Начало русского флота и первая победа Петра от 1689 до 1697 года

Начало русского флота и первая победа Петра от 1689 до 1697 года

Из описания детских игр Петра и его Потешных полков вы уже знаете о его сухопутном войске. Хотите ли вы узнать теперь, как образовались морские силы нашего царя-героя? Можно сказать, что каждая игрушка показывала его стремление к великим делам. Вы узнаете это из следующего рассказа.

Петр осматривал однажды в селе Измайловском старые вещи, оставшиеся в доме его прапрадеда Никиты Ивановича Романова. Вдруг заметил он среди них какую-то брошенную без надобности лодку, вовсе не похожую на те, какие делались тогда в России. С ним был в это время его учитель, Франц Тиммерман. Любопытный царь спросил его, что это за лодка, и с удивлением узнал, что это Английский бот[219], используемый на море, при кораблях, и что на нем можно ездить на парусах по ветру и против ветра. Это была находка, еще никогда не виданная Петром. Сколько интересного для него она содержала в себе! Нетерпеливый царь хотел в ту же минуту пуститься на нем по Яузе, но бот был почти в полном разрушении. Надо было сначала исправить его, и тотчас было приказано искать плотника. К счастью, нашли того самого Голландца Брандта, который строил этот бот при царе Алексее Михайловиче. Он починил, оснастил, спустил его на воду и некоторое время ездил перед глазами государя, стоявшего на берегу. Довольно насмотревшись на лавирование мастера, Петр сам сел вместе с Брандтом и начал управлять ботиком. С первого же раза новое дело пошло так хорошо, что плавание на ботике стало тогда же одной из любимых забав молодого государя.

Дедушка русского флота.

В 1688 г. Петр I побывал в подмосковном селе Измайлове. В одном из амбаров, в котором лежали вещи предка Петра I — Никиты Романова, царевич увидел незнакомое иностранное судно — Английский бот. От Франца Тиммермана Петр узнал о назначении этого судна.

Здесь к славе Петра надобно сказать вам, милые читатели, еще то, что он в детстве боялся воды и что ему стоило больших трудов преодолевать этот природный страх. Но чего не сделает человек с твердой волей и истинным желанием успеха? В течение короткого времени в Петре не осталось ни малейших следов прежнего страха. Реки Яуза и Москва скоро показались малы для молодого царя, и небольшие поездки по воде до села Коломенского уже не удовлетворяли его страсти к мореплаванию. В 1691 году были выписаны новые мастера из Голландии и построена корабельная верфь на Переяславском озере (Плещеево озеро). Главный мастер Арриен Меетье должен был заложить две яхты: одну для себя, другую для Петра!

Да, друзья мои, Петр, прошедший все нижние чины сухопутной военной службы, хотел с такой же точностью узнать и морскую! Больше того, он хотел иметь полное представление не только о том, как надо служить на корабле, но даже и о том, как надо строить корабль. И вот два мастера принялись за работу: старший, Арриен, объяснял правила постройки и на деле показывал их младшему — Петру. Собственными руками выполнил он все показанное ему, собственными руками клал каждую доску, вколачивал каждый гвоздь, и таким образом спустилась на воды Переяславского озера первая Русская яхта![220] Она была первой потому, что царственный ученик опередил учителя и окончил свою работу раньше, чем была окончена яхта Арриена.

1 мая 1692 года царь, восхищенный своим произведением, начал прогулки по озеру, а когда новый флот состоял уже из пяти судов, эти прогулки перестали быть простым катаньем двора и представляли морские учения, а часто даже и примерные сражения. Царица Наталия неохотно смотрела на такие увеселения: нежная мать боялась новых опасностей, каким подвергал себя Петр, и старалась отвлекать его от моря, кораблестроения и вообще от многих нововведений, не нравившихся большей части его подданных. Петр был всегда послушным сыном и до самой смерти своей родительницы, случившейся в 1694 году и жестоко поразившей его, не предавался всей силе своего гения и не мог доводить до совершенства своих обширных намерений.

Соловецкий монастырь. Гравюра.

После кончины Натальи в его действиях стало больше свободы. Не боясь огорчить ее, он с каждым годом смелее предавался своей страсти к мореходству и в мае 1694 года уже ездил в Соловецкий монастырь, а этот монастырь построен на острове Соловки, лежащем на Белом море! Стало быть, в то время это было важное морское путешествие. Оно было связано с большими опасностями, и смелый Петр едва не стал их жертвой. По дороге к монастырю его застигла такая сильная буря, что все находившиеся с ним люди потеряли надежду на спасение, и даже он сам уже приготовился к смерти и, причастившись Святой Тайне, без страха ожидал минуты гибели.

Но Бог спас Своего избранного. Русский кормщик[221] из простых крестьян один не потерял бодрости: удачно провел он царскую яхту среди подводных камней и пристал к берегу. Мы, русские, так много обязаны этому искусному кормщику, что непременно должны знать его имя: его звали Антип Панов. Петр в знак благодарности к Богу за свое спасение поставил на том самом месте, где он вышел на берег, деревянный, сделанный собственными руками крест, на котором вырезал следующую надпись на Голландском языке: «Dat kruvs maken Captein Piter, van A. Cht. 1694» («Этот крест сделан капитаном Петром в 1694 году»).

Несмотря на опасность путешествий по Белому морю, царь три года подряд возобновлял их. Знакомство с иностранцами и особенно с Голландскими купцами, которых всегда было много в Архангельске, и разговоры с корабельщиками увеличивали его морские познания; сами путешествия, проводимые обычно до Вологды сухопутным путем, а оттуда водным, добавляли ему нового опыта. В 1695 году уже была заложена вторая корабельная верфь в городе Воронеже, но прежде чем были готовы суда, строившиеся на ней, Петр занялся другим важным делом.

Медаль в память первой постройки кораблей на реке Воронеж

Я уже говорила вам, дети, о союзе, заключенном против Турции царевной Софьей с Австрийским императором и Польским королем. Вы помните также и о тех двух походах в Крым, за которые правительница наградила своего любимца князя Голицына и все войско, ходившее с ним. Это было почти первой причиной неудовольствий Петра по поводу самоуправства и дурного правления сестры. Ему досадно было узнать, что Русские могли так бесславно воевать с Татарами, уже боявшимися их; еще досаднее было видеть, что за эти бесславные дела виновных наградили, как самых храбрых воинов! Эта досада скрывалась в его сердце, пока Софья была повелительницей России, но как только ее власть кончилась, Петр начал заботиться о том, чтобы заставить забыть неудачи Русского войска в Крыму, тем более что они могли создать у Турции невыгодное мнение о наших силах и придавали Татарам смелости совершать набеги на наши владения. Но Петр, несмотря на всю свою молодость, был осторожен и благоразумен, как взрослый человек, и поэтому его намерение продолжать начатую с Турцией войну не было известно до тех пор, пока Русские полки, обученные по-европейски, не привыкли к новому устройству, обещавшему больше успехов в сражениях с необразованным войском.

Итак, в 1695 году молодой царь объявил народу, что для безопасности государства надо отнять у Турок город Азов, в котором они построили важную крепость, чтобы помогать Татарам совершать набеги на Русские области и укрывать их от преследований.

Многие из моих читателей, наверное, знают из географии, что эта Азовская крепость (г. Азов) и теперь еще существует на берегу реки Дон, в 30 верстах от Азовского моря. Но в ней едва различимы теперь следы знаменитого города Азова, который известен был еще в XI веке. Тогда он принадлежал Половцам, часто побеждаемым нашими предками. Возможно, в XIII веке городом владели Генуэзцы и называли его Тана, потому что до нашествия Половцев на месте Азова был город Танаис, построенный Греками незадолго до начала нашей эры. Надо думать, что этот самый Танаис с XI века Половцы называли Азовом, потому что Азуп было имя одного из их князей. Танаис, Тана, или Азов славился своей торговлей и богатством, но Генуэзцы недолго владели им; в XIII веке он был отнят у них ханом Темир-Аксаком.

Судьба Азова была чрезвычайно непостоянна: с 1471 года он стал принадлежать Турецкому султану Магомету II; в 1639 году четыре тысячи Донских казаков отняли его у Турок, которые после двух походов, стоивших им очень дорого, снова возвратили несчастный город под свою власть и тогда уже превратили его в сильную крепость.

Медаль на взятие Азова

Вот эту крепость надо было отнять у Турции для безопасности наших южных границ. Весной 1695 года тридцатитысячное войско, предназначенное для осады Азова, выступило из Москвы в составе четырех отрядов: первым командовал генерал Алексей Семенович Шейн; вторым — Патрикий Гордон; третьим — Франц Лефорт; четвертым — Артамон Головин. В отряде последнего были царские Потешные полки, уже называвшиеся Преображенским и Семеновским полками. К Преображенскому полку добавлена была Бомбардирская рота и в ней капитаном был сам Петр!

Неописуемо было удивление, с которым наши предки смотрели на этого великого государя, покорно выполняющего приказания своего начальника! Чудесно действовал на них этот необыкновенный пример: он заставлял их стремительно бросаться навстречу всем опасностям. Да и можно ли было бояться этих опасностей? Петр совершенно по-братски разделял их с ними: Петр без всякого страха, часто даже без всякой осторожности летел в самое сердце сражения! Так, однажды он преследовал Турок со своими двумя полками до самых стен Азовской крепости. Но все чудеса храбрости, показанные Русскими во время этого похода, окончились только тем, что были взяты две сильно укрепленные Турками каланчи[222], построенные на берегах Дона в шести верстах от Азова для того, чтобы не пускать Русские суда по Дону и тем затруднить привоз съестных припасов к нашему войску. К тому же случилось еще происшествие, совершенно остановившее успех в войне: инженер Яков Янсон, за что-то рассердившийся на генералов, заклепал вверенные ему пушки и переметнулся на сторону неприятелей. Эта низкая измена причинила столько вреда Русским, что они должны были отступить и отложить войну до следующего года.

Петр в Архангельске, на бирже, между голландскими и английскими негоциантами*. Гравюра.

Не нужно говорить вам, милые мои друзья, с какой заботой занялся Петр подготовкой ко второму походу: вы уже имеете понятие о неутомимости этого удивительного государя! Узнав на опыте, как необходим флот для взятия приморского города, Петр обратил главное свое внимание на постройку судов в Воронежской верфи. Целую зиму там работали беспрестанно, и к весне были готовы: 2 фрегата[223], 4 брандера[224], 2 галиота[225] и 23 галеры[226]. Адмиралом этого как будто бы с помощью волшебной силы появившегося флота сделан был один из главных помощников Петра — Лефорт. Под его командованием были вице-адмирал Де-Лима, родом Генуэзец, и контр-адмирал Лозер. Главнокомандующим над сухопутным войском был генерал Шейн.

Отправляясь в мае 1696 года в этот второй поход к Азову, молодой государь был печален: незадолго перед этим, а именно 29 января, он лишился брата, которого любил со всей нежностью. Многие историки называют царя Иоанна Алексеевича слабым. Но один из них, Галем, вот что говорит о нем: «Откровенно признаваясь в своих телесных и душевных недостатках и при-: знавая всенародно преимущество над собой своего младшего брата, он показал больше величия души, чем многие, почитающие себя умными и сильными». Если прибавить к такому описанию уважение и привязанность его к Петру, то нельзя не оценить достойно этого кроткого государя. Не знаю, как вы, милые мои читатели, но я очень жалею, что он рано скончался и не прожил по крайней мере еще несколько месяцев: тогда он услышал бы, с какой славой его любимец, его несравненный Петр, закончил Азовский поход; увидел бы торжественное возвращение его в Москву, и счастье милого брата утешило бы нежное сердце страдальца.

А. Шонебек. Штурм города Азова 18 июля 1696 года. Гравюра.

Да, друзья мои, 19 июля того же 1696 года Азов, стесненный с моря и с суши искусными распоряжениями Петра и его генералов, принужден был сдаться. Победитель позволил жителям выйти и взять с собой столько имущества, сколько можно было унести на руках, но потребовал за это выдачи изменника Янсона, и воля его была исполнена.

Петр, обладая многими прекрасными качествами души, имел также и необыкновенную скромность. Несмотря на свое самое деятельное участие в осаде Азова, он приписал весь успех победы своим полководцам и войску и хотел, чтобы не он, а они участвовали в торжественном въезде в Москву.

В первый раз Русская столица видела такой праздник, какой был в день этого въезда. Все было так ново, так необыкновенно для тогдашних жителей Москвы, что они записали малейшие подробности этого торжества, и вы, наверное, поблагодарите меня, если я загляну в их описания и расскажу вам то, что наиболее любопытно в них.

Прежде всего надо сказать вам, что днем, назначенным для торжественного въезда, было 30 сентября. При входе на каменный мост были построены триумфальные ворота. По их правую сторону стояла на пьедестале статуя Марса[227] с надписью: Марсовой храбростью. У ног Марса лежал Татарский мурза с луком и колчаном, а за ними два скованные Татарина с надписью:

Прежде на степях мы ратовались[228],

Ныне от Москвы бегством едва спасались.

По левую сторону у ворот стояла статуя Геркулеса[229] с надписью: Геркулесовой крепостью. У его ног лежал Азовский паша[230] в чалме[231] и два скованных Турка, опять-таки с надписью:

Ах! Азов мы потеряли

И тем бедствие себе достали!

Вход в ворота был украшен золотой парчой. По своду было написано золотыми буквами: «Придох, видех, победих»*. Посередине свода висел зеленый лавровый венок[232], наверху парил двуглавый орел с тремя коронами. Кроме того, по сторонам ворот возвышались две пирамиды, перевитые зелеными ветвями, а от них вдоль моста были расставлены огромные живописные картины. На одной был представлен приступ к Азову, на другой — морское сражение с надписью:

На море Турки поражены.

Оставя Москве добычу, корабли их сожжены.

Мостовые, перила и все улицы, ведшие к Кремлю, были увешены дорогими Персидскими коврами; по обеим сторонам дороги стройно стояли стрельцы, не участвовавшие в походе.

Теперь мы знаем, друзья мои, как блестяще подготовилась Москва встретить возвращавшихся победителей; посмотрим же на порядок, в котором эти победители вступали в радостную столицу. После множества конюших[233], карет, колясок и богато убранных верховых лошадей, принадлежавших или царю, или генералам, ехала торжественная колесница, сделанная в виде раковины, украшенная золотом и запряженная шестью серыми лошадьми. В этой колеснице сидел тот, кого Петр хотел почтить более всех, — Лефорт. На нем был белый морской мундир, обшитый серебряными галунами. За колесницей шли все морские офицеры и матросы, бывшие под его командованием, и все находившиеся на Русской службе иностранцы. После множества знамен, провожаемых трубачами и литаврщиками, несли большое государево знамя, на котором был изображен Спаситель. За знаменем ехал боярин, большой воевода, то есть главнокомандующий, Алексей Семенович Шейн, в черном бархатном кафтане, в шапке с белым пером и с обнаженной саблей в руке: это было второе по значимости лицо торжественного въезда. После него ехал воевода артиллерии, Вельяминов-Зернов, за которым солдаты тащили по земле Турецкие знамена и вели пленника, мурзу Атылыка. За этим отделением ехали дивизионный генерал Артамон Головин, полковник Семеновского полка Чамберс и, наконец, следовал капитан Преображенского полка Петр, в простом офицерском мундире, пешком, со своей ротой.

Какая картина могла быть прекраснее, величественнее, удивительнее этой! Надо было только взглянуть на торжественную колесницу Лефорта и на молодого Петра в его капитанской одежде, чтобы понять все превосходство, все величие государя, посланного России Богом. С одинаковым восторгом смотрели на него и Русские, и иностранцы, с равной любовью они были преданы ему, и потому с равным негодованием все увидели в конце шествия, за бомбардирами и пушкарями, изменника Янсона: его везли на телеге под укрепленной на ней виселицей, над которой виден был Турецкий полумесяц[234] с надписью: «Ущерб луны». На шее у него была надета петля, на груди — дощечка со словами: «Злодей!» Нельзя было без ужаса смотреть на этого низкого и жалкого человека! Взоры всех, с презрением отворачиваясь от него, отдыхали на светлых, благородных лицах Лефорта и Шейна. Особенное удовольствие заметно было в обоих генералах в ту минуту, когда они подъезжали к триумфальным воротам. Здесь снова каждого из них встретили приветствием в стихах. Эти стихи уже не были надписью, а были сказаны гением[235] в такую огромную трубу, что весь народ мог отчетливо слышать каждое слово.

Москва в конце XVII и начале XVIII века. Гравюра.

Знаменитый день 30 сентября закончился царскими милостями, щедро розданными всем участвовавшим в походе, и разными увеселениями, которые царь любил устраивать для народа в торжественные праздники. Эти увеселения состояли чаще всего в иллюминациях и фейерверках[236]. Последние как любимая забава царя за три года перед тем уже устраивались двором во время масленицы[237] и разных других праздников и сначала очень удивляли наших предков; особенно простой народ долго не мог понять, каким чудодейственным образом эти прекрасные разноцветные огни летали по воздуху. И как вы думаете, кто занимался этим делом? Сам Петр! Он не только готовил собственными руками фейерверки, но часто даже сам и зажигал их.

Окружавшие его удивлялись, как этот великий ум мог в одно и то же время заниматься важными делами и мелочами! Впрочем, зажжение фейерверка, связанного в то время с опасностями, еще не могло называться совершенной безделицей; но часто случалось, что Петр во время самых глубокомысленных размышлений о каком-нибудь великом предприятии писал письма к Архангельскому воеводе о том, чтобы он купил для него лимонов, и рассказывал в том же письме, каким образом приготовить их, чтобы доставить к нему неиспорченными; или отдавал приказание о починке какой-нибудь вещи из своей одежды, или, наконец, сам принимался за эту починку — так, не один раз, он сам чинил свои башмаки. Когда его приближенные громко удивлялись такой беспримерной деятельности и, по их мнению, излишней для царя бережливости, Петр обыкновенно отвечал им своей любимой пословицей: «Кто не бережет денежки, тот сам не стоит рубля».

В. Суриков. Взятие снежного городка. 1891 г.

На масленицу устраивались качели — «девичья потеха», воздвигались «снежные городки». Эти городки олицетворяли собой приют чудища-зимы, и в субботу на масленой неделе играющие разбивались на две партии — осаждаемых и осаждающих — и вели войну, кончавшуюся разгромом «городка».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.