоружены, частью влились в регулярную армию. Франция возродилась если не как великая держава, то во всяком случае как самостоятельное государство. Заслуги Шарля де Голля перед республикой огромны.

Всю оставшуюся часть августа союзные армии шли вперед, освобождая Францию и Бельгию. Они не спешили. Как написал один историк, «в сознании человека из любого слоя общества преобладала теперь мысль: война выиграна». В это время во Франции было свыше 2 млн. союзных войск, из них 3/5 – американцы. 1 сентября Эйзенхауэр принял от Монтгомери командование объединенными наземными войсками. Это было важным моментом в истории Англии. Прежде равный партнер США, теперь она стала сателлитом: к концу войны в Европе было втрое больше американских солдат, чем английских.

Изменения в командовании вызвали резкий спор между Эйзенхауэром и Монтгомери. Монтгомери был за нанесение совместного удара, конечно, под его руководством, Эйзенхауэр – за широкое наступление на всех фронтах. За стратегическими доводами стояли расхождения политические. Эйзенхауэр не мог обидеть Паттона, американского генерала, ради Монтгомери, генерала английского. 15 сентября Эйзенхауэр заметил: «Мы скоро возьмем Рур, Саар и район Франкфурта».

Фактически в первую неделю сентября наступление союзников застопорилось, что вовсе не было связано с распределением ресурсов между Монтгомери и Паттоном. Коммуникации союзников стали очень растянутыми, а немецкие – короткими. Такие проблемы возникали и у русских после каждой крупной победы. По мере того как они шли вперед, наступление от рубежа к рубежу слабело и немцы имели время перегруппироваться. Монтгомери усугубил свои трудности тем, что не смог расчистить подходы к Антверпену, после того как взял сам порт. Затем он готов был предпринять дерзкий маневр без обычной тщательной подготовки. Он предложил захватить три моста через Рейн и таким образом обойти фланги линии Зигфрида.

Эта операция была воздушно-десантным повторением Анцио или Галлиполи – блестящая идея, предложенная в спешке и осуществленная слишком осторожно. Парашютно-десантные войска захватили два моста; третий, самый северный – у Арнема в Голландии, – не смогли. Командир больше заботился об «удачном спуске», чем о том, чтобы захватить врасплох немцев, и многие парашютисты приземлились в 8 милях от моста. Невезение было еще и в том, что в непосредственной близости 2 немецкие дивизии производили перегруппировку и там находился Модель, сменивший Клюге на посту главнокомандующего. Британские наземные силы прорваться не смогли. Некоторым парашютистам удалось отступить, остальных взяли в плен. К концу сентября немецкие оборонительные рубежи на западе стабилизировались. Антверпен был очищен лишь 28 ноября. Американцы взяли Ахен – единственный клочок немецкой территории в руках союзников. На юге американцы взяли Мец, а Леклерк – Страсбург. Теперь освобождена была вся Франция, кроме «котла» у Кольмара. Союзники расположились на зиму.

* * *

Германская империя разваливалась и на востоке. 23 июня русские начали летнее наступление. У них было 160 дивизий, 30 тыс. орудий, 5 тыс. танков. На этот раз они ударили по самому укрепленному пункту немцев – по группе армий «Центр» в Белоруссии. Как обычно, Гитлер запретил всякое отступление. Битва, хотя и не такая грандиозная, как в предыдущем году Курская, принесла еще более значительные результаты. За неделю русские разбили 28 германских дивизий, взяли 350 тыс. пленных – немцы потеряли вдвое больше, чем в Сталинграде. Немецкий центр был прорван, и весь июль русские армии наступали через равнины Польши. Они взяли Львов, а 1 августа достигли окраин Варшавы.

Русские прошли уже около 450 миль. Снабжение отставало, особенно потому, что все железные дороги надо было переводить на широкую колею. 29 июля 3 свежие немецкие дивизии остановили наступление русских. Эта остановка неудивительна, ведь крупные города были страшным препятствием, где часто гибли бронетанковые дивизии. Немцы это узнали в Ленинграде и Сталинграде, англичане – в Кане, русским предстояло с этим столкнуться в Будапеште и Берлине. А неизбежная задержка в Варшаве имела трагические последствия. Лондонские поляки давно планировали освободить Варшаву до того, как придут русские, точно так же как де Голль опередил в Париже американцев. Бур-Коморовский, командовавший подпольной армией, надеялся, что им удастся «самостоятельно выступить и, как хозяевам, встретить входящие в город советские армии». Теперь, казалось, время настало. 1 августа польская армия подняла восстание. Русские мало ей помогли, да почти наверняка и не могли это сделать. Бои продолжались в Варшаве свыше двух месяцев; 55 тыс. поляков было убито и 350 тыс. вывезено в Германию. Город после боев лежал в руинах, а немцы систематически уничтожали то, что от него осталось.

Варшавское восстание и его ужасные последствия потрясли весь мир. Военно-воздушные силы Англии и Америки предложили доставить в Варшаву припасы для поляков, но русские отказывались предоставить им условия для высадки, пока восстание не было почти полностью подавлено. Казалось, что Сталин цинично оставил жителей Варшавы на произвол судьбы и позволил совершать над ними массовые убийства. Но это не так. Независимо от того, произошло бы восстание или нет, русским все равно пришлось бы перед Варшавой остановиться. И снабжение по воздуху с Запада ничего бы не изменило. Но Сталин, без сомнения, не жалел о случившемся, восстание было скорее антирусским, чем антинемецким. Русские разбили немцев, и поляки, относившиеся к русским враждебно, пытались этим воспользоваться. Это была игра человеческими жизнями; игра не удалась.

Но даже если бы восстание победило, не изменилось бы ничего. Русские могли подчинить себе польское Сопротивление, точно так же как англичане и американцы ликвидировали Сопротивление в Италии, как сделали бы во Франции, если бы де Голль слишком отстаивал свою независимость. В сентябре 1939 г. прекратила существование независимая Польша. Остался лишь выбор хозяев – Германия или Россия. Но русские все равно были на пути к победе, с Польшей или без нее. И все же то, что произошло в Польше, помогло заложить основы «холодной войны».

Даже когда восстание было подавлено, русские не двинулись на Варшаву, а вместо этого освободили оба своих фланга – на Балтике и на Балканах. 2 сентября Финляндия заключила мир – в высшей степени умеренный, обеспечивший сохранение демократической Финляндии до наших дней. Русские войска устремились к Балтийскому побережью и в октябре достигли Восточной Пруссии – их первого плацдарма на немецкой земле. А на юге вслед за свержением в Румынии 23 августа прогерманского правительства последовало перемирие 12 сентября. Румыния, первый капитулировавший сателлит Германии, получила свою награду – территорию Трансильвании, отнятую у нее Венгрией в 1940 г. Болгария никогда не была в состоянии войны с Россией, но с ней расправились быстро: русские объявили ей войну и довели дело до конца, заключив через восемь дней перемирие. 19 октября русские вступили в Белград и объединились с югославскими партизанами. Тито создал в Белграде независимое правительство. Впоследствии он отмечал, что является единственным коммунистическим руководителем, который всю войну был в своей стране, а не вернулся в качестве освободителя в русском самолете, покуривая трубку.

Наступление русских на Балканах не обошлось без неудач. Действуя на таких огромных территориях при сравнительно небольших силах, русские не могли помешать немецкому отступлению из Греции и Югославии. Более того, они застряли в центре. В Словакии вспыхнуло восстание – на этот раз против чешской централизации, а не против русских. Русские не могли добраться туда наверняка, задержка произошла не по злому умыслу, – и восстание подавили немцы. В Венгрии адмирал Хорти собирался перейти на другую сторону, однако опоздал. Немцы создали фашистское правительство, и Хорти оказался в неволе. Русские проникли в Венгрию, однако их остановили и не допустили в Будапешт.

К концу года от германского рейха осталось что-то вроде уменьшенной в размерах монархии Габсбургов: Хорватия, Словения, большая часть Чехословакии, Венгрия, Северная Италия. Было еще одно значительное отступление. В ноябре Гитлер отбыл из ставки, находившейся в Растенбурге, в Берлин. Он больше не был завоевателем, как признал незадолго до самоубийства. Он сказал Йодлю: «Это самое главное в моей жизни решение. Мне его надо было принять еще в ноябре 1944 г. и никогда не уезжать из ставки в Восточной Пруссии».

* * *

На Дальнем Востоке близился закат японской империи. До сих пор американское наступление заключалось в «перепрыгивании с острова на остров» и давало возможность господствовать на море. Теперь американцы предвидели крупные сухопутные бои с японскими армиями в Китае, и японцы предвидели то же самое. Американцев прежде всего заботило, чтобы англичане вновь открыли путь из Бирмы в Китай. Японцы в той же мере стремились, чтобы этот путь оставался закрытым; таким образом они сами себя погубили, Ведь пока англичане ломали голову, как пробиться в Бирму, японцы им оказали услугу, нанеся первый удар. Японские силы окружили передовые позиции англичан у Импхала и двинулись в направлении Кохимы. Среди этих сил была индийская национальная армия численностью 7 тыс. человек, составленная из военнопленных, – армия, незначительная во время войны, а после нее ставшая помехой с политической точки зрения. Впервые на окруженную позицию успешно доставлялись припасы по воздуху. Японское наступление выдохлось; японцы потеряли 50 тыс. человек из 84 тыс., англичане – менее 17 тыс. Это было первое крупное достижение генерала Слима, одного из самых способных британских командиров периода второй мировой войны. Когда операцию прервал муссон, путь для британского наступления на Бирму был открыт.

Еще более крупные проблемы были решены на Тихом океане. По настоянию Макартура началось наступление на Филиппины, где американцы могли соединиться с китайцами – так по крайней мере предполагал Макартур. Японцы со своей стороны считали, что могут навязать американцам новый Пёрл-Харбор; наступление американских сухопутных сил стало приманкой, побудившей японцев действовать. В середине июня, когда американцы высаживались на острове Сайпан, входящем в группу Марианских островов, японцы начали морское сражение за Филиппины. У них было больше линейных кораблей, но в воздухе они потерпели поражение. 19 июня, в день, который американцы прозвали днем «великого отстрела марианских индюков», японцы потеряли 218 самолетов, американцы – 29, к концу битвы потери японцев в целом составили: линейный корабль, 3 авианосца, 480 самолетов. Американцы потеряли 130 самолетов, но сохранили все корабли. А японская морская авиация так никогда и не оправилась после этого поражения.

Путь для высадки десанта на Филиппинах был открыт. Макартур 20 октября высадился на острове Лейте. Японцы решили, что появилась возможность уничтожить транспортные суда Макартура до прибытия основного американского флота. Последовало крупнейшее за все время морское сражение в заливе Лейте, в нем участвовало 282 военных корабля (а в сражении у полуострова Ютландия – 250); продолжалось оно четыре дня, применялись все приемы – от классического строя кораблей и маневров для сосредоточения артиллерийского огня на передовых кораблях противника до потопления линейных кораблей самолетами с отдаленных авианосцев. В один момент, когда основную часть американского флота заманили по ложному следу на север, японские силы – 4 линейных корабля и 6 тяжелых крейсеров – направились к беззащитным американским транспортным судам, которым нечего было противопоставить, кроме б эскортных авианосцев и небольшого эскортного эсминца. «Эскортные» представляли собой обыкновенные торговые суда, предназначавшиеся лишь для сопровождения конвоев. Но эти тихоходные маленькие корабли добились своего – потопили 2 тяжелых крейсера. Эванс, командир эсминца «Джонстон», отдал приказ: «Подготовиться к нанесению удара по главной части японского флота!» – и потопил третий тяжелый крейсер торпедой до того, как затонул его собственный корабль. Японцы повернули назад, фактически находясь в пределах видимости своей жертвы. Они в целом потеряли 3 линейных корабля, 4 крупных авианосца и 6 тяжелых крейсеров; американцы – легкий авианосец и 2 эскортных крейсера. В сущности это был конец японского флота. В Пёрл-Харборе японцы продемонстрировали преимущество авиации перед линкорами, но уроки извлекли американцы, а не они. Ямамото лучше бы справился с задачей.

Теперь Макартур мог завершить освобождение Филиппин. Он подготовил планы высадки 5-миллионной армии в Китае. А затем ничего не произошло – китайцы никак не реагировали. На суше большая война так и не состоялась. Вместо этого Макартур, которому предназначено было победить Японию, сидел беспомощно в Маниле, пока ВМФ и авиация американцев довершали разгром Японии. В преддверии долгожданной победы уменьшилась необходимость встреч их главных руководителей: в 1944 г. не было совещаний до сентября, когда Черчилль и Рузвельт встретились в Квебеке. Черчилль стоял за координацию политической стратегии против русских, а Рузвельт эти планы не поддерживал. У Черчилля во всяком случае имелись и более существенные опасения. Англия была на пределе: запасы валюты истощены, утрачено 2/3 экспорта. Для нее конец войны и прекращение поставок по ленд-лизу были катастрофой. Поэтому Черчилль предложил, чтобы Англия полностью участвовала в операциях на Тихом океане, когда война в Европе закончится. Американские адмиралы хотели отвергнуть это предложение. Но Рузвельт не поддержал их. Таковы любопытные обстоятельства участия Англии в войне на Тихом океане ради поддержания своей экономики.

Лишь одно оперативное решение было принято в Квебеке: авиация союзников должна перейти к независимому бомбометанию и, возможно, заставить Германию сдаться без дальнейших наземных боев. Было также принято ужасающее, хотя и недолговечное политическое решение. Черчилль и Рузвельт дали согласие на то, чтобы был составлен план ликвидации германской индустрии и превращения Германии в «страну в основном аграрную». Британский Военный кабинет возражал против такого решения. Вернувшись в Вашингтон, Рузвельт тоже передумал и пресекал всякие догадки о будущем Германии. План «аграризации» был отвергнут.

Не сумев настроить Рузвельта против русских, Черчилль решил взяться за самого Сталина и в октябре поехал в Москву. Сталин приветствовал разделение сфер влияния; это всегда было основой его политики. Черчилль написал на клочке бумаги: «Румыния – 90 % русская; Греция – 90 % английская; Югославия и Венгрия – 50/50 %; Болгария – 75 % русская». Сталин прочитал и «поставил птичку», крупно, синим карандашом. Наступила пауза, потом Черчилль сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы так, экспромтом, уладили вопросы, настолько важные для миллионов людей? Надо сжечь бумагу». Сталин ответил: «Да нет, пусть она хранится у вас». На следующий день Молотов настаивал, чтобы Венгрия и Болгария стали русскими на 80 %. Точные цифры не имели значения. Сияющий от радости Черчилль вернулся домой и 27 октября заявил в палате общин: «Наши отношения с Советской Россией никогда не были более тесными, близкими и сердечными, чем теперь».