Глава 6 Жизнь в Питере

Глава 6

Жизнь в Питере

«Господь сказал: Если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: „исторгнись и пересадись в море“, то она послушалась бы вас».

Евангелие от Луки, 17:6

«Несколько дней назад я принял крестьянина из Тобольской губернии… Он произвел на Ее Величество и на меня замечательно сильное впечатление…»

Из письма государя, 16 октября 1906 года

Вот как сам Григорий Ефимович писал о первых годах своего пребывания в Питере: «Много, много я кое-где был, бывал у сановников и офицеров и князей даже, пришлось Романовское поколение видеть и быть в покоях батюшки царя. Везде нужна подготовка и смирение, и любовь. Вот и я ценю, что в любви пребывает Христос, то есть неотходно есть на тебя благодать — только бы не искоренилась любовь, а она никогда не искоренится, если ставить себя невысоко, а любить побольше. Все ученые и знатные бояре и князья слушают от любви слово правды, потому что, если в тебе любовь есть, — ложь не приблизится»[46].

Круг питерских знакомств Распутина стремительно расширяется. Буквально через два дня после первой встречи с Семьей Григорий получает приглашение от хозяйки модного салона Ольги Лохтиной. Впоследствии она станет первым человеком, начавшим собирать и записывать высказывания старца. На допросе она показывала, что увидела Распутина первый раз 3 ноября 1905 года. Она говорит о том, что была в ту пору тяжело больна, но с момента появления в доме отца Григория сразу почувствовала себя здоровой и с тех пор освободилась от недуга[47].

Муж Лохтиной предложил Григорию переехать к ним в дом, и ему это предложение понравилось. Дело в том, что, живя у Феофана, он был сильно ограничен: Феофан не мог согласиться на то, чтобы его дом наполняли толпы людей, приходивших за помощью к Григорию. Сам Феофан редко кого принимал. Да к нему на прием и мало кто просился.

А вот к Григорию Ефимовичу люди валили толпами. Особенно Феофана смущало, что Григорий принимал равно всех — и мужчин, и женщин. Женщин в своем доме монах Феофан потерпеть не мог. В доме Владимира Лохтина Распутину было проще.

Говорить о какой-либо сексуальной связи между Ольгой Лохтиной и Распутиным не осмеливаются теперь даже критики Распутина. Да и в ту пору никаких поводов для подозрения не существовало. «Это был прекрасный семейный дом. Сама Лохтина была красивая светская женщина и имела очаровательную дочку»[48], — показывал на следствии полковник Ломан, друг Лохтиных.

Появление Распутина навсегда и коренным образом изменило жизнь Ольги Лохтиной. Теперь весь ее прежде светский пыл будет направлен на сострадательную любовь к несчастным. Следуя завету Христа «Если хочешь быть совершенным, пойди и продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною», Лохтина так и поступила. Сколько могла, она тратила деньги на благотворительность, пока ее родственники не лишили ее прав на состояние — даже родная дочь отреклась от нее. Ее расточительность, говорили все, граничила с безумием. Впрочем, пройдет совсем немного времени, и все богатые люди России потеряют свои состояния, а многие из них лишатся и жизни. Лохтину же видели в 20-х годах живущей все тою же жизнью странницы, питающейся милостыней. Она «пустила хлеб свой по водам» — и по прошествии многих дней он вернулся к ней.

В избранность Распутина она поверила сразу. «Он очень интересно рассказывал о своей страннической жизни, а в разговоре подсказывал грехи слушателей и заставлял говорить их совесть», — показывала Лохтина на следствии. Через несколько дней после знакомства с Григорием она отправляется с ним в его село Покровское. Это не было спонтанное решение экзальтированной поклонницы — это было здоровое любопытство и желание узнать больше как о Боге, так и о жизни человека Божия.

«По его приглашению я отправилась к нему в гости в Покровское, где я пробыла с 15 ноября по 8 декабря 1905 года… Ехать с Распутиным большое удовольствие, ибо он давал жизнь духу… Дорогою он предсказал забастовку и все говорил: „Только бы доехать“. Как только доехали, она началась»[49].

В Покровском Лохтина познакомилась с бытом простой искренне верующей крестьянской семьи Григория: «Уклад его жизни мне очень понравился. Жена, встретив мужа, упала ему в ноги… Смирение его жены меня удивило. Когда я бываю права, я никому не сделаю уступки. И вот как-то жена Распутина в споре с мужем уступила ему, хотя было ясно — права она, а не он. На высказанное мной… удивление Распутина сказала: „Мужу и жене надо жить одним сердцем — где ты уступи, где тебе уступят“… Спали мы где придется, очень часто в одной комнате, но спали очень мало, слушая духовные беседы отца Григория, который как бы приучал нас к ночному бодрствованию. Утром, если я вставала рано, то молилась с отцом Григорием… Молитва с ним отрывала от земли… Дома проводили время в пении церковных псалмов и песнопений…»[50].

Следователи 13-й Комиссии пытались добиться от Лохтиной каких-либо признаний в сексуальной связи с Распутиным. Вот ее ответ: «Да, он имел обыкновение целоваться при встречах и даже обнимать, но это только у людей дурных появляются дурные и грязные мысли… Совершенно справедливо также, что при одном из посещений села Покровского я мылась в бане с Распутиным и его семьею — женою и двумя дочерями. При отсутствии дурных мыслей это никому из нас не казалось ни неприличным, ни странным… Что Распутин был действительно старец, убеждает меня и мое исцеление, и те предсказания, которые мне пришлось услышать и которые оправдались»[51].

В октябре 1906 года Распутин вновь приезжает в Питер. Он отправил государю телеграмму с просьбой принять его. И это после одной-единственной встречи! И государь его с радостью принял. Видимо тогда Распутин и увидел впервые мальчика, наследника престола. И тогда же исцелил его. Пришел, увидел, исцелил! Об этом можно предположить хотя бы уже из того письма, которое государь отправил 16 октября Петру Столыпину, пережившему в тот день покушение.

В доме Столыпина взорвалась бомба, и хотя сам он не пострадал, его дочь получила сильные ранения и ожоги. Столыпин сам вынес ее на руках из горящего дома. Теперь она при смерти лежала в больнице. Вот текст письма государя: «16 октября 1906 года… Несколько дней назад я принял крестьянина из Тобольской губернии… Он произвел на Ее Величество и на меня замечательно сильное впечатление… и вместо пяти минут разговор с ним длился более часа. Он в скором времени уезжает на родину. У него есть сильное желание повидать Вас и благословить Вашу больную дочь…»[52].

Столыпин не посмел ослушаться государя и вызвал Распутина к дочери. Тот помолился над нею, и она сразу пошла на поправку и в скором времени совершенно выздоровела. Для царя и царицы это было еще одним подтверждением того, что Григорий обладает даром чудотворства.

Сам же Столыпин так никогда и не поверил Распутину, за что в итоге и поплатился жизнью, когда пренебрег настоятельными увещеваниями старца не ехать в Киев на торжества. Григорий открыто говорил Столыпину, что его убьют, если он поедет, увещевал, но гордый премьер пренебрег словами необразованного крестьянина, которого всеми силами стремился удалить от государя.

Великая княгиня Ольга Александровна, которая не раз была свидетельницей молитв Распутина, хотя и не была в комнате царевича во время его первой встречи с Распутиным (ее представили Григорию только осенью 1907 года), интересно описывает последующие встречи, свидетелем которых она была. «Я сама не раз наблюдала чудесные результаты, которых он добивался, — рассказывала спустя много лет великая княгиня Ольга Александровна канадскому журналисту Ворресу. — Мне также известно, что самые знаменитые врачи того времени были вынуждены это признать. Профессор Федоров, самый знаменитый хирург, пациентом которого был Алексей, сам не раз говорил мне об этом. <…>

Какие только мысли не приходили, должно быть, Алики в голову — а ведь это был первый кризис из многих, которые затем происходили. Бедное дитя так страдало, вокруг глаз были темные круги, тельце его как-то съежилось, ножка до неузнаваемости распухла. От докторов не было совершенно никакого проку. Перепуганные больше нас, они все время перешептывались. По-видимому, они просто не могли ничего сделать. Прошло уже много часов, и они оставили всякую надежду. Было уже поздно, и меня уговорили пойти к себе в покои. Тогда Алики отправила в Петербург телеграмму Распутину. Он приехал во дворец около полуночи, если не позднее. К тому времени я была уже в своих апартаментах, а поутру Алики позвала меня в комнату Алексея.

Я глазам своим не поверила. Малыш был не только жив, но и здоров. Он сидел на постели, жар словно рукой сняло, от опухоли на ножке не осталось и следа, глаза ясные, светлые. Ужас вчерашнего вечера казался невероятным далеким кошмаром. Позднее я узнала от Аликс, что Распутин даже не прикоснулся к ребенку, он только стоял в ногах постели и молился. Разумеется, нашлись люди, которые сразу же принялись утверждать, будто молитвы Распутина просто совпали с выздоровлением моего племянника.

Во-первых, любой доктор может вам подтвердить, что на такой стадии недуг невозможно вылечить за какие-то считанные часы.

Во-вторых, такое совпадение может произойти раз-другой, но я даже не могу припомнить, сколько раз это случалось!»[53]

В дальнейшем царь и царица хотели вновь и вновь видеть Распутина. Но они были невольниками в собственном доме: они знали, что злые языки непременно заметят эту неравную дружбу и начнут жалить, хотя в ту пору еще ни царь, ни царица не могли себе представить, каким жестоким может оказаться это жало. Тем не менее Распутин снова и снова появляется во дворце, но обычно вместе с Феофаном, в скромной роли его ученика.

Царской семье пришелся по сердцу этот крестьянин, с которым так интересно было говорить о Боге, который принес в их дом и мир, и радость, и врачевание. Семья действительно обретала друга. Григорий Распутин привнес свежую струю в жизнь царской семьи и в жизнь сотен других людей, с которыми пересекался в Питере. Ему непонятны и неприязненны были вкусы и разговоры тогдашнего петербургского общества, и вместо того, чтобы приспосабливаться, он оставался самим собой. Впервые за много лет в самых высших кругах заговорили не о модных французских романах, не о новой, отрицающей Бога, школе немецкого богословия, не об английском оккультизме, а о Боге и Его Слове. Светские сплетни в присутствии Григория Ефимовича как-то сами собой умирали. Из далекой Сибири Григорий принес дух богоискательства в самое сердце России.

Несмотря на гостеприимность Лохтиных, Григорий не хотел обременять их своим долгим проживанием в их квартире. Он был очень беспокойный квартирант: ежедневно десятки и даже сотни людей приходили к нему со всевозможными просьбами. Но Григорий был человеком чутким и не хотел надолго причинять неудобство никакой семье, а потому долгое время скитался по друзьям. Но б?льшую часть времени он проводит в Покровском, где продолжает заниматься крестьянским трудом — ведь на нем заботы о поле, о доме, о семье. В Питер он приезжает снова и снова по просьбе Семьи. Императрица оплачивала Григорию дорогу, но никаких денег или подарков (кроме вышитых ее рукою рубашек) Григорий от нее не принимал. Да она, наверное, и не предлагала. По словам самого Григория, императрица была «скупа». Распутин не раз должен был одалживать у кого-нибудь из друзей несколько копеек, чтобы взять извозчика и доехать до дворца.

Одним из таких друзей, которому не раз придется одалживать Григорию по двадцать пять копеек, был Алексей Филиппов — банкир и издатель собственной газеты. Филиппов на момент знакомства с Распутиным уже много слышал о нем — в основном плохое — из газет, которые поливали старца грязью. (Интересно, что Филиппов отмечает: Распутин всегда возвращал взятые в долг деньги.)

Отвечая на вопросы Чрезвычайной комиссии в 1917 году, Филиппов говорил: «В 1912 году я поехал в Троице-Сергиеву Лавру. Когда… я садился в поезд, то увидел в вагоне какого-то мужика в поддевке с… поражающей внешностью — с глубоко лежащими в глазных впадинах мистическими глазами, с орбитами, окруженными коричневыми пятнами. Его провожала… дородная женщина в черном (оказалось потом его секретарша Акулина Лаптинская). В вагоне… он с детской наивной любовью рассматривал новый огромный кожаный кошелек, очевидно, только что кем-то подаренный.

Я спросил: „Откуда у вас этот кошелек?“ Этим вопросом началось мое знакомство с Распутиным… По какому-то чутью мне показалось, что мой знакомый — сектант… принадлежит к секте хлыстов… Он говорил образно, афоризмами на самые разные темы… в особенности меня поразили в нем глубокая вера в русский народ и разумное, не холопское отношение к самодержавной власти… причем он стоял за единение царя с народом без посредства бюрократии… Я особенно чутко отнесся к нему, потому что еще недавно был… приговорен к году крепости за то, что осмелился указать представителю верховной власти на то, что он не понимает сущность самодержавия…

Невольно поэтому у меня вырвалось: „Вот если бы такой человек, как ты, попал к царю…“ Тогда он вышел в коридор, поманил меня таинственно за собой и сказал: „Ты не говори им… я ведь Распутин, которого ругают в газетах…“»

Беседа продолжилась.

«Его интерес к живописи побудил меня предложить ему поехать в Москву. На это он согласился с юношеской восторженностью, не свойственной его возрасту… В Москве Распутина никто не встречал, и он поехал к Николаю Ивановичу Решетникову, бывшему нотариусу, а потом его секретарю. Но уже в тот же день аккуратно явился в Кремлевское подворье… Необыкновенным было внимание, с которым он слушал мои часовые лекции, например, о Василии Блаженном…

Мы пробыли в Москве двое суток, наполняя свое время посещением церквей. Вот в это время я сблизился с Распутиным до степени дружбы, и по возвращении в Петроград, где я редактировал газету „Дым Отечества“, стал я его посещать… Виделись мы тогда ежедневно, и меня поразило… что Распутин занимал маленькую, очень убогую комнатку, не соответствовавшую представлениям о нем… властном фаворите императорской семьи… Распутин сам не пил вина и других удерживал…

Пришедший в восторг от моих разговоров на тему об управлении государством, воскликнул: „Хочешь быть губернатором? Я смогу это сделать…“ Жил он просто и даже бедно, о дворе и своих отношениях ко двору говорил скупо и неохотно. На мой однажды заданный вопрос, неужели ему государыня ничего не дает, он ответил: „Скупа… страсть как скупа…“

Вскоре в редакции „Дым Отечества“ я застал беседу издателя этой газеты Александра Львовича Гарязина… с юрисконсультом Морского министерства Иваном Баженовым, который рассказывал со слов какого-то придворного о половых безобразиях Распутина с государыней и говорил, что нужно составить заговор, чтобы убить „такую собаку“. Я возразил, что я только что с ним познакомился, совершенно им очарован и поделился своими впечатлениями… Я предложил Гарязину прокатить Распутина куда-нибудь на автомобиле».

Гарязин с энтузиазмом согласился, и Филиппов поведал об этой поездке: «От посещения музея… Распутин отказался… находя, что картины — чепуха… жизнь гораздо лучше… Гарязин предложил Воспитательный дом, Распутин, к величайшему удивлению, согласился… В Доме он преобразился… брал на руки каждого ребенка, взвешивал, расспрашивал, чем его кормят… В автомобиле он сказал, что следовало бы деревенских девушек возить сюда со всей России, тогда бы они научились крепко рожать и крепко младенца держать… Впечатления… он передал государыне, которая неожиданно приехала в Воспитательный дом, бегло осмотрела его и занялась мыслями об устройстве института охраны материнства…»[54].

Филиппов тогда же опубликовал первую статью в защиту доброго имени Распутина, но она потонула в море фельетонов и эротических пасквилей, которыми начинали упиваться газетчики.

Спустя годы, уже после покушения на Распутина, друзья Григория снимут для него квартиру на Гороховой улице (на той самой, где жил небезызвестный персонаж Гончарова Обломов). От еще одного переезда мало что изменилось в жизни старца. Вспоминает дочь Распутина Матрена, которую отец привез с собой в Питер: «Наша квартира состояла из 5 комнат. Роскоши никакой у нас не было. Все это вранье, что писалось тогда в газетах про нас. Комнаты наши и обстановка их были самые простые. В столовой стоял у нас стол, обыкновенные венские стулья и оттоманка, самая роскошная вещь из всей обстановки, подарок какого-то Волынского, освобожденного из тюрьмы по ходатайству отца; в спальне отца — кровать железная, американский стол, в котором хранились у отца под замком многочисленные прошения различных лиц, гардероб и умывальник; в кабинете отца — письменный стол, на котором ничего не было, кресло и диван; в приемной были одни стулья»[55].

Вот еще статья некоего В. Алексеева «Час в гостях у Григория Ефимовича Распутина», опубликованная в «Петербургском курьере»: «Сели за стол. Секретарша Распутина Акулина Никитична заметила при этом:

— Вот, говорили, у отца Григория изысканные кушанья подаются. Вы сами видите, что это неправда. Сиг и икра — это для гостей, а сам он черный хлеб кушает! Только газеты всячески врут про него, что он живет на широкую ногу. На днях напечатали, что он священником собирается стать.

— А я и не думал, — подхватил Распутин. — К чему мне это? Жену свою люблю и разводиться с ней не собираюсь. Мало ли, что про меня пишут»[56].

Матрена честно и подробно описывала и повседневную жизнь Григория Ефимовича: «Он ходил в русской рубашке, русских шароварах, заправляя их в сапоги, и в поддевках. Мяса он не ел до самой своей смерти. Его обед всегда состоял из одной ухи. Кроме того, он еще употреблял редиску и любил квас с огурцами и луком. Больше этих кушаний он ничего дома не ел. Вставал он всегда рано и шел обязательно к ранней обедне. После этого он приходил домой и пил чай с черными сухарями или кренделями. Тут же после чая приходили просители, и на них уходил целый день отца.

Правильного распорядка дня не было. Собственно, весь день уходил на просителей, и он принимал всех и всегда… К нему обращались очень многие с очень разнообразными просьбами: его просили о местах, о помиловании разных лиц, сидевших в тюрьмах. Вот, главным образом, с такого рода просьбами и обращались к нему. Ему разные лица давали деньги, но очень многие и просили у него денег. Никогда никому в денежных просьбах не отказывал. Он действительно одной рукой брал, а другой раздавал. Обращались к нему и за духовной помощью: просили совета, жаловались на тяжелую душевную жизнь. Он давал советы, старался помочь душевно, как мог»[57].

Е. Джанумова вспоминала: «В квартире с утра до вечера толкутся представители всех слоев населения. Крестьяне, ходоки в валенках и дубленых полушубках просят помочь миру в какой-то вражде с помещиком. Дама в глубоком трауре, с заплаканными глазами, хватает за руки „отца“ и, всхлипывая, просит о чем-то. Военный в блестящем мундире одного из гвардейских полков скромно ждет своей очереди. Вот какой-то человек с обрюзгшим лицом входит в переднюю в сопровождении лакея в меховой пелерине. Это какой-то банкир по спешному делу. Его принимают без очереди. Какие-то польские беженки, студенты, монашки с котомками и фрейлины императрицы. Салопницы и дамы в костюмах Пакена и Дусе. Истерически плачет какая-то женщина, звучит телефон. То здесь, то там появляется высокая фигура в мягких сапогах и шелковой косоворотке. Пронизывающе смотрят глубоко сидящие глаза. <…>

Шелка, темное сукно, соболь и шиншиля, горят бриллианты самой чистой воды, сверкают и колышутся тонкие эгретки в волосах, и тут же рядом вытертый старомодный чемоданчик какой-то старушки в затрапезном платье, старомодная наколка мещанки, белая косынка сестры милосердия. Просто сервированный стол со сборным чайным сервизом утопает в цветах»[58].

«Кто бывал? — показывала на следствии Вера Ивановна Баркова, дочь Манасевича-Мануйлова. — Я видела генералов в полной форме, с орденами, приезжавших к нему на поклон. Бывали студенты, курсистки, просившие денежной помощи. Шли офицерские, чиновничьи жены, просившие по разным поводам за своих мужей. Вся эта публика была сплошь столичная, провинциальной не было. Он всех принимал и всем обещал. В деньгах он никому не отказывал: вынимал из кармана и давал»[59].

Но все это будет позднее, когда Григорий станет самым, наверное, обсуждаемым персонажем на Руси.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.