Логика судьбы Бориса Раушенбаха Оксана Гришина

Логика судьбы Бориса Раушенбаха

Оксана Гришина

Шел январь 1965 года. Голос Левитана звучал, как всегда, завораживающе торжественно: «Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сообщение ТАСС… В Советском Союзе произведен запуск на орбиту… космического корабля „Восторг“.

Корабль „Восторг“ пилотируется гражданином Советского Союза доктором технических наук, подполковником запаса товарищем Раушенбахом Борисом Викторовичем. Задачами полета являются: исследование работоспособности человека в нечеловеческих условиях; исследование влияния на человеческий организм 16-часового рабочего дня на этот раз в условиях невесомости… Самочувствие товарища Раушенбаха невероятно хорошее!»

Смеялись от души все гости юбилейного банкета – наверное, половина всех строго засекреченных «тружеников космической нивы» страны. И хотя «сообщение ТАСС» записывал действительно сам Левитан, почти никто в это не поверил. Шутка удалась, ведь в ней, как и положено, была доля правды. За пять лет до этого полувекового юбилея Борис Викторович принимал активное участие в подготовке первого полета человека в космос. Гагарин во время полета в управление не вмешивался, его задача заключалась в радиосвязи и медицинских экспериментах. Именно созданная под руководством Раушенбаха и по его расчетам автоматическая система ограничила инструкцию Гагарина по управлению кораблем, как шутили потом, четырьмя словами: «Ничего не трогай руками».

Борис Викторович Раушенбах

Космос был давней мечтой многих, и Раушенбах сыграл не последнюю роль в том отряде первопроходцев, которому эту мечту удалось осуществить. Вообще быть первым, поймать в работе уникальную тему Борису Викторовичу удавалось всю жизнь. Когда он был студентом, на его первые научные статьи об устойчивости самолетов ссылались маститые авторы вузовских учебников: других работ на русском языке по этой теме не было. Позднее его математические расчеты позволили увидеть обратную сторону Луны – это была мечта астрономов еще XIX века, как им казалось, неосуществимая. И с оправданной гордостью Раушенбах говорил: «Мы увидели ее первыми».

Что же ему помогало – капризный случай или логика судьбы? Может быть, дело просто в хорошем знании математики? «После выхода из лагеря я знал математику вполне прилично», – писал он. Звучит, по крайней мере, неожиданно. Но военные годы, которые Борис Викторович провел в трудовом лагере для русских немцев, действительно стали первой академией для будущего академика.

Сначала ему удалось просто выжить при 30–40-градусном морозе под навесом без стен, когда вокруг умирали иной раз по 10 человек в день. «Трудились на кирпичном заводе. Мне повезло, что я не попал на лесоповал или на угольную шахту… Я уцелел случайно, как случайно все на белом свете».

Но он не просто выжил. В игру случайностей вступил его характер. В пересыльном пункте и в лагере на нарах Раушенбах на обрывках бумаги продолжил расчеты самонаводящегося зенитного снаряда, которыми занимался накануне ареста в своем эвакуированном Ракетном НИИ. Ему было неудобно, что он обещал сделать работу и не окончил ее. На его расчеты обратил внимание авиаконструктор и генерал Болховитинов. Он договорился с НКВД об использовании заключенного в качестве расчетной силы. Это уже, скорее, логика судьбы. Судьба помогала ему, как фея в сказке – доброму герою, просто потому, что он – добрый и герой.

Вообще ко всем качествам этого удивительного человека, с детства влюбленного в небо, хочется добавлять эпитет «сказочный». Надо обладать просто сказочным умением мечтать, чтобы за колючей проволокой обдумывать в подробностях космические полеты, которые осуществятся только через 20 лет! Борис Викторович и другие заключенные, привыкшие давать пищу уму и сердцу, организовали в лагере Академию кирпичного завода. В свободное время они собирались и делали сообщения по своей специальности. «Каждый старался кто во что горазд, мы веселили друг друга всяческими дискуссиями, упражняли ум».

Беседовали о тонкостях французской литературы конца XVIII века, археологических раскопках на Урале, о его минералогических богатствах. Раушенбах рассказывал о будущем космической эры, «говорил обо всем серьезно, как профессионал профессионалам». Зов неизведанного, знакомый мечтателям всех веков, звучал в душе Бориса Викторовича всегда и выводил в поисках ответа на возникший вопрос за пределы привычных, хорошо изученных им областей. После многих лет плодотворного сотрудничества с Сергеем Павловичем Королевым и Мстиславом Всеволодовичем Келдышем, имея степени и звания, достигнув которых многие почивают на лаврах, Раушенбах всерьез занялся искусствоведением. Произошло, как он вспоминал, «мягкое перевоплощение». Оно началось с решения технической задачи для первых пилотируемых полетов. Дело в том, что космонавты ничего не видели впереди корабля и наблюдали картинку только на телеэкране. Но при проекции на плоскость возникали искажения, мешавшие правильно ориентироваться не меньше, чем невесомость и космическая темнота. И Раушенбах углубился в теорию перспективы, а потом в искусство, в частности в иконографию.

Борис Викторович пришел к выводу, что глаз и мозг видят не одно и то же. Он сумел математически описать работу мозга при восприятии пространственного изображения и сформулировал закон сохранения ошибки в перспективе. Снова не замечая междисциплинарных границ, Раушенбах перешел из оптической области исследования механизмов зрения в область психологии восприятия. Художник изображает без искажений то, что для него важнее. А видение художника отражает мировосприятие, присущее эпохе и народу в целом. Такой подход позволил Раушенбаху увидеть переход от «мы» к «я» – индивидуализацию человеческого сознания со времен Древнего Египта до наших дней.

В понимании Бориса Викторовича история развития методов пространственных построений в изобразительном искусстве «выглядит не длинной дорогой к единственной вершине, а последовательным покорением разных вершин». Перед мастерами разных эпох стояли разные задачи, которые и решались разными способами. По мнению Раушенбаха, эти способы были каждый раз оптимальными. Поэтому нельзя сравнивать достижения разных цивилизаций по шкале «хуже – лучше».

Такая «полифоническая» логика единства, увидев с новой высоты старые достижения, не объявляет их примитивными. Она не противопоставляет друг другу формы, в которых воплощалось понимание людьми мира в разные эпохи, а позволяет увидеть проявляющийся в них единый закон. Раушенбах всей своей жизнью не просто доказывал «теорему единства мира». Он призывал увидеть это единство не в одинаковости составных частей, а в гармоничном созвучии разных смыслов, целей, задач.

Эта логическая линия у Бориса Викторовича подкреплялась эмоционально тем, что, по его словам, он всегда болел за слабую команду. В 1996 году на одной конференции, когда «все уже взахлеб полюбили формалистическое искусство», Раушенбах иронично отнесся к очередной моде и явно симпатизировал классической перспективе со всеми ее ограничениями, которые он же и выявил.

Та же потребность защищать гонимого, видимо, сыграла не последнюю роль в отношении Бориса Викторовича к религии во времена государственного атеизма. Годы, проведенные за колючей проволокой, казалось бы, могли выработать у него осторожность в проявлении своих убеждений в словах и поступках, но нежелание идти на компромиссы с «внутренним голосом» как будто только окрепло в испытаниях. В 1987 году, когда редакция журнала «Коммунист» предложила ему написать о военной космической программе США, Борис Викторович не побоялся сказать: «Чушь, не об этом надо писать», а о тысячелетии крещения Руси. После этой его скандальной статьи начали появляться сочувственные публикации о Церкви, а ему самому даже довелось прочитать доклад о крещении Руси на сессии ЮНЕСКО в Париже. А еще задолго до этого «перестроечного» прорыва Раушенбах осмеливался демонстрировать свое несогласие с «воинствующими атеистами» на приемах в Кремлевском дворце, посвященных очередным успешным космическим запускам. Там священники, приглашенные напоказ для зарубежных СМИ, оказывались как бы в «санитарной зоне». Он подходил и беседовал с ними, но не только из чувства протеста против «карантина»: его всерьез интересовала религия. Ведь он считал, что она отвечает на вопросы, на которые не может ответить наука.

А вопросы не иссякали – Раушенбах стремился к профессионализму во всем, чем занимался. Он не хотел, чтобы его лекции для студентов физтеха и печатные труды по иконописи были безграмотны в отношении богословия. Его статья «О логике триединости», опубликованная в журнале «Вопросы философии» в 1990 году, до сих пор вызывает живой интерес и споры. В ней с позиций математической логики Борис Викторович доказал непротиворечивость догмата о триединстве. Для этого он нашел в математике объект, обладающий всеми логическими свойствами Троицы, – обычный вектор с его тремя ортогональными составляющими. Раушенбах ясно понимал, что логика далеко не самое главное в этом образе, а просто пытался защитить его от нападок «скептиков и атеистов, переводящих проблему из области богословия в область формальной логики». Но и сейчас не утихает критика, утверждающая, что идея статьи «не более чем занятная и элегантная, но игрушка».

Для Раушенбаха это не было игрой, и его ощущение единства касалось не только Троицы, а всего мира в целом. Да, в богословии, как и в искусствоведении, он занимался прежде всего логической стороной. Но логика была только инструментом в поисках так необходимого нам всем для выживания сокровища – взаимопонимания.

Раушенбах понимал, что и наука, и искусство, и религия говорят об одном и том же, но только на разных языках. Немало трудов надо приложить, чтобы люди вновь обрели единый язык, которым, по легенде, владели до Вавилонского столпотворения. И Борис Викторович трудился – всегда, несмотря на состояние здоровья и многочисленные обязанности, которые уже лежали на его плечах и которые, кажется, не под силу было нести одному человеку. Утверждая приоритет культуры, «единственно способной противостоять разрушителям и объединить человечество», он являлся председателем Научного совета РАН «История мировой культуры», членом Президиума Всероссийского общества охраны памятников, инициатором и вдохновителем создания Ассоциации колокольного звона, а также возглавлял Лигу защиты культуры, основанную в свое время Николаем Рерихом. Будучи избранным в Международную академию астронавтики, академик РАН Раушенбах являлся также членом Президиума Научного совета по истории религии, автором многих трудов по богословию, словно иллюстрируя примитивность довода «В космос летали – Бога не видели» и доказывая искусственность противопоставления науки и религии. Объединительной миссии Раушенбаха служило также его неоднократное участие в конференции в Суздале «Языки науки – языки искусства». Сам он специально работал над своим языком, чтобы стать понятным именно той аудитории, с которой общался.

Недаром его лекции, прочитанные многим поколениям студентов МФТИ в течение всей его жизни (по созданным им самим фундаментальным курсам по газовой динамике, гироскопии, теории регулирования, управлению движением, динамике космического полета), отличаются живостью и простотой изложения. Молодым лекторам он советовал при чтении лекций не делать вид, что ты умнее слушателей, говорить не «ученым», а образным языком, «языком художников». Наверное, и благодаря владению Бориса Викторовича таким языком особенно большую аудиторию собирали в физтехе его лекции по искусству, религии, истории науки. Он передал эстафету идущим за ним – его ум и сердце помогли вырасти не одному поколению инженеров и ученых, а стипендия им. Раушенбаха дает возможность использовать свой интеллект, свои знания в России и на ее благо «студентам российских государственных университетов, которые добились значительных результатов в научной работе, применяя методы естественных и точных наук в науках гуманитарных».

Борис Викторович через всю жизнь пронес настоящее рыцарское чувство – ответственность за все происходящее. Она проявилась в молодости, когда он продолжал расчеты за колючей проволокой. Не оставила она его и на закате жизни, когда, находясь в состоянии клинической смерти, он «выбрал возвращение, чтобы доиграть игру». Осознание неустойчивости и хрупкости нашего несовершенного мира и ответственность за его судьбу, возможно, вели Раушенбаха в его фундаментальных исследованиях по анализу развития оборонно-наступательных систем звездных войн (СОИ). Их результат доказал бесперспективность этого вида вооружений и помог избежать непоправимых последствий.

Для личности такого масштаба закономерно простое и ироничное отношение к себе. Хорошо знавшая его журналист Зоя Евгеньевна Журавлева писала о Борисе Викторовиче: «Он естественно к самому себе относился. Как лист, как облако, как можжевельник. Ну, расту, ну, цвету, ну, мотаюсь по небу до одури, ну ветку вчера обломал. Такая природная естественность. „Я вообще, серьезных книг и по специальности много прочесть не могу… Я потому и любил тем заниматься, чем человек не больше пяти до меня занималось. Проще. Читать не надо. Можно придумать самому“. И, как мы знаем, придумывал».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.