О политическом противостоянии

О политическом противостоянии

Имя Мамая наиболее широко известно в российской истории, в которой он представлен едва ли не главным олицетворением всего враждебного русскому народу, борьбы Руси и Степи, зла, которое русским удалось в конечном счете искоренить.

Образ Мамая как злейшего врага Руси стал формироваться вскоре после Куликовской битвы, можно сказать, «по горячим следам». Конечно же, вполне объяснимо отрицательное отношение к нему со стороны русских авторов, прекрасно помнивших и сравнительно недавние набеги мамаевых войск на Русь, и кровопролитные битвы на Воже и Куликовом поле. Мы не собираемся спорить с очевидным, утверждая, что Мамай вовсе не находился во враждебных отношениях с Русью: его борьба с русскими княжествами отнюдь не миф. Миф заключается в другом, а именно — в стремлении русских летописцев и историков «удревнить» враждебность Мамая к Руси.

Так, уже в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» встречается сообщение, что уже под 6869 (1361) г. Мамай «умыслил пойти на Рускую землю».[304] Современные историки развивают подобные сообщения в целые концепции о том, что Мамай с самого начала своей карьеры занял враждебную позицию по отношению к русским правителям. Историк конца XVII в. А. Лызлов отмечает, что Дмитрий Иванович Московский изначально противился Мамаю, желая не платить ему «выход», а ограничиться лишь некими «дарами».[305] Н.М. Карамзин сообщает о том, что русские князья в 1362 г. предпочли явиться за ярлыком к хану Мюриду, предпочтя его «свирепому» Мамаю, враждебному им[306] (хотя Мамай к этому времени, скорее всего, еще просто не успел возвести на трон «своего» хана Абдаллаха, коронация которого состоялась в сентябре 1362 г.). А.Ю. Якубовский считает, что отношения Москвы с Мамаем не могли быть дружескими изначально, поскольку «обе стороны относились весьма подозрительно друг к другу».[307] Л.Н. Гумилев, описывая события 1361 г., связанные с переворотом и «мятежом» Мамая в Золотой Орде, дает понять, что русские князья (приехавшие для получения ярлыков от Хызр-хана) бежали из Сарая, опасаясь именно Мамая.[308]

Признание Мамая врагом Руси порой влечет интересные историографические казусы, в результате которых историки делают выводы из фактов вопреки законам логики. Например, саратовский историк-краевед XIX в. А. Леопольдов повествует о поездке Дмитрия Донского в ставку Мамая: «Дмитрия позвали в Орду, и он поехал. Все думали, что там ожидает его смерть; но он, к изумлению всей России, воротился благополучно, обласканный даже Мамаем». Следующая же фраза свидетельствует о том, что сформированный историографический стереотип оказался для автора важнее фактов и логики: «С этой поры Дмитрий сделался явным врагом монголов» (sic!).[309] Ряд русских средневековых авторов, излагая события, предшествующие Куликовской битве., утверждает, что Дмитрий Московский якобы до последнего собирался добиться мира и направлял Мамаю богатые дары, а тот просто-напросто отказывался их принимать, желая войны с Русью.[310] А между тем, как мы выяснили выше, это как раз Мамаю была нужна не война, а «выход», т. е. дань.

Как видим, тема вражды Мамая с Русью, поднятая средневековыми авторами, вызвала многочисленные «уточнения» со стороны современных историков. Одним из главных «обвинений» бекляри-бека как врага русских княжеств и русского народа стало то, что вся его политика якобы была направлена на то, чтобы перессорить русских князей между собой. Несомненно, Мамай предпринимал такие действия (и это в полной мере подтверждается источниками), однако было ли это его целью? На наш взгляд, провоцирование конфликтов между русскими князьями, борьбы за великокняжеский стол являлось лишь средством для удержания Руси в подчинении, для получения с нее «выхода», с помощью которого Мамай мог продолжать борьбу за консолидацию областей Золотой Ордой под своей властью.

Между тем историки, становясь на позиции московских летописцев (поскольку до нашего времени сохранились летописи преимущественно в московской великокняжеской редакции), считают, что главной своей целью в русской политике Мамай видел передачу великого княжения Михаилу Александровичу Тверскому и последовательно реализовывал ее.[311] И Дмитрию Ивановичу Московскому (впоследствии — Донскому) удавалось сохранять за собой великокняжеский титул лишь благодаря тому, что он «многы дары и великы посулы подавал Мамаю и царицамъ и княземъ, чтобы княжениа не отъняли».[312] При этом историки почему-то игнорируют два факта: во-первых, Тверь со второй половины 1360-х гг. (после отказа Дмитрия Суздальского от прав на великое княжение) оставалась единственным серьезным противником Москвы в борьбе за объединение Руси — именно этим, а не личной симпатией Мамая к тверскому князю объяснялось то, что бекляри-бек периодически поддерживал Михаила Тверского (кстати, Михаил Александрович пытался соперничать с Дмитрием Донским за великое княжение и при Токтамыше, когда после сожжения Москвы отправился к хану в надежде на получение великокняжеского ярлыка[313]); во-вторых, в конечном счете великокняжеский титул остался за Дмитрием Московским — причем опять же при согласии Мамая! Однако в глазах московских летописцев сам факт поддержки претензий Михаила Тверского на великий стол в 1370, 1371 и 1375 гг. делал Мамая злейшим врагом Руси.

Весьма любопытно, что Михаил Тверской, в целом вызывающий отрицательное отношение историков, опирающихся на московское летописание, тем не менее снискал их одобрение, когда в 1371 г. отказался от ордынских войск, которые предлагал ему Мамай для борьбы с Москвой за великий стол. Историки полагают, что причиной отказа послужило нежелание наводить на Русь общего врага.[314] Однако сообщения летописей не позволяют утверждать, что такое решение диктовалось благоразумием и благородством тверского князя. Напротив, его отказ объяснялся исключительно тем, что у него не хватало средств не только для привлечения ордынских войск, но и для оплаты великокняжеского ярлыка — не случайно ему пришлось оставить «в заклад» собственного сына, княжича Ивана (впоследствии выкупленного московским князем).[315] А вообще-то Михаил Александрович отнюдь не колебался в «наведении на Русь» внешних врагов, что прекрасно подтверждается несколькими «литовщинами» 1368, 1370 и 1373 гг. — опустошительными вторжениями в русские земли великого князя Ольгерда, женатого на сестре Михаила.[316]

Весьма интересно отметить, что стереотип «изначальной» вражды Мамая и русских князей оказался настолько живуч, что его разделяют даже те восточные авторы, которые стараются представить Золотую Орду и ее правителей в положительном свете. Так, например, татарский ученый конца XIX — начала XX в. Р. Фахретдин, склонный идеализировать золотоордынских правителей (включая и Мамая), утверждает, что в период правления Мамая «русские князья то и дело стали нападать на различные улусы государства», а «в 1374 году новгородцы без всякой причины убили послов Мамая мурзы и уничтожили их 1,5-тысячный сторожевой отряд».[317] Как видим, несмотря на то что в трактовке татарского автора вина за вражду возлагается на русскую сторону, сама концепция изначальной (практически необъяснимой) вражды Мамая и Руси в полной мере им поддержана.

Между тем известно, что еще зимой 1379/1380 г. Дмитрий Московский направил практически все войска своего княжества под командованием Владимира Андреевича Серпуховского, Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Михайловича Боброка «и иныя воеводы и велможи и бояре многи» (т. е. фактически всех своих военачальников), чтобы отвоевать у Литвы города Стародуб и Трубчевск.[318] И это — менее чем за год до Куликовской битвы! Как-то не стыкуется это с утверждением о том, что Москва находилась в постоянном противостоянии с бекляри-беком — ведь в таком случае москвичам пришлось бы держать значительные силы на своих восточных рубежах.

Историографы не ограничились тем, что постарались представить вражду Мамая к Руси с самого начала его политической деятельности. Истоки этой вражды еще Софроний Рязанец, предполагаемый автор «Задонщины», выводил с битвы на Калке в 1223 г., когда русские князья впервые были разгромлены монголами — с упоминания об этой битве начинается целый ряд «памятников Куликовского цикла».[319] Таким образом, вражда Мамая к Руси в древнерусских текстах представлена как наследственная — по сути, заложенная на генетическом уровне! С одной стороны, такой подход может объясняться желанием подкрепить аргументы в пользу того, что Мамай был наиболее злейшим и опаснейшим врагом русского народа. С другой стороны, есть основания полагать, что подобное сопоставление монголов, победивших русских на Калке, и Мамая — попытка своего рода «историографического реваншизма»: если поначалу предшественники ордынского бекляри-бека и побеждали русских князей, то сам он в конечном счете потерпел поражение и таким образом, Русь восторжествовала.[320]

Возможно, теми же причинами объясняется и не менее частое сравнение Мамая с Батыем, который делит с нашим героем сомнительную честь считаться главным врагом Руси. Многие «памятники Куликовского цикла» содержат упоминания о том, что Мамай хотел разорить Русь «яко же при Батый цари бывши» или «ревнуя… Батыю».[321] В «Сказании о Мамаевом побоище» есть фраза о том, что Мамай, идя походом на Русь, стал лагерем на реке Воронеже — именно оттуда, согласно летописным источникам, Батый начинал в 1237 г. свое вторжение на Русь.[322] После поражения Мамая на Куликовом поле «фряги» (генуэзцы из Кафы, к которым он бежал после разгрома) говорят Мамаю: «А не бывать тобе в Батыя царя».[323] Как и битва на Калке, разорение Руси Батыем неоднократно упоминается в «памятниках»,[324] и это заставляет предположить, что и в данном случае средневековые русские авторы стараются дать понять, что, несмотря на прежние поражения, в конечном счете победа осталась за русским народом — не случайно в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» Мамай даже представлен как «царю Батыю сродич».[325] Таким образом, он, будучи разгромлен, понес наказание за деяния своего предшественника, неудачливым «двойником» которого он так старался стать. Безусловно, факт поражения и гибели «исторического» Мамая стал одной из важнейших причин того, что именно он стал олицетворять собой Орду — но Орду не грозную и непобедимую, а уже ослабленную и терпящую поражения от тех, кого она побеждала во времена Батыя.

Нет-нет, да и назовут Мамая «вторым Батыем» и современные историки.[326] Некоторые из них с полным доверием принимают явно тенденциозные сообщения летописцев о том, что Мамай перед походом на Русь «даже интересовался историей и расспрашивал о том, каким образом Батый в свое время добился успеха».[327]

Формируя более целостный образ Мамая как самого злейшего и опаснейшего врага Руси, летописцы приписывают ему планы и намерения, совершенно беспрецедентные в истории русско-ордынских отношений. В «Сказании о Мамаевом побоище» бекляри-беку приписывается следующий план: «Егда же убо дойдем Руси, убию князя их и изберу, который городы красный довлеют нам, и ту приидем и ту сядем ведати, тихо и безмятежно поживем», а также намерение убить Дмитрия Московского, его княгиню и весь его род.[328] Ни один ордынский правитель никогда не предпринимал попыток и даже не выказывал намерений обосноваться на Руси или в какой-либо другой оседлой вассальной стране.

Мы не исключаем, что подобные зловещие планы приписывались Мамаю не только в сочинениях, составленных после Куликовской битвы, но даже и до нее: московские власти вполне могли распространять подобные слухи, чтобы вызвать страх народа перед иноземным нашествием и повысить решимость населения сразиться со столь опасным врагом.[329] Однако это были именно слухи, впоследствии превратившиеся в историографический миф. Тем не менее ряд современных авторов склонен в полной мере доверять сообщению «Сказания» и даже логически обосновывать подобное намерение Мамая. Дескать, не имея сил удержаться в Степи и сохранить власть над Золотой Ордой, бекляри-бек намеревался захватить себе какой-либо удел в соседних оседлых государствах и править там — и Москва ему в этом отношении весьма подходила…[330]

Завершая тему об образе Мамая как главного политического противника Руси, отметим, что со временем его имя стало нарицательным для обозначения других врагов русского народа. Если Мамая сравнивали с Батыем, то враги Руси более позднего времени сравнивались с самим Мамаем. И если вполне логичным выглядит сравнение с Мамаем золотоордынского хана Ахмата (прав. 1461 — 1481),[331] с которым у московского государя Ивана III произошло «стояние на Угре», то в русской историографии встречаются и более оригинальные параллели. Так, например, в московских великокняжеских сводах 1477 и 1479 гг. проводится параллель между действиями Дмитрия Донского против Мамая и… походом Ивана III на Новгород, жители которого «уклонились в латинство» и сблизились с польским королем Казимиром IV.[332]

Таким образом, образ Мамая как основного политического противника Руси последовательно создавался на протяжении многих столетий. И оказался удивительно живучим и убедительным. А между тем факты не дают достаточных оснований считать Мамая главным врагом Руси, да еще и впитавшим эту вражду с молоком матери. Приведем хронологию контактов Мамая с русскими княжествами, зафиксированных в летописных источниках и более подробно освещенных в первой части книги.

1359 г. Мамай в качестве бекляри-бека при хане Берди-беке отправляет посла в Москву к великому князю Ивану Красному.

1363 г. В Москву прибывает посол от хана «Авдули из Мамаевы орды» с ярлыком на великое княжение Дмитрию Ивановичу (в будущем — Донскому), уже получившему годом раньше ярлык от сарайского хана Мюрида. То, что ярлык в Москву привез посол, является беспрецедентным случаем: прежде князья лично ездили к хану за ярлыками. К этому же времени относится «докончание» Мамая с митрополитом Алексием, регентом Московского княжества.

1365 г. Дмитрий Суздальский, поддерживаемый Мамаем и Москвой, отнимает Нижний Новгород у своего брата Бориса, который был посажен здесь сарайским ханом Азиз-Шейхом.

1370 г. Суздальский и нижегородский князь Дмитрий Константинович отправляет войска на Булгар и заставляет местного правителя Асана признать зависимость от «мамаева» хана Мухаммада. Михаил Тверской получает от Мухаммада и Мамая ярлык на великое княжение, который, однако, не признается Дмитрием Московским. Михаил вынужден бежать в Литву.

1371 г. Тверской князь Михаил получает от Мухаммада и Мамая ярлык на великое княжение. Дмитрий Московский снова не признает его и сам отправляется к Мамаю, получив, в свою очередь, ярлык.

1372 г. Дмитрий Московский выкупает у Мамая тверского княжича Ивана, оставленного Михаилом Тверским в его ставке в залог будущих выплат.

1373 г. В качестве карательной меры за нападения рязанцев на владения Тагая и Сегиз-бея Мамай отправляет войска в поход против Рязани, которые захватывают и сжигают ряд городов. Примечательно, что войска московского князя, союзного Рязани, вышли к Оке, но не сделали попытки помочь союзникам.

1374 г. «Розмирье» Дмитрия Московского с Мамаем. Избиение в Нижнем Новгороде свиты мамаева посла Сарай-Аки и пленение его самого.

1375 г. Убийство в Нижнем Новгороде мамаева посла Сарай-Аки. Мамай отправляет войска на нижегородские владения в Кише и Запьянье и разоряет их, а также город Новосиль. Хаджи-ходжа, посол Мамая, привозит Михаилу Тверскому ярлык на великое княжение. Дмитрий Московский собирает войска союзных князей и осаждает Тверь, заставляя Михаила отказаться от титула великого князя. Мамай не вмешивается в борьбу русских князей, несмотря на игнорирование Москвой ханского ярлыка: его вполне устраивает их междоусобица, поскольку в это время он поглощен борьбой с Урус-ханом и Хаджи-Черкесом.

1376 г. Дмитрий Московский и Дмитрий Суздальский по приказу сарайского хана Каганбека отправляют войска на Булгар и заставляют правителя Асана признать власть Сарая, а не Мамая и Мухаммада.

1377 г. Мамай совершает карательный рейд на Нижегородское княжество. Нижегородцы и их союзники москвичи ожидают нападения сарайского полководца Араб-шаха, но узнав, что тот далеко, московские дружины возвращаются в Москву. Войска Мамая при помощи мордовских князьков внезапно обрушиваются на нижегородцев и наносят им сокрушительное поражение, после чего сжигают беззащитный Нижний Новгород.

1378 г. Мамай направляет на Русь (предположительно на Рязань) отряд под командованием полководца Бегича, который разгромлен на р. Воже войсками Дмитрия Московского, все еще находящегося в «розмирье» с Мамаем. Войска Мамая подвергают разграблению земли Рязанского княжества.

1379 г. «Мамаев» хан Мухаммад (или Тюляк) выдает ярлык, подтверждающий прежние привилегии русской церкви, русскому митрополиту Михаилу (Митяю) — ставленнику Дмитрия Московского.

1380 г. Поражение Мамая в Куликовской битве от объединенных войск русских княжеств.

Итак, за более чем 20-летнюю историю взаимоотношений Мамая с русскими княжествами можно отметить пять враждебных акций бекляри-бека против русских княжеств: поход на Рязань в 1373 г., разграбление нижегородских владений в 1375 г. битва на Пьяне в 1377 г., битва на Воже в 1378 г., Куликовская битва в 1380 г. Практически столько же проявлений враждебности было и со стороны русских княжеств: нападения рязанских владетелей на подчиненных Мамаю князей Тагая и Сегиз-бея в 1370-е гг., выступление московских войск на Оку при приближении войск Мамая в 1373 г., «розмирье» Дмитрия Московского с Мамаем, избиение посольства Мамая в Нижнем Новгороде в 1374-1375 гг., отвоевание Булгара из-под контроля Мамая в 1376 г. Выдачу Мамаем ярлыка Михаилу Тверскому в 1370, 1371 и 1375 гг. вряд ли стоит считать проявлением враждебности по отношению к Руси: во-первых, Тверь была таким же русским княжеством, как и Москва (следовательно, только с московской точки зрения Мамай выдачей ярлыков Твери демонстрировал вражду к Руси); во-вторых, военного вмешательства для введения в действие выданных ярлыков Мамай ни разу не предпринял.

Любопытно также отметить, что в «Задонщине» Дмитрий Донской, обращаясь к русским князьям, отправляющимся в поход против Мамая, говорит им, что они «досюды» не были «изобижены» Мамаем. Это вполне соответствует политическим реалиям: войска Мамая ни разу не разоряли владения Москвы и других русских княжеств, чьи войска отправились на Куликово поле. Даже поход мамаевых войск под командованием Бегича в 1378 г. закончился их поражением нз р. Воже, протекающей по рязанской территории: они так и не успели вступить в московские владения.[333] Комментарии, как говорится, излишни.

Тот факт, что именно поражение и гибель Мамая предопределили негативное отношение к нему со стороны русских авторов, можно обосновать с помощью сравнительного анализа. Для сравнения возьмем яркую и впечатляющую фигуру хана Узбека, о котором уже не раз шла речь выше. Критерии сравнения представим в виде таблицы:[334]

Походы на Русь: Узбек — 10; Мамай — 5 

Количество русских князей, приезжавших в в Орду[335]: Узбек — 19; Мамай — 3

Казнь русских князей в Орде: Узбек — 7; Мамай — 0

Обстоятельства смерти: Узбек — Умер своей смертью, до конца сохраняя власть; Мамай — Погиб в изгнании

Судьба наследия: Узбек — Сохранено, передано потомкам; Мамай — Утрачено, перешло к победителям

Не нужно глубокого анализа, чтобы увидеть: правление Узбека было для Руси гораздо тяжелее, чем правление Мамая. Однако Узбек умер своей смертью, передав сыновьям и внукам могущественную державу. Не случайно летописцы практически не употребляют по отношению к Узбеку негативных характеристик: «окаянными» и «свирепыми» представлены его сановники (Кавгадый, Тоглубай и др.), но не он сам. Военные действия Узбека против Руси были всегда победоносны, поэтому русским правителям и их придворным авторам было совсем невыгодно акцентировать внимание на враждебности этого хана к русским землям, тем самым подчеркивая слабость местных правителей в противостоянии с ним. Мамай же потерпел поражение, и это позволило обвинять его во всех смертных грехах, в любых преступлениях против Руси, приписывать ему самые страшные замыслы: чем опаснее представлен враг, в конечном счете потерпевший поражение, тем значительнее представляется победа над ним.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.