Информационный бюллетень No 2. [Май-июнь]

Информационный бюллетень No 2. [Май-июнь]

(Харьковская группа троцкистов)

СОДЕРЖАНИЕ

1. Левый курс в рабочем вопросе.

2. Хлебозаготовительный кризис и мелкобуржуазная политика партии.

3. Сталинская самокритика и ленинская внутрипартийная и рабочая демократия.

4. О правовом положении рабочих.

5. Промфинплан на 1927/28 год.

6. Письмо Сапронова.

Рабочая жизнь

7. Почему.

8. Паровозные мастерские.

9. Красная Нить.

10. Кроватный завод.

11. Кутузовка.

12. Канатка.

Отовсюду

13. По вузам.

14. На Полтавщине.

15. Опровержение.

16. Протест из ссылки.

17. Отчет Красного Креста.

«Левый курс» в рабочем вопросе

Начавшийся после XV съезда новый курс должен был, казалось бы, захватить и рабочий вопрос. Если бы мы имели действительно выправление классовой линии, это бы отразилось в первую очередь улучшением материального положения рабочего и ростом его политического удельного веса. В действительности же параллельно с нажимом на крестьянство идет такой же нажим на рабочую силу, приводящий к падению фонда зарплаты, т. е. к уменьшению доли рабочего в общественном продукте, в увеличении нормы эксплуатации. В последний операционный год рост производительности труда перегнал рост зарплаты сильнее даже, чем это намечалось хозяйственным планом. В то время как выработка с 1926/27 г. по 1927/28 г. выросла в среднем по всей промышленности на 17,6%, рост зарплаты выражается, согласно данным официальных экономистов, в 7,2%. По отдельным же отраслям промышленности имеется соотношение еще менее благоприятное для рабочих. Так, например, в химической промышленности продукция на одного рабочего выросла на 26%, а зарплата лишь на 4,7%, в бумажной промышленности продукция выросла на 23,4%, зарплата на 5%. В фарфоро-фаянсовом производстве выработка выросла на 13%, а зарплата на 1%! И по поводу таких соотношений К. Розенталь пишет в органе ЦК ВКП «Большевик» с нескрываемым торжеством: «Улучшения в деле использования рабочей силы несомненны. Доля зарплаты в единице продукции уменьшается». (Издержки на рабсилу на единицу продукта составляли в прошлом году 23,3 коп., а в нынешнем 24,3.)

Эту радость коммуниста по поводу уменьшения доли рабочего в товарной единице можно было бы еще понять, если бы «лучшее использование рабочей силы» вызывалось исключительно прогрессом техники. И в этом случае компартия и профсоюзы должны были бы стараться, чтобы и рабочий выиграл от усовершенствования производства. Но известно, насколько еще незначительна роль рационализации и техники в росте нашей продукции. Тут всю заслугу по уплотнению рабочего дня следует отнести за счет более интенсивной траты трудовой энергии. Ставят ставку на физическое истощение рабочего и называют это левым курсом, курсом на укрепление пролетарской диктатуры! С полным удовлетворением тот же популяризатор экономической политики ЦК констатирует: «По отдельным отраслям промышленности при общем росте продукции количество рабочих уменьшается»! Неужели и количественное ослабление рабочего класса и рост безработицы может считаться положительным явлением с точки зрения наших своеобразных строителей социализма? Такой подход к развитию промышленности ничем не отличается от капиталистического подхода, который базируется на стремлении к максимальной эксплуатации раб[очей] силы с целью извлечения наибольшей прибавочной ценности. Капиталистический уклон вождей компартии проявился особенно отчетливо в докладе и прениях по промфинплану на последнем пленуме ЦК КП(б)У. Докладчик Сухомлин упрекал хозяйственников, которые не пересмотрели в колдоговорах норм выработки, говоря, что они идут по линии наименьшего сопротивления. Он указывал, что эффект от пересмотра норм не только в снижении расценок, но и в создании стимула к повышению производительности труда. Ту же мысль со свойственным ему простецким прямодушием высказал и Г. И. Петровский: «Наши нормы должны повлиять на улучшение необходимых приспособлений в производстве и на развитие изобретательности». И напомнил доброе старое время, «когда капиталист стегал рабочего рублем», а рабочий изобретал, чтобы преодолеть голодные расценки. В заключение он предложил периодическим снижением расценок побуждать рабочего к увеличению интенсивности труда. Кнутом голода наметил гнать носителя диктатуры — российский пролетариат — к развитию производительности труда в «социалистической промышленности». Мы знаем, что новые колдоговоры усиленно проводят в жизнь эти директивы вождей и радетелей рабочего класса. Недаром докладчик от фабкома начинает свое сообщение о колдоговоре словами: «Я не пришел сказать вам ничего хорошего, я пришел сказать о коллективном договоре». (Это искреннее признание с возмущением цитировали на пленуме ЦК КП(б)У[краины].) В результате пересмотра норм выработки зарплата всюду снижена — стимул для повышения производительности труда со стороны рабочих дан достаточно энергичный. В среднем на Украине, по словам секретаря ВУСПС Кузьменко, зарплата за первое только полугодие упала на 6%, а реальная плата еще больше понизилась, так как индекс с 1 октября 1927 года по 1 января 1928 года повысился с 200 до 217,3. И в то время, как все члены ЦК единодушно беспокоятся о том, как бы повысить нормы выработки, представитель профорганов выражает по должности беспокойство о том, сможем ли мы обеспечить плановые предположения по повышению зарплаты. В настоящее время вследствие исключительного подъема в последний месяц цен на сельхозпродукты индекс вырос еще больше. На пересмотре расценок промышленность может произвести большую экономию. Куда пойдут эти суммы, снятые с запрлаты? Частично на повышение заработка низших категорий, в гораздо большей мере -на снижение себестоимости. Итак, боевая задача, поставленная перед хозяйственниками партруководством, осуществляется довольно легким и простым способом. Все могут быть довольны... кроме рабочих. «Снижение себестоимости повышает реальную зарплату»,— говорят экономисты. Но чтобы снизить себестоимость, они предварительно понижают и номинальную зарплату. Не Тришкин ли это кафтан получается — конечно для рабочего, кое-кто иной может на этом переливании из «пустого в порожнее» заработать если не денежный, то во всяком случае политический капитал? Последний раз ударив рабочего по заработку, ничем не возместили этого удара хотя бы путем улучшения условий труда и быта. Статистические данные за последние годы показывают сильный «неуклонный рост количества несчастных случаев», пишет «Вестник труда» (No 3 — 4 за 1928 год). «Уровень травматизма в нашей промышленности очень высок». В среднем на тысячу рабочих приходится 172 несчастных случая, причем на тяжелую индустрию выпадает особенно много увечий (в горной промышленности 296 на 1000 рабочих, в металлургической — 240). Уплотнение рабочего дня, проводимое в связи с введением семичасового раб [очего] дня и повышением норм, — неизбежно вызовет еще более резкий рост травматизма. И можно ли рассчитывать на борьбу с этим злом наркомтрудовских и профессиональных органов, если в прошлом году половина суммы, ассигнованой на охрану труда, осталась неизрасходованной (по Украине)? В квартирных условиях рабочего тоже идет процесс ухудшения. Ассигновки на жилстроительство в этом году меньше прошлогодних. А рабочие Донбасса занимают лишь половину нормальной жилплощади, а то и меньше. Нет ни одного мероприятия несмотря на «левый курс», которое вело бы к улучшению положения рабочих. Правда, кое-где сократили до семи часов рабочий день, но рабочие это благодеяние почувствовали прежде всего на падении зарплаты. Хотя манифест ЦИК СССР обещал сохранение зарплаты при сокращении числа рабочих часов, но сохранение это требует уплотнения рабочего дня. От таких «социалистических» мероприятий не откажется, пожалуй, и капиталисти- ческая Европа. Если от экономического положения рабочего мы перейдем к его правовому положению, то картина получится еще более красноречивая. Рабочий класс советской России являющийся по конституции хозяином в промышленности, на деле совершенно бесправен. У себя на фабрике [он] выступает распыленными единицами перед единым фронтом хозяйственников, партячеек и фабкомов. Характеристика, данная профсоюзам платформой «15-ти», подтверждается шахтинским, смоленским, сталинским, артемов-ским и прочими делами, заставившими ЦК и ЦКК признать, что «в ряде случаев» профорганы от низовых до губернских (до центральных еще не добрались) являются пассивным орудием не только в руках разложившихся хозяйственников, но и контрреволюционных спецов, обслуживающих буржуазную эмиграцию и польскую контрразведку. Парторганизации, возглавляемые ожиревшими чиновниками с партбилетами, покровительствуют взяточничеству и негодяям, берущим мзду с рабочих, насилующим работниц, ворам — обворовывающим рабочих; сами принимают участие в расхищении государственных средств, в разбазаривании советской индустрии. Одуревшие от власти помпадуры распоряжаются на «своих» фабриках, в своих округах, губерниях, как крепостники-помещики в родовых имениях — вплоть до восстановления «права первой ночи».

Гниение верхушки в первую очередь бьет по рабочему, унижает его, пожирает его профессиональные права. Борьба в легальных формах невозможна, ибо из «треугольника» выхода нет. Лицемерная и трусливая самокритика, проводимая ныне, ничего не может дать для прекращения процесса распада. Критика масс лишь тогда имеет цену, когда рабочие могут реагировать не только словом, но и делом. Почему не поставили смоленских, сочинских, артемовских держателей партбилетов на суд партийно-рабочей массы? Почему их дела разбирались келейно, а не на предприятиях, почему негодяи, плодившие и прикрывавшие самые возмутительные преступления против рабочих, опозорившие сов[етскую] власть и коммунизм, не только не изъяты из советского общества, но даже не исключены из партии?

Могут ли рабочие смотреть на партию и союзы, сохранившие в своих рядах заведомых насильников и растратчиков, как на свои органы, обратятся ли туда за защитой от других подобных же «хозяев»? Конечно, нет. Рабочие останутся и после разоблачительной кампании в руках классово чуждых, враждебных делу революции элементов. И эту крикливую кампанию они оценят по достоинству как один из маневров запутавшегося в противоречиях беспочвенного и бесприципного руководства, пытающегося спасти остатки своего гибнущего авторитета и революционной репутации в рабочих массах. Политика центральных органов по рабочему вопросу разоблачает левый курс. Никакие меры не могут дать эффекта, если сам рабочий класс остается под прессом материального и правового зажима. Первым шагом левого курса должно быть улучшение материального положения рабочего, увеличение его доли в национальном доходе, количественное укрепление рабочего класса, уменьшение безработицы. Левый курс невозможен без решающего повышения удельного веса рабочего в партии и в государстве, без обеспечения за ним хозяйских прав на предприятии, без утверждения за рабочей массой действительной власти над ее выборными органами (а не только права критики после того, как выборное начальство проворовалось и созрело для прокуратуры). Эти меры настоящей рабочей демократии не могут быть проведены нынешним партийно-профессиональным аппаратом, враждебным массам, страстающимся с буржуазией. Эти меры не могут быть проведены при сохранении нынешнего лишенного классовой основы, беспринципного руководства, укрепившегося на борьбе с революционным авангардом пролетариата, на разгроме пролетарской части партии, построившего свое могущество на фактической ликвидации партии как органа рабочего класса. Поэтому никакого доверия революционным возгласам сталинских молодцов, никаких иллюзий насчет выправления классовой линии руками «могильщиков революции»!

Мелкобуржуазная политика партии и хлебозаготовительный кризис

Политика партии сейчас в основном выражает интересы мелкой буржуазии, на которую давит международный и внутренний капитал,— оппозиция в своей политике целиком исходит из интересов пролетариата.

С особенной яркостью мелкобуржуазная сущность политики ВКП проявилась в хлебозаготовительной кампании текущего года. Еще задолго до XV съезда оппозиция сигнализировала опасность со стороны растущей мощи кулака и примыкающей к нему зажиточной части середнячества. Важнейшим показателем такого роста являлась все большая концентрация хлебных излишков в руках верхушечных слоев деревни. Уже летом 1926 г. 10% крестьянства владело 41,3% хлебных излишков, в то время как 23% бедноты не имели никаких излишков (журнал «Статистическое обозрение», орган ЦСУ СССР, 1927 год, No 2). Третий урожайный (1927) год только увеличил массу этих запасов и удельный вес в них кулака. Вот что говорил по этому поводу на августовском пленуме Пятаков: «Т[овари]щ Рыков забыл упомянуть об одном очень грозном явлении, которое мы имеем в этом году. Началось это в прошлом году, но в этом году продолжается. Я говорю о накоплении натуральных запасов хлеба в руках зажиточной части деревни. Если память мне не изменяет, эти натуральные запасы для этого года исчислялись в 600 — 700 миллионов пудов, а сейчас они уже исчисляются цифрой в 870 млн. пудов. Вы думаете, что беднота накопила этот хлеб?

Пустое, конечно, этот хлеб скопляется прежде всего в руках кулацкой верхушки и в верхнем слое середняка, который уже граничит с кулаком».

На том же августовском пленуме и тоже по вопросу о хлебных излишках т[овари]щ Смилга, между прочим, сказал: «Можно искать доступ к этим запасам, представляя в распоряжение зажиточных слоев деревни дорогие машины, трактора, жатки и т. д. Вместе с тем снабжать их усиленно потребительскими товарами и с помощью этого вовлечь эти запасы в товарооборот. Такой подход означал бы ничто иное, как экономическую победу кулака над государственным хозяйством. Мне кажется, что хозяйственная обстановка текущего года диктует другой подход к этому вопросу. В течение этого года нужно будет из этих натуральных запасов путем ли налога или путем займа это вопрос конкретный, решение которого будет зависеть от конкретной обстановки — взять 150 — 200 милл[ионов] пудов».

Из приведенных выше цитат видно, что оппозиция еще летом прошлого года предвидела надвигавшийся хлебозаготовительный кризис, как результат растущей мощи деревенской верхушки.

Рыков ответил Пятакову и Смилге, как истый представитель мелкобуржуазного руководства. По его мнению, хлебные запасы — это только «страховочный фонд на случай неурожая... Беднота стремится по мере сил сделать запас на случай повторения 1921 года...» Рыков даже заявил: «Если бы я был крестьянином Саратовской или Царицынской губ[ернии], то что бы ни говорил Смилга, я обязательно бы запасся хлебом, будь я в бедняцкой, середняцкой или кулацкой группе».

Благославив таким образом процесс кулацкого накопления, Рыков добавляет: «Смотреть на факт образования крестьянских хлебных запасов как на попытку кулака бороться со строительством социализма — совершенно неправильно».

Увы, такова логика мелкобуржуазных вождей. Мог ли Рыков в августе 1927 года предвидеть, что в апреле 1928 года Сталину придется сказать нечто прямо противоположное его (Рыковским) словам: «Вы видите, что заготовительный кризис выражает собой первое в условиях нэпа, серьезное выступление капиталистических элементов села против советской власти по одному из важнейших вопросов нашего строительства по вопросу о хлебозаготовках» (доклад Сталина на Московском партактиве «Об итогах апрельского пленума ЦК»).

То, о чем оппозиция предупреждала почти год тому назад, то Сталины и Рыковы уразумели только после жесточайшего поражения, нанесенного им кулаком. Теперь пора нам перейти к картине этого поражения т. е. к картине хлебозаготовительной кампании текущего года. Не успел еще закончиться XV съезд, так лихо расправившийся с оппозицией, но не сумевший увидеть опасность справа, как заготовительный кризис стал грозным фактом. До октября ход хлебозаготовок протекал нормально, самотеком. Это обстоятельство только укрепляло самоуверенность партийной верхушки. Но скоро спокойствие последней сменилось паническим страхом. Кулак и близкая к нему зажиточная группа крестьянства противопоставили свой «план» плану государственному. За кулаком скоро последовало и середнячество — заготовки резко сократились. Так, за время от 1 октября по 1 января 1927/1928 г. было недобрано по сравнению с тем же периодом прошлого года 138 млн. пудов хлеба, и это несмотря на третий урожай и наличие значительных запасов в деревне. Катастрофа, о которой предупреждала оппозиция, становилась реальностью -экспорт был сорван, и пролетарским центрам грозил голод. Партийно-советский аппарат начал нервничать; следует одна черезвычайная мера за другой. Помимо чрезвычайности эти меры отличаются полнейшим отсутствием классовой пролетарской линии: 1) город оголяется от промтоваров, 80% которых бросаются на село, дабы умилостивить кулака, соблазнить его товарным изобилием (вспомнить приведенные выше слова т[овари]ща Смилги); 2) проводится самообложение, обязательное для всех слоев деревни и, конечно, ложащееся более тяжким бременем на маломощных ее членов; 3) крестьянский заем фактически распространяется в принудительном порядке и, главное, опять-таки среди всех слоев села; 4) во многих местах практикуется простой товарообмен, когда кооперация отпускает товары только имеющим квитанцию ссыппункта о проданном хлебе. В результате указанных мероприятий в феврале на фронте хлебозаготовок был достигнут перелом; опасность голода для городов и армии была временно ликвидирована, но план заготовок 1927/28 года остался далеко не выполненным, и экспорт был окончательно сорван (смотреть «Экономическую жизнь» от 30 апреля, конъюктуру за март и «Харьковский пролетариат» от 13 мая, речь Постышева[291] на пленуме ОПК).

Необходимо также отметить, что отсутствие классовой линии в мероприятиях, проведенных партией для усиления заготовок, нанесло чувствительный удар смычке города и села (речь идет, конечно, о бедняцких и середняцких его слоях)... Апрельский пленум ЦК не мог пройти мимо вопроса о хлебозаготовительной кампании текущего года. Пленум констатировал факт кризиса во втором сельскохозяйственном квартале и попытался найти причины этого явления. Но что же получилось из этой робкой попытки? В основном виновной оказалась оппозиция, «которая, мол, отвлекала партию от деловой работы, навязывая ей дискуссию». Поистине, мудро!

Оппозиция все время предостерегала об опасности кулацкого накопления и хозяйственного кризиса, в то время как Рыков покровительственно хлопал по плечу запасавшегося кулака, а теперь виновата оппозиция! Этим мудрость пленума отнюдь не исчерпалась: он одобрил все мероприятия Политбюро по усилению заготовок и особенно подчеркнул целесообразность переброски всей массы промтоваров из города в деревню. Чтобы избежать повторения кризисов в будущем, пленум считает необходимым обратить особое внимание на производство предметов широкого потребления и своевременного завоза их в деревню. Далее следует ряд «левых» фраз о наступлении на кулака, о колхозном строительстве и т. п. Насколько непрочным оказался успех, достигнутый партийно-советским аппаратом на фронте хлебозаготовок в феврале текущего года, доказал последующий ход их развития. За апрель было недобрано 60 — 70 млн. пудов хлеба, иначе говоря выполнено только 25 — 30% плана («Экономическая жизнь», 29 апреля), первая пятидневка мая дала дальнейшее снижение. Объяснять рецидив кризиса сезонными причинами не берется даже официальная печать. Для нас такое явление не представляется неожиданностью. Опасность хлебозаготовительного и всякого другого кризиса в СССР может быть ликвидирована только при выдержанной пролетарской линии, на основе подлинной диктатуры рабочего класса. Нельзя проводить «левый курс», срывая даже тот куцый план индустриализации, который намечен был на текущий год, а план этот уже сорван — партия капитулировала перед деревенской верхушкой, усилив темп развития легкой индустрии за счет тяжелой (см. промышленный план на 1927/28 год). Нельзя, наконец, осуществлять «левый курс», подвергая всевозможным репрессиям оппозицию, выражающую интересы пролетариата,— в таких условиях «левый курс» превращается во вредную фикцию, в прикрытие действительного процесса, выражающегося в постепенной сдаче остатков октябрьских завоеваний мелкобуржуазным партийно-советским аппаратом международному и внутреннему капиталу.

Сталинская самокритика и ленинская внутрипартийная и рабочая демократия

Грянул гром с ясного неба резолюций о том, что в партийных организациях в общем и целом удовлетворительно, «состояние организации здоровое, оппозиции дан решительный ленинский отпор», «доверие рабочих к партии растет» и т. д. и т. п., резолюций, набивших оскомину всем честным и революционным рабочим, пошли «дела» шахтинское, артемовское, сталинское, смоленское, кушвинское, витебское, харьковское (Канатка[292] и др) и целый ряд им подобных — мужик стал креститься. В результате перед «восторженной» партийной и рабочей [массой] ЦК выступил с лозунгом самокритики.

3 июня был опубликован соответствующий манифест «ко всем членам ВКП, ко всем рабочим». Манифест гласил: «Лозунг самокритики, невзирая на лица, критики сверху донизу, снизу доверху — есть один из центральных лозунгов дня». Далее, перечисляя все казусы и неполадки, которые произошли за последнее время, документ находит, что «только последовательно проведенная внутрипартийная и профсоюзная демократия, подлинная выборность партийных и профсоюзных органов, полная возможность смещения любого секретаря, любого бюро, комитета и т. д. создаст постоянный контроль масс, сможет снять бюрократические наросты с нашего аппарата и уничтожить возможные проявления бюрократического зажима, компанейской «круговой поруки», чиновничьей угодливости, самодурства, забвения интересов масс и мещанской успокоенности». Далее считается необходимым в партии «обеспечить свободу внутрипартийной критики». А в профсоюзах борьба (даже жесточайшая! — Ред.) против нарушений профсоюзной демократии».

Такова «соль» этого основного документа о самокритике. Лидеры ЦК в своих выступлениях в связи с Шахтинским делом заявляют, что если бы было «больше действительной демократии внутри партии, то такие прохвосты не гнездились бы так долго» (речь Бухарина об итогах апрельского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б).

Еще резче выступление Сталина на VTII съезде ВЛКСМ («Правда» от 17 мая 1928 года), на вопрос о том, чем объясняются «эти подозрительные дела разложения и развала нравов» в ряде организаций, он отвечает: «Тем, что монополию партии довели до абсурда, заглушили голос низов, уничтожили внутрипартийную демократию, насадили бюрократизм». И в качестве единственного выхода рекомендует организацию и «контроль партийных масс снизу» и «насаждение (и слово-то какое — «насаждение» (!!), типично сталинское — Ред.) внутрипартийной демократии».

Оказывается: «проявление бюрократического зажима» «забвение интересов масс».

Оказывается: что свободу внутрипартийной демократии нужно еще только «обеспечить», а против нарушений профсоюзной демократии требуется «жесточайшая борьба», как это изволит заметить обращение ЦК!

Оказывается, что до сих пор внутрипартийная демократия была довольно липовой, ибо, как справедливо замечает Бухарин, необходимо «больше действительной демократии!..»

Оказывается, «заглушили голос низов», «уничтожили (не как-нибудь, а уничтожили! — Ред) внутрипартийную демократию», как заявляет генсек партии Сталин. Откуда это?!! Не виновата ли, грешным делом, оппозиция, которая уже наделала столько бед ЦК по пути такого «победоносного» шествия «социализма в одной стране», какое наблюдали мы за последние 3 — 4 года?

Должно быть, нет, ибо, как заявил в своей речи о культурной революции Бухарин, оппозиция «передвинута на более северные зоны». Ведь только 2 сентября 1927 года на президиуме ИККИ тот же Сталин провозгласил: «Я заявляю, что нынешний режим в партии есть точное выражение того самого режима, который был установлен в партии при Ленине, во время X [293] и XI съездов нашей партии».

Когда же вы врали, дорогой тов. генсек?? В сентябре, когда вы заявляли, что в партии «ленинский режим», либо в мае, когда при «ленинском режиме» было возможным в крупнейших организациях (Артемовск, Сталине, Смоленск и пр.) «уничтожение внутрипартийной демократии».

Лицо самокритики

Однако, может быть, «кто старое помянет, тому глаз вон», может быть, ЦК, учтя опыт всех этих дел, решил действительно ввести в партии ленинский режим? К сожалению, внимательный разбор лозунга самокритики разочаровывает в этом всех легковеров.

Раз самокритика означает проведение в жизнь подлинной внутрипартийной и профсоюзной демократии, как об этом извещает широковещательный анонс ЦК, необходимо выяснить, что же является этой самой внутрипартийной и профсоюзной демократией.

На сей счет имеются недвусмысленные резолюции X и XI съездов нашей партии, которые гласят:

«П. 18.— под внутрипартийной демократией разумеется такая организационная форма при проведении партийной коммунистической политики, которая обеспечивает всем членам партии, вплоть до наиболее отсталых, активное участие в жизни партии и обсуждении всех вопросов, выдвигаемых перед ней, разрешении этих вопросов, а равно и активное участие в партийном строительстве».

И далее в «п. 19. — методами работы являются прежде всего, методы широких обсуждений всех важнейших вопросов, дискуссии по ним с полной свободой внутрипартийной критики: методы коллективной выработки общепартийных решений» (по этим вопросам не принято общеобязательных партийных решений: резолюция X съезда РКП, партийное строительство)[294]. «В профессиональных союзах прежде всего необходимо осуществить широкую выборность всех органов профдвижения и устранить методы назначенче-ства; профессиональная организация должна быть построена на принципе демократического централизма» (X съезд о роли и задачах профсоюзов).

Из этого ясно видно, что основным гвоздем внутрипартийной демократии должно являться «широкое обсуждение всех важнейших вопросов — коллективная выработка общепартийных решений».

Означает ли это самое самокритика?

На такой вопрос дает ответ передовица «Правды» от 16 мая 1928 года. «Критика должна быть конкретной (в этом спора нет. — Ред.), не в новых и фальшивых «философиях» мы нуждаемся», «совершенно вредной является далее... критика отдельных лиц, «которая старается протащить обобщения» полуменыневитского характера».

Еще более ясно эту мысль расшифровывает комсомольский чиновничек Косарев[295] на страницах «Комсомольской правды» от 26 мая 1928 года.

«Самокритика не вообще, а критика отдельных конкретных носителей зла и отдельных лиц — вот установка нашей критики».

Иначе говоря, против отдельного бюрократа, против отдельного чинуши выступай, но против системы, порождающей каждодневно сто новых бюрократов и чинуш, не моги! Это, очевидно, дело ЦК. Ведь признает же Сталин, что вследствие «уничтожения внутрипартийной демократии» порождены все эти нашумевшие гнойники. Какой же результат даст снятие одного секретаря губкома и посадка другого, когда разрыв между партией и рабочим классом не уменьшится? «Конкретного носителя зла» сымут, а на его место станет другой, а то и два других. Получается не самокритика, а борьба, с ветряными мельницами. Вместо лениниской «коллективной выработки общепартийных решений» — сталинский [лозунг] «уничтожай отдельного бюрократа, но обобщать не моги! Плыви на поверхности явлений, вылавливай отдельных лиц, но не смотри в корень вещей!»

Преступление и наказание

Первые результаты самокритики целиком подтверждают нашу оценку. Отдельных чиновников снимают, отдельные безобразия уничтожают. Система остается та же, растут новые безобразия и новые преступники. В Москве на скамье подсудимых сидят виновники Шахтинского дела, профсоюзные организации в Шахтах снизу доверху «переизбраны». Казалось бы, жить да радоваться. Ну, если не радоваться, то во всяком случае быть гарантированным от хотя бы вопиющих безобразий. «Комсомольская правда» от 11 мая сообщает нам такие факты: «В Енакиево построен так называемый дом подростка. В нем поселили 190 человек служащих и только 10 шахтеров, несмотря на то, что здесь же около 3500 человек молодежи живут в безобразных условиях». «На Гошковском руднике работники рудкома больше сидят по кабинетам, редко бывают на шахтах и редко беседуют с рабочими по казармам, не знают их нужд. Кумовство, собутыльничество в цехах идет вовсю». Ввиду невыдачи резиновых галош на Чистяковской шахте No 6 током убито двое рабочих. «В конце апреля по той же причине» убит комсомолец Глазов. На его похоронах секретарь ячейки выступил и сказал: «Это очередная необходимая жертва электрификации!» «Производственные совещания по-прежнему собираются редко».

«Комсомольская правда» от 14 июня 1928 г. подробно освещает артемовщину после снятия преступной головки. Оказывается положение ничуть не изменилось. «В организации царила и царит мертвечина» (Петровский районный К [оммунистический] с[оюз] м[олодежи]). «Рост рабочих в партии у нас не заметен, наоборот, есть выходы». «Коммунистов считают карьеристами и шкурниками» (Гродовский рудник, шахты No 5 — 6).

Таких примеров можна было бы привести уйму, они говорят нам об одном, что вся самокритика скользит по поверхности, не затрагивая корня. Еще более характерны наказания преступникам всех «дел». Артемовские деятели ограничились выговорами, сняты с работы и посланы на... курорт. Прокопов, Твердохлебов (исключенный), Чаплыгин, Нар-занов на курорте, а бывшему директору Константиновских заводов Химугля Бондаренку трест дает 500 руб. на поправку расшатанного здоровья («Комсомольская правда» от 14 июня). Смоленские «деятели» лишь в результате сильного нажима снизу были ЦКК исключены после первичного решения: оставить в партии с выговорами. «В Кушве, сообщает «Правда» от 23 мая 1928 года, группа парт[ийных] и сов[етских] работников подверглась разложению, систематически пьянствуя и посещая притоны разврата». В итоге они сняты с работы, а бюро Кушвинского райкома (секретарь которого Кусков был главарем группы) объявлен... выговор. Это в то время, когда лишь за чтение завещания Ленина революционные рабочие изгонялись из партии.

Директор Харьковского паров [озостроительного] завода, творивший ряд безобразий, снят с завода и направлен... директором электрической станции. Таких примеров можно также привести уйму.

Чувство партийности выкорчевывается, ибо ни одна организация не отвечает за свое руководство. После раскрытия любого партийного гнойника сообщается, что «организация в общем и целом здорова, ленински выдержана», т. е. члены партии, подчас в течение ряда лет не подымавшие голоса протеста против производимых на их глазах безобразий, единогласно (казенно) избиравшие чуждых рабочему классу людей на руководящие посты (и тут же единогласно осуждающие оппозицию), объявляются «ленински выдержанными». Недорого стоит их ленинизм! Таково подлинное лицо самокритики, скрывающееся за маской красивых фраз.

Выводы:

а) Партия по-прежнему остается жить в два этажа, наверху решают, внизу покорно принимают готовые решения; подлинной, ленинской внутрипартийной демократии нет и в помине.

б) Лозунг самокритики в понимании его творца Сталина сводится к праву советских людей критиковать своих вождей, эта критика не должна быть обобщающей, ибо тогда она неизбежно (почему-то!! — Ред.) становится антисоветской и зловредной. Но где же граница, разделяющая критику советскую от контрреволюционной?? Вопрос упирается в то, кто критикует. Но что значит «советский человек»? Если это гражданин СССР, то в нем имеются граждане различных классов. «Советский человек» и спец, и кулак, и даже непман. Таким образом, определение Сталина оказывается лишенным всякого классового содержания.

в) Поскольку основные вопросы системы, порождающей бюрократизм (вынесение решений без предварительного обсуждения в низах, назначенчество, ответственность выборных лиц лишь перед начальством свыше, а не перед своими избирателями и т. п. и т. д.), не входят в круг вопросов самокритики, рабочие безмолвствуют. Говорят за всех репортеры!

г) Аппарат, который с завидной решительностью чинил расправу над старыми большевиками-оппозиционерами, обнаруживает исключительную деликатность в обращении с «жертвами» самокритики, ибо они плоть от плоти, кость от кости самого аппарата.

д) При отсутствии поддержки со стороны рабочих низов самокритика превращается в положение, когда один бюрократ критикует другого бюрократа. Когда же советские чиновники друг друга «критикуют», то самокритика превращается в орудие групповой борьбы и личной склоки.

е) Самокритика — это сезон (вроде борьбы с автомобилями в 1924-1925 годах). На некоторое время бюрократы приутихнут, будут действовать осторожнее, не попадаться на глаза, пройдет сезон, они наверстают упущенное.

з) После непроведения в жизнь резолюций X и XI съездов партии о внутрипартийной и рабочей демократии, резолюции от 5 декабря 1923 г. о том же, «зверского» режима экономии, оживления работы Советов — никакого доверия красивым фразам с некрасивыми фактами и толкованиями проведения в жизнь[296].

ж) Задача пролетарских оппозиционеров заключается, с одной стороны, в использовании лозунга для частичных улучшений рабочего положения (ибо коренного улучшения при этом руководстве быть не может), и с другой стороны, для решительного разоблачения неленинского содержания этого лозунга.

К вопросу о правовом положении рабочего класса в СССР

Для всякого сознательного рабочего уже стало очевидно, что давление на него со стороны государственной власти приводит к все большей сдаче им своих классовых позиций.

Сползание с классовых рельс особенно чувствительно ощущается рабочими в вопросе трудовых отношений — причем здесь мы наблюдаем не столько практические отклонения от правильной, в целом верной линии, а что, наоборот,— линия в целом не выражает пролетарских интересов. Обратимся к основе трудовых положений — к взаимоотношению Трудового кодекса с коллективными и трудовыми договорами. Трудовой кодекс устанавливает, что «все договоры и соглашения о труде, ухудшающие условия труда сравнительно с постановлениями настоящего кодекса, недействительны». Положение совершенно неоспоримое и целесообразное с точки зрения революционной законности. Трудовой кодекс должен являться основой — на которой строятся все практические трудовые отношения между администрацией и рабочими, заключая коллективные и трудовые договора.

Вместе с тем следует обратиться к содержанию самого Трудового кодекса, чтобы уяснить себе, в какой степени он обеспечивает благоприятные условия труда рабочего.

В главе о нормах выработки мы читаем: «Нормы выработки устанавливаются по соглашению между администрацией предприятия и профсоюзами» (ст. 56). Это положение фактически означает, что каждый новый кол [лективный] договор по соглашению между администрацией и профсоюзами сможет ухудшать материальное положение рабочего. Что это так, видно по результатам последней колдоговорной кампании.

Вместо категорических положений о том, что нормы выработки могут повышаться только в тех случаях, когда заработная плата предварительно повысилась, обеспечив таким образом твердо материальное положение рабочего,— мы имеем свободное соглашение сторон. В результате: вместо повышения материального благосостояния рабочих масс мы имеем наряду с ростом народного хозяйства тенденцию зарплаты к понижению. По вопросу о нормах выработки следует еще остановиться на положении несовершеннолетних рабочих. Трудовой кодекс устанавливает для несовершеннолетних, работающих неполный рабочий день, те же нормы, что и для взрослых рабочих (ст. 57). Здесь налицо прежде всего преступное отношение к здоровью молодежи, так как ясно, что подросток нагрузку взрослого рабочего, хотя и уменьшенного рабочего дня, может выполнить лишь с ущербом для себя. Если еще вспомнить, что 57-я статья предусматривает в случаях систематической недовыработки нормы рабочим увольнение его, а из этого правила исключение для несовершеннолетних не делается, это, понятно, вызывает нарушение наиболее слабого участка рабочего класса[297]. Следующим существенным моментом, определяющим материальный уровень рабочего класса, является система вознаграждения за труд. По этому вопросу трудовое законодательство гласит: «Размер вознаграждения нанявшемуся за его труд определяется коллективными и трудовыми договорами», и здесь нет никаких ограничений администраторского произвола, нет никаких указаний в Трудовом кодексе, каково должно быть содержание нового кол-договора по основным вопросам. Должна ли зарплата повышаться, понижаться или оставаться на том же уровне, какое мнение законодательства, а значит, и высших органов власти по этим вопросам? В Трудовом Кодексе ответа найти нельзя. А это и значит передать рабочий вопрос на разрешение кого угодно, не указывая общего пути развития.

Оплата труда за праздничные дни, дни отдыха и льготные часы устанавливается Трудовым Кодексом только для рабочих, получающих поденную плату за труд. При всех остальных способах оплаты вопрос передается на разрешение администрации и профсоюза. При заключении ими колдоговоров вся фальшь подобного разрешения вопроса очевидна, так как повременная оплата труда допускается лишь в отношении работ, не поддающихся нормированию. Следовательно, огромное большинство рабочего труда, который поддается нормированию, остается вне сферы влияния Трудового кодекса. Зато практика не знает такого случая, чтобы коллективные договора обязывали к оплате праздничных дней при сдельной работе. Из этого правила, пожалуй, нет исключения. Зато спецовский аппаратный и вообще всякий служилый элемент, труд которого не нормируется, оплачивается за дни отдыха, праздничные дни и т. д. Таким образом, указание на то, что коллективные и трудовые договора не могут ухудшать положение рабочего относительно Трудового кодекса, сводится к форме без содержания, ибо основные моменты, определяющие материальное благосостояние рабочих масс, законодательством не регулируются, оставляя свободу действия сторонам (администрации и профсоюзам), и условия применения наемного труда при отсутствии «особого нажима со стороны» диктуются фактически администрацией, проводя за его[298] счет «режим экономии», «рационализацию» и т. п. кампании. Любопытнейшим примером, доказывающим бюрократичность верхушки аппарата, является постановление н[ар]к[омата] труда по вопросу о порядке увольнения рабочих и служащих. «При сокращении штатов,— гласит это постановление,-администрация вправе по своему усмотрению производить выбор тех работников, которых она находит нужным оставить на работе». И дальше: «Сокращение штатов производится администрацией без участия РКК»[299] («Вопросы труда» No 12, 1926). При существующем кумовстве, взяточничестве и протекционизме такие постановления только содействуют самоуправству бюрократии. Если еще остановиться на таких мелочах как циркуляры н[ар]к[омата] труда, предлагающие следить, чтобы при вербовке рабочей силы не взвинчивались цены на рабочие руки, что при существенной безработице является фактически задачей снижать зарплату, приравнивание инженерно-технического персонала к производственным рабочим при посылке на курорты, санатории и т. д. (циркуляр ВЦСПС от 16 июля 1926 года) при тех спецставках, которые у нас существуют — все вместе, малое и большое, представляет единое целое. Таким образом, надо признать, что мы имеем не только частные ошибки, не только извращения низовыми организациями правильной линии центра при практическом применении законодательства. Исправление, изменение законодательных норм в целом, начиная с законов, издаваемых высшими органами власти,— такова задача рабочего класса.

Промфинплан на 1927/28 год

Недавно опубликованный производственно-финансовый план промышленности на 1927/28 год дает окончательную картину предполагаемого развития промышленности в текущем году и этим самым дает возможность проверить степень и темп индустриализации нашей страны. При рассмотрении этих вопросов следует исходить из следующего понимания индустриализации и задач экономической политики в СССР. 1. «Так называемая «тяжелая индустрия» есть основная база социализма» (Ленин, том XVTII, ч. 2, с. 76). 2. Необходимо «держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства» (XTV съезд). 3. Что под индустриализацией следует понимать: а) Увеличение удельного веса промышленности в общей продукции страны; б) Увеличение удельного веса индустриального населения в общей массе населения и в) Увеличение удельного веса тяжелой индустрии в промышленности в целом. Как видно, понятие индустриализации включает в себя два момента: материальный, заключающийся в увеличении доли продукции промышленности, социальный, заключающийся в изменении классовых соотношений в стране в сторону увеличения удельного веса пролетариата. В условиях СССР, где пролетарская прослойка че-резвычайно тонка, последний — социальный — момент играет значительную роль.

Легкая и тяжелая индустрия