Письмо Н. В. Устрялова Ю. А. Ширинскому-Шихматову

Письмо Н. В. Устрялова Ю. А. Ширинскому-Шихматову

«Харбин, 16 февраля 1935 г.

Многоуважаемый Юрий Алексеевич!

Хочу поделиться с Вами впечатлением от № 5 «Завтра», недавно мною полученного (спасибо!). Номер очень интересный, содержательный, явственно и четко выражающий облик пореволюционного клуба. Отрадно, что Ваша позиция ныне не оставляет и тени сомнения в смысле патриотизма и не имеет ничего общего ни с каким пораженчеством. Журналом осознана также установка действительно пореволюционная, т. е. имманентная революция, точнее – проявлена искренняя воля к такой установке. Учтена революционная динамика. Почувствован тонус наличной советской действительности и, в основном, вдумчиво оценен. Все это очень радует в книжке.

Но хотелось бы отметить и сомнения, ею вызываемые. Сомнения, – не со стороны, а с того же берега.

Мне кажется, прежде всего, что журнал дает неправильную оценку сменовеховской идеологии. Быть может, внешняя, историческая судьба сменовеховства располагает, даже подстрекает к отмежеванию от него. Это линия малого сопротивления. Но, пожалуй, можно было бы мужественно преодолеть ее соблазн. Справедливость требует признать, что первым по времени и сильнейшим по вызванному резонансу носителем национал-большевистской идеи было все-таки именно сменовеховское движение. Неверно, что смена вех была односторонней и немой Каноссой. Когда я писал в начале 1922 года, что наш путь в Каноссу укорачивается благодаря встречному движению самой Каноссы, – я формулировал центральный тезис смены вех, ныне, тринадцать лет спустя лишь повторенной редакционным предисловием Вашего журнала. Думается, не следовало, повторяя этот тезис, безоговорочно отмахиваться от его авторов (говорю не о себе, а именно о сменовеховстве).

Сменовеховцы «бесследно» растворили себя в атмосфере родной страны. Но кто знает, – быть может, в нынешней мажорной национализации Октября (кстати, тоже ведь старая – 1925 – см[ено]в[еховская] формула!) своеобразно претворен и наш идейный импульс, химически всосавшийся в тело и душу революции! Ошибаясь во многом, мы в главном не ошиблись; теперь это ясно как день.

В этой связи худо, прямо безвкусно звучат крепкие слова И. Ильинской по адресу возвращенцев: «лакеи», «холопы», «покаявшиеся прихвостни». Тут полное непонимание сложного воздуха революции и… ущерб любви к реальной, настоящей, а не фантастической родине.

Грешно и вместе с тем политически близоруко, просто неумно пореволюционерам бросать бранные слова по адресу людей, едущих на родину и тем самым, разумеется, принимающих на себя нелегкое бремя государственной дисциплины, обязательной для всех граждан. «Хочу быть с моим народом, – разделить его судьбу, и идти вперед вместе с ним» – вот психология возвращенчества.

На днях мне рассказывал знакомый иностранец любопытную сценку, свидетелем которой он был.

Встречаются в одном из портовых европейских городов два старых русских моряка: один приехал на советском корабле, другой – эмигрант. Последний упрекает первого: как ему не стыдно служить большевикам, быть холопом и покаявшимся прихвостнем. Тот отвечает: «Лучше быть холопом своей страны, нежели лакеем в европейских барах».

Должен прибавить, что симпатии рассказывавшего мне эту сценку иностранца (человека квалифицированно интеллигентного, – профессор) были всецело на стороне советского моряка.

Со своей стороны, я вовсе не хочу в чем-либо упрекать пореволюционных невозвращенцев и отлично понимаю их личный статус (сам я как раз никогда не был энтузиастом скорострельного возвращения – и в особенности для политических идеологов). Но пусть же и невозвращенцы воздержатся от дешевых нападок на тех, кто ценит советское гражданство и готов добиваться его хотя бы и дорогой ценой; с точки зрения действительно пореволюционной, нельзя осуждать возвращенцев. Нужно помнить, что акт возвращения есть не что иное, как готовность оторванных от своего государства людей разделить вместе со всем населением страны выпавшую на его долю судьбу, с ее повинностями и тяготами. Если упрекать в холопстве возвращенцев, то тогда уже нужно – будучи логичным – бросать тот же упрек и всему населению СССР (что и делают твердолобые белогвардейцы). Пусть люди «Завтра» честно и бесстрашно продумают эту проблематику до конца. Иначе они всуе зовут себя пореволюционерами.

Дальше. Журнал упорно противопоставляет «великий русский народ» советскому госкапитализму, «бездушной и тупой коммунистической всесильной бюрократии». Мне кажется, не следует злоупотреблять этим противопоставлением. Великая стройка наших дней есть, несомненно, дело великого русского народа, но – народа, организованного и направленного ведущим партийным слоем. Ком[мунистическая] бюрократия плоховата, но без нее не обойтись, и вряд ли стоит на новый лад заводить антибюрократическую погудку наших дореволюционных либералов. Да, партия мучила и мучит народ, но без этих мук, разумеется, не было бы и материала для пореволюционного пафоса, – не было бы ни пятилеток, ни социальной правды, ни национальной силы, которыми он, этот пафос, теперь вдохновляется. В статье А. Зигона правильно утверждается глубокая народность коммунистической партии и советского правящего слоя (стр. 22), что, впрочем, не мешает автору на следующей же странице беспричинно «отвергнуть» идею примирения с наличной властью. Странное сцепление! Старинная интеллигентская одержимость «ледяным ознобом абстракции»! Неужели не очевидно, что, при всех ее пороках, лишь компартия может сейчас руководить процессом переделки страны? Само собою разумеется, что меняется страна – меняется и компартия, и «приятие» наличной власти меньше всего означает отречение от революционной динамики. Напротив!

Сюда непосредственно относится и вопрос об «идеологии». Я хорошо понимаю желание усвоить курс «наперерез» пути революции, прыгнуть разом в завтрашний или послезавтрашний день. Пусть зарубежные пореволюционеры смотрят вперед и продумывают грядущее. Но пусть они все-таки помнят, что завтрашний день в значительной мере обусловлен и насыщен сегодняшним, истинно «великим». Опять-таки очень правильно Ильинская говорит о «людях, закалившихся в суровой школе марксистского материализма». Но, как и Зигон, она не желает сделать вывода из этой истины. Преодоление этих «догм» будет происходить – и уже частично происходит – на их собственной почве. Но «школа» – въедчива. И сами символы, слова, знамена – не будут свергнуты, да и не должны быть свергнуты: не следует забывать, что они – пластичны. Киреевский некогда говорил о силе, которой «намагнитили» Иверскую икону («доску») вековые молитвы верующих. Можно сказать, что наш «марксизм» приобретает аналогичную живую силу, поскольку именно под его флагом творится новый мир, возрождается наша страна тяжкими путями страданий, лишений и героизма. Следует помнить эту сторону дела, обрушиваясь на «мертвящие формулы». Иначе заветной «встречи молодых» не произойдет, пожалуй, еще очень долго. В одном из Ваших последних писем Вы весьма удачно обозначили Ваше отношение к советской идеократии как «доброжелательно-преобразовательное». К сожалению, оно далеко не везде выдержано журналом.

И, наконец, последнее замечание. Должен сознаться, что я считаю совершенно неудачным лозунг «солидаризм». В самом деле, к чему эта многовидная марка, затасканная всеми буржуазными барахолками? Право, она меньше всего к лицу заправским пореволюционерам, – предоставьте уж ее политическим контрабандистам, либо мелкотравчатым эклектикам, вроде здешнего г. Гинса. Иначе опять-таки, при всей волюнтаристической устремленности в новый мир революции, люди «Завтра», сами того не замечая, погрязнут во вчерашнем дне…

Зачем отказываться от лозунгов, имманентных революционной диалектике? В этом отношении «бесклассовое общество» – прекрасный стяг! И чем, в сущности, плох «социализм»? Вот где удобнейшее поле встреч, и именно оно подлежит всевозможной обработке и орнаментировке.

Ну, кажется, главное написал. Я предназначаю эти беглые заметки для Вас и Ваших ближайших друзей, а не для печати. Простите, что откровенно, не смазывая углы, скорее, их заостряя, высказал свои сомнения и возражения: быть может, они кое в чем окажутся Вам небесполезны. Конечно, я учитываю не только сознание Вашей среды, но и ее бытие. Тем более прошу считать это мое письмо частным и доверительным.

От души желаю успеха клубу и Вашим дальнейшим печатным выступлениям.

Крепко жму руку.

Н. У[стрялов]»[388].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.