Нравы и обычаи русских при Василии III от 1523 до 1533 года

Нравы и обычаи русских при Василии III от 1523 до 1533 года

Приятно знать не только о важных делах тех людей, которых мы любим как предков своих, например, об их походах, победах, завоеваниях, но даже и о самых обыкновенных делах: о том, что они делали в своем домашнем кругу, как они веселились, как показывали свою печаль, как угощали своих друзей; даже мне бы хотелось знать, какое платье они носили, какие кушанья подавали на их обедах, о чем они разговаривали во время этих обедов.

Я уверена, что мои читатели так же любопытны, как и я, и им так же хочется узнать все это. Очень рада, друзья мои, и постараюсь выбрать из истории самые занимательные для вас описания нравов и обычаев наших добрых предков. И как кстати мы остановились теперь на том самом времени, когда Василий III, уже самодержавный государь России, усмирив внешних и внутренних врагов нашего Отечества, праздновал в 1526 году свою вторую свадьбу. Для охотников до веселостей и происшествий, не совсем обыкновенных, верно, всего приятнее будет, если я начну свой рассказ несколькими словами о том великом веселье, какое было тогда на Руси.

Но если вы думаете, что тогдашние свадебные праздники и угощение походили на нынешние, то сильно ошибаетесь. Например, сказать ли вам, что разносили гостям на свадьбе Василия Иоанновича вместо наших нынешних затейливых, можно сказать, даже великолепных конфет? Калачи*, перепечу* и сыры! А вместо шампанского в прекрасных бокалах из граненого хрусталя подавали романею*, рейнское, но еще больше — мед и пиво в больших золотых и серебряных кубках или ковшах.

Хотите ли знать, как одет был государь-жених? О! Совсем не так, как одеваются теперь. На нем был бархатный, золотой кожух, или тулуп, на собольем меху, да шуба Русская соболья, крытая золотым бархатом. Полы этой шубы закинуты были назад за плечи. Пояс был кованый золотой, шапка — горлатная* из черных лисиц.

Наряд невесты также вовсе не походил на то платье, какое она надевает у нас теперь. Русские девицы в старину не носили на голове никакого другого убора, кроме широкой повязки.

В такой повязке верх головы оставался открытым, а волосы заплетались в косу, которая спускалась по спине. К концу косы старинной княжны, боярышни или простой Русской девушки привязывался косник*, или треугольник, из картузной бумаги, который обвивался шелковой материей, а у богатых украшался жемчугом и дорогими каменьями. Косу старались плести так широко, чтобы она закрывала всю шею от самых ушей и постепенно суживалась до косника. У невест косы были распущены, и в церкви после венчания им заплетали две косы, надевали кокошник и покрывали фатой. Платье, которое называлось ферязью*, или сарафаном, спереди до подола, а также рукава аршина в три и стоячий воротник пальца в три унизывались крупным жемчугом.

А.П. Рябушкин. Едут (Народ московский во время въезда иностранного посольства). 1901 г.

В жизни и быту Русских государей и знатных бояр особое место занимал ритуал встречи гостей, в том числе иностранных.

Даже иноземные послы обязаны были выходить из своих : экипажей на расстоянии 30–40 шагов от крыльца и дальше идти пешком. Того, кто осмеливался подъехать к крыльцу, могли заключить в тюрьму и лишить сана. Иностранцы: это воспринимали как признак излишней гордости и высокомерия, но на Руси считалось необходимым так выражать свое почтение к государю.

Вот как богато одета была невеста Василия III, Елена, молодая княжна Глинская, племянница того Михаила Глинского, который прослыл в истории изменником сперва своему природному государю, потом — Русскому. Вы помните, читатели мои, что за эту последнюю измену он был посажен в темницу, и получил полное прощение только тогда, когда великий князь стал супругом его племянницы.

Теперь имея некоторое понятие о праздниках и одежде наших предков, мы поговорим о других обычаях. Все они — и знатные бояре, и бедные дворяне — казалось, были спесивы. К боярам никто не смел въезжать на двор: надо было оставлять лошадей у ворот. Дворяне стыдились ходить пешком и мало знакомились с мещанами.

Гость, входя в комнату, прежде всего молился образам, и потом уже подходил к хозяину, целовался с ним и говорил: «Дай Бог тебе здоровья!» Тут начинались взаимные поклоны, после которых гость и хозяин садились и разговаривали. Когда гость уходил, хозяин провожал его до крыльца, а иногда и до самых ворот.

Молодые женщины почти всегда сидели дома, даже в церковь редко ходили. Главное рукоделье их было — прясть и шить; главная забава — качаться на качелях.

По отношению к чужеземцам наши предки были гораздо горделивее нас; даже послы их жаловались на ту важность, с которой их принимали в России. Когда иностранный посол объявлял о себе в первом Русском городе государеву наместнику, то ему задавали множество вопросов: «Из какой земли? От кого он едет? Знатный ли человек? Бывал ли прежде в России? Говорил ли нашим языком?» Заметьте этот последний вопрос, дети; он доказывает, что наши предки только по необходимости говорили на чужом языке и всегда предпочитали свой собственный язык другому языку.

Не подумайте, однако, что предки наши, любя все Отечественное, обходились дурно с иностранцами. Нет! Они всегда уважали добрых и умных из них, старались перенимать у них все полезные знания, и государи наши, особенно Иоанн III и Василий III, даже приглашали многих чужеземных художников и ремесленников переселяться к нам в Москву. Таким образом, у нас и тогда уже были иностранные зодчие, или архитекторы, денежники[119], слесари и даже живописцы, которые списывали портреты. Все они жили весело и богато в нашей гостеприимной Москве и обучали Русских тому, что знали сами. Однако надо признаться, что не все иностранцы приносили пользу нашему Отечеству: иные из них вредили ему и не всегда были благодарны России, в которой почти всегда обогащались.

Герберштейн в жалованном русском платье, полученном им при втором посольстве В 1526 г. Рис. современников.

Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) — немецкий дипломат. Он дважды приезжал в Россию с посольством: в 1517 и в 1526 гг. Результатом его путешествий стали «Записки о московских делах», в которых подробно описаны жизнь и быт жителей Московии.

Возвращаясь к описанию нравов наших предков, скажем, что главной чертой их характера была набожность, усердие к вере и привязанность к монашеству. Почти все они желали умереть в ангельском образе. Так называли они пострижение и принятие схимы[120], и те, которые не успели постричься за несколько лет до смерти, старались сделать это по крайней мере за несколько часов. Это случилось и при кончине великого князя Василия III, жизнь которого неожиданно прекратилась на 54 году. Он почти никогда не чувствовал никаких болезней, любил деятельность и движение, был всегда весел и счастлив, особенно со времени рождения своего сына, будущего грозного государя России Иоанна IV, тогда еще трехлетнего мальчика.

А.П. Рябушкин. Русские женщины в церкви. 1899 г.

В 1533 году великий князь праздновал день святого Сергия 25 сентября (8 октября) в Троицкой лавре вместе с супругой и детьми. В то же время он благодарил Бога за избавление от неприятелей, Крымских Татар, опять совершивших набег на наши владения. В тот же день великий князь ездил на охоту и занемог такой болезнью, которая сначала совсем не казалась опасной: у него случился веред* на левой ноге; но этот веред так разболелся, что через два месяца стал причиной его смерти. 21 ноября въехал он в Москву шагом, в санях, на постели и скрытно, чтобы не встревожить народ, горячо любивший его. Как только внесли его в Кремлевский дворец, он тотчас созвал бояр и приказал им писать духовную, в которой объявил своего трехлетнего сына Иоанна наследником государства под опекой матери и бояр до пятнадцатилетнего возраста; назначил удел меньшему сыну Юрию; просил своих братьев Юрия и Андрея не забыть обещания верно служить племяннику; устроил многие государственные и церковные дела; одним словом, не забыл ничего, что касалось спокойствия его подданных и Отечества. Исполнив эту обязанность государя, он послал за супругой и детьми. Малютку Иоанна принес на руках брат его матери, князь Иван Глинский. Умирающий отец благословил его крестом святого Петра митрополита. Дитя не плакало: оно не понимало еще, кого лишалось! Но зато нельзя было видеть без слез отчаяния великой княгини: ее вынесли на руках из спальни государя.

Расставшись с супругой, Василий Иоаннович уже ни о чем больше не думал, как о Боге и своей душе. Он тотчас сказал духовнику своему, протоиерею[121] Алексию: «Не похороните меня в белой одежде: я не останусь в мире, если и выздоровею». Это значило: «Постригите меня в монахи». Алексий, митрополит Даниил и все бывшее тут духовенство радовались такому желанию государя, но князья, братья Василия и некоторые из вельмож противились этому: они говорили, что ни святой Владимир, ни Дмитрий Донской не были монахи, но верно заслужили вечное блаженство. Долго они спорили и шумели; между тем взоры великого князя темнели, язык едва произносил шепотом молитвы; рука не могла сделать креста. Заметив это, огорченные князья забыли свой спор, и митрополит, пользуясь их безмолвной печалью, сам постриг государя, названного в монашестве Варлаамом. Едва успел он кончить этот обряд и положить Евангелие на грудь умирающего, Василий скончался. Все зарыдали, и этот плач семейства и первых государевых вельмож в ту же минуту перешел на дворцовые улицы, где толпился огорченный народ, и тотчас распространился до Красной площади. Василия называли добрым, ласковым государем, и потому не удивительно, что смерть его была так горестна для всех.

Великий князь Василий III. Из французской книги 1584 г.

Князь Василий был твердым, непреклонным сторонником единовластия. Без кровопролития он присоединил к Москве Псков, воевал с Литвой и в 1514 г. вернул Руси Смоленск, в честь возвращения которого был основан Новодевичий монастырь. При князе Василии III в Московском Кремле было закончено строительство каменного Архангельского собора. Современники славили богатство и бережливость Василия III. Главная казна хранилась на Белоозере и в Вологде — недоступных для неприятеля местах.

Во все свое двадцатисемилетнее княжение он судил и рядил землю, то есть занимался государственными делами каждое утро до самого обеда; любил сельскую жизнь и почти всегда проводил лето не в Москве, а в ее окрестностях; часто ездил на охоту в Можайск и Волоколамск; но даже там, не любя терять напрасно время или тратить его на одно веселье, занимался делами и иногда принимал чужеземных послов. Он первый начал ездить на охоту с собаками: прежде Русские считали этих животных нечистыми и не любили их.

Василий III прибавил к своему двору новых чиновников: оружничаго[122], у которого хранилось оружие; ловчих, заведовавших охотой; крайчаго[123], подававшего при столе питье государю, и рынд[124]. Крайчий значил то же, что и обершенк[125], а рынды были оруженосцы или род пажей[126]. В эту должность выбирали молодых людей, красивых лицом и стройных станом, из знатных фамилий. Они носили белое атласное платье, держали в руках маленькие серебряные топорики и всегда шли впереди великого князя, когда он выходил к народу.

Василий любил пышность, когда она была нужна, и особенно показывал ее во время приема чужестранных послов, чтобы они видели и богатство, и славу его государства. В тот день, когда они представлялись, приказано было запирать все лавки и останавливать все дела и работы. Чиновники выходили навстречу послам; купцы и мещане, ничем не занятые, спешили толпами к Кремлевскому дворцу. Войско, которое уже со времен Иоанна III не распускалось по домам, как прежде, стояло в ружье. В приемной комнате все было тихо. Государь сидел на троне; возле него, на стене, висел образ; бояре сидели на скамьях, в платье, вышитом жемчугом, и в высоких шапках из дорогих мехов.

Одним словом, все было важно, величественно, пышно, все показывало знаменитость государя, самодержавную власть его над народом, богатство этого народа и беспредельную преданность его своему повелителю. Больше всего удивляла послов эта преданность. Пламенное усердие Русских к доброму государю их, отцу их, казалось так непонятно хладнокровным сердцам чужеземных гостей, что один из посланников, барон Герберштейн, рассказывал об этой преданности, как о чуде, своим соотечественникам. Послушайте, как он говорит: «Русские уверены, что великий князь есть исполнитель воли небесной. Обыкновенные слова их: „Так угодно Богу и государю; это знает Бог и государь!“ Усердие этих людей невероятно. Я видел одного из знатных великокняжеских чиновников, бывшего послом в Испании, седого старика, который, встретив нас при въезде в Москву, скакал верхом, суетился, бегал как молодой человек, пот градом лил с его лица. Когда я изъявил ему свое удивление, он громко сказал: „Ах, господин барон! Мы служим государю не по-вашему!“»

Не правда ли, милые читатели, вам очень понравился этот прекрасный ответ?

А.П. Рябушкин. Воскресный день. 1889 г.

В русской книге «Домострой», написанной в XVI веке, много внимания уделено тому, как женщины должны вести хозяйство, как воспитывать детей. В «Домострое» мы найдем похвалу добрым женам: «Доброй женой блажен и муж. Добрая жена радует мужа своего и наполнит миром его лета. Жена добрая — венец своему мужу».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.