Последние дни Киева 5 сентября — 19 ноября 1240 г.

Последние дни Киева

5 сентября — 19 ноября 1240 г.

В лето 6748. Приде Батый Кыеву в силе тяжьце, многомь множьствомь силы своей, и окружи град, и остолпи сила татарьская, и бысть град в обьдержаньи велице. И бе Батый у города и отроци его обьседяху град. И не бе слышати от гласа скрипания телег его, множества ревения вельблуд его, и рьжания от гласа стад конь его, и бе исполнена земля Руская ратных.

Ипатьевская летопись

Оборона Киева осенью 1240 года — явление исключительное, поскольку именно здесь Батый натолкнулся на самое длительное сопротивление за всю свою военную деятельность. Вот что сообщает об этом Летопись Авраамки: «приидоша Татарове к Киеву, Септября 5, и стояша 10 недель и 4 дни, и едва взяша его, Ноября 19, в понеделник». Эту же дату называет и I Псковская летопись: «Того же лета Киев взят бысть, ноября 19, в неделю». Но дальше начинается разноголосица: «и прият бысть град безбожными декабря 6, на Николин день» (Воскресенская), «и взяша татарове град Киев, месяца декабря в 6 день, на память святаго чюдотворца Николы» (Никоновская), «И прият бысть град безбожными на Николин день» (Пискаревский летописец), «Взяша град декабря 6» (Ермолинская). О том же сообщают Тверская, Лаврентьевская, I Софийская, Типографская летописи и ряд других, в результате чего возникают разночтения. Проще всего можно было бы отмахнуться от сообщений Летописи Авраамки и I Псковской, но дело в том, что именно из них мы узнаем точные даты взятия Переяславля-Южного и Чернигова: «Переславль-Русский взят бысть, в средокрестныя недели в четверг, месяца марта в 3» и «Того же лета и Чернигов взят бысть, на осень месяца октября 18, в вторник». Однако существует еще один момент, который заставляет принять версию о длительной обороне Киева: в Летописи Авраамки есть четкая привязка к дню недели — «едва взяша его, Ноября 19, в понеделник». По расчетам исследователей, 19 ноября 1240 года приходится именно на этот день, и потому все сомнения отпадают — автор этого летописного свидетельства очень хорошо знал то, о чем писал.

И тут возникает другой вопрос — а как быть с датой 6 декабря, она ведь тоже взялась не из воздуха и тоже имеет конкретное обозначение в календаре — Николин день. Ответ на данный вопрос дает В. И. Ставиский в своей статье «О двух датах штурма Киева в 1240 г. по русским летописям». Это очень интересная работа, и в ней исследователь на примере осады Киева наглядно показывает, как происходило заимствование материала «не только общерусского, но и местного характера между тремя независимыми ветвями русского летописания XIII в. — галицко-волынским, ростовско-владимирским и новгородским» (В. Ставиский). Вывод автора о том, почему в итоге мы имеем две даты падения столицы Южной Руси, на мой взгляд, является правильным и обоснованным, поскольку другие толкования явно не могут дать вразумительного и исчерпывающего ответа на вопрос. «Таким образом, известие о дате падения Киева из летописи Авраамки, Супральской, и I Псковской летописи восходящих к общему протографу — псковскому своду середины XV в., является истинным и наиболее древним. Оно восходит к Повести о нашествии Батыя на русские земли в 1237–1241 гг., присоединенной к киевской летописи 1239 г. Список этого митрополичьего летописца попал в Новгород, очевидно, весной 1251 г., когда сюда приехал митрополит. Здесь он и вошел в состав новгородского свода, который может быть охарактеризован как Hовгородский I особой редакции. В середине XV в. он был использован вместе с Новгородской IV летописью и Ростовской владычной летописью при составлении Псковского свода.

Все варианты даты падения Киева в остальных летописях являются результатом трансформации первоначальной даты из митрополичьего летописца 1250 г. под пером ростовских летописцев, с 60-х гг. ведших митрополичье летописание. Различные этапы эволюции исследуемой даты представлены последовательно в Суздальской летописи по Московскому Академическому списку, Лаврентьевской летописи, Владимирского летописца».

Утверждение В. Чивилихина о том, что 19 ноября была прорвана главная линия обороны, а 6 декабря после уличных боев взята Десятинная церковь, на мой взгляд, лишено основания — 18 дней непрерывных сражений в городе, где строения по преимуществу были деревянные и легко могли быть уничтожены огнем, явно невозможны. А теперь о сообщении Рашид ад Дина, где говорится о том, что Киев был взят за короткий срок: «Царевичи Бату с братьями, Кадан, Бури и Бучек направились походом в страну русских и народа черных шапок и в девять дней взяли большой город русских, которому имя Манкер-кан». На мой взгляд, здесь речь идет о непрерывном девятидневном штурме столичной цитадели — «городе Владимира», взятием которой и завершилась киевская эпопея — борьба же за укрепления «города Ярослава» длилась значительно дольше. Мудрецу восточному противоречит мудрец западный, который четко указывает, что монголы «осадили Киев, который был столицей Руссии, и после долгой осады они взяли его» (Плано Карпини). Вот такой разный взгляд на одну и ту же проблему у двух ученых мужей!

Муром. Спасо-Преображенский монастырь — один из древнейших на этой земле. Первое упоминание о нем относится к 1096 г. Фото автора

Теперь о другом моменте, который тоже вызывает очень большие споры, — о том, в каком состоянии находился Киев и его укрепления к моменту начала осады. Последнее время получает распространение мнение о том, что город был едва ли не наполовину разрушен, а его укрепления находились в крайне плачевном состоянии. При этом постоянно указывают на две даты — 1169 год, когда он был взят на щит войсками Андрея Боголюбского, и 1203, когда князь Рюрик Ростиславич и союзные ему половцы учинили в Киеве страшный погром. Но все дело в том, что со времени последнего разорения города в 1202 году прошло целых 38 лет, из которых 10 лет сидел на Киевском столе Мстислав Романович, человек явно не воинственный. Ему ничего не мешало приводить столицу в порядок, а о том, чтобы линия городских укреплений пребывала в заброшенном состоянии, и речи быть не могло — Степь была рядом! От того, в какой готовности находится система оборонительных линий Киева, зависели жизни десятков тысяч людей, и самих князей в частности, а потому надо было быть полным сумасшедшим, чтобы доводить их до критического состояния. Да и хан Менгу, стоя на левом берегу Днепра, вряд ли бы любовался великим городом, если бы он был в столь безобразном состоянии, как пытаются представить «новооткрыватели»: «видев град Киев, удивился красоте его и величеству» (В. Татищев). А с другой стороны — что мешало Менгу атаковать Киев, если его укрепления практически разрушены? Но как всегда — монголы не при делах, это не они сровняли столицу Южной Руси с землей, они добрые и пушистые, а во всем виноваты злобные русские, которые так свою столицу разгромили, что когда пришел Батый, то там и разрушать-то нечего было. Правда, один исследователь заявил, что незадолго до подхода к городу орды на него грохнулся метеорит и произвел все те разрушения, которые потом приписали завоевателям, — здесь без комментариев.

Ну а теперь о том, что же действительно представляли укрепления столицы, причем будем опираться исключительно на мнение ученых, которые серьезно занимались этим вопросом. Академик П. П. Толочко, проводивший раскопки в Киеве, отмечал в своей работе, что «такой мощи не знают фортификационные сооружения любого другого города Киевской Руси». И действительно, две оборонительные линии столицы — «город Ярослава» и «город Владимира», поражали своей неприступностью, о чем и свидетельствуют археологические данные. Главная линия обороны проходила по валу «города Ярослава», и ее протяженность насчитывала 3,5 км. Укрепления были поистине гигантских размеров, поскольку высота вала достигала 14 м, а ширина более 25 м, на гребне этих гор стояли дубовые городницы, и внизу проходил глубокий ров. А вот мнение Михаила Константиновича Каргера, автора капитального труда «Древний Киев»: «валы Ярославова города по своей мощи не имели равных в истории древнерусской фортификации». В город можно было попасть через трое ворот — Золотые, Жидовские (Львовские) и Лядские, одни из которых были парадным въездом в столицу, другие выводили в еврейский квартал, а третьи — в сторону леса. Это были мощные башни, сложенные из камня, но, к сожалению, до наших дней сохранились только Золотые ворота с надвратной Благовещенской церковью, а о том, как выглядели остальные, можно только догадываться. Главные ворота Киева были двухъярусные, и высота нижнего яруса с аркой была более 25 м в высоту, заканчиваясь боевой площадкой, а что касается проездной арки, то ее ширина достигала 7,5 м.

Что же касается Лядских ворот, то, судя по всему, они были менее укреплены и географически располагались ниже Золотых, которые находились на холмах. Именно со стороны Лядских ворот к Киеву подступали густые леса, о чем свидетельствует и название ворот (ляда — это расчищенная часть леса). Укрепления «города Ярослава» непосредственно примыкали к укреплениям «города Владимира», создавая, таким образом, единую систему обороны, куда входила и Михайловская гора (город Святополка), укрепленная мощными валами, рвом и деревянными стенами. Мало того, многочисленные каменные храмы города, включая и громадный Софийский собор, могли стать надежными узлами обороны и остановить продвижение захватчиков. Таким образом, мы видим, что оборонительная система древней столицы создавалась на протяжении многих лет и постоянно совершенствовалась, а в итоге Киев превратился в неприступную крепость.

Но даже в случае же прорыва укрепленной линии «города Ярослава» для защитников еще ничего не было потеряно, поскольку они могли укрыться в цитадели — «городе Владимира» и уже там оказывать врагу длительное сопротивление. Площадь этих укреплений равнялась 10 га. Они также были окружены рвами и валами, на которых стояли деревянные стены, а каменные башни ворот вели в сторону Печерской лавры, Подола и храма Софии. Предположительно от Софийских ворот в город можно было попасть по подъемному мосту, хотя точно это не доказано, поскольку такие мосты на Руси использовались очень редко. Вроде бы все ясно и понятно, но неожиданно пришлось столкнуться с довольно оригинальным мнением, оно стоит того, чтобы быть процитированным. Вот что было написано В. Вортман и Д. Вортман в статье «Взятие Киева монголами»: «Судя по результатам раскопок 1980-х годов, вал, который первоначально отделял детинец от окольного города, в XII веке был снесен. Но ров, проходивший вдоль этого вала, оставалсянезасыпанным». Получается, что жители города, в один прекрасный момент взяли, да и срыли валы «города Владимира», но рвы при этом засыпать не стали. И вот тут получается странно — если горожанам нужна была площадь под какую-либо застройку, то тогда и рвы должны были засыпать — кидай землю с валов вниз, и все! Но валы срыли, а рвы оставили — зачем? Для чего? А главное — смысла абсолютно никакого, тем более что само предприятие по срытию валов являлось грандиозным мероприятием и нашло бы отражение в летописях. И потом — зачем лишать город дополнительной защиты, а тысячи людей в случае беды единственной возможности спасти свою жизнь, поскольку в случае прорыва главной линии обороны всегда был шанс укрыться за валами Детинца! Обычно города, наоборот, укрепляли, стремились возвести новые линии оборонительных сооружений, а здесь… При Советской власти такое бы действие назвали вредительством со всеми вытекающими последствиями. Но в действительности все было не так плохо, как стараются показать авторы данной работы, и здесь снова приходит на помощь археология. «Вал города Владимира подвергался раскопкам дважды и на двух различных участках. В 1907–1908 гг. в северной части усадьбы исторического музея В. В. Хвойка исследовал участок вала. По его данным, вал был насыпан из желтой глины. Высота сохранившегося участка равнялась 6 м, ширина достигала 9 м. В 1934 г. изучали вал в восточном участке города Владимира — на территории усадьбы № 12 по Десятинной улице. Ширина его равнялась 13 м высота — 2 м. Во время строительных работ древний вал был снесен на протяжении 29 м вплоть до станции фуникулера» (П. Толочко). Как видим, крепостной вал действительно сносили, но только в наши дни, и потому говорить о том, что киевляне внезапно свихнулись и срыли свою цитадель, не приходится. И в итоге будем исходить из того, что невзирая на отсутствие князя Киев к осаде был готов, и Батыю предстояла борьба не на жизнь, а на смерть, чтобы сломить упорное сопротивление его жителей и многочисленного гарнизона.

* * *

5 сентября 1240 года монгольская орда подошла к столице Южной Руси и плотным кольцом обложила город — долгая и кровопролитная осада Киева началась. Огромная орда окружала город со всех сторон, десятки тысяч монгольских воинов брали Киев в плотное кольцо, пленные волокли осадные орудия, а от рева тысяч верблюдов и ржания тысяч лошадей не было слышно человеческого голоса. Хан Батый въехал на коне на холм напротив Лядских ворот и оттуда обозревал огромный город, прикидывая, как удобнее расположить войска для атаки. Монгольские полководцы не случайно выбрали именно это место для нанесения главного удара — штурмовать со стороны Золотых ворот было безумием, поскольку именно там находились самые мощные укрепления русской столицы. Ведь там помимо рвов и валов Киев защищали крутые склоны и обрывы, а вот со стороны Лядских ворот местность была более ровная и пологая. К тому же в этих местах очень близко к укреплениям подступали заросшие лесом овраги, что позволяло незаметно накапливать войска для штурма городских валов в непосредственной близости от них. Все это учли ханские военачальники и именно сюда стягивали свои лучшие войска. Со своего места хан мог обозревать не только выдвигающуюся на позиции орду, но и сам город, который предстал перед завоевателем во всей красе — в лучах заходящего солнца пылали ярким огнем позолоченные купола многочисленных каменных соборов и церквей. Но видел Батый и другое — на городских стенах и валах толпились тысячи вооруженных людей, и в том, что биться они будут отчаянно, хан не сомневался. Всю ночь прибывали тумены, смертельной удавкой охватывая осажденный город, горожане не сомкнули глаз, стоя на стенах и башнях, жгли факелы и с тревогой вглядывались в темноту, которая взрывалась тысячами человеческих голосов, ревом животных, лязгом железа и грохотом устанавливаемых осадных орудий. Воевода Дмитр обходил городские укрепления, ободряя оробевших и стараясь поднять боевой дух ратников и ополченцев, а когда взошло солнце, то киевляне увидели, что их город отрезан от внешнего мира.

А в монгольском стане закипела работа — изготавливались новые метательные машины, мастерились тараны, пленные сколачивали большие щиты для защиты от стрел. В лесах, расположенных недалеко от Лядских ворот, монголы валили деревья, вязали громадные вязанки хвороста, чтобы делать примет и заваливать ров, обтесывали длинные жерди, из которых изготавливали лестницы. Отряды степных всадников рассыпались по окрестностям, и густые клубы черного дыма, поднявшиеся к небу, сообщили горожанам о судьбе ближних сел и погостов. Несколько дней во вражеских станах кипела работа, ханские полководцы готовились к осаде и приступу очень серьезно, поскольку именно Киев оказался первым серьезным препятствием на пути великого похода в закатные страны, а потому осечки быть не должно. А горожане, видя сильную суету в монгольских станах, со дня на день ждали штурма и продолжали укреплять свой город. Иногда к городским воротам подлетал отряд всадников на низкорослых лошадках и, пуская стрелы в защитников, дразнил их, стараясь выманить за ворота. Несколько раз это удавалось — распахивались тяжелые створки, и конные галицкие гридни, сжимая в руках мечи, палицы и топоры, атаковали ханских нукеров. В прямом столкновении дружинники опрокидывали монгольские ряды, рубя степняков направо и налево, гвоздили их кистенями и шестоперами, сбивали натиском боевых коней, но когда те обращались в бегство, надеясь заманить русских и подвести их под удар тяжелой кавалерии, дружинники, помня строжайший наказ воеводы, осаживали коней и возвращались в город. Яростные конные схватки происходили каждый день, и во время одной из них русским воинам удалось захватить важного пленника — монгола по имени Товрул. От него защитники узнали как о составе и численности орды, так и о тех, кто ее возглавлял, — весь цвет монгольской аристократии и самые лучшие полководцы привели свои войска на берега Днепра, чтобы участвовать в захвате столицы Руси. Урдюй, Байдар, Бичур, Кайдан, Бучак, Менгу, Гуюк — эти царевичи Чингисиды, родственники Батыя, двинулись волей Великого хана в поход на Запад, и теперь все собрались под стенами осажденного Киева. Старый степной волк Субудай, победитель в битве на Калке, стремительный Бурундай, разгромивший на реке Сить полки великого князя Георгия, жестокий Бастырь, сжегший дотла древний Суздаль, — все они со своими туменами встали под бунчук хана Батыя, и не было в мире такой силы, чтобы им противостоять. Вот что узнали киевляне от пленного монгола, но это нисколько не поколебало их уверенности стоять до конца.

* * *

А затем загрохотали монгольские осадные машины, и штурм Киева начался — огромные глыбы и каменные ядра полетели в город, с грохотом ударялись о городские стены и скатывались по склону вала в ров. Целыми днями работали вражеские камнеметы, расшатывая городские укрепления, от их страшных ударов сотрясались башни и городницы укрываясь за большими деревянными щитами, нукеры засыпали стены градом стрел, а тысячи пленных таскали огромные вязанки хвороста и бревна, заваливая ров. Защитники столицы встречали атакующих залпами из луков и самострелов, а конные гридни делали из ворот стремительные вылазки и, нарубив груду вражеских тел, стремительно уходили за городские укрепления. По ночам на городских валах Киева ярко пылали костры и слышался стук топоров — горожане чинили поврежденные стены и башни. Но дни шли за днями, а монголы так и не могли достигнуть каких-либо успехов, поскольку укрепления русской столицы по-прежнему оставались целыми и были неприступны. Конечно, Батый не раз испытывал желание послать на приступ свои тумены, но без тщательной подготовки этого делать не хотел — он помнил, как прошел хорошо подготовленный штурм Владимира-Суздальского и каким позором монгольского оружия закончились бои за Козельск, где все приходилось все делать с ходу. И потому хан себя сдерживал, ожидая, когда камнеметы разобьют городские укрепления и сделают проломы в стенах, через которые нукеры хлынут в город. По его приказу большую часть камнеметов перетащили к Лядским воротам, после чего мощь обстрела значительно увеличилась. Теперь в город летели не только каменные глыбы, но и зажигательные снаряды, горшки с нефтью, и вскоре на улицах Киева стали заниматься пожары. Пламя тушили те, кто не стоял на валах, а также женщины и дети, потому огонь пока удавалось сдерживать, выгорали лишь отдельные строения. Воевода Дмитр прекрасно видел, где Батый собирается нанести главный удар, а потому принимал ответные меры — улицы в районе Лядских ворот перекапывали канавами, перегораживали телегами, чтобы остановить движение монгольской конницы, наклонно вбивали колья. Трудно сказать, верил ли воевода в то, что князь Даниил приведет помощь из Венгрии, но сражаться он собирался до последнего, и потому, пока была возможность, по его приказу продолжали укреплять город. Уже больше месяца героически бились киевляне, сдерживая натиск орды, не получая никакой помощи от русских князей и иноземных королей, ценой своих жизней остановив и задержав нашествие на Запад. Героический Киев дарил чужеземным правителям драгоценное время для организации отпора страшному врагу, то самое время, которого так не хватило князьям Северо-Восточной Руси. Но это прекрасно понимал и Батый, а потому, видя, как затягивается осада, направил киевлянам предложение о сдаче — если откроют ворота, то ожидает их ханская милость, а если нет, то гнев завоевателя падет на головы непокорных. Только не поверили русские люди хану, знали о том, как монголы слово держат, помнили и Калку, судьбу рязанского князя Федора, а также не забывали и о том, как по приказу князя Михаила были убиты послы хана Менгу. Пощады не ждали в любом случае, а потому получил Батый от ворот поворот, да не просто ему отказали, а высмеяли и прокляли врага всей Руси, чем привели хана в неописуемую ярость.

А монгольские камнеметы продолжали долбить городские стены день и ночь, массированный обстрел не прекращался ни на час, и защитники уже не успевали чинить стены и башни, расшатанные страшными ударами. Здесь и там в укреплениях стали появляться многочисленные бреши, рассыпались городницы, под градом камней оседали и кренились бревенчатые башни. И горожане, и штурмующие прекрасно понимали, что как только рухнут стены, которые явно долго не простоят, то начнется штурм города, в котором решится судьба не только Южной, но и Юго-Западной Руси. Грохот рушившейся стены у Лядских ворот ознаменовал отсчет последних дней легендарной столицы Древней Руси, а битва за Киев достигла своего апогея — началось сражение за «город Ярослава».

* * *

Видя, как под ударами камнеметов обрушилась городская стена, Батый немедленно распорядился о начале штурма — надо было не дать времени противнику опомниться и как можно скорее атаковать и закрепиться на валу. Но и русский воевода предвидел подобный поворот событий, а потому не стал дожидаться, когда упадет расшатанная стена, а просто убрал с нее людей, чтобы избежать напрасных жертв. И теперь русские воины толпились на близлежащих улицах и, сжимая оружие в руках, ожидали приказа идти в атаку и отбросить врага. Под грохот барабанов, с яростным боевым кличем монголы бросились на приступ и, преодолев заваленный ров, по лестницам начали карабкаться на крепостной вал. В ту же минуту заревели боевые трубы киевлян, и тысячи русских ратников бросились на вал с другой стороны, чтобы остановить вражескую лавину. Два людских потока столкнулись на гребне вала, и грохот от этого столкновения был слышен на много верст в округе — друг о друга ударялись и раскалывались щиты, с треском ломались копья, с лязгом скрещивались кривые сабли и прямые мечи. В первых рядах русского воинства бились галицкие гридни князя Даниила, страшными ударами больших красных щитов они скидывали с вала монгольских нукеров, били степняков палицами и шестоперами, а сзади напирали ратники ополчения, которые кололи врагов копьями и рогатинами. В лютой сече киевляне посекли первые ряды монголов, загромоздив их телами ров, но Батый только махнул рукой, и новые свежие тысячи устремились на штурм. Но русский воевода тоже внимательно следил за ходом развернувшейся битвы, стоя на каменной башне Лядских ворот, и по его приказу с разных концов города двигались к пролому колонны вооруженных ратников, которые сразу же вступали в бой, заменяя раненых и уставших. Нукеры подтащили к воротам таран, и огромное бревно грохнуло в окованные железом створки — по приказу Дмитра их завалили битым кирпичом и бревнами, поскольку осажденным теперь стало не до вылазок.

День и ночь бились на валах киевляне, сдерживая яростный натиск орды, штурм не прекращался ни на минуту, и через несколько дней стало ясно, что монголы одолевают — защитников становилось все меньше и меньше, они все реже могли сменять друг друга, а Батый постоянно вводил в бой свежие войска. Яростный натиск нукеров сбросил русских воинов с вала, но те отступили на улицы «города Ярослава» и там стали ждать атаку степняков. Ханские воины разобрали завал и распахнули створы — через Лядские ворота монгольская конница хлынула в город и начала растекаться по улицам Киева, но там ее встретили ратники и ополченцы. Бешено мчавшиеся кони напарывались на вбитые в землю колья, с перегородивших улицы телег киевляне поражали захватчиков топорами и копьями, а сидевшие на крышах домов лучники сбивали всадников стрелами. Смертельный бой разливался на улицах «города Ярослава», монголы рвались к «городу Владимира», но защитники бились столь отчаянно, что на несколько дней задержали продвижение врага. Сражались на улицах и папертях церквей, во дворах купеческих теремов и боярских хором, в домах простых ремесленников, на площадях и огородах — везде, где только могли пройти монголы. Под их яростным натиском часть отчаянно сражающихся горожан и дружинников отступила в громадный Софийский собор и накрепко там заперлась, поражая врагов из узких окон и с храмовой крыши. Бревном нукеры высадили двери в собор, но галицкие гридни перегородили узкий проход щитами в рост человека, а мужики ударами топоров нарубили в проходе целую кучу вражеских тел. Несколько раз бросались багатуры на штурм каменной твердыни и всякий раз откатывались, устилая каменные плиты пола своими телами.

Воевода Дмитр устало поднялся на каменную башню Софийских ворот «города Владимира» и оттуда смотрел на гибнущий город. Он понимал, что «город Ярослава» не удержать, что те, кто там сейчас бьется с монголами, обречены, потому что он скоро будет вынужден отдать приказ, чтобы закрыли ворота. Под их каменной аркой сейчас проходили израненные и истомленные боем воины, они несли и вели своих раненых товарищей, а вместе с ними бежали сотни горожан, стремясь укрыться в цитадели от беспощадных захватчиков. Но «город Ярослава» еще сражался, еще гремела битва за Софийский собор, на некоторых улицах ратники продолжали сдерживать монгольский натиск, давая шанс на спасение в Детинце тысячам людей. В некоторых районах занялись пожары, но монголы не дали им распространиться — им предстояло штурмовать «город Владимира», а делать это среди дыма и пламени очень не хотелось. Воевода, увидев, что вражеские войска опасно приблизились к цитадели, распорядился закрывать ворота, а сам отправился расставлять по местам бойцов.

* * *

Монголы сразу же кинулись на штурм киевского Детинца, намереваясь взять его с ходу, но были отброшены с большими для них потерями — защитники стояли насмерть и отразили вражеский штурм. Прибывший на место атаки Субудай остановил бесполезную бойню и отвел войска от валов цитадели, велев тысячникам расположить войска на новых позициях, отдыхать и готовиться к дальнейшим боям. А все монгольские полководцы, темники и принцы Чингисиды собрались в шатре Батыя, чтобы решить, что же делать дальше. Сразу гнать орду на приступ не хотел никто, понимали, что это приведет к неоправданным потерям, а ведь поход на Запад еще только начался, — и потому решили подтянуть к Детинцу осадную технику, проломить стены и лишь потом штурмовать. Пусть потеряем время, зато сохраним воинов — так решили на совете. К тому же в «городе Ярослава» еще продолжались бои, по-прежнему гордо возвышался над площадью непокорный Софийский собор, и требовались серьезные усилия, чтобы выбить из него русских.

А на следующий день закипела подготовка к штурму «города Владимира» — по улицам «города Ярослава» к киевской цитадели тянули осадную технику, несколько камнеметов установили напротив западной стены Софийского собора и после жестокого обстрела полностью ее разрушили. Монголы хлынули внутрь, и вскоре все было кончено — все, кто укрылся в храме, были перебиты, а сам собор разграблен. А потом заработали монгольские камнеметы, круша и разбивая укрепления Детинца, тысячи стрел обрушились на защитников, от зажигательных снарядов стали распространяться пожары. Все, кто укрылся в цитадели, понимали, что шансов на победу уже нет, но продолжали отчаянно сражаться, не желая сдаваться на милость степных варваров — знали, что пощады все равно не будет. Яростный бой разгорелся у Софийских ворот, где нукеры завалили ров и пытались тараном разбить тяжелые створы, — сверху бросали тяжелые камни, бревна, лили кипяток и смолу, нанося врагу тяжелые потери. Вскоре начали рушиться деревянные стены Детинца, и положение осажденных стало отчаянным — но борьба продолжалась! Первой была разбита и обрушена стена у Софийских ворот, а затем стены стали рушиться по всему периметру обороны. И тогда Батый объявил приступ — нукеры ринулись на валы, где их встретили отряды защитников, и по всему фронту началась рукопашная схватка — она продолжалась весь день, киевляне бились отчаянно, но численный перевес был на стороне монголов, и в итоге они выбили русских воинов с укреплений. Израненного воеводу Дмитра унесли в Десятинную церковь, а сами горожане теперь готовились дать бой монголам на улицах «города Владимира» — всю ночь нукеры слышали стук топоров, который доносился из центра цитадели. Монгольские воины, так же как и защитники города, истомленные многодневными боями, просто падали с ног от усталости, к тому же сражаться ночью в незнакомом городе, среди улиц и переулков было опасно, а потому ханские полководцы просто оставили войска на захваченных укреплениях. Ждали утра, а когда оно наступило, то прибывший на позиции Субудай был поражен, когда увидел, что все улицы, ведущие к главной площади, заполнены вооруженными людьми. Тесными рядами русские ратники стояли среди теремов, домов и заборов, многие вскарабкались на крыши, чтобы оттуда поражать врагов. Старый степной волк понял, что именно сейчас произойдет самый лютый бой, поскольку киевлянам уже некуда отступать, что потери в его войсках будут страшные, но выбора не было, и Субудай подал сигнал к атаке. Последний час Киева пробил.

* * *

Бой на улицах «города Владимира» был страшным, киевляне бились до последнего, и монголы, не имея возможности прорваться сквозь их боевые порядки, начали поджигать дома. Наступающая волна огня заставила русских воинов отступать, но и монголы из-за этого же не могли их быстро преследовать, а потому отступали горожане в полном порядке. Воевода Дмитр, хоть и был тяжко изранен накануне, вновь появился среди своих бойцов, отводя их в сторону Десятинной церкви и «Ярославова двора». Когда же монголы все же прорвались на главную площадь цитадели, то наткнулись на новую линию укреплений — за ночь вокруг храма киевляне поставили крепкий частокол и теперь с него отражали вражеские атаки. Часть горожан закрылась в укрепленном «дворе Ярослава», и теперь княжеский дворец стал полем сражения — нукеры бревном высадили ворота, и бой теперь кипел по всей его территории. Еще более яростное сражение гремело у Десятинной церкви, где монголы по приставным лестницам карабкались на частокол и откуда их сбивали русские воины. Когда степняки сумели разрушить ограду и прорваться внутрь, то сражение закипело прямо на площади перед церковью, бились на паперти и у самых каменных стен храма. Истекающего кровью воеводу Дмитра взяли арканом и бросили под ноги коня Субудая, однако старый воин не решился решать судьбу столь важного пленника, а отправил его в ханскую ставку к Батыю. Бой на площади еще продолжался, когда нукеры стали ломиться в церковные двери — крики ужаса и отчаяния донеслись из-за толстых каменных стен. А затем старый монгольский полководец увидел, как десятки охваченных страхом людей полезли на крышу Десятинной церкви, таща с собой свое добро. С каждой минутой их становилось все больше и больше, вскоре уже ими была покрыта вся кровля древнего храма, а они продолжали лезть из церкви наверх. Отчаянные крики ужаса летели к самому небу, заглушая треск пожара и грохот сражения, некоторые из киевлян от страшной давки на крыше срывались и падали вниз, разбиваясь о каменные плиты двора. А затем раздался страшный грохот, и Субудай не поверил своим глазам — огромный храм начал рушиться, по его стенам поползли трещины, он стал медленно оседать, а купола стали проваливаться внутрь, рассыпаясь на глазах. В церкви поднялся такой жуткий вой, что старому полководцу стало не по себе, а затем вся каменная громада, поднимая тучи пыли, со страшным грохотом рухнула вниз. А затем наступила жуткая тишина, прерываемая лишь громкими криками и стонами раздавленных людей, которые доносились из-под груды развалин, в которую превратился некогда прекрасный храм. Все было кончено, Киев пал. Было 19 ноября 1240 года.

* * *

А теперь буквально несколько слов о наиболее важных событиях легендарной обороны. То, что штурм велся со стороны Лядских ворот, зафиксировано всеми источниками, и сомнений в этом быть не может, так же как и в том, что это было самое удобное место для приступа. То, что киевляне во время осады совершали вылазки, косвенно подтверждается тем, что им удалось захватить знатного пленника — Товрула, от которого они и получили сведения о монгольских войсках. О том, что Батый, раздосадованный длительной обороной города и большими потерями орды, послал послов к защитникам с предложением открыть ворота, сообщает Никоновская летопись, об этом же свидельствует и В. Татищев. «И послал Батый в Киев ко горожанам, говоря такое: «Если покоритесь мне, будет вам милость; если же противитесь, много пострадав, зло погибнете». Горожане же никак не послушали его, но злословили и проклинали его. Батый же, разгневавшись весьма, повелел с великою яростью приступать ко граду». Из этих сообщений мы видим, что именно после этого ответа киевлян и начались яростные бои на участке стены у Лядских ворот, именно здесь и был нанесен главный удар после длительной подготовки. Страшный накал боев в Киеве также единодушно отмечают все летописи, это же подтверждают и археологические раскопки: «И тако многими пороки выбиша градныя стены, и внидоша во град, и гражане противу их устремишася; и ту бе видети и слышати страшно лом копейный, и скепание щитов, и сътрелы омрачиша свет, яко не бе видети неба в стрелах, но бысть тма от множества стрел татарских, и всюду лежаша мертвии, и всюду течяше кровь аки вода» (Никоновская летопись).

В летописях нет четкого перехода от обороны «города Ярослава» к обороне «города Владимира», создается такое впечатление, что после боя на главной городской стене киевляне ушли в цитадель, где и закрепились на главной площади, возведя деревянные укрепления. Но в тот момент им это было делать совсем не обязательно, поскольку можно было организовать оборону на стенах и валах Детинца. А вот когда монголы овладели и этими укреплениями, то тогда и можно было организовывать оборону перед Десятинной церковью. Оговорюсь сразу, это просто мое личное мнение, и не более. А что же касается руководителя обороны воеводы Дмитра, то даже такой зверь, как Батый, не мог не восхититься его воинской доблестью и, не предлагая перейти на службу, даровал русскому воеводе жизнь. «Дмитра же воеводу приведоша к Батыю язвена, и не повеле его Батый убити мужества его ради» (Никоновская летопись). Сам же огромный город был так разгромлен озверевшими степными варварами, что впал в совершенный упадок. Но об этом в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.