Глава 7 ВОЙНА

Глава 7

ВОЙНА

В 1913 году отмечалось трехсотлетие царствования династии Романовых. По этому случаю были организованы грандиозные празднества в Костроме – колыбели династии, затем в Петербурге и Москве.

Так как это был первый год моей учебы в Пажеском корпусе, я по служебным обязанностям официально участвовал в торжественном вечере в Императорском театре в Петербурге. Воспоминания об этом событии, малейшие его детали и навеянные им мысли сохранились в моей памяти до сего дня.

Действительно, зрелище было незабываемым. Две тысячи мест огромного зала были заняты исключительно придворными и высшими чиновниками империи. Все дамы были в придворных платьях, мужчины – в парадных мундирах; блеск украшений смешивался с блеском орденов; а известно, что и в том и в другом в России любили роскошь, с которой не могла соперничать ни одна другая страна. Но все эти бриллианты тускнели в сравнении с теми, что были надеты на присутствовавших в императорской ложе обеих императрицах и четырех великих княжнах; стоимость их украшений исчислялась миллионами.

Спектакль, показанный в тот день, не уступал в помпезности залу. Давали оперу Глинки «Жизнь за царя». Главные партии пели Шаляпин, Мария Кузнецова и Смирнов. В полонезе в третьем акте на сцену вышли Кшесинская, Карсавина и Павлова. Однако лицо сидевшей в первом ряду императорской ложи ее величества императрицы всея Руси было мрачно. Неподвижная, уставившаяся в одну точку, хмурая, она несла на голове императорский кокошник, не проявляя слабости, но и без радости. Ее хмурый вид был, очевидно, вызван скрытыми причинами, родившимися в смятенном мозгу, но он производил очень неприятное впечатление, еще более усиливавшее негативное отношение к этой женщине.

Глядя на двигающихся по сцене артистов, слушая их голоса, звуки скрипок и духовых инструментов, терпя вокруг себя блеск огней и драгоценностей, дыша воздухом, насыщенным славословиями, наконец, ощущая величие церемонии, свидетельствовавшее о жизнестойкости династии, вознесенная на невероятную высоту маленькая нищая принцесса Алиса Гессенская могла бы, если бы обернулась назад, увидеть целую серию убийств, покушений, предательств и трагических несчастных случаев, которыми отмечены триста лет правления романовской династии; она могла бы увидеть потоки крови, волны которых непостижимой игрой случая принесли к ней ее корону.

Петр I расправился с сыном, конфликтовавшим с апостолами европеизации России; Петр, упав на колени перед умирающим сыном, воскликнул: «Россия, понимаешь ли ты, что я пожертвовал своим сыном ради твоего величия?» Наконец, Петр I умер от пневмонии, которую получил, вытаскивая из воды тонущих матросов. За ним последовали царицы, захватывавшие трон в ожесточенной борьбе. Далее Петр III, муж Екатерины Великой, задушенный сторонниками своей жены в ропшинском замке. И сама Екатерина с ее завоеваниями, реформами, насилием и развратом, умирающая в туалете от инсульта: ее массивное грузное тело прижало дверь, не позволяя ее открыть. Слуги хотят помочь императрице, чьи стоны слышат из-за двери. Наконец дверь выламывают – слишком поздно: императрица умерла. Ее сын Павел I убит в результате военного заговора с молчаливого согласия своего родного сына Александра I. Согласно легенде, этот самый Александр будто бы отказался потом от власти и под именем Федор Кузьмич долго странствовал по Сибири, а вместо него похоронили кого-то другого. Николай I отравился, узнав о сдаче Севастополя. Наконец, Александр II, освободитель крестьян, был убит нигилистами.

Александр III, отец Николая II, умер естественной смертью. Но что он сделал, едва взойдя на трон? Собственноручно разорвал проект конституции, подготовленный Александром II, который был убит буквально накануне его обнародования.

Все эти события, происшедшие за двести лет, от Петра I до Николая II, убеждали Александру, что Романовых спасет только абсолютная власть.

Но даже если царица и заглядывала в этот момент в сумрак прошлого и в туман будущего, она никак не могла догадаться, что присутствующий сейчас на спектакле маленький паж через несколько лет окажется в этом же самом зале, но к тому времени русская корона уже упадет на землю, и грохот ее падения отзовется эхом во всем мире.

В тот день будут давать «Травиату» с великой Неждановой. Но главная разница будет не в происходящем на сцене, а в публике, сидящей в зале. Никаких парадных туалетов, почти нет драгоценностей, ни единого черного фрака. Только несколько смокингов там и тут, словно образцы вышедшей из употребления формы. Я уже не учусь в Пажеском корпусе, который упразднен. После спектакля перед занавесом произносят политические речи. Один из выступающих – бородатый и не очень элегантный г-н Альбер Тома, представляющий Францию. Когда мои взгляды обращаются к императорской ложе, то среди призраков уничтоженной царской семьи я вижу реального человека, которого в какой-то момент вынесут на сцену и чья речь вызовет громкие крики одобрения. Это Керенский.

В конце июля 1914 года мы – матушка, сестра и я – находились в Вильгельмсхафе по причинам, связанным с состоянием здоровья матушки. Возле санатория, где мы жили, находились Кассельская крепость и одна из обычных резиденций кайзера. Иногда мы видели проезжавшего Вильгельма II, который всегда театрально приветствовал левой рукой мою матушку, с которой был знаком.

В первый день августа мы были удивлены большой активностью военных. Солдаты без перерыва пели «Deutschland ?ber alles»[17], и назойливость германского гимна побудила мою сестру, тогда еще совсем юную, запеть, без всякого злого умысла, «Deutschland unter alles» («Германия ниже всего»). За этот свой подвиг она через два дня после объявления мобилизации попала в Кассельскую тюрьму. Я был препровожден туда вместе с ней как «подданный мужеского пола враждебной державы». Мне в то время было тринадцать лет, сестре – двенадцать. Несколько солдат, конвоировавшие нас и еще нескольких пленных того же рода, что и мы, сообщили, что мы являемся шпионами, и толпа осыпала нас руганью и проклятиями. У ворот тюрьмы она прорвала жидкий кордон солдат и попыталась нас линчевать. Одного старика ударили по голове палкой, раненый молодой человек обливался кровью; я был ранен ножом, но благодаря своему широкому пальто – легко. На наши крики из крепости выбежали солдаты, разогнали толпу и спасли нас. За нами закрылись ворота тюрьмы. Пять дней мы находились в одиночном заключении, подвергаясь ежедневным допросам. Отпустили нас неожиданно. В это время наша матушка предприняла ряд действий, доказывая необоснованность нашего ареста. Но мы не могли покинуть город. Банки конфисковали вклады подданных враждебных государств, а карманных средств для возвращения было недостаточно. Наконец друг моей семьи, г-н Моисей Гинсбург, прислал нам через Швецию необходимую сумму в марках, что позволило нам собраться в путь.

Как видите, наши приключения были ничуть не трагичнее тех, что происходили в большинстве стран в первые дни начавшейся войны. Последующие катаклизмы, безобидной прелюдией к которым они явились, должны были стереть их из памяти. Однако уже здесь был невооруженным глазом заметен конфликт между вступившими в борьбу нациями.

Доехав до Берлина, мы узнали, что мой отец, как адмирал русского флота, находится в тюрьме. В момент объявления войны он находился на лечении в Карлсбаде и был арестован на пути в Россию. Но, даже оставив отца в тюрьме, мы не могли покинуть Германию. Для выезда требовалось специальное разрешение, в котором нам отказывали. Германские власти проявляли особую суровость к тем русским, кто казался им представителями правящего класса. К этому неудобству добавлялась суровость, выказывавшаяся к отцу определенными кругами Пруссии из-за его франкофильской позиции, которую он часто демонстрировал за время своей службы.

В Берлине оказалось немало наших соотечественников, задержанных, как и мы, так что мы встретили там многих знакомых. Чтобы удалить русских от границ, правительство кайзера сосредотачивало их в столице. Мало-помалу уехать удалось большинству, в первую очередь евреям, имевшим в Берлине деньги и важные деловые связи.

Так много русских оказалось в начале августа в Германии потому, что они привыкли путешествовать, а войны никто не ждал. Доказательством служит то, что вдовствующая императрица Мария Федоровна, возвращавшаяся в Россию из Дании, не подумала, что не следует ехать через территорию Германии, и не получила никакого предупреждения; когда разразилась война, она находилась на неприятельской территории. Впрочем, надо заметить, что благодаря особому распоряжению властей ее возвращению не препятствовали.

После десятидневных хлопот, в которых нам очень помогло знание немецкого языка, мы получили дозволение выехать в Россию через Швецию, но без отца; к досаде немцев примешивалось опасение, что он может занять на родине важный военный пост. Отец, которого мы часто навещали в тюрьме (не могу не отметить – безукоризненной в отношении чистоты и комфорта), предложил нам ехать без него. Он не хотел, чтобы полученное нами разрешение было аннулировано, ведь получить его вновь было бы еще труднее.

Более всего в получении разрешения нам помогла принцесса Елизавета, сестра императора Вильгельма, очень хорошо знавшая мою семью. Это была та самая принцесса, что пятнадцать лет спустя поразила все дворы и мир своим поздним браком с молодым Зубковым. Мне кажется небезынтересным добавить, что это была очаровательная особа, симпатичная, умная, но довольно взбалмошная. Она всегда отличалась волей, независимостью и откровенностью. Такое поведение не способствовало увеличению числа ее друзей. Она от этого не страдала и не проявляла никаких признаков психического расстройства. Тем, кто стал бы говорить, что они появились у нее позднее, было бы легко и логично ответить, что пережитые принцессой испытания вполне могли повредить ее психике.

Проехав через Швецию, мы – матушка и мы с сестрой – прибыли в Стокгольм, чтобы сесть на пароход в Финляндию. Переезд считался в то время рискованным: Балтийское море кишело минами. В десять часов вечера судно остановилось: капитан боялся подвергать своих пассажиров рискам ночного плавания и предпочитал дождаться рассвета.

Наконец мы приехали домой, но уже не в Петербург, а в Петроград[18]. Как мы узнали, объявление войны вызвало в столице большой подъем патриотизма. Вызванное этим чувством движение, стершее старые обиды, объединившее партии, примирившее простой народ и аристократию, запрудило Дворцовую площадь и вызвало императора и императрицу на балкон Зимнего дворца, после чего все собравшиеся, плача, упали на колени. Великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий армиями и дядя императора, успешно руководил боевыми действиями. Чтобы не повторять ошибок Русско-японской войны, императорская гвардия с самого начала войны принимала участие в боях. Ее потери погрузили аристократию в траур. Даже императорская фамилия заплатила этот печальный долг: на войне погиб обаятельный князь Олег, сын великого князя Константина Константиновича. Толпа чувствовала, что государи стали ближе к ней.

Через полгода из Германии вернулся мой отец. Его обменяли на старого князя Радзивилла[19]. С этого времени мы были лучше информированы о ходе войны благодаря сведениям, получаемым отцом.

Так, мы получили точную информацию о первых крупных потерях русской армии. Катастрофа произошла в Мазурских болотах и стоила нам шестидесяти тысяч человек; вся страна испытала боль от этой беды, которая, вследствие своих невероятных обстоятельств, вызвала начало морального разрыва между народом и императорской фамилией. Вот суть происшедшего: армия под командованием генерала Самсонова, действуя в соответствии с приказами великого князя Николая Николаевича, начала наступление в районе Мазурских болот, известном своей обширностью и сложностью местности. Офицеры, выполняя приказ командования и не зная района, даже подумать не могли, что их загонят в непроходимые топи. Они выдвинули свои части далеко вперед, и шестьдесят тысяч человек увязли в болотах. Известно, что, когда в германском Генеральном штабе узнали о происшедшем, там отказывались поверить в возможность подобной роковой ошибки противника. В России же возникли трудности, кого считать (во всяком случае, официально) виновником трагедии: генерала, вся служба которого не позволяла заподозрить его в подобном легкомыслии, или великого князя, чьи компетентность, мудрость и патриотизм нельзя было поставить под сомнение? Ходили слухи, что Самсонов самовольно пустился в эту смертельную авантюру. В кругах, в которых вращался мой отец, в этом сильно сомневались. Но очевидно, что виновным мог быть либо генерал, либо великий князь.

Эта трагедия и порожденные ею слухи, количество жертв в данной отвлекающей операции, предпринятой с целью облегчить положение Франции в момент битвы на Марне, разговоры об отсутствии в армии порядка и о нехватке боеприпасов, вид раненых, списки погибших – все это нанесло сильный удар по патриотическому чувству во всех слоях общества.

Окончательно разрушил это чувство Распутин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.