Сказки древних норманнистов в переложении Клейна

Сказки древних норманнистов в переложении Клейна

Говоря о моих работах по варяго-русскому вопросу, Клейн в «корректной» манере утверждает в любимом своем варианте науки – «Троицком», что хотя я и давно изучаю этот вопрос, но «с очень отсталой методикой, мало отличимой от методики Ломоносова (выводы также схожи)».

Очень прискорбно, конечно, что такие слова о Ломоносове произнесены со страниц газеты, которая позиционирует себя с наукой, но забывает, что наука накладывает на всех, кто берется выступать от ее имени, очень серьезные обязательства. И если бы эта газета хотя бы немного, но именно научно проработала эту тему, то бы поняла, что методика Ломоносова есть знание источников, знание фактов и прорастающая из этого стройная система доказательств. Тогда как «метода» Клейна – это просто мнение, которому придает кажущуюся убедительность его многократное и шумное повторение хором норманнистов. И мнение бездоказательное, типа того, что произнес в 1735 г. Байер: «Сказывают же, что варяги у руских писателей были из Скандинавии и Дании дворянской фамилии товарысчи на воинах и служивые у руских солдаты, царские ковалергарды и караульные на границах, також к гражданским делам и к управлениям допусчены от оных, потому все до одного шведы, готландцы, норвежцы и датчане назывались варягами»[54].

Вот все те же сказки первой трети XVIII в. и сказывает Клейн (идя что «налево», идя что «направо»), хотя на дворе уже давно XXI столетие. Одна из них состоит в том, что в «Сказании о призвании варягов» варяги, называемые русью, стоят в одном ряду исключительно со скандинавами, следовательно, «варяги могут быть частью шведов (не состоявшей под властью шведского конунга)…». Но в известии под 862 г. – послы «идоша за море, к варягом, к руси; сице бо тии звахуся варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си» – русь специально выделена из числа других варяжских, говоря сегодняшним языком, западноевропейских народов и не смешивается со шведами, норвежцами, англами-датчанами и готами: «И пошли за море к варягам, к руси, ибо так звались варяги – русь, как другие зовутся шведы, иные же норманны, англы, другие готы, эти же – так». Если же руководствоваться логикой Клейна, то тогда, согласно перечню «Удела Иафета», русь следует считать угро-финским и балтийским племенем одновременно, т. к. она стоит в одном ряду с угро-финскими и балтийскими народами: «В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь».

То, что варяги и русь – не скандинавы, подтверждает и перечень «Афетова колена» (потомства), читаемый в недатированной части ПВЛ: «варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии…»[55]. Очень хорошо видно, что русь и варяги в этом перечне названы в качестве особых народов, которые стоят, как и другие народы – волохи, римляне, венецианцы, генуэзцы «и прочии», отдельно от шведов, отдельно от всех норманнов. Также очень хорошо видно, что перечень включает в себя не только скандинавов и не только германцев вообще и что в него входит большое число этнически не родственных им народов. И все они, разумеется, не могут быть отнесены лишь по причине нахождения среди них, например, скандинавов, римлян, немцев исключительно либо только к первым, либо только ко вторым, либо только к третьим.

Это понимали, надо сказать, и некоторые норманнисты прошлого. Так, в 1768 г. А.Л. Шлецер в «Опыте изучения русских летописей» был категоричен в своем выводе, покоящемся именно на показаниях ПВЛ, что «Нестор ясно отличает русских от шведов» (и русь он тогда полагал на юге). В 1821–1823 гг. немецкий востоковед И.С. Фатер, обращая внимание на «столь очевидно бытие росов» на юге, заметил, что Нестор «сказал весьма ясно, что сии варяги зовутся русью, как другие шведами, англянами: следственно, русь у него отнюдь не шведы». У Нестора, констатировал в 1825 и 1846 гг. М.П. Погодин, руссы – племя особенное, как шведы, англичане, готландцы и прочие, и он в одно время различает «именно русов и шведов». В 1875 г. немец А.А. Куник говорил по поводу перечня «Афетова колена», что антинорманнисты «в полном праве требовать отчета, почему в этнографическо-историческом введении к русской летописи заморские предки призванных руссов названы отдельно от шведов. Немудреным ответом, что это был бы только вопрос исторического любопытства, никто, конечно, не хочет довольствоваться»[56].

Немудреность довода Клейна про «тот ряд, в который поставлены варяги: шведы, норманны (урмане – т. е. норвежцы), англы, готландцы» демонстрируют и западные источники. Так, немецкий хронист Гельмольд (XII в.) сообщает, что саксонский герцог Генрих Лев в 1150-х гг. отправил «послов в города и северные государства – Данию, Швецию, Норвегию и Русь, – предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку». Эта грамота не сохранилась, но ее нормы повторил в 1187 г. император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса: «ruteni, gothi, normanni et ceteri gentes orientales, absque theloneo et, absque hansa, ad civitatem sepius dictam veniant et recedant», т. е. «русские, готландцы, норманны и другие восточные народы», получали право свободно приходить и покидать город «без налога и пошлины». «Любекский таможенный устав» подтвердил в 1220-х гг. установление императора: «В Любеке не платит пошлины… никто из русских, норвежцев, шведов… ни готландец, ни ливонец, равно как и никто из восточных народов»[57].

Из приведенных документов, где Русь и русские стоят в соседстве со скандинавскими странами, скандинавами и ливонцами, никак, конечно, не следует, что русских середины XII в. – первой трети XIII в. надлежит причислять к скандинавам и немцам или, наоборот, русскими непременно надо считать датчан, шведов, готландцев, норвежцев, ливонских немцев, а также некие «восточные народы». Нельзя так и южнобалтийских славян полагать норманнами, хотя они в привилегии римского папы Григория IV от 832 г. названы вместе с последними: «шведы, датчане, славяне»[58].

Совершенно ничего не дает Клейну и его утверждение, что «за море» «Сказания о призвании варягов», а там оно никак не уточнено, указывает только на Скандинавию. Аргумент, что летописное клише «за море» указывает исключительно на последнюю, точнее на Швецию, есть псевдоаргумент, довольно популярный в современной норманнистике, но давно развенчанный норманнистами и антинорманнистами, прекрасно знавшими, в отличие от нашего археолога, письменные источники.

Так, В.К. Тредиаковский в работе, завершенной в 1758 г., будто бы специально для Клейна объяснял, что «у нас быть за морем и ехать за море не значит проезжать чрез море, но плыть токмо по морю, кудаб то ни было в отдаленную страну. Ехать за море у нас, есть и сухим путем ехать от моря в другое государство; так ездили мы за море во Францию, в Италию и в Немецкую землю». В 1773 г. Г.Ф. Миллер также, наверное, для него подчеркнул, что «нет надобности считать жительство сие от Новагорода по ту сторону моря, то есть искать онаго в Швеции или Дании; ибо для совершеннаго о том понятия довольно и того, что варяги из отдаленной страны от какого-нибудь берега Восточнаго моря (Балтийского. – В.Ф.), яко сущие мореходцы, прибыли водою в страну Новогородскую». А.Л. Шлецер, отмечая, что варяги «пришли из заморья, так говорится во всех списках; следственно, из противолежащей Скандинавии», вместе с тем заметил: «Но ето не составляет достаточного доказательства противу тех, которые все еще выводят варягов из Пруссии или Финляндии, следственно с берегов, лежащих по ету сторону» (а в качестве подтверждения своих слов он привел слова британца Беды Достопочтенного, называвшего пиктов и скотов, населявших ту же Англию, «заморскими людьми»).

Н.М. Карамзин, допуская возможность призвания варягов из Пруссии, а на том как раз и настаивал Ломоносов, критику в свой адрес отвел реальными фактами: «Варяги-русь… были из-за моря, а Пруссия с Новгородскою и Чудскою землею на одной стороне Бальтийского: сие возражение не имеет никакой силы: что приходило морем, называлось всегда заморским; так о любекских и других немецких кораблях говорится в Новгород. лет., что они приходили к нам из-за моря». В 1871 г. Д.И. Иловайский метко сравнил «за море» со сказочным «из-за тридевяти земель». В 1931 г. В.А. Мошин указал, что варяги призываются по-сказочному «из-за моря» – «за тридевяти земель», без указания их местожительства[59].

В моих работах, вышедших в 1995 и 2003 гг. и впервые специально посвященных анализу значения термина «за море» летописей Х – XVIII вв., актового материала XII–XVIII вв., путевых записок русских послов XVI–XVII вв., повестей, былинной поэзии, продемонстрирован самый широкий географический диапазон его приложения нашими книжниками: Византия, Турция, Персия, Северное Причерноморье, Апеннинский полуостров, Швеция, Норвегия, многие центры балтийского Поморья и Ганзейского союза (например, города Юрьев, Рига, Любек), Пруссия, Англия, Франция, Нидерланды, в целом, вся территория Западной Европы (в 1712 г. В.Н. Татищев был отправлен «за моря капитаном для присмотрения тамошняго военного обхождения»: будущий историк из Польши, где квартировал его полк, был направлен в германские государства, в которых он посетил Берлин, Дрезден, Бреславль[60]). И этим термином, восходящим к устному народному творчеству («за горами, за долами, за синими морями»), русские люди определяли нахождение земель, стран, народов и городов вне пределов собственно русских земель, независимо от того, располагались ли они действительно за морем или нет (т. е. он абсолютно тождественен понятиям «за рубеж», «за граница», а также известному «за бугром»). В связи с чем «за море» в чистом виде, без сопроводительных пояснений (этнических и географических) не может быть аргументом при любой версии этноса варягов, т. к. оно может относиться к любой точке балтийского Поморья, протяженность береговой линии которого составляет около 8 тысяч километров[61].

Для примера можно сослаться на ту же ПВЛ, в которой читается «Сказание о призвании варягов». Так, в Лаврентьевском списке под 1079 г. сообщается о захвате хазарами в Тмутаракани черниговского князя Олега Святославича и дается первое пояснение к «за море»: «Олга емше козаре и поточиша и за море Цесарюграду». Под 1226 г., т. е. уже вне пределов ПВЛ, в Лаврентьевской летописи говорится, что «тое же зимы Ярослав, сын Всеволожь, ходи из Новагорода за море на емь», т. е. в земли финнов. В Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов термины «за море» и «из заморья» приложимы ко многим территориям: Готланду (1130 г. – новгородцы «идуце и-замория с Гот»; 1391 г. – прибыли послы «из заморья… из Гочкого берега»), Дании (1134 г. – «рубоша новгородць за морем в Дони»; 1302 г. – «послаша послове за море в Доньскую землю»), Швеции (1251 г. – «прииде Неврюи… на князя Андрея; и бежа князь… за море в Свиискую землю»; 1300 г. – «придоша из замория свеи в силе велице в Неву»; 1339 г. – «послаша новгородци… за море к свеискому князю посольством»; 1350 г. – новгородцы разменяли шведских пленных на своих, которые «быле за морем у свеискаго короля у Магнуша»; 1392 г. – «пришедши из моря разбоинице немце в Неву»), к землям финских племен суми и еми (1311 г. – «ходиша новгордци воиною на Немецьскую землю за море на емь»; 1318 г. – «ходиша новгородци воиною за море, в Полную реку (в земле суми. – В.Ф.)»; к восточнобалтийским городам Риге, Юрьеву, Колывани, к южнобалтийскому Любеку (1391 г. – «послаша новгородци послы на съезд с немци в Ызборьско… а немечкыи послове приихале из заморья, из Любока из городка, из Гочкого берега, из Риге, из Юрьева, из Колываня и из оных городов изо многих»)[62].

Так что шли ли русские из своей земли по суше, плыли ли морем (Клейн что-то там говорит о каботажном плавании и плавании через открытое море), все для них было едино – «за морем», за границей. А продолжать твердить о никак не поясненном в «Сказании о призвании варягов» «за море», как это сейчас делают, помимо Клейна, Е.А. Мельникова, В.Я. Петрухин, И.Н. Данилевский, М.Б. Свердлов, В.А. Кучкин[63], что оно указывает только на Скандинавию (на Швецию и даже «точечно» на Бирку), – это значит специально выдавать желаемое за действительное (а так поступали и А.А. Куник, В.О. Ключевский, А.А. Шахматов и др., объявляя русского летописца «норманнистом» и тем самым также превращая ПВЛ – по своему лишь норманнистскому произволу – в оплот норманнизма). Само же желание норманнистов привязать «за море» только к Скандинавии вызывает в памяти чеховского горемыку Ваньку Жукова, по нешибкой грамотности отправившего письмо в никуда: «Подумав немного, он умакнул перо и написал адрес: На деревню дедушке. Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.