Перспективы[44]
Перспективы[44]
Годунов (Ирине). Пути сошлися наши.
Ирина. О, если б им сойтись не довелось!
«Царь Федор Иоаннович», гр. А.Толстого, 5-й акт
1.
Советской власти удалось отстоять свое существование от внутренних сил, против нее боровшихся. Она вышла победительницей в гражданской войне.
Но что же дальше? Как сложится судьба России в предстоящие месяцы и ближайшие годы? Как определится взаимное соотношение ее политических группировок и социальных групп? Близки ли мы к «успокоению» и переходу на «состояние мира», или страна продолжает пребывать в «состоянии революции», еще далеко не осуществившей своей основной задачи? — Вот вопросы, которые стали очередными и которые не могут не волновать.
Достаточно самого поверхностного анализа большевистской идеологии, чтобы убедиться в «мировом» объеме ее устремлений и задач. Россия для советских лидеров есть не что иное, как (употребляя модное ныне словечко) «плацдарм» революции, который необходим для грядущего действительного торжества революционной идеи во всем мире. Русская революция — лишь этап всемирной социальной революции. И как этап, она не мыслится в качестве чего-то цельного, законченного, самостоятельного. Недаром Ленин постоянно твердил, что «мировой империализм и шествие социальной революции рядом удержаться не могут». Очевидно, что одно из этих двух исторических явлений может целиком осуществиться в жизни, лишь поглотив другое.
В опубликованном недавно интервью Литвинова с английскими журналистами отчетливо проводится по существу та же мысль, только в экономическом ее разрезе:
— Полный коммунизм возможен лишь при условии, что другие страны станут на тот же экономический базис. Или они должны будут последовать нашему примеру, или же Россия, зайдя вперед прежде, чем наступило для этого время, должна будет возвратиться к капитализму…
А раз так, то становится совершенно ясным, что победа советской власти на фронте русской гражданской войны отнюдь не знаменует собою торжества прочного или сколько-нибудь длительного мира. Она есть не что иное, как переход от борьбы внутренней, междоусобной, к борьбе с внешними врагами. И, конечно, глубоко разочаруются те, кто лозунг «мир», свойственный красному знамени, принимают за символ чего-то близкого, очередного, реального. В лучшем случае они получат некоторую «передышку».
2.
Но дело в том, что Россия и не заслужила еще действительного мира. Если бы она в настоящий момент своей истории сложила оружие и почила от дел, это свидетельствовало бы об ее национальном и государственном оскудении. Но таково международное положение, чтобы не учитывать неизбежности новых осложнений и конфликтов: не мир, но меч несет человечеству Версаль[45]. А главное — Россия еще не объединена, не воссоздана в своих великодержавных правах. Карликовые государства — дети западного декаданса — шумною, хотя и довольно бестолковой толпой окружают ее, бессильные и фальшивые сами по себе, но держащиеся тем, то их бытие выгодно державам антанты. Этот «санитарный кордон» еще опоясывает Россию, и пока не будет радикально уничтожен, действительного мира не будет, быть не может и не должно. Россия разорвет «колючую проволоку» г. Клемансо — это ее очередная национальная задача.
В области этой проблемы, как и ряда других, причудливо совпадают в данный момент устремления советской власти и жизненные интересы русского государства. Советское правительство естественно добивается скорейшего присоединения к «пролетарской революции» тех мелких государств, что подобно сыпи высыпали ныне на теле «бывшей Российской Империи». Это — линия наименьшего сопротивления. Окраинные народцы слишком заражены русской культурой, чтобы вместе с ней не усвоить и последний ее продукт — большевизм. Горючего материала у них достаточно. Агитация среди них сравнительно легка. Разлагающий революционный процесс их коснулся в достаточной мере. Их «правительства» держатся более иностранным «сочувствием», нежели опорою в собственных народах.
При таких условиях соседство с красной Россией, которого явно побаиваются даже и величайшие мировые державы, вряд ли может повести к благополучию и безопасному процветанию наши окраины, самоопределившиеся «вплоть до отделения». Очевидно, что подлинного, «искреннего» мира между этими окраинами и большевиками быть не может, пока система советов не распространится на всей территории, занимаемой ныне «белоэстонским», «белофинляндским» и прочими правительствами. Правда, советская дипломатия формально продолжает признавать принцип «самоопределения народов», но ведь само собою разумеется, что этот типичный «мелкобуржуазный» принцип в ее устах есть лишь тактически необходимая maniere de parler. Ибо и существенные интересы «всемирной пролетарской революции», и лозунг «диктатура пролетариата» находятся в разительном и непримиримом противоречии с ним. — Недаром же после заключения мира с белой Эстонией Ленин откровенно заявил, что «пройдет немного времени — и нам придется заключить с Эстонией второй мир, уже настоящий, ибо скоро нынешнее правительство там падет, свергнутое советами»…
Советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром во имя идеи мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же — во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий практический путь — един, а исход гражданского междоусобия предопределяет внешнюю оболочку и официальную «марку» движения.
При настоящих условиях наиболее действенным и безболезненным орудием борьбы окажется, вероятно, большевистская пропаганда. Но, конечно, рядом с нею и для вящей ее убедительности потребуется, хотя бы в запасе, и достаточная вооруженная сила. Части русской армии, ныне разбросанные по всему пространству страны, отдыхающие, переходящие на «трудовое положение» и кое-где продолжающие взаимную борьбу, могут в недалеком будущем вновь понадобиться — но только уже не для внутренних фронтов.
Революция вступает в новый фазис своего развития, который не может не отразиться на общем ее облике.
С точки зрения большевиков русский патриотизм, явно разгорающийся за последнее время под влиянием всевозможных «интервенций» и «дружеских услуг» союзников, есть полезный для данного периода фактор в поступательном шествии мировой революции.
С точки зрения русских патриотов русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела.
Воистину, прихотливы капризы исторической судьбы и причудлива ее диалектика. Прав был Гегель, усматривая на ней печать «лукавства правящего миром Разума»…
3.
Но все-таки, что же дальше? Всемирная революция? «Федеративная советская республика Европы», а затем и всего мира? Переход от капитализма к социализму, коммунизму?
Блаженны верующие. Я не из их числа. Из альтернативы Литвинова мне все-таки представляется гораздо более вероятной вторая возможность.
Конечно, многое из советских опытов войдет прочным вкладом в русскую и даже всемирную историю и культуру, подобно тому, как многое из великой французской революции перешло в века, несмотря на 9 термидора и 18 брюмера[46], и живо до сих пор. Если коммуна 1871 г. доселе любовно жуется историками фактов и историками идей, то насколько же более богатый, яркий, грандиозный и величественный материал оставит после себя великая русская революция?..
Пусть это так, но все же протекший опыт трех лет отнюдь не дает оснований утверждать, что «мировой капитализм» изжил себя в такой степени, что уже пробил час его смерти. Не говоря уже о самой России, которой настолько не пристало коммунистическое обличье, что сами советские вожди предпочитают, кажется, больше говорить о строе «трудовом», нежели коммунистическом — страны Запада, предмет всех красных надежд, упорно держатся своих капиталистических привычек. И теперь, когда приходится силой необходимости сталкиваться с ними лицом к лицу на экономической почве, для русского коммунизма настают часы «тягчайших испытаний и поражений» (Ленин).
Или советская система принуждена будет в экономической сфере пойти на величайшие компромиссы, или опасность будет угрожать уже самой основе ее бытия. Очевидно, предстоит экономический Брест большевизма.
И, судя по последним мирным предложениям советской власти иностранным державам, Ленин пошел на этот второй Брест с тою же характерной для него тактической гибкостью, с какой он шел на первый и которая так блестяще оправдала себя.
Если соглашение будет достигнуто и установится хотя бы на короткое время «худой мир» с союзниками, советская диктатура в значительной степени утратит те свои качества, которые делали ее особенно одиозной в глазах населения. Прямолинейный фантастический утопизм, отвергнутый жизнью, неминуемо смягчится, и невыносимое ярмо насильственного коммунизма, тяжесть которого так хорошо знакома всякому, кто жил в Советской России (не исключая крестьян и рабочих), будет давить уже менее безжалостно и бездушно, постепенно изживая себя…
Однако перед русским правительством, допустившим в экономически разоренную страну иностранные капиталы, чрезвычайно остро встанет вопрос об ограждении своей государственной самостоятельности. Необходимы реальные гарантии, чтобы не повторились попытки интервенций и дружеских оккупаций.
Эти гарантии могут состоять прежде всего и главным образом в наличности достаточной военной силы, и затем — в надлежащем использовании («без предрассудков») международных отношений современности. И здесь опять-таки интересы советской власти будут фатально совпадать с государственными интересами России. Экономическое поражение придется возмещать политическими и, весьма возможно, даже военными победами.
Логикой вещей большевизм от якобизма будет эволюционировать к наполеонизму (не в смысле конкретной формы правления, а в смысле стиля государственного устремления). Конечно, эти исторические аналогии теоретичны, неточны и, так сказать, грубы, но все же они невольно приходят в голову. Словно сама история нудит интернационалистов осуществлять национальные задачи страны. Недостает разве только, чтобы, устроив «октябрьскую революцию» в Турции, они включили Царьград в состав «федеративной республики советов» с центром в Москве…
Я прекрасно понимаю, что эти утверждения в их целом неприемлемы ни для большевиков, как фанатиков интернационала, ни для тех их противников, которые до сих пор еще живут идеологией гражданской войны и полагают, что сама фирма «большевики» (как в свое время немцы), независимо от ее содержания и окружающей обстановки, есть нечто, подлежащее безусловному истреблению. Я имел возможность убедиться в известной изолированности своей политической позиции по тому впечатлению, которое произвела в различных кругах и группах моя статья «Интервенция»[47].
И все-таки я не могу не повторить еще раз, что крушение вооруженного противобольшевистского движения отнюдь не подрывает во мне уверенности в близости нашего национального возрождения, но только заставляет признать, что оно грядет — иною тропой…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.