Русские в Италии и Швейцарии от 1797 до 1801 года

Русские в Италии и Швейцарии от 1797 до 1801 года

Милые читатели, вы, конечно, помните, что мы рассказывали об ужасном перевороте, произошедшем во Франции в конце XVIII столетия, и о пагубном влиянии этого переворота на многие Европейские государства. Вы, конечно, помните все, что произошло в результате этого в Польше. Но если бы вы могли представить себе, сколько бедствий принесла эта страшная революция в другие страны! Если бы вы могли представить себе, до чего дошли Французы с тех пор, как объявили себя республиканцами, то есть людьми, не признающими королевской власти! Бездумно покорившись республиканскому правлению, они сделали еще хуже: захотели ввести его и в других государствах. Неудивительно, что у них нашлись сторонники: ведь они проповедовали свободу и равенство. Где же нет таких людей, которые не хотели бы освободиться от власти, удерживающей их от пороков и страстей? Эти обольстительные слова, казалось, были выше самой свободы! Равенство означает то состояние общества, когда все его члены равны между собой, когда среди них нет ни знатных, ни богатых, все находятся в одном звании и пользуются равными правами гражданина. Так всегда бывает в республиках. Скажите, как же люди низших сословий, к которым всегда принадлежит большая часть возмутителей общего спокойствия, не могли пожелать таким легким путем сравняться с первыми людьми в своем Отечестве? Как им было не броситься с жадностью на такие нововведения, тем более что Французы, обманывая их, описывали выгоды и счастье, получаемые от этой свободы и этого равенства. Тех же, кто был не настолько легковерен, чтобы увлечься их описаниями, они принуждали силой повиноваться себе.

Сколько несчастий испытали тогда почти все Европейские страны! Безбожные Французы шли с войной туда, где не принимали их преступные правила, и законные государи не в состоянии были защитить своих подданных: республиканцы нападали на них и, отнимая наследственные престолы, подчиняли их своей власти, включая в название их областей слово республика. Таким образом они завоевали уже Нидерланды и назвали их Батавской республикой; завоевали всю северную часть Италии и сделали из нее две республики — Цизальпийскую[494] и Лигурийскую[495]; завоевали и Швейцарию, и королевство Неаполитанское и назвали их Гельветической* и Партенопейской* республиками. Этого было мало. Они привели в расстройство почти всю Германию: некоторые ее области уже принадлежали Французам, другие готовы были перейти на их сторону, увлекаясь ложными понятиями о мнимой свободе. Наконец, не избежала этой участи и священная свобода первосвященника католической церкви: он вместе со многими другими законными государями лишился принадлежавших ему областей, был отвезен во Францию в качестве пленника, и Рим — эта древняя столица мира — признал власть Французов, которые, окрыленные своими необыкновенными успехами, уже считали себя непобедимыми и мечтали превратить всю Европу в одну обширную республику.

Эти дерзкие мысли стали главными для Французов, особенно с тех пор, как до уровня их первого полководца возвысился человек, незнатный родом, но одаренный необыкновенным умом, сильным характером, непомерным честолюбием. Это был Наполеон Бонапарт, о котором вы много услышите впоследствии. Именно он своим военным искусством, своей твердой волей и непоколебимым мужеством принес Французам блестящие успехи и заронил в них гордую мысль об их непобедимости. Под его предводительством Французы наводили страх на все Европейские государства, и Австрия, больше всех оскорбленная за Германию, первой начала думать о сопротивлении ужасной силе, покорявшей все, что встречалось ей на пути. Англия разделяла это справедливое негодование, но объединенными усилиями этих двух государств нельзя было поколебать беспрестанно возраставшее могущество Французской республики.

И они обратились к тому, от кого можно было ожидать спасения для всей Европы — к Русскому императору. Павел I, отличавшийся глубокой преданностью вере и справедливости, давно с негодованием смотрел на беззакония Франции и удивлялся терпению государей соседних с ней земель. Воззвания Австрии и Англии были приняты им с удовольствием, и вскоре к союзу трех сильнейших Европейских государств примкнули и многие другие: Пруссия, Германия, Неаполь, Турция и Мальтийские рыцари*.

Все они желали одного — освободить завоеванные Французами области Италии, Швейцарии, Германии и Голландии и вернуть законным государям принадлежавшие им престолы. Велика и славна была такая цель союза, но как трудно оказалось достичь ее! Где взять такого военачальника, которому единодушно повиновалось бы войско, состоящее из представителей различных народов?

Наполеон Бонапарт — первый консул.

В 1799 г. Наполеон Бонапарт в результате государственного переворота 18 брюмера становится первым консулом и сосредотачивает в своих руках всю полноту власти.

Это обстоятельство приводило в большое затруднение союзников, но вдруг взоры главнейших из них — Австрийского императора и Английского короля — единогласно остановились на герое, которому уже давно дивилась Европа — на Русском фельдмаршале, графе Суворове. В это время он был уже в отставке и жил в своей деревне, в Кончанске, Новгородской губернии. Здесь, проводя в глубочайшем уединении спокойные и, может быть, по причине непривычного для него бездействия, скучные дни, он с огорчением смотрел на события в Европе и сожалел, что судьба не исполнила его пламенного желания и что ему не удалось поспорить в военном искусстве с Французами, которых все уже считали непобедимыми. При мысли о войне с ними еще играла его старая кровь, сильно стучало сердце и предсказывало ему, что он победил бы их.

И вот в одну из таких печальных для него минут, в марте 1799 года, подали ему письмо от государя. С благоговением принял он его и поцеловал (так он всегда поступал с вещами, получаемыми от государей). Как же велико было его восхищение, когда он прочитал в этом письме следующие строки, написанные собственной рукой императора Павла: «Я решился послать вас в Италию на помощь к его величеству, императору и королю, моему союзнику и брату. Суворову не нужны ни победы, ни лавры; но Отечеству нужен Суворов, и желания мои согласны с желаниями Франца II, который, поручая вам начальство над своей армией, просит вас принять это достоинство. Итак, от Суворова зависит согласиться на желание Отечества и просьбу Франца II».

Гренадер и мушкетер Гатчинских войск. Рисунок 1841 г.

С наслаждением перечитывал фельдмаршал это драгоценное письмо. Оно, казалось, возродило его к новой жизни и возбудило в нем прежнее желание деятельности. Не теряя ни минуты, он поехал по приказанию государя в Петербург. Здесь его ожидала царская милость: император Павел I пожаловал ему знаки вновь учрежденного в России ордена святого Иоанна Иерусалимского[496]. В то время, когда государь собственноручно вручал Суворову этот орден, знаменитый и скромный фельдмаршал, полный радостного чувства, воскликнул: «Боже, спаси Царя!» На это остроумный государь отвечал: «Тебе предстоит спасать царей!»

Эти пророческие слова императора были приняты Суворовым как благословение свыше на великие дела, предстоявшие ему, и желание совершить их запылало еще сильнее в его груди. Всегда исполненный надежды на помощь Божию и на храбрость своих чудо-богатырей (так Суворов называл Русских солдат), он весело отправился в Вену и был встречен там с тем восторгом, какой везде и всем внушала его слава — от императора до последнего его подданного, все наперебой старались показать знаменитому фельдмаршалу свое уважение, любовь и ту радость, которую вызывало у всех его присутствие. Один из иностранных писателей, находясь в это время в Вене, так описывает чувства жителей к нашему незабвенному герою: «Внимательно и как разительный феномен рассматривали мы ту радость, доверие и надежду, которые присутствие Суворова внушало каждому, начиная от самого незначащего частного человека до знаменитейшего вельможи, начиная от солдата до главнокомандующего армией. Казалось, что Австрийская империя одушевилась новой жизнью и что великая судьба ожидала ее; так могущественно влияние гения и благородного характера. Вот оригинальная черта, отличавшая Суворова, и надо признаться, что она не очень обыкновенна».

Кавалерский крест ордена святого Иоанна Иерусалимского

На эти искренние чувства Суворов отвечал тем же, и вскоре живейшая дружба соединила его с Францем И, а любовь и благодарность за проявляемую преданность — с его народом. Получив от императора звание фельдмаршала и главнокомандующего всей союзной армией, он отправился через несколько дней после своего приезда в Верону, где находилась главная квартира союзной армии. Прощаясь с императором, Суворов с уверенностью обещал прислать ему вскоре вести о победах, и не ошибся. При его вступлении в Италию, где находился главный театр военных действий, победы, как обыкновенные спутницы, уже ждали его: Русские войска отняли у Французов крепости Бресчио, Бергамо, Лекко, Кремо и Кремону. Здесь отличились генералы князь Багратион и Милорадович. В сражении при Кассано присутствовал лично сам Суворов, и оно было одно из самых блистательных, одно из тех, которые решили судьбу Верхней Италии. Командующим неприятельской армией здесь был славный генерал Моро. Суворов полностью его разбил, принудил бежать и этой победой уничтожил республику Цизальпийскую и вступил в Ломбардию.

Жители ее столицы — Милана — встретили его как своего избавителя. Архиепископ со всем духовенством и государственными чиновниками вышел к городским воротам. Увидев духовную процессию, набожный фельдмаршал сошел с лошади и, приняв благословение архиепископа, сказал: «Я пришел восстановить веру Иисуса Христа, возвратить папе престол его, привести снова народы к уважению должному царской власти. Звание ваше возлагает на вас обязанность помогать моему похвальному намерению, и я надеюсь на эту помощь».

Велик был восторг при упоминании имени Суворова во всех местах, пострадавших от самоуправства Французов, но после его торжественной встречи в Милане, после небольшой, но сильной речи, где так отчетливо была объявлена благородная цель похода Русских войск, жители Италии и всех покоренных Францией областей не знали меры своему восхищению и усердию к Русскому фельдмаршалу. Они собственными глазами увидели в нем храброго полководца, великодушного победителя, благочестивого защитника веры и законной власти. Они желали ему успеха, молились о нем, и их молитвы были услышаны: победы одна за другой прославляли Русского героя. Не прошло и двух месяцев после вступления союзных войск в Италию, как уже, кроме Милана, многие важнейшие города и крепости (Пескьера, Тортона, Пичигетона, Александрия, Турин) сдались союзникам.

Гусар Гатчинских войск. Рисунок 1841 г.

Сдача Александрии была особенно примечательна тем, что у Суворова был торжественный въезд в эту крепость. Он желал этой торжественности потому, что за несколько дней перед этим в армию приехал и уже участвовал в ее подвигах второй сын императора Павла Петровича, двадцатилетний великий князь Константин Павлович. Его присутствие доказывало, какое живейшее участие принимал его августейший родитель в делах союзников. Итальянцы, смотря на молодого князя, уже отличившегося в нескольких сражениях, воодушевлялись новыми надеждами, чувствовали новые силы для сопротивления своим врагам, а Суворову именно это и нужно было: с единодушным усердием жителей и храбростью своих войск он надеялся сделать все.

В Турине фельдмаршала ожидало самое блистательное торжество. Великолепнейшая иллюминация осветила город в день его вступления туда, а в театре, куда он приехал по приглашению, его бюст был увенчан лавровым венком. Изображения всех его побед окружали этот бюст, а громкие восклицания «Да здравствует Суворов!» наполняли воздух. Это усердие чужестранцев до того тронуло знаменитого воина, что слезы умиления полились из его глаз.

Русская эскадра в Буюкдере в 1798 году. Гравюра по рисунку С. Щедрина.

Российский флот во второй половине XVIII века стал одним из самых сильных в мире.

С 1790 г. командовать Русским Черноморским флотом стал Федор Федорович Ушаков (1744–1817). Он успешно провел Средиземноморский поход Русского флота во время войны против Франции 1798–1800 гг.

Вскоре после этого восторг и надежды Итальянцев еще больше увеличились: 5 мая союзники одержали важную победу над Французским генералом Моро при Сен-Жулиано (близ Александрии) и даже принудили его к бегству в Генуэзские горы. Здесь он думал поправить свои дела, соединившись с другим Французским генералом — Макдональдом, войско которого было расположено по берегам реки Требии, знаменитой еще во времена владычества Римлян в Европе: на полях, орошаемых этой рекой, у них состоялось сражение с Карфагенянами[497], и они были побеждены их славным полководцем, Ганнибалом. Такое воспоминание и такое поле сражения было в полной мере достойно нового Ганнибала. Так часто называли Суворова. И это название оправдалось! Победа, одержанная им на полях Требии, принадлежит к знаменитейшим из всех, какими он прославился. Макдональд, на которого ему нужно было напасть, чтобы предупредить его соединение с Моро, отличался военными заслугами, командовал храброй армией, был одержим также мыслью о том, что за 2000 лет до этого происходило здесь на берегах Требии, и неудивительно, что он направил все свои силы, все свое искусство, чтобы победить, и, вероятно, удачно исполнил бы свое намерение, если бы имел дело не с Суворовым.

Но в данном случае это было невозможно. Не только Русские, но и все иностранные писатели единогласно говорят о том, что при Требии Суворов доказал свою непобедимость. Битва продолжалась три дня — 5, 6 и 7 июня — и закончилась почти полным поражением Французов. Они потеряли около 20 000 человек и большую часть артиллерии и военных снарядов.

Кирасир Гатчинских войск. Рисунок 1841 г.

Сам Макдональд и почти все его генералы были ранены. Моро, спустившийся было с гор, чтобы соединиться с ним, вынужден был снова удалиться туда же. Но чтобы иметь верное представление о важности победы при Требии и в то же время о скромности Суворова, надо прочитать письмо, которое наш славный фельдмаршал написал по этому случаю Австрийскому императору: «Офицер, которому поручена эта депеша, уведомит Ваше Величество о подробностях славной для наших войск трехдневной битвы при Требии. Удивительное мужество Французов было для союзных войск побудительной причиной к оказанию еще большего. Мы обязаны успехом нашим храброй армии, которой я командую. Что же касается до меня, то я исполнил только повеление Вашего Величества. Вы приказали мне освободить Италию от неприятеля. Неприятель изгнан, и Италия свободна».

Необыкновенные успехи Русских в Италии напугали Французскую республику: из Франции было отправлено еще 70 000 человек для подкрепления своей разбитой армии и было подготовлено еще 50 000 человек с той же целью. Командовал новой армией молодой и славный генерал Жубер, собиравшийся отплатить Суворову за его победы. Со всем нетерпением двадцатилетнего юноши, со всей самонадеянностью этого смелого возраста он устремился к крепости Тортоне, которая еще принадлежала Французам и была для них последней возможностью оказать влияние на Ломбардию. Если бы удалось отстоять эту крепость от власти союзников, то можно было бы даже изменить ход войны в пользу Французов. Жубер знал это и поэтому спешил к Тортоне — к месту, где он должен был громко прославиться. Но и Суворов знал это еще лучше его и потому со своей стороны спешил навстречу Жуберу.

Артиллерист Гатчинских войск. Рисунок 1841 г.

Гатчинцы были любимыми войсками Павла I. При своем вступлении на престол император перевел их в состав лейб-гвардии.

Любопытно было видеть столкновение этих двух полководцев, столь разных по возрасту, но столь одинаковых по пылкости и мужеству! Семидесятилетний Суворов даже превзошел соперника быстротой действий. Следуя своему обычному правилу, что нападающая сторона всегда находится в более выигрышном положении, он и здесь поступил так же и прежде, чем Жубер успел отдать свои распоряжения, и даже раньше, чем он дошел до Тортоны, Суворов уже встретил его за несколько миль до этой крепости — в местечке Нови — и первым начал сражение. Оно было ужасно, с обеих сторон было проявлено много мужества и искусства. Французы показали столько неустрашимости, защищались так храбро от нападений Русских, что была даже минута, когда знаменитый фельдмаршал в первый раз в жизни усомнился в возможности своей победы. Но это была только одна минута, следующая за ней уже принесла ему уверенность в победе, а молодому Жуберу — смерть. Он был ранен пулей и через несколько часов скончался. Вместе с ним на поле сражения было убито восемь тысяч Французов; много было взято в плен, и, кроме того, вся их артиллерия досталась союзникам.

Сражение при Нови принадлежит к самым знаменитым. Суворов сам говорил, что никогда не видел битвы более упорной. Военные писатели сравнивают его с важнейшими сражениями прошедшего столетия, например, Полтавским и Кунерсдорфским. Победа Суворова была на этот раз тем важнее для него, что убедила врагов в совершенстве его военного искусства: среди них были и такие, кто из зависти оспаривал достоинства его военных знаний и бесстыдно говорил, что он побеждает только за счет одного везения, удачи и только одних Турок и Поляков, не столь искусных в военном деле, как другие народы. При Нови он доказал всю несправедливость такого обвинения, сражаясь с одним из отличнейших генералов того времени. Со всех сторон государи стали проявлять к нему уважение.

Казак Гатчинских войск. Рисунок 1841 г.

В 1801 г. Павел I пожаловал всем нижним чинам гатчинских войск, уходящим в отставку, по 15 десятин земли в Саратовской губернии.

Сардинский король пожаловал ему достоинство фельдмаршала своих войск и принца и гранда[498] своего государства.

Город Турин поднес богатую шпагу[499], украшенную алмазами. Император Франц II, уже не имея для него других знаков отличия, выражал ему свою благодарность самыми лестными письмами.

Но император Павел превзошел всех своей щедростью. Он пожаловал своему храброму подданному княжество Русской империи с названием Итальянское, столь подходящим освободителю Италии. Кроме того, он прислал ему свой портрет, украшенный бриллиантами, с письмом, в котором самыми лестными выражениями просил его обязательно носить этот знак признательности государя к подданному, прославившему его царствование. Этого было мало: государь, принося Богу благодарение за победы в Италии, приказал, чтобы Суворову оказывали воинские почести, подобные отдаваемым особе императора, даже в присутствии его величества.

Но это были почти последние почести, оказанные славному фельдмаршалу: они были для него предвестниками печальных, хотя не менее славных дней. Такая удивительная перемена в судьбе победителя и вообще в судьбе всей войны произошла вскоре после сражения при Нови. Трудно решить, в чем была причина этого, только эта победа, вместо того, чтобы, по мнению Суворова, принести союзникам чрезвычайные выгоды и даже открыть доступ к юго-восточным областям Франции, не дала им ничего. Союзные войска после своих невероятных успехов как будто утомились, и, Бог знает, от зависти ли к славе Суворова или просто из-за одного духа несогласия, только придворный Венский Верховный совет, распоряжавшийся делами войны и только Суворову уступавший на некоторое время это свое право, распорядился на этот раз так, что все, достигнутое победами Русского фельдмаршала, было уничтожено. Следуя этому странному распоряжению, часть Австрийской армии, действовавшая против Французов в Швейцарии под командованием эрцгерцога[500] Карла, должна была идти к Рейну только потому, что там показался небольшой и совсем неопасный отряд неприятеля. Суворов же должен был оставить освобожденную им Италию и занять со своей очень уменьшившейся армией место эрцгерцога в Швейцарии. Такое перемещение войска влекло за собой самые плохие последствия: в Швейцарии оставались еще части Русской и Австрийской армий под командованием генералов Римского-Корсакова и Готца. Отступление эрцгерцога делало их вовсе беззащитными перед нападением главного Французского войска, которое под командованием Массены наблюдало за всеми их передвижениями и ожидало только удобного случая совершить нападение. Суворов предугадывал это и поэтому с величайшим неудовольствием отнесся к распоряжению Придворного военного совета и с горестью расстался с Италией, жители которой неутешно плакали по нему, как будто предчувствуя возвращение своих прежних бедствий.

Король Прусский Фридрих-Вильгельм III. Гравюра 1799 г. Фридрих-Вильгельм III (1770–1840) стал королем Пруссии в 1797 г.

Ни они, ни Суворов не ошиблись: Французы начали торжествовать с той самой минуты, как предписания Венского совета были исполнены. Массена напал на Корсакова и Готца прежде, чем успел соединиться с ними Суворов. И этому соединению также помешал Венский совет: Суворов, дойдя с величайшей поспешностью до Беллицоны, не нашел снаряжения, которое ему было необходимо для перехода через Альпийские горы и которое Австрия обещала непременно приготовить для него. Пять дней ожидал он выполнения этого обещания, и — напрасно! Ни полторы тысячи мулов[501], на которых надо было перевозить снаряды и припасы, ни эти самые припасы для снабжения войска не подвозились, и фельдмаршал, будучи не в состоянии сдерживать больше свое нетерпение, перешел Альпы и перевез снаряды и запасы, какие он смог собрать, на казацких лошадях, которых было около полутора тысяч в его войске. Утомленные необычным походом, воины, дойдя до середины высочайших гор Европы, увидели самую неприступную из них, Сен-Готард, и услышали приказ своего командующего взойти на нее. Сначала этот приказ показался им невыполнимым; их мужество поколебалось, и тихий, невнятный ропот пробежал по толпе, окружавшей героя. Он понял, что происходило в сердцах его храбрых товарищей, и в ту же минуту разрешил их сомнение. «Братцы! — закричал он солдатам, — ройте мне яму: здесь похороните меня, не могу пережить своей славы, вы не Русские, вы мне уже не дети! Мне ничего не остается, кроме смерти».

Милые читатели! Вы как Русские можете понять, какое действие произвели эти слова на наших солдат. Они устыдились своей минутной слабости и в восторге, и слезах закричали: «С нами Бог! Отец наш Суворов! Веди нас!»

С этой минуты они уже не боялись опасностей, которые встречались почти на каждом шагу в этом трудном походе. Они преодолевали все его сложности и одерживали победы над неприятелями, неожиданно появлявшимися перед ними по дороге из-за скал Сен-Готарда. Этого было мало: достигнув ледяной вершины этой неприступной горы, они выдержали кровопролитное сражение с укрепившимися там Французами и вытеснили их оттуда в долину Урзен. Здесь Французы, будучи не в силах больше выдерживать жестокую борьбу, побежали. Дорога, по которой им надо было спасаться, оказалась почти непроходимой. Высочайшие горы и глубокие пропасти окружали их со всех сторон, и над одной из этих пропастей висел тоненький мостик, через который нужно было пройти. Этот мост назывался Чертовым, — название, соответствующее опасности перехода. Французы, гонимые страхом, кое как навели опасную переправу и, чтобы самым верным способом избавиться от погони, разрушили за собой воздушный мост. Но как же они ошиблись, думая остановить этим Русских под командованием Суворова! Ни разу не было случая, когда бы они остановились: разрушенный мост снова был построен. Офицеры своими шарфами связывали его доски, солдаты перекидывали эти доски над пропастями, и по этой зыбкой, едва державшейся дороге храброе войско перешло и через пропасть догнало неприятеля у деревни Альдорф. Здесь, на водах прекрасного озера Луцернского, Французы нашли свое спасение, бросившись в лодки, которые отвезли их в кантон Унтервальден.

Суворов, спеша соединиться с Римским-Корсаковым и Готце, не остановился здесь, а отправился прямо к кантону Швицу через долину Муттен. В этой долине, до которой так трудно было добраться, фельдмаршал узнал, что оба генерала, единственные его помощники в Швейцарии, — разбиты! Если на протяжении всей своей славной жизни Суворов и был чем-нибудь поражен, то, конечно, этим известием! Он не мог без ужаса думать, что слава Русских, это его драгоценнейшее благо, померкнет в Швейцарии; что никто, и даже сам он, не в состоянии будет вернуть ей прежний блеск, потому что долина Муттен, окруженная со всех сторон высочайшими горами, была окружена еще и Французским войском, втрое многочисленнее Русского войска. Казалось, верная смерть ожидала храбрый отряд, так смело взобравшийся на чуждые ему высоты. Глаза всей Европы были жадно устремлены на героя, так долго побеждавшего и, наконец, — побежденного, пусть даже и не искусством и храбростью неприятеля, а несчастным стечением обстоятельств.

Егеря Преображенского и Семеновского полков

Так думали все, кроме одного Суворова. Нет, герой России не пришел в уныние и здесь, а надеялся на себя и на своих солдат и тогда, когда, казалось, уже не было никакой надежды. Он не только не думал быть побежден, но еще и первый напал на Массену, расстроил его передовые отряды, взял в плен четыреста человек, сбросил несколько его пушек в пропасть. Но все эти проявления отчаянного мужества не помогали его положению. Рано или поздно все это должно было окончиться пленом: неприятельские силы слишком превышали малый остаток Русских. И эту ужасную участь должен разделить с ними сын императора — молодой великий князь, вверенный попечениям Суворова и отличившийся неустрашимостью, достойной славного учителя.

Ружья и шпага Русских пехотных офицеров

Нет, герой России не мог допустить такой мысли и решился на последнее, только ему одному доступное средство. Из долины Муттен был еще один выход, который мог избавить Русских от плена: вершина одной из высочайших Альпийских гор — Глариса. Но и эту, можно сказать, тропинку, по которой только два человека могли идти рядом и возле которой с одной стороны была неприступная скала, а с другой Клейнталерское озеро, стерегли у выхода Французы; с боку же в нее стреляла неприятельская артиллерия, расположенная по другую сторону озера. И именно здесь надо было пройти бесстрашному отряду Русских. Суворов показал этот путь своим солдатам и сказал, что только пройдя его, они могут спасти свою честь, честь сына императора и славу их фельдмаршала. Этих слов было достаточно для Русских воинов. Громкими криками просили они отца своего вести их, и беспримерное мужество победило все препятствия. Тропинка была очищена от Французов, и их опрокинутые передовые отряды, спасаясь бегством от Русских, увлекли за собой и всех остальных своих товарищей, так что Русские удачно достигли Глариса. Здесь Суворов минуту еще мог стоять в нерешительности и думать о том, что делать, мог еще думать о нападении! Его гений, беспримерно отважный, еще хотел бы устремиться на Французов, бывших в долине, сквозь их ряды до Цюрихского озера, соединиться с Австрийским корпусом Готце и остатками Русского корпуса Римского-Корсакова. Но взглянув на горсть своих храбрых товарищей, истощенных трудностями похода, и узнав в Гларисе, что состояние разбитого войска Корсакова было хуже, чем он представлял себе по первым известиям, непобедимый герой должен был покориться своей судьбе и решил в первый раз в жизни отступить от неприятеля, имея возможность сразиться с ним.

В. Суриков. Переход Суворова через Альпы. 1899 г.

Но это отступление принадлежит к числу его важнейших побед: так велики были трудности, сопровождавшие его, так невероятны были усилия, с какими надо было произвести его. Чтобы читатели могли иметь вернейшее представление об этом знаменитом подвиге Суворова и его воинов, я предлагаю здесь рассказ о переходе через Альпийские горы одного из очевидцев и участников этого славного похода — действительного статского советника[502] Егора Фукса, служившего в то время при фельдмаршале и описавшего эту военную кампанию 1789 года. «Надо было перейти через горы Бинтнер, Ринкнен и Панике, подобные Сен-Готарду, возвышающиеся над пропастями, покрытыми вечными снегами.

Русские забирались к облакам по крутизне гор, скользких от падающего снега, где никогда не бывало следов человека; где измученные мулы и казачьи лошади постоянно должны были останавливаться и часто падали в бездну, где не находилось ни кустика, чтобы развести огонь и согреться. Жизнь храбрых воинов, изнуренных походами, нуждающихся в пище, обуви и одежде, на каждом шагу подвергалась опасностям. На гору Бинтнер надо было подниматься навстречу шумящим потокам водопада, который многих пеших и конных низвергал в бездны. Темные ночи и раскаты грома довершали опасности этого похода. Поднимаясь на высоты гор, воины должны были спуститься в необитаемую часть Граубиндена, в пустынные равнины, скрытые от них мрачными туманами. Престарелый вождь и порученный его заботам юный сын Русского императора проходили опасный и славный путь, как верные, дружелюбные сотоварищи.

Семидесятилетний старец совершал свой поход на казачьей лошади; синий плащ и круглая шляпа с большими полями были его единственной защитой от суровой и ненастной погоды; вместе с великим князем проводил он ночи под открытым небом, имел пристанище только в сараях, где в летнее время укрываются от непогоды стада. Наконец, после шестнадцатидневного, победоносного странствования по Альпийским горам Русские достигли Коира и 28 сентября 1799 года пришли в Линдау».

Отсюда фельдмаршал стал готовиться к возвращению в Россию и, несмотря на все убеждения союзников, понявших тогда свою ошибку и чрезвычайно сожалевших о своей неблагодарности к знаменитому Русскому герою, не согласился помогать им больше. «Нет, — отвечал он всем посланникам и поверенным в делах Лондонского и Венского дворов, явившимся к нему для переговоров, — нет, довольно, что один раз обманули меня, но быть обманутым два раза было бы уже слишком стыдно для лет моих и опытности». Вскоре после этого он получил и от своего государя приказание возвратиться с войском в Россию. Император Павел I был справедливо недоволен союзниками, которые гораздо больше заботились о своих частных выгодах, чем об общей пользе.

Суворов, возвращаясь на этот раз из похода, может быть самого знаменитого из всех, совершенных им, был мрачен, недоволен судьбой и людьми, и в первый раз этот характер, твердый при любых обстоятельствах, поколебался от тени, брошенной на его блистательную славу, или, может быть, от сожаления о том, что все его усилия, все его славные победы в Италии не дали той пользы, которую он надеялся принести всей Европе уничтожением Французской республики. Это печальное состояние души имело такое сильное влияние на все его существо, что в феврале 1800 года он заболел и вскоре после своего возвращения в Петербург — 6 мая 1800 года — скончался. Великий князь, наследник престола Александр Павлович и ученик героя, получивший от родителя за свои военные заслуги титул цесаревича[503], великий князь Константин Павлович, высоко уважавший и искренно любивший фельдмаршала, были при его последних минутах с изъявлениями участия императора, их родителя, и приняли от него несколько наставлений в военном деле, о котором умирающий еще имел твердость говорить практически в минуты кончины.

Патерсон. Михайловский дворец в Петербурге в начале XIX столетия.

1 ноября 1800 г. Михайловский дворец стал резиденцией императорской фамилии. Здесь, в этом дворце, в парадной спальне в ночь на 12 марта 1801 г. и был убит заговорщиками Павел I. В 1819 г. в замке разместилось Главное инженерное училище, и он стал называться Инженерным замком.

Можно представить себе, как горестно было для Суворова расставаться с жизнью, когда он уже знал, что с его уходом из Италии и Швейцарии Французы начали снова все покорять своему владычеству! Его благочестивая душа, постигавшая перед кончиной еще глубже и живее все величие Бога и Его святой религии, содрогалась, помышляя о судьбе мира или, по крайней мере, Европы в то время, когда безумию Французов покорятся все ее жители. С этой печальной мыслью он скончался. Тело его погребено в Александро-Невском монастыре, а памятник, воздвигнутый в его честь, находится напротив Троицкого моста, на так называемой Суворовской площади.

Предчувствие, которое печалило знаменитого фельдмаршала в последние минуты его жизни, начало сбываться вскоре после его смерти: могущество Французов быстро возросло с 1800 года, и их молодой герой, Наполеон Бонапарт, пользуясь властью, которой он обязан был своему гению и важным заслугам, оказанным Франции, начал наводить некоторый порядок во Французской республике и с 1800 года учредил в ней правление, похожее на то, какое некогда было в Риме, — консульское[504] правление. Учредитель порядка, казавшегося спасительным после ужасов безначалия, получил достойную награду за сделанное: его избрали первым консулом Французской республики. С этим титулом, так напоминавшим многих знаменитостей в древности, слава Бонапарта, казалось, получила новый блеск, и его новые победы опять распространили владычество Французов на Италию, едва только освободившуюся от своих завоевателей. Мир в Люневиле, заключенный полностью по желанию Французов, заставил Австрийцев снова пожалеть о том, что Русских уже не было с ними.

Между тем Бонапарт, замышляя обширные планы увеличения своего могущества, знал, что ему будет трудно действовать без помощи Русского императора. Это убеждение заставляло его делать все, чтобы император Павел I разделил его неприязненные намерения против некоторых Европейских государей, и особенно против Английского короля. Обстоятельства благоприятствовали желаниям первого консула. Император, кроме прежних причин для неудовольствия Англичанами за Суворова и Русское войско в Швейцарии, имел еще и новые причины: Англичане упросили его помочь им изгнать Французов из Голландии, но войско, посланное Русским императором в Голландию, постигла та же участь, что и то войско, которое под командованием Суворова помогало Австрийцам биться с Французами в Италии и Швейцарии. Кроме того, Англичане завладели островом Мальта, принадлежавшим ордену святого Иоанна Иерусалимского, который был под особым покровительством Русского государя, и вообще опять начали проявлять столько несправедливостей по отношению к кораблям других наций, что Павел вынужден был отказаться от союза с ними и возобновить бессмертное учреждение родительницы своей — вооруженный нейтралитет.

Итак, Бонапарт видел, что император Павел был готов разделить его неудовольствие против Англичан. К ним присоединились Пруссия, Дания и Швеция. Англия, может быть, испытала бы важные изменения в своей судьбе, если бы Богу угодно было продлить жизнь императора. Но он скончался прежде, чем война с Англичанами началась, — 12 марта 1801 года.

Неизвестный художник. Портрет императора Павла I.

Оценивая эпоху правления Павла I, Русский историк С.Ф. Платонов написал: «Исполненный самых лучших намерений, он стремился всей душой к благу государства, но отсутствие правительственных навыков мешало ему действовать удачно. Недовольный системой управления, он не мог найти вокруг себя талантливых людей, чтобы заменить ими прежнюю администрацию. Желая водворить порядок при дворе и в администрации, он громко осуждал и искоренял старое, новое же насаждал с такой строгостью, что оно всем казалось горше старого».

Эта кончина внесла важные изменения в расклад политических сил в Европе. Трогательнее всего была печаль императрицы Марии Федоровны: вы знаете, милые читатели, что она обожала своего супруга. Какая картина могла быть умилительнее той, которую представляла собой эта венценосная вдова и мать, окруженная своим семейством! Здесь-то больше, чем где-нибудь, ее высокие качества проявились в полном блеске. Перенося с величайшей твердостью тоску о своей невозвратимой потере, она в то же время утешала сердца своих детей и была вознаграждена за свои страдания тем редким, можно сказать, даже беспримерным союзом детской и родственной любви, в котором ее августейшее семейство всегда представляло высокий образец.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.