Дмитрий Дохтуров

Дмитрий Дохтуров

Один из самых прославленных делами полководцев «грозы 12-го года» Д.С. Дохтуров (Докторов) происходил из потомственных дворян Тульской губернии, известных в истории с XVI века. Он родился в 1759 году в селе Крутое Каширского уезда Тульской губернии (ныне город Кашира входит в состав Московской области), имении матери. Его отцом был капитан лейб-гвардии Преображенского полка С.П. Дохтуров, мелкопоместный дворянин. Дед тоже был офицером-преображенцем.

То есть служба в этом петровском «потешном» полку, одном из двух родоначальников российской гвардии (вместе с лейб-гвардии Семеновским полком), стала для рода тульских дворян Дохтуровых «семейной традицией», которой они весьма гордились. Что, впрочем, чем-то особенным для той эпохи среди старинных дворянских родов не смотрелось.

Дохтуров-младший при скромном достатке родителей получил хорошое домашнее образование. Известно, что он тяготел к изучению иностранных языков: к одиннадцати годам «свободно изъяснялся» на французском и немецком, осваивал итальянский. Поприще на будущее у него могло быть только военное, традиционное для дворян Дохтуровых.

Отец, уже отставной офицер, привез сына в столицу и, используя связи среди однополчан, добился того, чтобы мальчик был представлен императрице Екатерине II Великой. Это и решило его судьбу: в феврале 1771 года он начинает учебу в Пажеском корпусе. После успешного окончания этого привилегированного учебного заведения в апреле 1781 года Дмитрий Дохтуров зачисляется в чине поручика в лейб-гвардии Преображенский полк.

Дохтуров в начале своей биографии многим был обязан екатерининскому фавориту светлейшему князю Тавриды Г.А. Потемкину, известному в отечественной истории военному реформатору. Среди прочего глава Военной коллегии генерал-фельдмаршал Потемкин-Таврический «устроил» егерские батальоны. Егерский батальон был введен и в лейб-гвардии Преображенском полку. В него и попал поручик Дмитрий Дохтуров, ставший в 1784 году ротным командиром.

…Боевое крещение Дохтуров, уже капитан, получил в Русско-шведской войне 1789–1790 годов. Тогда Швеция, решив воспользоваться тем, что основные воинские силы восточного соседа находятся на Юге России, где шла Вторая Екатерининская турецкая война, попыталась нанести удар по Санкт-Петербургу, который в Стокгольме почему-то посчитали «беззащитным». Целью шведов было возвращение потерянных в Северной войне 1700–1721 годов территорий на берегах Балтики.

Основу гарнизона российской столицы составляла Гвардия. Из ее полков (Преображенского, Семеновского и Измайловского) был сформирован сводный гвардейский отряд, который составил основу гребной флотилии для действий в прибрежных (шхерных) районах Финского залива.

В сводный гвардейский отряд попала и дохтуровская рота егерей-преображенцев. В мае 1789 года она прибыла в крепость Кронштадт, где формировалась гребная флотилия. Гвардейцы обучались здесь ведению морского боя, учились ходить на галерах и шлюпках. То есть к июлю они стали заправскими морскими солдатами.

В длившемся 14 часов Роченсальмском морском сражении двух гребных (шхерных) флотилий – русской и шведской – капитан-преображенец Дмитрий Дохтуров получил ранение в правое плечо, но остался в строю. Капитан-преображенец отличился в абордажных схватках, когда галеры, ломая друг у друга весла, «сваливались» друг с другом. И тогда экипажи – морские солдаты и гребцы начинали бескомпромиссный рукопашный бой за овладение вражеским судном.

Доблесть гвардейского офицера при Роченсальме была отмечена Золотым оружием – шпагой с надписью «За храбрость». Стоит отметить, что за бой на Роченсальмском рейде такую же награду получил еще только один офицер – капитан Степан Митусов.

Командиру роты егерей-преображенцев довелось отличиться и при высадке десанта на остров Герланд. Тогда ему пришлось руководить действиями сводных отрядов из трех сотен гвардейской пехоты, ставших на время войны морской пехотой.

Затем преображенец отличается под Выборгом, когда шведская флотилия под командованием самого короля Густава III пошла на прорыв. В морском бою на Выборгском рейде офицер получает второе ранение. Его имя стало известно императрице Екатерине II, по чьей воле столичная Гвардия ушла на войну: дважды раненный капитан Дмитрий Дохтуров значился в списках наиболее отличившихся в морских баталиях шхерной флотилии.

В первый день января 1795 года екатерининским указом 34-летний Дохтуров жалуется чином полковника и назначается командиром Елецкого пехотного полка. Он оставляет ряды Гвардии и становится армейцем. Уже тогда герою войны со Швецией стали предсказывать «достойную его карьеру».

В ноябре 1797 года Д.С. Дохтуров удостаивается чина генерал-майора и назначается шефом Софийского мушкетерского полка. Шеф тогда отвечал за устройство и обученность воинской части, командовал ею на войне, был во всем ответственен перед государем за свой полк. Уже тогда Дмитрий Сергеевич мог сказать слова, которые произнесет гораздо позднее:

«Я никогда не был придворным, не искал милостей в главных квартирах и у царедворцев – я дорожу любовью войск, которые для меня бесценны…»

В октябре 1799 года Дохтуров, служба которого при императоре Павле I, как казалось многим, складывалась удачно, жалуется чином генерал-лейтенанта. Однако такое «представление» о дохтуровской карьере не выдержало испытания и одного года.

Государь, склонный «бросать» в опалу многих и многих людей военных, уже в июле 1800 года отправил новоиспеченного генерал-лейтенанта в отставку, отдав его под суд. Однако суд Дохтурова оправдал, а император Павел I к тому времени «отошел от монаршего гнева» и через четыре месяца, в ноябре, вернул Дохтурова на армейскую службу. Думается, что от павловского периода своей биографии у Дмитрия Сергеевича остались не самые лучшие воспоминания.

В конце июля 1801 года генерал-лейтенант Д.С. Дохтуров назначается шефом Олонецкого мушкетерского полка. Он вновь блеснул мастерством обучения и воспитания подчиненных, как нижних чинов, так и офицеров.

В январе 1803 года следует назначение шефом Московского мушкетерского полка. Тем же императорским указом Дохтуров назначается инспектором пехоты Киевской инспекции. Так что теперь служебных забот у него умножилось.

…Когда началась Русско-австро-французская война 1805 года, Московский мушкетерский полк вошел в состав 50-тысячной кутузовской Подольской армии, которая выступила в Австрийский поход на соединение с 46-тысячной армией венского двора. Войска (пехота) двигались пятью отрядными колоннами, которые возглавляли генералы Багратион, Милорадович, Дохтуров, Репнинский и Мальтиц.

Походные колонны двигались по дорогам, размытым осенними дождями. Когда Подольская армия вышла на театр военных действий, союзники-австрийцы под командованием генерала Макка без боя сдались французам у города Ульма. Русским войскам, которые лишились помощи союзников, в такой ситуации пришлось начать почти месячное отступление от Браунау к Кремсу. Путь шел по правому берегу Дуная. Дохтуров писал жене:

«Мы идем по ночам, мы почернели… офицеры и солдаты босиком, без хлеба. Какое несчастье быть в союзе с такими негодяями, но что делать!..»

Генерал-лейтенант Д.С. Дохтуров отличается в сражении при Кремсе, в котором был разбит корпус маршала империи Мортье. Наградой ему стал Военный орден Святого великомученика и победоносца Георгия сразу 3-й степени, минуя низшую, 4-ю степень. Это была, несомненно, хорошая «авторская заявка» на будущие дела: в царствование Александра I такие «перепрыгивания через ступень» в орденских награждениях были исключением из положений Георгиевского статута.

Дело под Кремсом начиналось так. Командовавший русской армией М.И. Голенищев-Кутузов получил донесение о том, что французы переправились на левый берег Дуная и густой пехотной колонной движутся от Дирнштейна к Кремсу. Генералу Милорадовичу было приказано удержать неприятельский корпус с центра, а Дохтурову – обойти его и перерезать путь возможного отхода или, если ситуация изменится, нанести удар с фланга.

Дохтуров стал заходить в тыл корпусу маршала Мортье с четырьмя полками – Московским, Ярославским и Вятским мушкетерскими, 6-м егерским, подкрепленными брянскими и нарвскими мушкетерами (по два батальона от полка) и двумя эскадронами мариупольских гусар. То есть эти силы в полтора раза превышали состав пехотной дивизии.

Маршал Мортье торопился разбить противника, имея впереди атакующей одну пехотную дивизию из трех в корпусе. Французам удалось сбить с позиции войска Милорадовича, которому пришлось уступить неприятелю упорно защищаемое селение Унтер-Лойбен. Дохтуров со своими мушкетерами, егерями и гусарами появился на поле брани только в пять часов вечера: обходная дорога через лесистые горы оказалась настолько трудной, что его колонна запоздала на девять часов.

И хотя издали слышимая пушечная пальба подстегивала солдат на марше, они растеряли в пути много сил. Тогда Дохтуров выслал вперед свой авангард – 6-й егерский полк и гренадерский батальон Ярославского мушкетерского полка. Они, спустившись с гор, заняли местечко Дирнштейн, отрезав тем самым передовую дивизию маршала Мортье от двух других, следовавших вслед за ней.

Мортье, узнав, что он отрезан от корпусного арьергарда, приказал драгунской кавалерии выбить русских из Дирнштейна и расчистить путь наступающему корпусу. Однако драгуны решить задачу не смогли. Тогда маршал Франции развернул авангардную дивизию генерала Газана обратно и обрушился с ней на противника, занявшего местечко. Одновременно к Дирнштейну вышла и другая французская дивизия, генерала Дюпона.

Неприятель настойчиво атаковал. У Дохтурова почти не оказалось резервов: его 16 пехотных батальонов спускались с гор по узкой, извилистой дороге разрозненно. Они сразу же вводились в бой. Наступившая темнота и усилившийся дождь не остановили ход боя. Мортье сумел-таки перебросить на горный склон часть своих стрелков, чтобы там остановить ту часть русской пехоты, которая спускалась в долину.

Наступали критические минуты сражения при Кремсе. И в это время полки Милорадовича с фронта нанесли сильный удар, и маршалу Мортье пришлось откатиться к берегу Дуная, сесть на стоявшие суда и уйти под огнем русских батарей на правый берег реки. Дивизия генерала Газана, прорвавшись сквозь русские ряды у Дирнштейна, бежала к Дунаю обескровленной. Дохтуров доносил о победе М.И. Голенищеву-Кутузову:

«Все три батальона Московского мушкетерского полка, составлявшие первую линию, грудью шли вперед… Неприятель… наступлением линии был опрокинут, а две его пушки гренадерским батальоном Московского мушкетерского полка под командою майора Шамшева взяты…

В полон взято штаб– и обер-офицеров и нижних чинов до двух тысяч человек… и два знамени».

…Затем Дохтуров становится участником битвы при Аустерлице. Он командовал первой колонной левого крыла. Ей предписывалось двинуться «левым флангом от Аугеста чрез Тельниц, дабы, овладев сею деревнею, идти дефилеею направо вперед к находящимся там прудам». После этого дохтуровской колонне надлежало построиться на равнине между дефиле и прудами, чтобы на этой позиции прикрыть тыл всех остальных – 2, 3 и 4-й атакующих колонн русско-австрийских войск.

Колонна генерал-лейтенанта Дохтурова спустилась с горы и, пройдя деревню Аугест, около 8 часов утра 20 ноября в упорном бою заставила противостоящих ей французов отступить к деревне Тельниц. После этого командир оставил на передовой егерей и часть пехоты, расположил остальные войска позади деревни.

На штурм Тельница пошел батальон 7-го егерского полка, который был встречен сильным огнем со стороны французов. Егерей подкрепила пехотная бригада, которая, «видя неприятельскую линию увеличивающуюся», ударила в штыки, смяла и обратила ее в бегство. Так для дохтуровской колонны начиналось сражение при Аустерлице.

Деревня Тельниц была взята ценой больших потерь для сторон. Поставив на возвышенном месте пехотный батальон с двумя орудиями как левофланговое боевое охранение, Дохтуров двинул колонну дальше – к селению Турас и Турасскому лесу. Французы в больших силах контратаковали, но были вынуждены отступить. Русские преследовали неприятеля. Так неудачно на французском правом фланге начинались события дня 20 января.

Тогда император Наполеон, уже полководец с большим опытом, решил переломить ход начавшегося сражения и нанести сильный удар по центру позиции союзников. Второй, третьей и четвертой колоннам пришлось отступить перед натиском французов, атаковавших колоннами.

В сражении под Аустерлицем 1-я колонна пострадала гораздо меньше других. Когда стало ясно, что битва проиграна Наполеону, союзники, ряды которых были расстроены, стали отступать. Дохтуров так и не дождался из императорской штаб-квартиры приказа на оставление поля битвы. Поэтому он сам «ответственно» дал приказ колонне на отход между прудами Менница и Сачау. Неприятель, подтянув значительную числом орудий артиллерию, начал наседать и брать в кольцо окружения отступавших.

Чтобы остановить преследовавших французов, на плотине, взятой с боя, был поставлен пехотный Московский полк, который превратился, таким образом, в арьергард 1-й колонны. Московцы долго держались у плотины, но потом и они были вынуждены отступить под массированным огнем французских батарей.

В сражении под Аустерлицем дохтуровская колонна потеряла более половины своего состава – 6359 человек. Но она вырвалась из кольца окружения, пробившись через французские боевые порядки и избежав пленения, и на другой день догнала Главную армию, в которой полки 1-й колонны уже считали погибшими.

За боевые действия в Аустерлицком сражении Дохтуров был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени «Большого креста». Главнокомандующий русской армией М.И. Голенищев-Кутузов сопроводил эту награду такими словами:

«Я твердо убежден, что ею облекается один из отличнейших генералов, особенно заслуживших любовь и уважение всей армии».

…В новой войне против империи Наполеона Бонапарта – Русско-прусско-французской 1806–1807 годов – генерал-лейтенант Д.С. Дохтуров командует 7-й пехотной дивизией. В первую военную кампанию его дивизия отличается в деле под Голымином, в 80 километрах севернее Варшавы. Под Голымином удар основных сил французской армии (корпусов Ожеро, Сульта и Даву, императорской гвардии) пришелся на две дивизии русской пехоты – Д.С. Дохтурова и Д.Б. Голицына, подкрепленных несколькими кавалерийскими полками.

В холодный декабрьский день русские дивизии, построенные в батальные каре, успешно отбили все вражеские кавалерийские атаки. Наполеон неистовствовал, желая вырвать победу у Голымина. Вечером русские отступили, на «прощание» дав французам ночной бой на улицах городка.

Во вторую кампанию войны Дохтуров становится участником ее главных сражений на земле Восточной Пруссии. В битве при Прейсиш-Эйлау был сильно контужен в правую ногу, но не покинул поля битвы до ее конца. Его пехотной дивизии пришлось действовать против войск корпуса Ожеро и кавалерии Мюрата. Наградой стала драгоценная шпага, украшенная бриллиантами.

Затем генерал-лейтенант Д.С. Дохтуров вместе со своими полками участвовал в сражениях под Гутштадтом (овладел Ломитенской переправой и отразил натиск корпуса Нея), Гейльсбергом (получил новое ранение, но поля битвы не покинул) и Фридландом (командовал двумя дивизиями).

При отступлении от Фридланда русским войскам предстояло переправиться через реку Алле. Генерал-лейтенант Дохтуров лично нашел брод через нее, по которому могли перебраться пехотинцы. Для этого Дмитрию Сергеевичу пришлось четырежды переправляться на лошади через Алле, но подходящий брод он все же нашел. «Неприятельский» берег дивизионный командир покинул в числе последних: его полки прикрывали отход русской армии через реку Алле.

В той войне союзных монархий России и Пруссии против наполеоновской Франции имя Дохтурова приобрело новую известность. В том числе и в стане противника. Генерал от инфантерии М.И. Голенищев-Кутузов, поздравляя его с награждением орденом Святого Владимира 2-й степени, писал:

«…Служба Ваша, Дмитрий Сергеевич, без сомнения приобрела Вам право на вящие награждения, и я могу Вас уверить, что монаршая милость не ограничится на препровождаемом мною к Вам ордене. Я надеюсь вскорости иметь приятное для меня удовольствие возвестить Вам новые знаки высочайшего к Вам благоволения».

…Вернувшись с полей Восточной Пруссии, Дохтуров получил длительный отпуск по болезни. По этой причине ему не пришлось участвовать в Русско-шведской войне 1808–1809 годов. Он, вернувшись в армейские ряды, «торопился» попасть на эту войну, но не успел. Современники считали, что один из героев недавних сражений на земле Восточной Пруссии мог рассчитывать на самые высокие командные должности.

Назначение генерала от инфантерии М.Б. Барклая-де-Толли военным министром Дмитрий Сергеевич воспринял открыто отрицательно, даже отчасти враждебно. Причина тому, по взглядам немалой части российского генералитета, была «основательная», поскольку она «затрагивала честь» не только дохтуровского мундира. И в таком суждении он был далеко не одинок. Дело заключалось в следующем.

Барклай-де-Толли сделал при императоре Александре I головокружительную карьеру. Всего за четыре года командир егерского полка в чине генерал-майора поднялся до поста военного министра в эполетах генерала от инфантерии. Это казалось очень многим «много» даже с учетом несомненных боевых заслуг Михаила Богдановича, который своей родовитостью, скажем прямо, похвастаться не мог.

Но главное заключалось в другом. Барклай-де-Толли своим взлетом «раздражающе» нарушил так называемое «старшинство» в российской военной иерархии. На начало 1809 года в существовавших тогда «списках по старшинству», которые включали в себя фамилии 61 генерал-лейтенанта, М.Б. Барклай-де-Толли занимал «далекое» 47-е место. Но, получив через несколько месяцев за «отличия» в победной Русско-шведской войне чин генерала от инфантерии, он в «одном броске» обошел, по крайней мере, человек 45, которые до этого стояли выше его в «списках по старшинству».

Обойденным оказались не простые носители генерал-лейтенантского чина, а заслуженные и потому авторитетные военачальники России. Ходившие даже в чинах полных генералов от инфантерии, кавалерии и артиллерии. Да к тому же еще многие «исходили» из аристократических фамилий. Достаточно назвать их имена: князь Б.В. Голицын 2-й, С.Н. Долгоруков 2-й, граф А.И. Остерман-Толстой, князь Д.М. Волконский 2-й, граф А.Ф. Ланжерон, князь Ф.В. фон Остен-Сакен, Е.И. Марков 1-й, И.Н. Эссен 1-й и многие другие.

Причем некоторые из них в свое время являлись начальниками для военного министра и вряд ли могли предполагать, что в скором времени попадут к нему в подчинение. А теперь он стал для них полноправным начальником, выше которого был только сам самодержец. То есть самолюбие многих людей заслуженных оказалось уязвленным.

Дело в первый месяц назначения М.Б. Барклая-де-Толли дошло, по сути дела, до открытой конфронтации с рядом не только сановитых военачальников. В знак протеста против нарушения порядка «старшинства» прошения об отставке подали князь Голицын, князь Остерман-Толстой и Дохтуров. А уже популярный в русском воинстве атаман М.И. Платов отправил по инстанциям свою известную «Записку о старшинстве».

Дохтуров, находившийся тогда в городе Могилеве, отправил с курьером в Санкт-Петербург в феврале прошение об отставке. Хотя истинная причина такой просьбы в нем не называлась, секрета в том никакого не было. Александр I познакомил с прошением военного министра и попросил его высказать свое мнение. Барклай-де-Толли решительно высказался против отставки генерал-лейтенанта Дохтурова, хотя император был крайне раздражен подобными рапортами на высочайшее имя.

Барклаю-де-Толли удалось настоять на отказе в прошении об отставке. Он ценил Дмитрия Сергеевича как боевого и опытного генерала, героя Роченсальма и Голымина, Прейсиш-Эйлау и Фридланда. Военный министр позаботился о том, чтобы в Могилев незамедлительно был отправлен императорский рескрипт с отказом «господину генерал-лейтенанту и кавалеру» Дохтурову об увольнении из армии. Тот, «подумав хорошенько», настаивать на отставке не стал…

В апреле 1810 года Дмитрий Сергеевич жалуется чином полного генерала пехоты, то есть генерала от инфантерии. В октябре того же года ему вверяется командование 6-м пехотным корпусом, в который входила его, теперь уже бывшая, 7-я дивизия. Начальство над ней он передал генерал-лейтенанту П.И. Капцевичу, до этого исполнявшему должность дежурного генерала при военном министре, артиллеристу по образованию, имевшему боевой опыт войны на Кавказе, в Чечне.

…Вторжение наполеоновской Великой армии в пределы России Дохтуров встретил, как было уже сказано, в должности командира 6-го пехотного корпуса 1-й Западной армии, отдельно стоявшего от главных сил. Корпус состоял из 24 батальонов пехоты, 8 эскадронов кавалерии и 84 орудий (семь рот).

Корпус располагался в городе Лиде Гродненской губернии и его окрестностях. Корпусной авангард (3-й резервный кавалерийский корпус) под командованием генерал-майора графа П.П. Палена находился в Лебедях Волковысского уезда той же губернии. Корпус насчитывал в своих рядах (без кавалерии) около 15 тысяч человек.

С началом Отечественной войны 6-й пехотный корпус, имевший штаб-квартиру в городе Лиде, сразу же оказался в крайне опасном положении: Наполеон Бонапарт, как опытнейший стратег, попытался отрезать его от главных сил 1-й Западной армии, отходивших к Дрисскому лагерю, и разгромить. В корпусной тыл устремился 1-й корпус кавалерийского резерва Великой армии под командованием генерала графа Шампьона де Нансути.

Однако генерал от инфантерии Дохтуров тактически переиграл императора французов и, удачно совершив сложный по исполнению марш-маневр (приходилось проходить по 50 верст в сутки) от Лиды к Свенцянам, сумел-таки соединиться с Барклаем-де-Толли. Это произошло 20 июня в Кобыльниках. Вместе с 6-м корпусом избежал реальной угрозы окружения 3-й кавалерийский корпус генерал-майора Палена.

Корпусной арьергард под начальством полковника барона К.А. Крейца, прикрывавший отход из Лиды главных сил Дохтурова, близ уездного города Ошмяны Виленской губернии дал бой наступавшим французским войскам. Это дело 17 июня «придержало» преследовавшего неприятеля у Ошмян.

Людские потери дохтуровского корпуса в самом начале войны в приграничье оказались немалыми. На 1 августа 1812 года, то есть перед Смоленским сражением, в его рядах числились всего 13 тысяч человек. Но не просто солдат и офицеров, а людей, горевших желанием драться с «недругами».

…Во время Смоленского сражения Дохтуров, несмотря на болезнь («лучше умереть на поле чести, чем на кровати»), по приказу М.Б. Барклая-де-Толли 5 августа принял на себя командование защитой древнего русского города на Днепре. Его корпус сменил войска генерал-лейтенанта Н.Н. Раевского, будучи подкреплен 3-й и 4-й пехотными дивизиями генерал-лейтенанта П.П. Коновницына и генерал-майора принца Евгения Вюртембергского. Помимо этих войск, в тот день город-крепость Смоленск защищали еще отдельные полки и бригады других дивизий.

В течение дня подчиненные ему войска стойко отражали яростные атаки неприятеля. Общий штурм города, предпринятый по приказу Наполеона, французам не удался. Им не удалось выбить русских ни из смоленских предместий, ни из самого города на берегу Днепра.

Все же русским войскам пришлось снова отступить перед Великой армией. Командир 6-го пехотного корпуса покинул пылающий Смоленск только около полуночи, убедившись в том, что все полки уже в пути, ведущем к Москве.

Показателен такой факт: Барклай-де-Толли при отходе от Смоленска оставил в городе не обычный арьергард, составленный из отдельных воинских частей, а дохтуровский корпус, потерявший 86 офицеров и 3850 нижних чинов убитыми, ранеными и пропавшими без вести. На возмещение части этих потерь перед Бородинской битвой корпус получил 6 батальонов вчерашних рекрутов (2670 человек).

После Смоленска имя Дохтурова стало хорошо знакомо и императору французов, и его маршалам. С дней смоленской обороны Дмитрий Сергеевич стал известен и для европейских исследователей Русского похода Наполеона. Один из них, британец Дональд Ф. Делдерфильд, описавший «изгнание Бонапарта из Москвы», высоко отозвался о действиях генерала и его солдат при защите города на берегу Днепра:

«Арьергард русских сражался упорно. Дохтуров (автор допустил ошибку: в первый день Смоленск защищал корпус Н.Н. Раевского. – А.Ш.), который им командовал, начал оборону от самых ворот города, и, несмотря на то, что его в это время мучил приступ лихорадки, на каждой баррикаде пехоте приходилось не только стрелять, но и пускать в дело штыки. Весь день и всю ночь не умолкала канонада, а в отдельных частях города бои закончились только 17 августа. Разрушения были огромными, и скоро во многих частях города начался пожар. Можно сказать, что Смоленск стал генеральной репетицией того, что случилось в Москве.

Казалось, что здесь русских вот-вот удастся заставить дать генеральное сражение, но благоразумный Барклай-де-Толли вскоре продемонстрировал, что вовсе не намеревался оставить шесть дивизий запертыми в осажденном городе. Ночью 17 августа он начал отступать…

В два часа дня французские гренадеры из атаковавшей шеренги взобрались на крепостной вал и выяснили, что его никто не защищает. Все русские солдаты, уцелевшие после бомбардировки Смоленска, исчезли, а три четверти города было объято пламенем.

Тела 12 тысяч убитых (их было гораздо больше. – А.Ш.) перегородили узкие улицы города…»

Смоленская оборона, которая велась усиленными корпусами Н.Н. Раевского и Д.С. Дохтурова, дала возможность 2-й Западной армии беспрепятственно отойти к городу Дорогобужу.

Потери сторон в битве за Смоленск 4 и 5 августа были огромны. Защитники города потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 11 620 человек. Потери атакующего неприятеля по разным источникам составили от 6 (по французским данным) до 14 (по русским данным) тысяч человек. За защиту Смоленска Дохтуров орденской награды не получил. Император Александр I заменил ее на пожалование корпусному командиру огромной денежной суммы в 125 тысяч рублей.

К полю Бородинскому Главная русская армия подошла тремя походными колоннами. Средней из них (3-й, 5-й и 6-й корпуса) начальствовал генерал от инфантерии Дохтуров. Она двигалась вместе с артиллерией обеих армий «по большой почтовой дороге» и вышла к Бородину мимо Колоцкого монастыря.

…В Бородинском сражении 6-й пехотный корпус действовал в центре русской позиции. Он расположился между деревней Горки (там находился кутузовский штаб) и Курганной высотой против села Бородино. За дохтуровским корпусом встал 3-й кавалерийский корпус генерал-майора графа П.П. Палена 3-го.

В кутузовской диспозиции от 24 августа говорилось: «Центр из 6-го корпуса, под командою генерала от инфантерии Дохтурова». Однако корпусу перед самым началом баталии пришлось изменить свое местоположение на поле битвы. Мемуарист свидетельствует:

«25-го августа, после полудня, решено было сделать некоторые изменения в расположении войск 6-го и 7-го (генерал-лейтенанта князя А.И. Горчакова 2-го. – А.Ш.) корпусов… стоявших в прямой линии от Горок до Семеновского, имея пред интервалом своим, наполовину пушечного выстрела курганообразную высоту.

Изменение это заключалось в том, чтобы 6-й пехотный корпус, оставив свой правый фланг при Горках, подал свой левый вперед и примкнул к помянутой высоте…

Движение это приказано было привести в исполнение за несколько времени до рассвета следующего дня 26 августа».

События в день 26 августа с рассвета стали «закипать» на левом фланге кутузовской армии. В центре, исключая артиллерийскую дуэль, стороны в то утро столкнулись только в схватке за село Бородино, где завидное мужество показали гвардейские егеря. Но это была только завязка генеральной баталии Наполеоном: император приказал для начала взять полевые укрепления русских у Семеновского. Началась яростная борьба за флеши.

После тяжелого ранения князя П.И. Багратиона главнокомандующий Голенищев-Кутузов поручил Дмитрию Сергеевичу, как полководцу опытному и испытанному в битвах с французами, временно возглавить 2-ю Западную армию. Михаил Илларионович предписал Дохтурову:

«Хотя и поехал принц Виртембергский на левый фланг, несмотря на то имеете Вы командовать всем левым крылом нашей армии, и принц Виртембергский подчинен Вам. Рекомендую Вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению.

Князь Г(оленищев) – Кутузов».

Дохтуров сумел восстановить порядок в войсках левого фланга, который был нарушен в немалой степени известием о «потере» Багратиона. Прибыв на место, он сразу понял, что удерживать далее разрушенные артиллерийским огнем флеши смысла уже не имеет, равно как и нести здесь неоправданные людские потери. Поэтому он отвел полки к близлежащему Семеновскому оврагу и там остановил беспрестанно атакующих французов. Участник битвы Федор Глинка писал:

«Дохтуров, отражая мужественно опасности и ободряя примером своих воинов, говорил: «За нами Москва! Умирать всем, но ни шагу назад!» Смерть, встречавшая его почти на каждом шагу, умножала рвение его. Под ним убили двух лошадей и одну ранили…»

Оставив врагу разрушенные артиллерийским огнем Багратионовские флеши, русские войска до конца дня стойко удерживали позиции на высотах за селом Семеновским. Под конец сражения был эпизод, когда «заметно было у неприятеля» на левом русском фланге сильное движение. Было высказано предположение, что император Наполеон все-таки решил бросить в огонь битвы гвардию (Старую или Молодую) и тем склонить в день 26 августа победную чашу весов на свою сторону.

Внимательно наблюдавший за перемещениями французских войск, Дохтуров решил попросить поддержки у главнокомандующего, поскольку наличных сил у него к концу осталось мало. В деревню Горки поскакал Иван Липранди, поручик свиты Его Императорского Высочества по квартирмейстерской части, состоявший при 6-м корпусе. Липранди вспоминал:

«…Я был послан Дохтуровым к Кутузову с донесением и, вместе с тем, просить подкрепления. Князь, выслушав, встал со скамейки и велел мне скакать к Раевскому и сказать ему, чтобы он употребил все усилие собрать, что может, и подкрепить Дмитрия Сергеевича. Обратившись, он заметил Раевского, сидящего среди его свиты на пне:

«А, да вот он, – и, сделав несколько шагов к нему (Раевский подошел), продолжал: – Послушайте, что он говорит (указывая на меня). – Ради Бога, соберите, что у вас только осталось, и летите туда».

На возражение Раевского, «что у него ничего не осталось в массе и все перебито», Кутузов убеждал его еще, и тогда Раевский сел на лошадь, послал своих окружающих собирать кучки, оставшиеся от полков, и направить их налево, и, обратившись ко мне, продолжал:

«Скажите Дмитрию Сергеевичу, что сколько соберу, всех приведу. Не знаю, однако же, послужит ли это к чему».

Возвратившись к Дохтурову, я нашел его на барабане; возле него сидел на земле начальник артиллерии 2-й армии барон Левенштерн; ядра гранаты осыпали его. Отдав ему отчет в поручении, он сказал:

«Да уже теперь, кажется, не нужно; французы что-то остановились…»

Когда стало ясно – по гулу артиллерийской канонады и ружейной перестрелке выдвинутых вперед цепей стрелков, – что битва заканчивается, М.И. Голенищев-Кутузов послал адъютантов поздравить частных военачальников с «отражением неприятеля» и предварительно сказать им, что сражение продолжится на следующий день с восходом солнца. Дохтуров выслушал такого посланца под свист вражеских ядер, сидя на барабане «среди войск»: «Почтенный воин принял меня и весть с радостным лицом».

Под вечер, когда гул битвы стал совсем стихать, Дохтуров получил за подписью «Князя Г(оленищева) – Кутузова» записку следующего содержания:

«Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем. Ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии».

Такая же записка была послана Михаилом Илларионовичем командующему другой армией, 1-й Западной, генералу от инфантерии М.Б. Барклаю-де-Толли.

Когда поздно вечером Дмитрий Сергеевич прибыл в кутузовскую штаб-квартиру в Горках, он высказал главнокомандующему свою оценку только что окончившейся великой битвы, которую впоследствии назовут «Битвой гигантов»:

«Я видел своими глазами отступление неприятеля и полагаю Бородинское сражение совершенно выигранным».

Временно исполнявший обязанности командующего 2-й Западной армией генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров несколько позднее представил по команде рапорт о действиях подчиненных ему войск в бородинском деле:

«Поставляю обязанностию сим донести, что, прибыв к оной (к багратионовской армии. – А.Ш.), нашел высоты и редуты, нашими войсками прежде занимаемые, взятые неприятелем, как равно и ров, от оного нас отделявший.

Поставя себе важным предметом удержаться в настоящем положении, я сделал нужные в сем случае распоряжения, приказав начальникам отрядов всеми мерами отражать стремление неприятеля и не уступать нисколько мест настоящих. Все исполнили сие с отличным благоразумием и хотя неприятель, принявший намерение опрокинуть непременно наш левый фланг, делал всеми силами под ужасным огнем артиллерии нападение, но покушения сии уничтожены совершенно мерами взятыми и беспримерно храбростью войск наших.

Полки гвардейские – Литовский, Измайловский и Финляндский – во все время сражения оказали достойную русскую храбрость и были первыми, которые необыкновенным своим мужеством, удерживая стремление неприятеля, поражали оного повсюду штыками. Прочие полки гвардейские – Преображенский и Семеновский – также способствовали к отражению неприятеля неустрашимостью.

Вообще все войски в сей день дрались с обычною им отчаянною храбростию, так что со вступления моего в командование до наступившей ночи, которая прекратила сражение, все пункты почти удержаны, кроме некоторых мест, которые уступлены по необходимости отвести войски от ужасного картечного огня, большой вред причинявшего.

Но отступление сие было весьма на малое расстояние с должным порядком и с учинением при сем случае урона неприятелю…»

Когда М.И. Голенищеву-Кутузову стали известны потери Главной русской армии, он приказал отвести войска на шесть верст от поля Бородина к городу Можайску. Дохтуров возглавил 1-ю колонну из войск 2-й Западной армии, а также 4-го и 6-го пехотных корпусов 1-й Западной армии. От Можайска последовало отступление к Москве по Старой Смоленской дороге (по Смолянке). В этой колонне шли полки лейб-гвардии Измайловский, Литовский и Финляндский.

Наградой за день Бородина генералу от инфантерии Д.С. Дохтурову стали бриллиантовые знаки к ордену Святого Александра Невского. Только награды этой, впрочем, как и другим армейцам, ему придется ждать долго. Многие получили ордена и «прочее, исключая чины», в начале 1813 года.

Представлен же Дмитрий Сергеевич за Бородино был к Военному ордену Святого Георгия полководческой 2-й степени. Его подвиг в представлении на высочайшее утверждение был описан так:

«В начале сражения командовал 6-м корпусом и удерживал стремление неприятеля с обыкновенною его твердостию; приняв же командование 2-ою армиею после князя Багратиона, распоряжениями своими превозмог все стремления неприятеля на левое наше крыло и с прибытия его к месту не потерял уже ни шагу принятой им позиции».

В Бородинском сражении 6-й пехотный корпус потерял почти 5900 человек, в том числе около 1200 погибшими. 29 августа на его пополнение поступили 2300 ратников Московского ополчения. Затем, уже в Тарутинском лагере, – еще 2700 рекрутов.

…На военном совете в Филях, состоявшемся 1 сентября, командующий 2-й Западной армией генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров решительно (по ряду свидетельств) высказался за битву под стенами первопрестольной Москвы, но с некоторыми оговорками. Будущий «проконсул Кавказа» А.П. Ермолов в своих «Записках» рассказывал о том в следующих словах:

«…Генерал Дохтуров говорил, что хорошо бы идти навстречу неприятелю, но после потери в Бородинском сражении многих из частных начальников, на места которых поступившие другие, мало известные, будучи по необходимости исполнителями распоряжений, не представляют достаточного ручательства в успехе их и потому предлагает отступить».

Однако Дмитрию Сергеевичу, «остывшему» после бурного разговора в Филях, пришлось признать, что поля, подобного Бородинскому, под московскими стенами не нашлось. Генерал-губернатор и главнокомандующий в Москве граф Ф.В. Ростопчин по этому поводу вспоминал позднее:

«Мы вернулись с ним (Голенищевым-Кутузовым. – А.Ш.) к костру, где собравшиеся генералы спорили между собою. Дохтуров, который должен был командовать левым крылом, пришел объявить, что нет возможности провести артиллерию по причине обрывистых речных берегов и крутой горы…»

Сам же Дмитрий Сергеевич глубоко переживал оставление Москвы русскими войсками, в рядах которых находился и сам. О том, какие чувства обуревали его (да и не только одного Дохтурова), можно судить по письму супруге:

«…Я в отчаянии, что оставляют Москву! Какой ужас! Мы уже по сию сторону столицы. Я прилагаю все старание, чтобы убедить идти врагу навстречу…

Какой стыд для русских: покинуть Отчизну, без малейшего ружейного выстрела и без боя. Я взбешен, но что же делать?..»

При выходе кутузовских войск из городской черты генерал от инфантерии Дохтуров возглавил 1-ю (правую) армейскую походную колонну. Она состояла из 6-го, 7-го и 8-го корпусов, 2-й кирасирской и 4-й кавалерийской дивизий. Кирасиры двигались в прикрытии артиллерии. Пройдя Калужскую заставу, колонна двинулась по Рязанской дороге на юг от Москвы.

…Москва была «отдана французу». Главная русская армия, готовясь к новым боям, быстро набиралась сил в Тарутинском лагере. Дохтуров писал (таких писем его с войны сохранилось много) своей жене Марии Павловне, урожденной Оболенской:

«Я, благодаря Бога, здоров, и живем довольно покойно, сколь можно в теперешних обстоятельствах. С некоторого времени я имею соседа хорошего, ген(ерала) Маркова. Он привел сюда Московское ополчение, которое разделено по армии, и он сам остался. Всякий день у меня или у него, бостон и другие игры нас занимают и так проводим время.

Кутузов пожалован в фельдмаршалы за 26, и кажется, что и всем будет награждение сообразно его представлению. Я, право, о сем очень мало забочусь: теперь не до крестиков, когда Отечество в опасности.

Господи, сохрани нас и дай нам руку помощи, чтоб низвергнуть злодея нашего; он так далеко забрался, что уже ему трудно и назад вырваться. Продовольствие у него весьма худое, и хотя он нашел в Москве много хлеба, но это все надолго быть не может, и уже теперь мы видим следствия: почти всякий день наши разъезды по несколько сот берут мародеров и фуражиров, в том числе много офицеров и других чиновников.

Кутузов со мною весьма ласков, но, зная его очень хорошо, не много надеюсь на его дружбу. Впрочем, Бог с ним, ты знаешь, что я ничего и ни в ком не ищу и дело свое делаю так, как должно честному человеку. У нас говорят, что уже он один будет главнокомандующим, а Барклай поступит в наше число. Это, правду сказать, будет очень хорошо: какие две армии, когда и одной с нуждою из обеих набрать можно.

Ты знаешь, душа моя, что я во время последнего сражения командовал 2-ю армиею на место князя Багратиона, как он был ранен; после же сражения, когда Кутузов узнал, что я моложе Милорадовича, то очень передо мною извинялся, что должен армиею, как старшему, перепоручить ему.

Я не был сим нимало оскорблен, ибо по старшинству сие следует, и между тем я командовал сею армиею во время страшного сего сражения и уверен, что дело свое сделал хорошо и заслужил уважение целой армии…»

…Вступив в Москву «якобы» победителем, император Наполеон I возлагал большие надежды на то, что Россия, «пораженная в самое сердце», поспешит заключить с ним мир на его условиях. Однако многократные попытки связаться с императором Александром I закончились полным провалом. Неудача постигла и миссию генерала Ж.А. Лористона, который прибыл в Тарутино к русскому главнокомандующему М.И. Голенищеву-Кутузову. Наполеоновский посланец вернулся в сожженную Москву ни с чем.

Наполеон видел, что его армия с каждым днем пребывания в этом огромном городе разлагается все больше и больше. Она теряла боеспособность, что грозило ей гибелью. К тому же приближались холода со скорой зимой, к которым Великая армия была совсем не готова. После тяжелых раздумий Наполеон принял решение 8 октября оставить Москву и выступить в направлении на юго-запад, то есть выйти к Смоленску через Калугу.

Поражение авангарда маршала Иоахима Мюрата в сражении на реке Чернишня заставило Бонапарта оставить Москву на сутки раньше. Великая армия двинулась по Калужской дороге в сопровождении огромного обоза из 40 тысяч всевозможных повозок, груженных большей частью награбленным добром. Такое обстоятельство тормозило походное движение, но выхода из такой ситуации Наполеон найти не смог.

Армейский авангард под командованием вице-короля Итальянского Евгения Богарне, по пути занявшего Боровск, подошел к городу Малоярославцу и там наткнулся на преграду в лице дохтуровского корпуса. Тот подошел к берегам реки Лужи, будучи спешно послан вперед главных сил русской армии, выступившей по тревоге из Тарутинского лагеря.

Дохтуров, прибывший к Малоярославцу форсированным маршем вместе с казачьим корпусом генерала от кавалерии донского атамана М.И. Платова, перед этим имел совсем иную задачу. Русский главнокомандующий 10 октября направил дохтуровский корпус к селу Фоминское, чтобы разбить стоявшую там дивизию генерала Ж.Б. Брусье. Когда этот приказ отдавался, Голенищев-Кутузов еще не знал, что в Фоминское прибыл с гвардией сам Наполеон и 1-й корпус Великой армии маршала Л.Н. Даву.

На рассвете 10 октября Дохтуров со своим корпусом (11 тысяч человек), шестью казачьими и одним егерским полками, артиллерией (всего около 13 тысяч человек при 114 орудиях) выступил по дороге к селу Фоминское. При корпусе находился генерал-майор А.П. Ермолов, с которым Дмитрия Сергеевича связывала давняя дружба.

Прибыв в село Аристово, Дохтуров получил сперва донесение от генерал-майора И.С. Дорохова, командира армейского летучего (партизанского) отряда (гусарского, драгунского и трех казачьих полков при двух орудиях конной артиллерии), а потом к нему прибыл командир другого партизанского отряда капитан А.Н. Сеславин, действовавший на Боровской дороге, с пленным французом. Именно Сеславин обнаружил находившиеся на марше главные силы Великой армии.

Сопоставив эти сведения, Дмитрий Сергеевич понял, что наконец-то свершилось то, чего ожидало все русское воинство, о чем постоянно говорил главнокомандующий М.И. Голенищев-Кутузов: «французы побежали из Москвы». В кутузовскую штаб-квартиру, в Тарутинский лагерь было незамедлительно послано донесение. В нем сообщалось:

«Сию минуту был у меня генерал-майор Дорохов… Все силы, которые видел генерал-майор Дорохов в означенных местах, уверяет он, не превосходят восьми или девяти тысяч. Замечено также им, что около Фоминского и за рекою Нарою при оном селении есть бивуаки и видны огни и артиллерия, но по причине лесистых весьма мест сил неприятеля определить невозможно…

Сейчас капитан Сеславин доставил донесение, полученное им от пленных, единообразно показывающих, что в селении Бекасове в шести верстах от Фоминского, расположились на ночлег корпус 1-й маршала Даву, две дивизии гвардии и сам Наполеон. Войска сии пятый уже день выступили из Москвы и что прочие войска идут по сей же дороге…

Генерал-майор Дорохов извещает, что он получил донесение, что неприятель ворвался в Боровск».

Для полководца Голенищева-Кутузова стало ясно, что наполеоновская армия идет в направлении на Малоярославец. То есть император французов делает в войне новый стратегический ход. Дохтурову отдается приказ как можно скорее идти к Малоярославцу. Приказ был получен им, когда 6-й пехотный корпус уже шел к этому уездному городку спешными марш-бросками. Все свою кавалерию Дорохов отправил вперед.

Мемуарист писал: «…Корпус Дохтурова получил повеление не следовать, а, если можно, бежать к Малому Ярославцу, Всевышним определенному, чтобы сделаться первой ступенью падения Наполеона».

К 18 часам того же дня, 11 октября, к Малоярославцу со стороны Боровска подошел авангард 13-й пехотной дивизии дивизионного генерала А.Ж. Дельзона. Французы, перейдя реку Лужу по мельничной плотине (мост был разобран горожанами), передовыми батальонами вступили в город.

Дорохов подошел вечером к селу Спас-Загорье и задержался там: пять часов ушло на строительство мостов через реку Протву. К полуночи сюда прибыл высланный из Тарутинского лагеря казачий корпус атамана М.И. Платова. Казаки перешли Протву вброд и, подойдя к Малоярославцу, встали северо-западнее его. Под утро к Дорохову на усиление прибыли также 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Е.И. Меллер-Закомельского, партизанские отряды Дохтурова и Сеславина.

…Бой за Малоярославец начался около пяти часов утра 12 октября. Дохтуров, расположив свои войска в трех километрах от города, начал атаку французов силами 33-го и 6-го егерских полков, поддержанных артиллерийским огнем. Неприятель был отброшен к разрушенному мосту через Лужу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.