ГЛАВА IV. СКАНДИНАВСКИЕ ГОСУДАРСТВА. 1813–1847

ГЛАВА IV. СКАНДИНАВСКИЕ ГОСУДАРСТВА. 1813–1847

Швеция и Дания, как мы уже видели[39], вышли при совершенно различных условиях из периода войн Империи, в которых обе они принимали участие. Первая в конце концов восторжествовала: экономическое положение ее оставляло желать многого, но она загладила воспоминания о своих первых поражениях и приобретением Норвегии вознаградила себя за утрату Финляндии. Дания была доведена до нищеты и на войне совершенно разбита; торговля ее была уничтожена, финансы расстроены, а размеры территории сократились вследствие потери Норвегии. Итак, положение скандинавских государств бskо совершенно различно; тем не менее эпоха, начавшаяся с 1815 года, отмечена для обоих государств одними и теми же характерными чертами; их история начиная с этой минуты имеет поразительное сходство; это, впрочем, естественно, так как хотя внутреннее состояние Дании отнюдь не было похоже на состояние Швеции, но по отношению к Европе положение их было тожественно.

Наступает период мира. Великие державы, утомленные войнами, стараются устранить все, что может служить поводом для конфликтов, и стремятся улаживать затруднения с общего согласия. Ни Дания, ни Швеция, однако, не пользуются достаточной силой, чтобы влиять реально на эти решения. С другой стороны, ввиду того, что Россия получила Финляндию, а Пруссия всю Померанию, никто не жаждет в данную минуту завладеть тем, что принадлежит скандинавским странам. Да и они в свою очередь утратили всякие честолюбивые помыслы: Дания, чрезмерно ослабленная, думает только о поддержании своего существования, Швеция чувствует себя удовлетворенной унией с Норвегией. Итак, между Европой и северными государствами нет поводов для столкновений. Государства эти отдаляются от общей политики, в которую они раньше вмешивались — с неодинаковым, правда, успехом, но всегда деятельно. С общеевропейской точки зрения история их может считаться как бы временно законченной. С этой минуты они замкнуты на севере, и, за редкими исключениями, нам достаточно лишь следить за внутренним их развитием.

I. Швеция и Норвегия (1815–1844)

С 1815 по 1844 год Швеция и Норвегия имели одного и того же правителя в лице Карла-Иоанна.

Став наследным принцем в 1815 году, он фактически, как мы видели, сразу начал править государством. Он вступил на престол после смерти Карла XIII, последовавшей 5 февраля 1818 года. Но это восшествие на престол, свершившееся самым мирным образом, не имело значения с точки зрения политической, и после него все осталось по-старому. С другой стороны, ни болезнь, ни преклонный возраст не осудили нового короля на бездействие, и он сохранял за собой власть без уследимых перерывов вплоть до самой смерти, наступившей 8 марта 1844 года.

Внешняя политика Карла XIV Иоанна. Мы только что указали на общие условия, способствовавшие обособлению скандинавских государств. Отдавая себе отчет в этом положении, Карл-Иоанн не делал более попыток играть в Европе значительную или блестящую роль, и этот факт следует отметить. В 1815 году ему было уже за пятьдесят лет, и вся жизнь его до тех пор была посвящена главным образом войне и дипломатии; тем не менее он сумел отказаться от всех своих привычек и сразу резко изменить свой образ мыслей. Это не значит, что он перестал говорить о победах или носиться с широкими дипломатическими замыслами. Но то были уже вспышки, от которых его гасконский темперамент не мог освободиться. В действительности же, удовлетворенный своим положением и гордясь достигнутыми результатами, он только и думал об их сохранении. Чтобы быть уверенным в том, что это ему удастся, Карл-Иоанн в течение всего своего царствования оставался верен системе, начало которой было положено в 1810 году, и постоянно поддерживал союз с Россией. Личная — временами довольно тесная — дружба связывала его с Александром I. Николай I продолжал в этом отношении традицию своего предшественника; его отношения к королю Швеции были всегда превосходными; он способен был, например, совершенно неожиданно приехать в Стокгольм, чтобы посетить короля в качестве доброго соседа (1838).

Хотя внешняя политика Швеции в царствование Карла-Иоанна и лишена крупных событий, тем не менее она отмечена некоторыми инцидентами. В 1818 году, например, на конгрессе в Ахене возникли затруднения по вопросу об участии Норвегии в уплате долгов Дании. Кильский договор обусловливал принятие на себя Норвегией части датского долга, но так как не могли договориться относительно суммы, Дания обратилась к державам. Когда последние захотели навязать Норвегии свое решение, король с твердостью, достойной похвалы, отверг их коллективное вмешательство и благодаря посредничеству Англии добился наконец прямого соглашения с Данией (трактат 1 сентября 1819 года).

С меньшей честью Карл-Иоанн вышел из дела, известного под именем «Торговли кораблями». Восставшие испанские колонии стремились обзавестись военными кораблями, и шведское правительство, усмотрев в этом превосходную коммерческую операцию, решило продать этим колониям несколько судов. Но державы, входившие в состав Священного союза, естественно, возмутились такой поддержкой, косвенно оказываемой «революционерам». Они сделали весьма резкие представления в Стокгольме, в результате которых контракты были нарушены под условием уплаты Швецией довольно высокой суммы английским посредникам (1825).

Внутренняя политика Карла-Иоанна. Роль мирного правителя кажется несколько странной для бывшего французского императорского маршала. Тем не менее Карл-Иоанн был к ней относительно подготовлен, так как был в свое время министром и губернатором провинции, а главное — считал себя способным хорошо выполнять эту роль. Будучи глубоко убежден в своем дипломатическом и военном гении, он не менее верил и в свои административные таланты и в частности воображал, будто обладает глубокими познаниями в области финансов. С другой стороны, он отличался весьма решительным характером, издавна привык повелевать и видеть точное выполнение своих приказаний. Во внутреннее управление государством он внес те же приемы, что и в командование армией или в ведение переговоров. Он всегда стремился действовать самолично и во все входить; если среди членов своего совета он и находил ценных и часто весьма знающих сотрудников, то все же он никогда не позволял им играть решающую роль. Раздавались, правда, жалобы, особенно в последние годы царствования Карла-Иоанна, на слишком большое влияние, приобретенное фаворитом короля, графом Магнусом Браге, но дело здесь шло о влиянии, носившем частный характер, зависевшем от личных отношений, — о влиянии, отчасти объясняемом тем несколько странным положением, в которое попал Карл-Иоанн.

Хотя он и прибыл на север достаточно хорошо подготовленным к своей роли главы государства, но он отнюдь не был подготовлен к управлению именно Швецией или Норвегией. Он был совершенно незнаком с этими странами, когда приехал туда, и никогда хорошо их не изучил. Ему не удалось изучить языка этих стран, он навсегда остался чужд их традициям и, следовательно, никогда не отдавал себе ясного отчета в их нуждах, в их стремлениях. С другой стороны, поздно достигнув неожиданного для себя положения, он легко верил, что все идет наилучшим образом, и всегда враждебно относился к мало-мальски крупным реформам. Он действовал и вводил реформы только под давлением обстоятельств. Все царствование его как в Норвегии, так и в Швеции было на самом деле борьбой, временами скрытой, временами резкой и открытой, против оппозиционных партий, требовавших реформ; между тем в Швеции оппозиция ставила себе совершенно другие цели, чем в Норвегии. Следовательно, царствование Карла-Иоанна в Швеции в общем совершенно отлично от его царствования в Норвегии, почему и следует рассматривать их каждое в отдельности.

Швеция. Финансовые вопросы. Начало оппозиции. Война возложила на Швецию большие тяготы; ей пришлось заключать займы за границей. Торговля страдала. Дух спекуляции витал над страной и еще более расшатывал кредитные учреждения, и без того в достаточной мере непрочные. В довершение всего, бывший морской офицер граф Бальтазар Богуслав Шатен — человек умный и энергичный, посвятивший себя осуществлению уже неоднократно выдвигавшегося плана, — предпринял устройство внутреннего морского пути между Севернвгм и Балтийским морями путем соединения озер каналами. Работы производились частной компанией, которая, однако, получила субсидию от государства. Чтобы дать возможность довести работы до конца, государство вынуждено было предоставить в распоряжение компании значительные суммы. Все это поставило государственное казначейство в весьма затруднительное положение.

Правительство, впрочем, прилагало энергичные усилия к тому, чтобы выйти из этого положения; об этих усилиях, равно как и о встреченных правительством препятствиях, свидетельствуют чрезвычайные сессии сеймов. Такие сессии созывались в 1816 и 1818 годах. Сессии 1823 и 1828 годов были первыми, созванными в обычном порядке после переворота 1809 года. Здесь не место входить в рассмотрение мер, принятых этими различными собраниями, — мер, специальный характер которых часто требовал бы пространных объяснений. Постановления относительно расчетов по иностранным обязательствам, оплаченным благодаря ссудам Карла-Иоанна из его собственных средств, таможенные тарифы, законодательство, касавшееся кредитных учреждений, равно как размер субсидий, предоставленных для окончания Готского канала (название, данное предприятию графа Платена), — все это не представляет особого интереса с точки зрения общей политики. В этом отношении гораздо любопытнее установить появление первых симптомов оппозиции: они начали обнаруживаться с эпохи сейма 1815 года. По правде сказать, слово «оппозиция», по признанию самих же членов правительства, являлось для этого времени далеко не отвечающим действительности. Сейм не ввгказывал желания принимать королевские предложения без рассмотрения и без прений, но в этом не было ничего необычайного, ничего неестественного. Во время войны сейм добровольно передал все управление страной в руки Карла-Иоанна и, чтобы не расходиться с ним в выполнении его планов, вотировал в 1812 году все, чего бы от него ни требовали. Теперь, когда внешние осложнения миновали, сейм хотел снова воспользоваться своим правом и намеревался, в силу своей обязанности, контролировать действия исполнительной власти. Но Карлу-Иоанну ввиду его прошлого был совершенно чужд нормальный парламентарный режим, а его подозрительный нрав заставлял его видеть всюду интриги и заговоры. Раздраженный спорами, возникшими по поводу его предложений, король слишком резко выказал свое недовольство, и это не замедлило вызвать известную напряженность отношений между троном и представителями народа, — напряженность, вскоре перешедшую в настоящую систематическую, чисто политическую оппозицию, первые симптомы которой можно отнести к этому же времени.

Тотчас после революции 1809 года в Швеции образовалась легитимистская партия, т. е. партия, относившаяся одинаково враждебно как к личности Карла XIII, так и к новой, сраважтельно либеральной конституции и защищавшая неотъемлемые права потомков Густава IV Адольфа. Но эта партия, являвшаяся предметом ужаса для Карла-Иоанна, в действительности весьма быстро прекратила свое существование. Фактически после 1816 года никто почти не думал оспаривать законность власти Карла XIII и его приемного сына. Но зато в это же время начала выявляться либеральная оппозиция. Те нападки, с которыми она выступила, были, впрочем, довольно умеренны, высказывались почти исключительно на сейме и сливались с той критикой, которая внушалась сейму простым стремлением исполнять как следует свою роль.

Шведская оппозиция после 1830 года. Широкое либеральное движение, наблюдавшееся в большей части Европы как следствие французской Февральской революции, отозвалось также и в Швеции. Оппозиция с этой минуты становится пылкой и непреклонной; она, впрочем, совершенно точно определила свою программу и свои требования. Во-первых, она восстала против личных склонностей короля и его способа управления. Озабоченный по приезде в Швецию более всего необходимостью противодействовать легитимистским проискам, значение которых он переоценивал, Карл-Иоанн сделал попытку привлечь на свою сторону дворянство и взял за правило покровительствовать ему во всех случаях. Это послужило первым поводом для жалоб. Милости, которыми пользовался гофмаршал граф Магнус Браге, принадлежавший как раз к одной из наиболее аристократических фамилий в королевстве, влияние, которое он имел на короля, и значительное, хотя и неофициальное участие, принимаемое им вследствие этого в делах, — такого рода положение вещей также послужило поводом для протестов и давало возможность представителям оппозиции шумно высказываться против правления «камарильи». Короля упрекали также — и не без некоторого основания — в систематической боязни всяких реформ: эту боязнь считали особенно неподходящей как раз теперь, когда мечтали о важных конституционных изменениях. Действительно, с этой минуты начали заниматься вопросом, разрешившимся лишь тридцать лет спустя, после бесконечной борьбы, а именно реформой народного представительства. Тяжелый и сложный механизм сеймов, их разделение на сословия представлялись многим несколько устаревшими. Отнюдь не желая порывать со всеми традициями, граждане требовали парламентской организации более современного типа, аналогичной с парламентским строем Франции или Англии. Королевский совет был также предметом живейшей критики, и либералы требовали замены его настоящим министерством, несущим политическую ответственность перед парламентом.

Одновременно с этим оппозиция расширяла свое поле действия и мало-помалу перестала быть чисто парламентской. Памфлеты и журналы, игравшие до тех пор лишь незначительную роль, приобрели большое влияние. Крузенстольпе — писатель, обладавший несомненным талантом и не меньшей ядовитостью, — в целом ряде брошюр и трудов, наделавших много шуму, нападал на королевское правительство. Первоклассный журналист Лаврентий-Антон Гиэрта основал Вечернюю газету (Aftonbladet) и вел на ее столбцах весьма оживленную, часто обращавшую на себя внимание борьбу.

Ввиду этих нападок правительство усилило свое сопротивление. Пользуясь законом о печати 1812 года, вотированным по предложению Карла-Иоанна, стали все чаще запрещать периодические издания. Но издатели не унывали: приостановленные газеты продолжали выходить с легким изменением заглавия, и таким образом Гиэрта в год смерти Карла-Иоанна спокойно издавал Двадцать первую вечернюю газету. Не скупились и на судебные преследования: Крузенстольпе был приговорен к тюремному заключению за оскорбление величества. Но его перевод в Ваксгольмскую крепость вызвал народное движение; были пущены в ход войска, причем в толпе оказались убитые (июль 1838 г.).

Сопротивление правительства, естественно, только сильнее раздражило оппозицию, приготовившуюся к еще более яростной борьбе во время сейма 1840 года. Для этого между различными группами был заключен союз: то была пресловутая «коалиция», целью которой, как говорили, было не более, не менее — вынудить отречение у старого короля. Между тем — и это любопытное и характерное обстоятельство — никто и не помышлял о настоящей революции. Несмотря на весьма ядовитые нападки на Карла-Иоанна, никто не считал его узурпатором, никто никогда не упрекал его за иностранное происхождение. Его династия окончательно упрочилась в Швеции, и самые ярые из членов оппозиции желали лишь немедленного перехода власти в руки наследного принца Оскара, которого считали настроенным более либерально.

Но дело до этого не дошло. Карл-Иоанн понял, что должен уступить — по крайней мере по некоторым пунктам. Он утвердил вотированное сеймом предложение, изменявшее устройство совета путем введения «системы ведомств»: из десяти членов совета семь превращались в глав ведомств, т. е. в настоящих министров — в том значении этого слова, которое придаем ему мы, — и это превращение, естественно, повлекло за собой значительные перемены в порядке решения дел. Сессия сейма тем не менее была довольно бурной. Но мало-помалу в течение последовавшего за ней периода оппозиция улеглась. 5 февраля 1843 года, в 25-ю годовщину восшествия на престол Карла XIV Иоанна, были устроены большие празднества, и ввиду добровольного и сердечного характера манифестаций старый король мог вообразить себя перенесенным к началу своего пребывания в Швеции, к лучшим временам своей популярности. Он умер год спустя (8 марта 1844 г.), оставив престол единственному сыну Оскару I.

Карл-Иоанн и Норвегия. В Норвегии Карлу-Иоанну пришлось также бороться с весьма сильной оппозицией, но в основе своей отличавшейся от оппозиции шведской. Последняя была по преимуществу либеральной, — оппозиция в Норвегии была в первую очередь национальной; таким образом, на другой же день после установления унии между Швецией и Норвегией возникает и начинает обнаруживать свой подлинный характер пресловутый «норвежский вопрос», периодические обострения которого повторяются в течение всего столетия.

Хотя условия договоров 1814–1815 годов были весьма определенны, уния, в сущности, покоилась на недоразумении, так как шведы и норвежцы понимали ее весьма различно — каждый по-своему. В глазах шведов Норвегия была уступлена им в полную собственность Кильским трактатом; Швеция согласилась впоследствии обсудить с норвежцами создавшееся положение и предоставить им некоторую независимость, но удерживала за собой право вмешательства в норвежские дела или контроля над ними и во всяком случае должна была в унии занимать господствующее положение. В глазах норвежцев, наоборот, независимая Норвегия свободно соединилась со Швецией, следовательно имела право решать сама и так, как заблагорассудится, свои внутренние дела и должна была занимать в унии безусловно равное со Швецией место.

Различие между этими точками зрения весьма отчетливо обнаружилось вскоре после 1815 года, при споре довольно ничтожном, но тем не менее сильно возбудившем страсти. Норвежцам хотелось праздновать свой национальный праздник 17 мая — день годовщины провозглашения независимости и принятия конституции — собранием в Эйдсвольде; Карл-Иоанн желал, чтобы это происходило 4 ноября, в годовщину признания Карла XIII королем Норвегии и обнародования им этой же самой конституции.

Графы Эссен, Мёрнер, Сандельс, Платен и другие — шведы, бывшие поочередно генерал-губернаторами Норвегии, — тщетно напрягали усилия, переходя от самой непреклонной твердости к крайней снисходительности, однако им так и не удалось привлечь вполне население на свою сторону. Недовольство правительством вспыхивало по любому поводу: неоднократно происходили уличные беспорядки в Христиании, а в 1818 году даже бывали бунты в деревнях, но так как они были вызваны введением новых налогов, то были направлены против стортинга, а не против короля.

Глубокая антипатия, таившаяся у большинства норвежцев к королевскому правительству, прорывалась, естественно, и в стортинге. Оппозиция в нем была весьма сильна. Состоя вначале преимущественно из чиновников, она усилилась, начиная с сессии 1833 года, присоединением к ней крестьян, которые стали к этому времени организовываться в политическую партию. Все члены оппозиции, независимо от их происхождения, были, впрочем, единодушны в суровой критике действий правительства, в отклонении целого ряда его предложений и в полном игнорировании его желаний. Так, невзирая на veto короля, было упразднено дворянство. Стортинг 1836 года отличался особой непримиримостью, и когда губернатор, желая сломить сопротивление, захотел прибегнуть к его роспуску, стортинг ответил преданием суду одного из министров.

Итоги деятельности Карла-Иоанна. Несмотря на всю эту полемику и борьбу, царствование Карла-Иоанна отмечено многочисленными реформами и важными улучшениями в обеих странах. Мы уже указали на преобразование королевского совета в Швеции; норвежский стортинг и шведский сейм (риксдаг) вотировали много законов по разным вопросам делового порядка, имевших самые благодетельные результаты.

В Норвегии финансы, бывшие в отчаянном состоянии в момент установления унии, были упорядочены; среди мер, способствовавших этому, следует указать на учреждение эмиссионного Норвежского банка, основанного в 1816 году, положение которого, однако, долгое время было непрочным. В 1822 году были учреждены сберегательные кассы. Административное устройство также было упорядочено, и стортинг в 1837 году вотировал весьма важный закон об общинных собраниях. Вместе с тем было улучшено законодательство, и в 1842 году был обнародован уголовный кодекс. Правительство старалось развить торговлю и промышленность; в 1818 году в Христиании было основано художественное и ремесленное училище; торговые договоры облегчили экономические сношения с заграницей; наконец, в 1827 году были установлены правильные пароходные рейсы.

Постепенно было также изменено все административное устройство Швеции: были введены новые суды; законодательство в несколько приемов пересмотрено; пенитенциарная система, оставлявшая желать весьма многого, была значительно улучшена. Карл-Иоанн, естественно, уже в силу своего прошлого уделял большое внимание военным вопросам. Однако меры, предпринятые для улучшения армии и флота, имели меньшую важность, чем меры к поднятию торговли, промышленности и земледелия. Мы указывали уже мимоходом на постройку Готского канала; это значительное сооружение, оконченное в 1832 году, облегчило сношения между некоторыми наиболее богатыми провинциями королевства. Внешняя торговля также увеличилась благодаря многочисленным торговым договорам: чистая выручка таможен, достигавшая в 1821 году 1124000 талеров, достигла в 1840 году 2 904000 талеров.

Толчком к такому развитию торговли послужили отчасти успехи промышленности и земледелия. Применение пара повлекло за собой, как и в других странах, быстрый подъем промышленности в Швеции. Правительство, со своей стороны, выступило с несколькими удачными мерами, уничтожив некоторые препятствия к развитию горной промышленности. В 1821 году была основана горная школа. Высшая земледельческая школа существовала уже с 1811 года, но преподавание в ней оставалось по преимуществу теоретическим; целый ряд школ более практического характера ознакомил народ с новыми сельскохозяйственными методами. Ипотечные кассы открыли возможность для земледельцев получать нужные капиталы.

Кроме специального образования, о котором мы только что говорили, правительство Карла-Иоанна озаботилось и развитием общего образования на всех его ступенях. Начальное обучение, наименее удовлетворительно организованное, было расширено: указ 1842 года предписывал даже устройство школ в каждой общине. Положение народа таким образом улучшилось со всех точек зрения; народонаселение значительно увеличилось; благосостояние возросло, чему еще способствовали устроенные повсюду сберегательные кассы.

Доходы государства сразу значительно увеличились. В последние годы царствования Карла-Иоанна бюджеты сводились обыкновенно с превышением доходов над расходами. Несмотря на это, Карл-Иоанн, бывший все-таки, что бы сам он о себе ни думал, довольно посредственным финансистом, постоянно испытывал денежные затруднения вследствие своеобразных приемов, применявшихся для платежей по некоторым специальным счетам.

Значительные успехи, достигнутые в Швеции и Норвегии, не являлись, однако, как на это неоднократно указывалось, делом исключительно Карла-Иоанна и его министров; можно даже с некоторым основанием утверждать, что на многие прогрессивные меры они соглашались исключительно под давлением оппозиции и едва ли не против своей воли. Это замечание, довольно верное, поскольку оно касается реформ политического свойства, было бы гораздо менее справедливо прилагать к нововведениям иного порядка. По поводу всех мероприятий следует, впрочем, заметить, что король всегда имел достаточно такта, чтобы пересилить в случае надобности самые дорогие для него убеждения, и умел уступить, когда это становилось безусловно необходимым. В Норвегии он, например, примирился в конце концов с самоутверждением норвежской национальности и ни в Норвегии, ни в Швеции никогда не прибегал к незаконному противодействию. Наконец, оба королевства могли развить — как они и сделали каждое — свою торговлю, земледелие и промышленность только благодаря той внешней безопасности, которой они постоянно пользовались и которая являлась личной заслугой престарелого короля, результатом его умения избегать всяких осложнений и авантюр.

II. Дания (1815–1848)

Конец царствования Фридриха VI. Дания находилась в весьма затруднительном экономическом положении во время восстановления мира в 1815 году. Финансы ее были в величайшем беспорядке вследствие банкротства в 1813 году, и страна была совершенно разорена. Это положение вещей улучшилось не сразу. Напротив, целый ряд неурожаев еще усилил нужду; в деревнях между 1820 и 1826 годами наступил настоящий кризис, и на имущество многих крестьян и даже владельцев средних поместий был наложен арест, так как они не смогли уплатить налогов. Мало-помалу, однако, страна начала оправляться. Вывоз зерна за десять лет вырос вдвое, а за пять лет — с 1834 по 1839 год — государственные долги уменьшились на 6 миллионов талеров. Эти успехи не были, однако, следствием крупных реформ или важных административных мероприятий. Фридрих VI, царствовавший в это время, много сделал для развития Дании; но все благодетельные меры, которыми страна ему обязана, были осуществлены уже в течение предшествующего периода, изложенного нами ранее. После 1815 года король не предпринял ни одного важного дела, способного глубоко повлиять на экономическое благосостояние страны. Зато им были приняты некоторые меры, заслуживающие внимания с чисто политической точки зрения. Одни из этих мер касались Шлезвига и Голштинии; мы вернемся к ним позже, при изложении вопроса об этих герцогствах в целом; другие мероприятия относились к собственно Дании.

Так же, как в Швеции, в Норвегии и в большинстве европейских стран, либеральные стремления давали себя чувствовать и в Дании, где, в противоположность другим скандинавским государствам, монархия оставалась вполне неограниченной. Эти стремления развились под влиянием идей, широко распространенных за границей, и из сравнения результатов, достигнутых Норвегией, которая до 1814 года была подчинена датскому режиму, а теперь имела конституцию. После 1830 года датское либеральное движение настолько усилилось, что король вынужден был считаться с ним, по крайней мере — до известной степени. В 1834 году он издал указ о совещательных сеймах. Четыре сейма должны были созываться периодически: два для королевства (один в Виборге — для Ютландии, другой в Роскильде — для островов) и по одному для герцогств Шлезвига и Голштинии. Составленные из членов, частью назначенных королем, частью выбранных избирателями, платящими известный, невысокий, впрочем, ценз, сеймы эти должны были заниматься обсуждением наиболее важных законов и особенно налогов. Сверх того, они имели право представлять петиции или проекты законов, формулировать жалобы по поводу применения действующих законов и указывать на злоупотребления администрации. Тем не менее сеймы эти не пользовались никакой властью, ибо, как показывало и их название, они были чисто совещательными. При этом постарались заранее ограничить моральное влияние, которое они могли бы оказывать: их прения не были гласными, и о них было запрещено печатать отчеты. Немедленно по своем созыве сеймы попытались усилить свое значение, но тщетно. Король формально воспротивился тому, чтобы оба датских сейма слились в один, и разрешил отнюдь не полную гласность прений, как его о том просили, а лишь печатание краткого резюме дебатов. Когда, с другой стороны, сеймы пожелали получить точные сведения о положении финансов и потребовали полного представления им документов, то они натолкнулись на сопротивление со стороны администрации и получили одни лишь уклончивые и не выполненные затем обещания.

Царствование Христиана VIII. Фридрих VI умер бездетным (1839), и ему наследовал его племянник Христиан-Фридрих (тот самый, который в 1814 году в течение пескольких месяцев был королем Норвегии), принявший теперь имя Христиана VIII. Восшествие на престол нового государя было встречено с радостью во всей стране, особенно всеми либералами. Так как в 1814 году король согласился на норвежскую конституцию, никто не сомневался в том, что он дарует те же свободы и своим датским подданным. Со всех сторон к нему обращались с петициями, в которых ходатайствовали о даровании политических прав, а провинциальные сеймы, со своей стороны, потребовали изменения закона о выборах, слияния нескольких сеймов в один и права обсуждения бюджета. Но новый король ограничился лишь обещанием «административных» реформ, а чтобы яснее показать, что он далеко не сторонник новых политических свобод, объявил выговор всем чиновникам и владельцам родовых поместий, подписавшимся под петициями. Поведение государя возбудило всеобщее неудовольствие. Оппозиционная печать, сложившая было оружие после смерти Фридриха VI, возобновила свои нападки, невзирая на судебные преследования, и возбуждение умов все продолжало расти до самого конца царствования. Оно даже настолько усилилось, что Христиан VIII счел благоразумным пойти на уступки и изготовил конституцию, но смерть сразила его (январь 1848 г.) раньше, чем он успел ее обнародовать.

Недовольство либералов и их протесты против управления Христиана VIII, в сущности, часто бывали преувеличенными. Правда, король отказался даровать политические свободы, но он остался верен своему обещанию осуществить административные реформы, между которыми были и довольно либеральные. Таков, например, был копенгагенский муниципальный закон 1840 года, а в следующем году — преобразование сельских общин, в которых были созданы приходские советы. В армии были уничтожены телесные наказания. Были приняты различные меры для содействия освобождению негров в колониях. Христиан VIII намеревался также расширить права провинциальных сеймов путем создания постоянных комитетов, составленных из членов сейма и обязанных, в сотрудничестве с королем, изучать особо важные дела. Эта реформа, которая могла бы иметь важные последствия, не была осуществлена — отчасти в виду оппозиции, поднятой против нее самими сеймами. Остальные мероприятия тоже заслуживают одобрения: особенно — преобразование начальных школ Копенгагена, частичный пересмотр уголовного законодательства и реформа пенитенциарной системы. Управление финансами было также удачно: государственный долг уменьшился на несколько миллионов, а доходы государства за время с 1841 по 1847 год возросли с 16 до 18 миллионов талеров.

В конечном итоге царствование Христиана VIII было удачно для Дании, хотя и не осуществило всех возлагавшихся на него надежд. Не следует забывать, что внимание короля было постоянно поглощено делами Шлезвига и Голштинии. Пресловутый вопрос о герцогствах, который должен был привести к войнам 1848 и 1863 годов, вступил с этой минуты в острую фазу.

Вопрос о герцогствах. Герцогства Шлезвиг и Голштиния, хотя и присоединенные к датской монархии, во многом, однако, отличались от нее, и датские государи, на обязанности которых лежало управлять ими, сталкивались с препятствиями конституционного характера, быть может, неразрешимыми, и с весьма сложным, с трудом поддающимся изменению положением дел. Население в этих двух герцогствах принадлежало к двум различным национальностям: в большей части Шлезвига оно состояло из датчан и говорило только на датском языке; в южной части Шлезвига, в Голштинии и в Лауэн-бурге, присоединенном к Дании в 1815 году, население составляли немцы, причем высшие классы во всем Шлезвиге и Голштинии, особенно дворянство и чиновничество, были обычно немцами по происхождению или тяготели к немецкой культуре и языку. Эти-то немецкие элементы, пользуясь своей властью и влиянием, старались онемечить всю страну. Судопроизводство велось на немецком языке, преподавание в Кильском университете происходило на немецком языке, начальные школы даже в датских деревушках были немецкие, и датские крестьяне по воскресеньям принуждены были слушать проповеди на немецком языке. Эта германизация датских частей герцогств была вещью не новой: над ней уже усердно работали в XVIII веке. Движение еще усилилось после 1815 года благодаря подъему в то время немецкого национального чувства. В течение долгого времени датские государи оставались равнодушными к этому движению в герцогствах, так как часто сами были столько же датчанами, сколько и немцами. Но в начале XIX века монархия стала вполне национальной, и Фридрих VI хотел взять на себя защиту датского населения: он приказал основательно изучить Еопрос, но его добрая воля была совершенно парализована администрацией герцогства, и ему даже не удалось собрать желательные сведения.

Столкновения национальностей усложнялись политическими затруднениями. Герцогства были отделены друг от друга, тем более что Голштиния была членом Германского союза, в который Шлезвиг не входил. Тем не менее в некоторых отношениях они составляли как бы одно целое, и хотя объединявшая их старая конституция, по словам датчан, уже утратила силу, хотя герцогства давно уже не имели общего сейма и Фридрих VI учредил для них отдельные совещательные сеймы, — все же между ними существовал род нравственного и интимного единения, nexus socialis[40], сливавший, например, голштинское и шлезвигское дворянство в одно целое. Словом, как бы ни было запутано правовое положение, ввюывавшее бесконечные споры, было ясно, что правящие классы Шлезвига и Голштинии единодушны в своих требованиях и охране всех привилегий, способных выделить их из состава остальной монархии, и что они смотрели на оба герцогства как на нечто вроде отдельного государства. Фридрих VI, понимая кроющуюся в этом опасность, нробоьал противодействовать ей и принял разные административные меры; дворянство на это отвечало жалобами на злоупотребления администрации, заявляя, что его привилегии игнорируются, и в конце концов обратилось в 1822 году к Германскому сейму. Это обращение не имело результатов, так как сейм не захотел вмешаться в это дело, но оно тем не менее характерно, являясь перввгм симптомом того настроения умов, которое должно было еще сильнее проявиться впоследствии.

В царствование Христиана VIII борьба продолжалась, усиленная и еще более запутанная вследствие слабости характера этого государя. Требования шлезвиг-голштинцев сделались еще настойчивее, а главное — определеннее: они не скрывали сепаратистских стремлений и в частности заявляли, что порядок наследования не одинаков для королевства и для герцогств, так как последние не допускают наследования по женской линии. Заявление это имело тем более угрожающий смысл, что наследование по мужской линии вовсе не было обеспечено в царствующей фамилии. Партия, поддерживавшая эту доктрину, имела во главе двух князей, родственных королевскому дому, принца Нёра и его брата, герцога Аугустен-бургского; последний должен был унаследовать герцогства в том случае, если бы ее теория о праве наследования одержала верх.

Христиан пытался подавить движение попеременно то уступками, то энергичными мерами. Он начал с того, что назначил принца Нёра губернатором герцогств, надеясь, без сомнения, таким образом успокоить волнение. Это ему не удалось, и положение осталось попрежнему напряженным. Тогда он изменил тактику, лишил принца всех его должностей, подверг опале членов администрации и преследовал разными способами вожаков дворянства. Одновременно с этим король обнародовал (8 июля 1846 г.) грамоты, возвещавшие, что в результате исследования, предпринятого компетентными юристами, выяснилось, что порядок наследования — единый для всей монархии, за исключением, быть может, некоторых частей Голштинии, по поводу которых еще оставались сомнения. Это заявление, весьма нетактичное, возбудило ярость партии шлезвиг-голштинцев, которые обратились к Франкфуртскому (Германскому) сейму. Последний не принял энергичных мер, но начал переговоры, и король совершил еще большую бестактность, вступив с сеймом в спор и содействуя таким образом подготовке тех событий, которые развернулись с восшествием на престол его преемника.

Литература в Швеции, Дании и Норвегии. Период, следовавший за 1815 годом, был отмечен в трех скандинавских государствах пышным расцветом литературы, начавшимся еще несколько ранее, но достигшим к этому времени своего апогея. Литературы всех этих стран развивались, впрочем, отдельно, сохраняя каждая свою ярко выраженную индивидуальность; тем не менее именно это разнообразие и установило между ними известную аналогию, которую здесь небесполезно будет отметить.

В Швеции в первые годы XIX столетия происходила борьба классиков, уцелевших по большей части от эпохи Густава III и сильно пропитанных французскими традициями, с романтиками, приближавшимися к немецкому романтизму, — не потому, что непосредственно подражали ему, а потому что вдохновлялись аналогичными идеями. В самом романтизме можно было различить два течения: с одной стороны — фосфоризм, названный так по имени одного литературного журнала, тенденции которого сходились до известной степени с стремлениями французских романтиков и главной характерной чертой которого был бунт против несколько узких доктрин так называемой академической школы; с другой стороны— готическую школу, названную так по литературно-научному кружку, поставившему себе целью возрождение древних народных преданий. Будучи в течение некоторого времени весьма оживленной, борьба между «старой» и «новой» школами мало-помалу утихла, и разногласия смягчились. То была самая блестящая эпоха в шведской литературе, момент, когда первоклассными писателями были представлены почти все литературные жанры, за исключением, однако, театра. Действительно, в Швеции никогда не было выдающихся драматических писателей, достойных быть поставленными наряду с шведскими романистами и особенно с шведскими поэтами.

Среди поэтов, прославивших эпоху Карла-Иоанна, следует упомянуть прежде всего некоторых поэтов, относящихся к предшествующей эпохе, как, например, К.-Г. Леопольда, главные произведения которого относятся к царствованию Густава III, но который умер только в 1829 году, и Ф.-М. Францена (1772–1847). Валлен (1779–1839), известный главным образом своими псалмами, занимает среднее место между академической и романтической школами. В числе романтиков назовем еще Аттербома (1790–1855), главного поборника фосфоризма. Наиболее выдающимися из готической группы были: величайший поэт собственно Швеции Тегнер (1782–1846), Стагнелиус (1792–1823) и Э.-Г. Гейер (1783–1847), оставивший после себя небольшое количество лирических стихотворений. Надо упомянуть особо И.-Л. Рунеберга (1804–1877), величайшего поэта, писавшего на шведском языке, родившегося и жившего в Финляндии. Он, впрочем, не примыкает вполне ни к одной шведской школе, находясь под довольно сильным влиянием греческой античной литературы.

Переходя к прозаикам, следовало бы вновь назвать имена некоторых поэтов, например Тегнера, оставившего после себя многочисленные речи, и Гейера, наиболее значительные труды которого заключаются в его исторических сочинениях. Другим историком, быть может более популярным, но менее глубоким, был А. Фриксель (1795–1881). Мы имели уже слу-чай упомянуть журналиста Гиэрта (1801–1872) и памфлетиста-романиста Крузенстольпе (1795–1865). Остальными более выдающимися романистами этой эпохи были: Август Бланш (1811–1868), Фредерика Бремер (1801–1863) и Алм-квист (1793–1866), богатейшая фантазия которого оказала значительное влияние на писателей последующих поколений.

В Дании, как и в Швеции, романтизм одержал в конце ьонцов победу в той борьбе, о которой мы уже говорили, упоминая имя величайшего датского поэта этой эпохи — Элеп-шлегера. Последний, начиная с 1825 года, дал ряд исторических драм, сюжеты которых были заимствованы большей частью из древней истории Севера. Одновременно с этим Гейберг сочинял комедии, вызвавшие довольно много подражаний; в противоположность Швеции, Дания обладала относительно богатой драматической литературой. Древняя национальная история вдохновила также и романистов, особенно Ингемана. Андерсен (1805–1875) сочинял сказки, завоевавшие в переводах широкую популярность во всех странах, а Блихер (1782–1848) писал повести, изображая в них главным образом крестьянские нравы.

Литература Норвегии в эту эпоху была менее значительна, нежели литература Швеции и Дании. Можно указать, однако, _ нескольких писателей, особенно поэтов: Вергланда (1808–1845) и Вельхавена (1807–1873), а также Камиллу Колле, писавшую романы. Одна черта, однако, придает интерес норвежской литературе этой эпохи: ее усилия сделаться национальной. До тех пор норвежские писатели — а между ними были весьма замечательные — принадлежали благодаря общности языка датской литературе. Теперь они старались выдвигать вперед все специфически норвежское, всякие особенности ума и даже языка и хотели таким образом положить начало совершенно независимой литературе.

Скандинавизм. Общей чертой для скандинавской литературы в занимающую нас эпоху является, как мы видели, ее крайне национальный характер и ее постоянное стремление черпать вдохновение из исторических традиций. Традиции же трех королевств вытекали из одного общего источника: из героической и славной эпохи древней скандинавской цивилизации. С другой стороны, Швеция и Норвегия, а также и Дания отказались от всякого политического честолюбия, и вражда, так долго разделявшая их, утратила свой смысл. Неприязнь, существовавшая между народами, исчезла весьма быстро, и вместо нее народилось новое чувство, особая и расширенная форма национализма — скандинавизм.

Возникновение скандинавизма относят обыкновенно к университетскому празднику в Лунде в 1829 году, на котором Тегнер сказал Эленшлегеру слова, ставшие с тех пор знаменитыми: «Время разногласий миновало». Но эта манифестация была следствием, а не источником нового чувства. Скандинавизм развивался главным образом в университетских кругах, особенно укрепляясь в кружках студенческих, в которых участвовали уроженцы разных стран. Правительства, и в частности король Карл-Иоанн, видевший в скандинавизме особый вид либерализма, относились к этому литературному направлению враждебно. Только позднее скандинавизм приобрел известное влияние на политические события.