Глава 6. Новая Москва

Глава 6. Новая Москва

Государство все нам держати.

Иван III

Вернувшись после длительного отсутствия в Москву, Федор Курицын обнаружил здесь разительные перемены. Большое село с обветшавшим детинцем на глазах превращалось в настоящую столицу. В Кремле под руководством итальянских архитекторов Аристотеля Фиораванти, Марка и Антона Фрязиных шло бурное строительство. Уже красовался Успенский собор, спешно возводилась Грановитая палата для торжественных приемов и пиров. Новые башни и высокие, облицованные красным кирпичом стены придавали Кремлю грандиозный размах и величественную суровость.

Появились и новые территориальные приобретения. После вынужденного бегства Михаила Тверского вечный соперник Москвы — Тверь — превратилась в ее покорную вотчину. Прирастала Россия и на западе. Соблазненные московскими посулами, православные русские князья меняли литовское подданство на русское.

А. Васнецов. Строительство Кремля при Иване III

Перемены коснулись и дворцового обихода. На смену патриархальной простоте прежних московских князей пришли византийская пышность и сложный церемониал, которые должны были явить всему миру величие нового русского государства и его правителя.

Еще одна новость — появление «молодого двора» вокруг наследника престола Ивана Ивановича. Сам наследник светской жизнью интересовался мало, предпочитая ей охоту, а все придворные хлопоты он перепоручил жене Елене, прозванной на Руси Волошанкой. Красивая, образованная, свободная в обращении Елена никак не походила на московских теремных затворниц, не смевших поднять глаза при посторонних, а легкая и непринужденная обстановка «молодого двора» ничем не напоминала многочасовые московские пиры с их обжорством и тяжелым пьянством. Здесь можно было встретить и могущественного боярина, и чудаковатого ученого иностранца, и каждого гостя Елена одаривала ослепительной улыбкой и уместным словом. Заглядывал сюда и великий князь, который явно благоволил Елене, особенно после того, как она родила ему внука Дмитрия. Этот суровый и черствый человек был тоже не чужд человеческих слабостей и отдыхал душой в присутствии красавицы невестки.

Но за внешним обаянием Елены Волошанки скрывались политичный ум и трезвый расчет. Честолюбивая молдаванка в будущем видела себя настоящей государыней, вместе с мужем управляющей огромной страной. Ее «молодой двор» со временем должен был стать правящей элитой страны, и многие дальновидные придворные заранее стремились попасть в число избранных.

Федор Васильевич Курицын вошел в ближний круг Елены Волошанки одним из первых и вскоре стал в нем ключевой фигурой. Елена питала к посольскому дьяку особое доверие, памятуя о роли, которую он сыграл в ее браке. К тому же скучавшей по европейской жизни дочери валашского господаря блестящий дипломат казался истинным европейцем. Помимо личных симпатий их связывали политические интересы, а также общие враги, в которых тоже не было недостатка.

Звезда Федора Курицына все выше поднималась на придворном небосводе. Вскоре он становится не просто советником, а наперсником, ближайшим сподвижником Ивана III. «Державный во всем его слушался», — писал современник. Курицын снаряжает посольства, организует династические браки, подписывает важнейшие указы, а среди прочих — указ о главном символе государства — двуглавом орле, позаимствованном у Габсбургов (а не в Византии, как принято считать. — В.С.). Все важные переговоры государь вел только в присутствии Федора Курицына. Императорский посол Поппель, приехавший соблазнять великого князя королевским титулом, настойчиво просил об аудиенции с глазу на глаз, но Иван Васильевич согласился говорить с ним только в присутствии своего фаворита, который должен был записывать все, что будет говорить иноземный посол.

Причина стремительного возвышения Курицына объяснялась не только его талантами, но и политической конъюнктурой. Страна, еще недавно отчужденная от западного мира, теперь мало-помалу сближалась с Европой, заимствуя достижения передовых стран. При дворе во множестве появились иностранные специалисты: инженеры, архитекторы, дипломаты, горные мастера, врачи. Вместе с иноземцами проникала в Россию мешанина чужих обычаев, языков и религий. Образованный и учтивый посольский дьяк должен был продемонстрировать иноземным послам новое лицо Московии. Выражаясь современным языком, Федор Курицын отвечал за «международный имидж» великого князя. Ивану Васильевичу очень хотелось показать иностранцам, что он ничем не хуже европейских монархов. Правда, иногда любезная улыбка вдруг сползала с его лица и сменялась жестоким оскалом. Страшная история разыгралась вокруг немецкого врача Антона, который не сумел вылечить сына татарского царевича Данияра, и тот умер. Разгневанный великий князь велел выдать врача головой татарам-родичам. Иностранная колония во главе с архитектором Фиораванти пыталась спасти Антона. Они собрали крупную сумму денег для родственников умершего, и те соглашались помиловать немца, но этому воспротивился великий князь. Он приказал татарам казнить врача, и те «зарезали его под мостом как овцу», говорит летопись. Собранный иностранцами выкуп государь забрал себе, а столько сделавшего для него Аристотеля Фиораванти, который посмел возмутиться и пожелал уехать из России, велел ограбить и запереть в доме казненного лекаря. Это вызывало настоящую панику среди иностранцев, и властям стоило немалых трудов замять эту историю, чтобы предотвратить массовое бегство иностранцев из России.

Великий князь подолгу беседовал с Курицыным наедине. Повествуя о европейских делах, о новых веяниях в политике, науке, искусствах, Курицын не скрывал своих еретических убеждений. Он во все корки бранил Русскую православную церковь, представляя ее главным препятствием на пути России в новую Европу. Вряд ли столь опытный царедворец, каким был Курицын, посмел бы вести такие крамольные речи в присутствии православного государя, если бы не был уверен в том, что они будут восприняты благосклонно. И действительно, великий князь внимал этим откровениям вполне сочувственно. Так же охотно слушал государь и рассуждения об астрологии Мартина Былицы, пытаясь угадать в них свою собственную судьбу.

Такая странная терпимость со стороны государя объяснялась важными переменами, которые происходили в это время во взаимоотношениях между великокняжеской властью и Русской православной церковью. После падения Константинополя московская митрополия фактически обретает автокефальность. Москва становится церковной столицей Руси, сюда потянулись нити от всех земель, где жил православный люд, говоривший на русском языке. Отныне рядом с московскими князьями находился предстоятель Русской православной церкви, осеняя его власть своим пастырским благословением.

Иван III прекрасно понимал, насколько важна для него поддержка церкви, и всячески демонстрировал единение с высшей церковной властью. Любое сколько-нибудь значительное событие в жизни государства и великокняжеской семьи приурочивалось к церковному празднику и сопровождалось торжественными молебнами, в которых великий князь представал перед паствой первым среди равных. Все военные походы освящались митрополитом, все победы были дарованы Богом, а поражения воздавались «по грехам нашим». Во время «стояния на Угре» церковь настойчиво понуждала Ивана не отступать перед «безбожными агарянами», а когда, струхнув, он все же бросил Москву и ударился в бега, пригрозила церковным проклятием, дабы вернуть ему мужество. Силовое присоединение к Москве Новгородской вечевой республики также случилось при полной поддержке главы Русской православной церкви. Нападение на республику московский митрополит объявил походом против изменников православию, впавших в «латинскую ересь». Новгородский архиепископ Феофил не посмел выступить против митрополита, его уклончивая позиция деморализовала население Великого Новгорода, и это стало одной из главных причин сокрушительного разгрома новгородцев на Шелони.

Такая симфония светской и духовной власти согласно звучала до тех пор, пока бывшее Московское княжество не превратилось в общерусское государство. С каждым успехом в деле объединения русских земель великий князь все больше возрастал в собственном самосознании, а, став правителем громадной страны и освободившись от ига Орды, он стал по-иному смотреть не только на себя, но и на свое государство. Симфония с церковью уже отзвучала, и отныне в российском оркестре будет только один дирижер. Не давали великому князю покоя и огромные земельные владения церкви. Дело тут было не только в человеческой жадности Ивана III, но и в насущной государственной необходимости.

Разгромив новгородское ополчение и уничтожив новгородское боярство, которое было главной военной силой республики, великий князь вдруг понял, что западные рубежи его нового государства оказались незащищенными. Нужно было что-то срочно создавать взамен. Тут-то и родилась идея отобрать земли у новгородских монастырей и поместить на них детей боярских из московских и низовых земель в обмен на их военную службу. Так зародилось помещичье служилое дворянство, которое на несколько веков станет не только основой русского войска, но и главной опорой российского трона. И теперь великий князь хотел бы продолжить удачный опыт, но уже в масштабах всей страны.

Были у великого князя и личные причины для недовольства. Его все больше раздражало независимое поведение церковных иерархов. Митрополит Филипп едва не сорвал церемонию бракосочетания великого князя и греческой принцессы Зои Палеолог. Принцесса была униаткой, и Ватикан рассчитывал заполучить в ее лице своего «агента влияния» в деле подчинения Русской православной церкви папе римскому. На всем пути принцессу сопровождал облаченный в красную мантию и красные перчатки папский легат Антоний Бонумбре, перед которым несли литой серебряный «крыж», то есть латинский четырехконечный крест. Но когда поезд невесты приблизился к Москве, митрополит Филипп предупредил великого князя, что если легат Антоний с «крыжом» войдет в одни ворота, то он тут же покинет столицу через другие. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не вмешалась сама невеста. Она приказала легату убрать католический крест, а затем по-тихому спровадила Антония назад в Рим. К великому разочарованию Ватикана, Зоя Палеолог сразу отказалась от униатства и перешла в православие. Она даже согласилась на перемену своего имени на Софию, поскольку имя Зоя была сочтено униатским. Скандальная ситуация разрешилась, однако между великим князем и митрополитом пробежала черная кошка.

Непросто складывались отношения Ивана III и с преемником Филиппа митрополитом Геронтием. Женившись на византийской принцессе, государь решил следовать традиции византийских василевсов, которые фактически возглавляли греческую православную церковь. На этом основании он все более бесцеремонно вмешивался в чисто церковные дела. Это явно не нравилось митрополиту, который хоть и поддерживал государя во всем, что касалось объединения русских земель, но при этом твердо соблюдал евангельский принцип: «Богу — богово, кесарю — кесарево».

Первая открытая ссора между Иваном Васильевичем и Геронтием разыгралась во время освящения Успенского собора, построенного Аристотелем Фиораванти. Когда крестный ход во главе с митрополитом стал обходить беломраморный красавец-собор, великий князь вдруг остановил процессию и приказал идти в обратную сторону — по солнцу. Возник богословский спор, причем на стороне великого князя выступил чудовский архимандрит Геннадий Гонзов. Оскорбленный Геронтий съехал со своего подворья, демонстративно оставив свой посох в Успенском соборе и пригрозив сложением сана. Великому князю пришлось униженно просить митрополита вернуться.

Все вместе это означало, что Русская православная церковь из главного союзника московского государя постепенно превратилась в его главного соперника. И теперь великий князь искал в своем окружении людей, на которых он мог опереться в этом нарастающем противостоянии. Благосклонно внимая «мудрованиям» еретиков, великий князь, надо полагать, мотал себе на ус, соображая, как приспособить их к своему государеву делу.

У Ивана Васильевича за многие годы выработалась своя тактика. Он никогда не лез на рожон, умел терпеливо ждать, когда в стане противника наметится трещина, будь это внутренняя распря или внешний конфликт. Узнав об этом через своих информаторов, он тотчас проникал в образовавшуюся брешь. Внешне это выглядело так, как будто все происходило само собой, и загранице оставалось только оторопело наблюдать за тем, как Московское государство растет как на дрожжах. Так было с Новгородом, с Тверью, с Казанским ханством, а впоследствии и с русско-литовскими землями.

Ту же тактику великий князь избрал и по отношению к Русской православной церкви, приступив к ее настойчивой и целенаправленной осаде. Любое свое предприятие Иван III начинал с того, что сейчас принято называть «пиар-акцией», то есть с пропагандистской атаки. Именно такую атаку и должны были начать «жидовствующие», используя все слабости и недостатки церковного организма. Но в этом продуманном плане возникло неожиданное препятствие.