А судьи кто?

А судьи кто?

Имена Блюхера, Буденного, Дыбенко, Алксниса. Каширина в то время в стране, тем более в Красной Армии, были, как говорится, постоянно на слуху. Чего никак не скажешь о таком члене Специального судебного присутствия, как комдив Е.И. Горячев. Вполне закономерно гложет возникнуть вопрос: Почему из двух сотен командиров, имевших к июню 1937 года воинское звание «комдив» и почти трех десятков должностей командира, корпуса высшее руководство партии и страны определило в состав суда именно Елисея Ивановича Горячева, а не кого-либо другого? Сейчас трудно ответить на этот вопрос. Вместе с тем, анализируя содержание стенограммы заседания Военного совета при наркоме обороны, состоявшегося 1–4 июня 1937 года, невольно приходишь к мысли, что кандидатуру Горячева предложил Сталин. Ему понравилось выступление командира 6-го казачьего корпуса, критиковавшего некоторые установки бывшего командующего округом Уборевича, и он упомянул о нем в своем докладе 2 июня весьма одобрительно. Сыграли свою роль и положительные рекомендации наркома Ворошилова и инспектора кавалерии Буденного, знавших Горячева по службе в течение многих лет.

Обратимся к послужному списку Е.И. Горячева. Родился он в 1892 году в семье казака на хуторе Песковатском станицы Голубинской Донской области. Образование – хуторская приходская школа. Как и все казаки, Горячев прошел допризывную подготовку и в 1912 году был призван на действительную военную службу в казачьи части. После окончания учебной команды он становится младшим урядником. В годы первой мировой войны находился в действующей армии на Западном и Южном фронтах. Воевал геройски, за что был награжден 4 мя георгиевскими крестами, став, как и Буденный, полным георгиевским кавалером.

Богатым событиями оказалось для Горячева и время после февральской революции, когда он был избран председателем полкового комитета 6-го Донского казачьего полка. Командиром полка в этот период являлся небезызвестный полковник (впоследствии генерал) Мамонтов. В 1918 году по распоряжению Донского правительства 6 й казачий полк был переведен в Донскую область. По получении приказа Мамонтова о наступлении на станицу Персиановку, где находились отряды Красной гвардии, полк, выполняя постановление полкового комитета, отказался его выполнять. Тогда же, на полковом митинге, Горячева единогласно избирают командиром полка. За отказ выполнять приказы Мамонтова, Горячев был приговорен Донским правительством к смертной казни через повешение, о чем было объявлено в местной прессе.

В годы гражданской войны Елисей Горячев сражался не менее отважно, но только теперь уже по принципу «брат на брата». Командовал отрядом и полком, был начальником штаба бригады у Семена Тимошенко, командиром Особой бригады 1 й Конной армии. Награжден тремя орденами Красного Знамени. После гражданской войны Горячев настойчиво продолжал учиться военному делу: он успешно окончил Высшие Академические курсы (ВАК), курсы усовершенствования высшего начсостава (КУВНАС), Особую группу Военной академии имени М.В. Фрунзе в 1932 году. Командовал Особой кавбригадой, 3 й Бессарабской и 7 й Самарской кавалерийскими дивизиями. В должности командира корпуса находился с июля 1935 года.

В аттестациях соответствующие начальники в разное время отмечали такие его качества: любовь к конному делу, твердость в принятых решениях, большое стремление к самосовершенствованию, достаточную инициативу, тактичность в обращении с подчиненными, умелое руководство боевой подготовкой вверенных ему частей и соединений.

Можно с большой долей уверенности утверждать, что включение в состав суда над «военными заговорщиками» было для Горячева полной неожиданностью, ибо в числе подсудимых находились командармы 1-го ранга Якир и Уборевич, его бывшие командующие в УВО и БВО, которых он глубоко уважал и почитал, как своих учителей и наставников в оперативно-тактических вопросах. Из числа подсудимых именно этих двух лиц он лучше и ближе всего знал. Какие чувства, испытал Горячев, бегло ознакомившись с материалами многотомного дела (на более подробное изучение просто не было времени), мы никогда уже не узнаем. Однако вполне допускается, что они, эти чувства, были весьма, противоречивыми, а может быть, даже и противоположными точке зрения официального следствия. Но их Горячеву пришлось спрятать под маской верного приверженца версии НКВД, иначе ему не удалось бы продержаться на воле целых полтора года и даже преуспеть по службе.

Прослеживая дальнейшую судьбу Е.И. Горячева, обратимся к весьма примечательному документу, который достаточно ярко свидетельствует о том, что даже участие в работе столь высокого судебного органа, как Специальное судебное присутствие, не спасало командиров РККА от различного рода доносов. Это в полной мере относится к членам суда Блюхеру, Алкснису, Дыбенко, Каширину. Поиски врагов народа «успешно» продолжались…

«Народному комиссару обороны Маршалу

тов. Ворошилову

Копия: Командарму 1 ранга т. Белову

(от командира 6-го механизированного казачьего полка Кривошеина С.М.

18 июня 1937 г.

г. Гомель)

Поведение командира казачьего корпуса т. Горячева считаю не честным. До ареста и расстрела врага народа Уборевича, Горячев был одним из его ревностных поклонников или просто подхалимом. Так, на занятиях с начсоставом всегда особо подчеркивались указания Уборевича по боевой подготовке войск, как исключительно ценные. Очень часто Горячев в своих письмах к Уборевичу их начинал со слов: «дорогой и любимый Иероним Петрович!», над чем окружные работники часто смеялись. Сам Уборевич на одном из совещаний высшего начсостава округа прямо заявил, что из всех командиров корпусов Горячев один его всегда хорошо информирует. Сейчас Горячев страшно ругает всех врагов народа, но ни слова не говорит о своем подхалимском отношении к Уборевичу. Так он выступил на окружной партийной конференции и на 16 м съезде большевиков Белоруссии. Я хотел на партийном съезде выступить с критикой поведения Горячева, но, взвесив политическую обстановку, решил написать Вам. Я считаю, что такой резкий поворот Горячева от подхалимства к проклятиям без признания своих личных ошибок подозрительным и требующим проверки.

Комбриг Кривошеин».

На этом письме, находящимся в личном деле Е.И. Горячева, имеется следующая резолюция, сделанная, видимо, командующим войсками БВО И.П. Беловым или его заместителем (подпись неразборчива):

«1) Копию этого письма передать ОПК БВО (окружная партийная комиссия Белорусского военного округа. – Н.Ч.) тов. Сычеву.

2) Подлинник в личное дело т. Горячева.

3) Доложить письмо члену Военсовета и начпуокру (начальнику политического управления округа. – Н.Ч.)» [45].

Вот в такой сложной психологической обстановке приходилось тогда работать не только в центре, но и на местах – в округах, дивизиях и полках. Обратим внимание на дату – прошла ровно неделя, как Горячев вместе с Беловым, которому также адресовано письмо-донос, подписали в Москве смертный приговор Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим членам «ядра военного заговора в Красной Армии» – и вот уже на него самого «покатили телегу». Прошло две недели после окончания работы Военного совета при наркоме обороны, на котором Сталин сетовал на отсутствие своевременных сигналов с мест о враждебных установках или действиях, (в этом месте он и упомянул о выступлении Горячева) – указанный недостаток был уже устранен. «сигнальщики» буквально обрушили поток своих заявлений в адрес вышестоящих командиров и политорганов. К содержанию некоторых таких «сигналов» нам в ходе повествования еще придется обратиться.

Приведенное же выше заявление написал комбриг Семен Кривошеин (только что получивший это воинское звание) после возвращения из Испании, где он был в составе первой группы советских танкистов. Приехал и угодил из одного огня да в полымя нарастающего вала всеобщей подозрительности и усиленного поиска «врагов народа». Как видим, даже люди, почти год отсутствовавшие на Родине, по приезду быстро включались в общий ритм политической жизни, точнее – политического сыска.

К заявителю Кривошеину судьба была весьма благосклонна – он будет командовать механизированной бригадой и корпусом. Великую Отечественную войну закончит генерал-лейтенантом танковых войск и Героем Советского Союза. Более драматичной оказалась судьба Е.И. Горячева, на которого в 1937 году, помимо заявления комбрига Кривошеина, будут и другие показания, в том числе бывшего начальника Разведуправления РККА комкора С.П. Урицкого. И тем не менее Елисей Иванович продержится «на плаву» до конца 1938 года, получив за это время очередное звание «комкор» и продвижение на две служебные ступеньки: заместителя командующего войсками Киевского военного округа по кавалерии и командующего армейской кавалерийской группой. Он станет депутатом Верховного Совета СССР первого созыва.

12 декабря 1938 года Е.И. Горячев умер и был похоронен на воинском кладбище в городе Проскурове. В его личном деле обстоятельства смерти изложены так, что невольно напрашивается мысль о вероятности самоубийства. К тому же выводу склоняется и сын комкора Георгий Горячев, хотя, повторим, об этом напрямую в официальных документах нигде не говорится. Вполне можно допустить, что тяжелая моральная атмосфера, царившая в с среде командно-начальствующего состава армии, неопадающая волна, репрессий против него – все это оказывало свое негативное воздействие на состояние психики Горячева и могло подтолкнуть его к самоубийству.

В одной из последних служебных аттестаций (за 1936 год) непосредственный начальник Горячева комкор И.Р. Апанасенко, наряду с другими качествами аттестуемого, отметил и такое: «Командирские игры проводит хорошо… Очень любит военную историю…» Да, страстный поклонник военной истории Е.И. Горячев попал на ее страницы, но только не как умелый организатор боевой и политической подготовки в звене полк-дивизия-корпус, а прежде всего как член суда над Маршалом Советского Союза М.Н. Тухачевским и другими видными военачальниками в июне 1937 года. Сам Елисей Иванович, безусловно, не хотел такого поворота событий и, видимо, тяготился сознанием своей причастности к данному судилищу. Его преждевременная смерть является лишним тому доказательством.

Нельзя сказать, что от своего включения в состав суда многие члены Специального судебного присутствия были в восторге. Вместе с тем все они, без исключения, прекрасно понимали, что тем самым им оказана огромная честь, большое доверие со стороны руководства партии, правительства и наркомата обороны. Такое доверие надо было оправдывать конкретными делами и поведением на суде. В то же время большинству из них было неведомо, что в недрах ГУГБ на них самих уже имеется готовый «компромат», в том числе добытый в ходе следствия над участниками «заговора Тухачевского», которых они судили.

В следственном деле В.М. Примакова имеется несколько небольших по формату листков бумаги, на которых он писал собственноручные показания. Из них усматривается, что работникам Иностранного (ИНО), Экономического (ЭКО) и Особого (ОО) отделов ГУГБ НКВД СССР (соответственно начальники отделов комиссары госбезопасности 2-го ранга А.А. Слуцкий, Л.Г. Миронов, И.М. Леплевский) удалось от него получить их, измотав до предела комкора в течение девятимесячного заключения в тюрьме. Воле и упорству Примакова надо отдать должное – будучи арестован в середине августа 1936 года, Виталий Маркович только 8 мая следующего года согласился давать «чистосердечные» показания на ряд видных военных работников. Так, 10 июня, накануне суда над Тухачевским, от Примакова следователем А.А. Авсеевичем были выбиты показания о том, что командарм 2-го ранга Н.Д. Каширин, уже утвержденный «наверху» членом судебного присутствия, также является участником военного заговора, о чем ему, Примакову, стало известно со слов М.И. Алафузо. В тот же день от него таким же образом пытались получить показания на другого члена суда – командарма 2-го ранга П.Е. Дыбенко. Еще ранее, когда Примаков только что «изъявил желание» признаваться в заговорщической деятельности, Леплевский, Авсеевич и сотрудник ЭКО лейтенант З.Л. Эстрин делали попытку получить от него необходимый им обличительный материал еще на одного члена суда – командарма 1-го ранга Б.М. Шапошникова, начальника Генштаба РККА.

Все названные документы, а также отредактированные протоколы допросов и собственноручные показания арестованных, в которых они называли заговорщиками некоторых членов Специального судебного присутствия, в ходе ознакомления с материалами следствия и на самом процессе от членов суда были скрыты, хотя по существу это мало что изменило бы в их последующей судьбе. В живых из них после 1938 года оставались только Буденный и Шапошников. А вот почему их миновала карающая длань НКВД, остается нераскрытой тайной. Предполагать же самые различные варианты и версии – дело писателей, что и делают довольно успешно Дмитрий Волкогонов, Владимир Карпов, Лариса Васильева и другие авторы популярных книг. Нам же предельно ясно, что по первому сигналу из Кремля за ними также могли прийти в любой из дней как в 1937–1938 годах, так и в последующие годы.

Но не пришли. И слава богу! Хотя «компромата» для их ареста было предостаточно. Например, на Буденного, как на участника военного заговора, показали люди, которых он много лет знал по совместной службе в Красной Армии, с которыми был в близких личных отношениях, а именно: Маршал Советского Союза А.И. Егоров, командармы 1-го ранга И.П. Белов и И.Ф. Федько, командармы 2-го ранга М.Д. Великанов, П.Е. Дыбенко, Н.Д. Каширин, М.К. Левандовский, А.И. Седякин, комкор С.Е. Грибов, корпусной комиссар И.П. Петухов – начальник секретариата, наркома обороны, комдив Д.Ф. Сердич, комбриг Б.К. Верховский, бригадный комиссар К.И. Озолин, а также его порученец М.М. Аквильянов и другие.

Не в лучшем положении оказался и Б.М. Шапошников. Следователи Особого отдела ГУГБ НКВД неплохо «поработали» и в результате маршал Егоров, командарм Федько, армейский комиссар 1-го ранга П.А. Смирнов, комкор В.В. Хрипин – до ареста командующий авиацией особого назначения, назвали его в числе активных участников антисоветского военного заговора.

Досье на Буденного и Шапошникова постоянно пополнялись все новыми и новыми материалами. Удивительно одно – по мере того, как оба эти военачальника поднимались вверх по служебной лестнице, росли в воинских званиях, одновременно в соответствующей пропорции разбухали и досье на них. Так продолжалось многие годы и даже во время Великой Отечественной войны. Обратимся к некоторым из этих материалов, компрометирующих С.М. Буденного. Прежде всего из них усматривается одно обстоятельство, видимо самое главное для органов госбезопасности – в планах руководства военно-фашистского заговора Буденному отводилась роль организатора антисоветского подполья среди казачества, как имеющего большую популярность среди казаков и могущего возглавить восстание, опирающееся на антисоветские казачьи кадры.

Маршал Егоров на допросе 28 марта 1938 года показал, что он вместе с Буденным и Дыбенко возглавлял руководство антисоветской организации правых в Красной Армии. Касаясь позиции и роли Буденного в этой организации, Егоров утверждал: «Имя, которое имеет Буденный в стране, увеличивало вес нашей организации… Буденный, входя в состав нашего центра и зная почти обо всем, что делала наша организация правых, имел от нашего центра специальное задание – возглавить антисоветские элементы конницы РККА. Именно он, Буденный, осуществлял связь с Кашириным, Апанасенко, Жлобой, которые проводили активную антисоветскую работу среди казачества. Они использовали создание специальных казачьих частей для под готовки своих контрреволюционных формирований… Во главе этих частей ими были поставлены свои люди, завербованные участники военного заговора и антисоветской организации правых. Из числа участников антисоветского подполья в коннице Буденный мне назвал Косогова (комкор), Шеко (комдив), Горячева (комкор), Сердича (комкор)…»[46]

Далее Егоров показал, что Буденный разделял установки руководства правых о подготовке поражения РККА в будущей воине и был осведомлен о его (Егорова) шпионской работе в пользу немцев.

Аналогичные показания об антисоветской деятельности Буденного дал и П.Е. Дыбенко. В частности, на допросе 15 марта 1938 года он подтвердил что Буденный был в курсе связи руководства правых в армии с военно-фашистским заговором и персонально о Тухачевским: «Мне Егоров рассказал, что он поделился с Буденным о встрече на его, Егорова, квартире с руководителями антисоветского военного заговора и указал на необходимость установления им, Буденным, нормальных отношений с Тухачевским, как с союзником в борьбе против Сталина и Ворошилова»[47].

Под казачеством, которое по замыслу заговорщиков должен был возглавить Буденный и среди которого он якобы проводил антисоветскую работу, подразумевалось прежде всего донское, кубанское и терское. На их землях в большинстве своем дислоцировались части и соединения Северо-Кавказского военного округа. В 30 е годы им длительное время командовал Н.Д. Каширин, сам по происхождению казак, правда уральский. Арестованный в конце 1937 года, он в своем заявлении от 17 февраля 1938 года показал: «…Во время разговоров со мной в июле 1932 года Егоров назвал своим сообщником и главной опорой Буденного Семена Михайловича… По расчетам Егорова, антисоветское вооруженное восстание должна будет поддержать большая часть конницы РККА во главе с самим Буденным… Во главе Союза всех казачьих войск намечалось поставить Буденного с присвоением ему титула атамана всех казачьих войск…»[48]

По свидетельству бывшей жены Буденного – О.С. Михайловой-Буденной, к числу наиболее доверенных лиц ее мужа относились прежде всего И.Р. Апанасенко, Е.И. Горячев, О.И. Городовиков, С.А. Зотов, В.И. Книга, Н.Н. Криворучко, Д.Ф. Сердич, С.К. Тимошенко, И.В. Тюленев. Все они, за исключением Криворучко, являлись выходцами из Первой Конной армии и питомцами Семена Михайловича. Криворучко же был представителем котовцев, которые, наряду с червонными казаками В.М. Примакова, соперничали в славе с конармейцами.

Из названных выше лиц репрессиям в 1937–1938 годах подверглись комдив Сердич и комкор Криворучко. На допросе 25 апреля 1938 года Данила Федорович Сердич (до ареста командир 3-го кавалерийского корпуса БВО) показал: «Я вел борьбу со следствием, всячески пытаясь скрыть свою антисоветскую деятельность… Я был уверен, что… мои близкие приятели Егоров и Буденный сделают все для того, чтобы меня освободить. Эти люди сыграли большую роль в деле вовлечения меня в антисоветскую организацию правых… Апанасенко (комкор, заместитель командующего войсками БВО по кавалерии. – Н.Ч.) мне заявил, что линию правых разделяет Егоров и Буденный… Заканчивая беседу, Апанасенко сообщил мне о существовании в армии антисоветской организации правых во главе с Егоровым и Буденным»[49].

Как видим, комдив Сердич недвусмысленно называет не только Буденного, но и своего непосредственного начальника комкора И.Р. Апанасенко участником антисоветского военного заговора в Красной Армии. И не только Сердича, были на Апанасенко и другие показания. Но судьба оказалась к этому неординарному человеку более благосклонной, нежели к другим людям из окружения маршала Буденного. Аресту он не подвергался, хотя по служебной и партийной линии ему пришлось написать не одну объяснительную записку, сочинить не одно покаянное заявление, в которых неоднократно упоминается имя С.М. Буденного. В основном в негативном свете.

Член судебного присутствия Маршал Советского Союза В.К. Блюхер многие годы ходил в любимчиках у Сталина. Об этом говорит хотя бы тот факт, что только ему, единственному из командующих войсками военных округов (ОКДВА функционировала на правах округа), в 1935 году было присвоено высшее воинское звание. Такое же, как наркому обороны и его заместителям, что не могло не вызвать недовольства со стороны других командующих округов первого разряда – И.П. Белова, Б.М. Шапошникова, И.П. Уборевича, И.Э. Якира. Свидетельствует генерал армии А.В. Хрулев, человек, в те годы работавший в аппарате наркомата обороны и достаточно близко находившийся от армейской верхушки: «Я одно точно знаю, что Блюхеру было присвоено звание Маршала по личному предложению Сталина, чему сильно завидовали Уборевич и Якир».

Из воспоминаний Н.Г.Конюхова видно, что еще в середине 1937 года доброе расположение к Блюхеру со стороны Сталина и Ворошилова продолжало оставаться достаточно прочным. Подтверждает это и стенограмма заседания Военного совета при наркоме 1–4 июня 1937 года, о котором мы уже упоминали. Однако спустя год, и особенно после событий на Хасане, звезда Блюхера стала стремительно закатываться. Хасанские события и деятельность командующего Дальневосточным фронтом в этот период стали предметом специального разбирательства на Главном военном совете. Вот что об этом говорилось в совершенно секретном приказе № 0040 от 4 сентября 1938 года:

«31 августа 1938 г. под моим председательством состоялось заседание Главного военного совета РККА в составе членов Военного совета: т.т. Сталина, Щаденко, Буденного, Шапошникова, Кулика, Локтионова, Блюхера и Павлова с участием Председателя СНК СССР т. Молотова и зам. Народного комиссара внутренних дел т. Фриновского.

Главный военный совет рассмотрел вопрос о событиях в районе озера Хасан и, заслушав объяснения комфронта т. Блюхера и зам. члена Военного совета ДКФронта т. Мазепова, пришел к следующим выводам:

1. Боевые операции у озера Хасан явились всесторонней проверкой мобилизационной и боевой готовности не только тех частей, которые непосредственно принимали в них участие, но и всех без исключения войск ДКФронта.

2. События этих немногих дней обнаружили огромные недочеты в состоянии ДКФронта. Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказались на недопустимо низком уровне. Войсковые часта были раздерганы и небоеспособны; снабжение войсковых частей не организовано…

Ко всему этому обнаружено, что важнейшие директивы Главного военного совета и Народного комиссара обороны командованием фронта на протяжении долгого времени преступно не выполнялись. В результате такого недопустимого состояния войск фронта мы в этом сравнительно небольшом столкновении понесли значительные потери – 408 человек убитыми и 2807 человек ранеными. Эти потери не могут быть оправданы ни чрезвычайной трудностью местности, на которой пришлось оперировать нашим войскам, ни втрое большими потерями японцев…

Таким образом, основная задача, поставленная Правительством и Главным военным советом войскам ДКФронта – обеспечить на ДВ полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта, – оказалась невыполненной…»[50]

Далее в этом пространном приказе перечислялись основные недочеты в подготовке и устройстве войск Дальневосточного фронта, выявленные в ходе боевых действий, у озера Хасан. Их набралось много, этих недостатков, по каждому из которых можно было, в свою очередь, проводить отдельное расследование. Виновными в наличии отмеченных недочетов признавались командиры, комиссары и начальники всех степеней фронта, и в первую очередь его командующий маршал Блюхер. Ему вменялось в вину то, что он «вместо того, чтобы честно отдать все свои силы делу ликвидации последствий вредительства и боевой подготовки ДКФронта и правдиво информировать Наркома и Главный военный совет о недочетах в жизни войск фронта,…систематически, из года в год, прикрывал свою заведомо плохую работу и бездеятельность донесениями об успехах, росте боевой подготовки фронта и общем благополучном его состоянии. В том же духе им был сделан многочасовый доклад на заседании Главного военного совета 28–31 мая 1938 г., в котором он скрыл истинное состояние войск ДКФ и утверждал, что войска фронта хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны»[51].

В приказе отмечалось, что многочисленные враги народа, работавшие длительное время рядом с Блюхером, умело скрывались за его спиной и вели свою деятельность по дезорганизации и разложению войск фронта. Его обвиняли в том, что после разоблачения и ареста большой группы изменников и шпионов он тем не менее не сумел или не захотел (вот как уже ставится вопрос!) по-настоящему реализовать очищение ОКДВА от врагов народа. Что Блюхер якобы под флагом особой бдительности оставлял, вопреки указаниям Главного военного совета и наркома обороны, незамещенными сотни должностей командиров частей и соединений. Объяснения командующего такого положения отсутствием кадров с соответствующей подготовкой были названы враньем и втиранием очков. Вот так и никак иначе! Никто не хотел называть вещи своими именами и квалифицировать необоснованные репрессии против кадров РККА как тягчайшее государственное преступление.

Действия командующего ДКФронта маршала Блюхера в период боевых действий у озера Хасан высшим политическим и военным руководством страны оценивались как совершенно неудовлетворительные и граничащие с сознательным пораженчеством и саботажем. «…Все его поведение за время, предшествующее боевым действиям и во время самих боев, явилось сочетанием двуличия, недисциплинированности и саботирования вооруженного отпора японским войскам, захватившим часть нашей территории…»

Итак – пораженец, саботажник, разгильдяй!.. Такой оскорбительный для любого военачальника, тем более для маршала, вывод имел свою подоплеку. Она заключалась в том, что Блюхеру в Москве не могли простить одного его самостоятельного шага, заключавшегося в проверке законности действий пограничников у озера. Хасан. «Заранее зная о готовящейся японской провокации и о решениях Правительства по этому поводу… получив еще 22 мая директиву Народного комиссара обороны о приведении всего Фронта в боевую готовность, т. Блюхер ограничился отдачей соответствующих приказов и ничего не сделал для проверки подготовки войск для отпора врагу и не принял действительных мер для поддержки пограничников полевыми войсками. Вместо этого он совершенно неожиданно… подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан. В тайне от члена Военного совета т. Мазепова, своего начальника штаба т. Штерна, зам. Наркома обороны т. Мехлиса, зам. Наркома внутренних дел т. Фриновского, находившихся в это время в Хабаровске, т. Блюхер послал комиссию на высоту Заозерная и без участия начальника погранучастка произвел расследование действий наших пограничников. Созданная таким подозрительным порядком комиссия обнаружила «нарушение» нашими пограничниками маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, «установила» нашу «виновность» в возникновении конфликта у оз. Хасан.

Ввиду этого т. Блюхер шлет телеграмму Наркому обороны об этом мнимом нарушении нами маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника погранучастка и других «виновников в провоцировании конфликта» с японцами. Эта телеграмма была отправлена т. Блюхером также втайне от перечисленных выше товарищей»[52].

Создание маршалом названной комиссии и проведение расследования пограничного инцидента вызвали резко негативную реакцию со стороны Сталина, Молотова и Ворошилова. Вот эти его действия и послужили основанием для обвинения командующего фронтом в саботировании вооруженного отпора японцам и наличии пораженческой позиции. Не мог простить Блюхеру его недоверия пограничникам их куратор, всесильный тогда заместитель Ежова комкор М.П. Фриновский, находившийся в то время на Дальнем Востоке во главе большой бригады работников НКВД и проводивший тотальную чистку кадров ОКДВА, Тихоокеанского флота и Краснознаменной Амурской флотилии.

Кроме всего прочего, Блюхер обвинялся и в самоустранении от руководства боевыми действиями, перепоручении этого дела начальнику штаба фронта комкору Г.М. Штерну, притом без определения четких задач и полномочий А также в нежелании поддерживать бесперебойную связь с Москвой (!), издании приказа о призыве в 1 ю (Приморскую) армию двенадцати возрастов вместо шести, предусмотренных, решением Главного военного совета, что грозило втягиванием в большую войну СССР с Японией. Приказ о призыве 12 возрастов был немедленно отменен наркомом обороны.

Все вышеприведенные обстоятельства послужили основанием для расформирования управления Дальневосточного фронта и отстранения Маршала Советского Союза В.К. Блюхера от его прежней должности. Этим же приказов из войск фронта создавались две отдельные армии с непосредственным подчинением их наркому обороны: 1 я Отдельная Краснознаменная (штаб в г. Ворошилове) и 2 я Отдельная Краснознаменная (штаб в г. Хабаровске). В оперативном отношении Военному совету 1 й армии был подчинен Тихоокеанский флот, а 2 й армии – Краснов найденная Амурская флотилия. Командующими назначались: 1 й армией – комкор Г.М. Штерн. 2 й – комкор И.С. Конев. На формирование армий отводилось десять суток[53].

Несколько слов о Г.М. Штерне – более подробно речь о нем впереди. Его звезда быстро всходила на армейском небосклоне, все более приближаясь к зениту. Кто еще год-полтора назад знал его? Очень немногие и то как командира для поручений при наркоме. Но вот в 1937 году Штерн сменяет на посту Главного военного советника в Испании Яна Берзина и получает (как и Берзин) высокую оценку своей деятельности. Она, эта похвала, впервые прозвучала, в выступлении Сталина 2 июня 1937 года на заседании Военного совета:

«…Никто не думал, и я не слыхал о способностях командующего у Берзина. А посмотрите, как он дело наладил! Замечательно вел дело.

Штерна вы знаете? Всего-навсего был секретарем у т. Ворошилова. Я думаю, что Штерн не намного хуже, чем Берзин, может быть не только хуже, а лучше…»[54]

В должности начштаба Дальневосточного фронта Штерн также проявил себя неплохо, особенно тогда, когда Ворошилов приказал ему принять корпус, действующий в районе озера Хасан. В приказе наркома от 4 сентября 1938 года особо подчеркивалось, что «…японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы только благодаря боевому энтузиазму бойцов, младших командиров, среднего и старшего командно-политического состава, готовых жертвовать собой, защищая честь и неприкосновенность территории своей великой социалистической Родины, а также благодаря умелому руководству операциями против японцев т. Штерна и правильному руководству т. Рычагова действиями нашей авиации».

И хотя в приказной части приведенного выше документа содержалось решение о замене «негодного и дискредитировавшего себя в военном и политическом отношении» командования фронта в целом, на самом деле под «командованием» подразумевался всего лишь один Блюхер (вот и его время наступило!), ибо другие первые лица из руководства фронта (член Военного совета П.И. Мазепов, начальник штаба Г.М. Штерн) не только не пострадали, – а наоборот – получили повышение по службе. Как в случае со Штерном. Петр Иванович Мазепов также не подвергался гонениям.

Приказ от 4 сентября 1938 года является не только уникальным, но и единственным в своем роде. И суть тут совсем не в том, что с позором отстранялся от должности один из самых заслуженных и авторитетных в с стране военачальников в звании маршала – до этого уже были Тухачевский с Егоровым. Его уникальность состояла в том, что впервые за многие годы существования Красной Армии за снятием командующего последовало расформирование управления одного из крупнейших войсковых объединений. Такого В РККА, по крайней мере за период после гражданской войны, еще не случалось.

Что же случилось с легендарной Особой Дальневосточной? Что произошло с не менее легендарным Блюхером? Ведь совсем еще недавно, всего год тому назад, выступая 2 июня 1937 года на Военном совете, Сталин всячески защищал его: «…И вот начинается кампания, очень серьезная кампания. Хотят Блюхера снять… Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните, в чем дело? Вот он выпивает. Ну, хорошо. Ну, еще что? Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает. Ну, сегодня не понимает, завтра поймет, опыт старого бойца не пропадает. Посмотрите, ЦК встает перед фактом всякой гадости, которую говорят о Блюхере. Путна бомбардирует, Аронштам бомбардирует нас в Москве, бомбардирует Гамарник. Наконец, созываем совещание. Когда он приезжает, видимся с ним. Мужик, как мужик, неплохой…»[55]

Выходит, Блюхер разучился воевать? Всегда, умел, а тут вдруг не справился с несложной для его уровня задачей, проявил растерянность и безволие?!. Ответ на поставленный вопрос по глубинной своей сути гораздо сложнее и трагичнее, нежели как он сформулирован в приказе от 4 сентября 1938 года. Обескровленная непрекращающимися чистками, увольнениями, арестами командно-начальствующего состава. Особая Краснознаменная Дальневосточная армия оказалась в критическом положении, с нарушенным управлением войсками и недоверием со стороны рядовых красноармейцев к оставшимся (пока оставшимся!) в строю командирам. Думается, что и сам маршал Блюхер в середине 1938 года рассуждал по поводу арестованных командиров и политработников несколько иначе, нежели в июне 1937 года, находясь на заседаниях Военного совета и Специального судебного присутствия. Скажем прямо: если события на КВЖД в 1929 году явились триумфом Блюхера, то бои у озера Хасан летом 1938 года стали настоящей его трагедией. А до ареста оставалось всего полтора месяца…

Как говорится, аппетит приходит во время еды. Наказанием одного комфронта Блюхера за неудачные бои у озера Хасан высокая власть не могла удовлетвориться. В назидание командирам и начальникам более низкого ранга потребовались другие «козлы отпущения» на Дальнем Востоке. В качестве таковых решено было выбрать руководство 1 й (Приморской) армии: командующего комдива К.П. Подласа, члена Военного совета бригадного комиссара М.В. Шуликова и начальника штаба полковника А.И. Помощникова. Их обвинили в том, что в период боев у озера Хасан они проявили преступное бездействие, выражавшееся в непринятии необходимых мер к воспрепятствованию вторжения японских войск на советскую территорию, а также в плохом обеспечении боевых действий некоторых частей и подразделений армии. Все это, вместе взятое, привело к тому, что японцам удалось захватить и временно закрепиться на господствующей в этом районе высоте Заозерной.

Такие формулировки содержались в обвинительном заключении. Они же затем почти без изменений перекочевали в текст приговора по их делу. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Подласа к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет, Помощникова и Шуликова – соответственно на три и два года. В отношении двух последних лиц меру наказания было признано считать условной[56].

Дальнейшая судьба Шуликова нам неизвестна. Что же касается командарма, Кузьмы Петровича Подласа, то он оказался в числе тех немногих счастливчиков, вернувшихся незадолго до войны в кадры РККА в результате пересмотра их дел. В звании генерал-лейтенанта Подлас, командуя 57 й армией Юго-Западного фронта, погиб в мае 1942 года в окружении под Харьковом. На несколько лет пережил своего командарма А.И. Помощников: будучи заместителем начальника штаба 1-го Прибалтийского фронта, он погиб в октябре 1944 года в звании генерал-майора.

Но вернемся к В.К. Блюхеру. Его звезда во второй половине 1938 года, как можно усмотреть из приведенных выше материалов и документов, стала действительно стремительно гаснуть. Дело дошло до того, что аресту Блюхера 22 октября 1938 года предшествовали его оперативная разработка органами контрразведки, наружное наблюдение за ним и просмотр всей корреспонденции маршала. Оперативные материалы, хранившиеся на момент реабилитации В.К. Блюхера в учетно-архивном отделе КГБ СССР, говорят о том, что его разработкой и следствием по делу руководил лично Л.П. Берия. Ордер же на его арест подписан Н.И. Ежовым.

Мы уже упоминали о просьбе, а точнее – требовании начальника политуправления ОКДВА армейского комиссара 2-го ранга Л.Н. Аронштама снять Блюхера с должности командующего и перевести его на другой, менее ответственный пост как человека, сильно пьющего. Об этом порочном пристрастии маршала свидетельствуют и другие люди, хорошо знавшие его. В частности, генерал армии А.В. Хрулев: «Блюхер последние годы очень много пил и обосновывал это тем, что его страшно мучила, экзема, кожи, и он, якобы, желая избавиться от болей этой экземы, употреблял очень много спиртных напитков…»

Конечно, подобные увлечения и склонности сильно подрывали авторитет Блюхера, имя которого знала вся страна, о котором писали книги, слагали стихи. Чего только стоит песня, припев которой содержал призыв-приказ: «Товарищ Блюхер! Даешь отпор!»

Одни писали стихи и книги, тогда как другие тоже писали, но только доносы и тому подобные пасквили, дискредитирующие Блюхера. Речь идет о действиях органов контрразведки, которые неоднократно предпринимали меры по опорочиванию командующего войсками ОКДВА, по увязке его с действиями правых, в первую очередь с А.И. Рыковым. Например, в оперативных материалах по делу Блюхера обнаружен рукописный документ антисоветского содержания, написанный якобы его рукой, однако им не подписанный. Адресован он всем командующим войсками округов.

Здесь странным является не только то, что документ исполнен рукой Блюхера и не подписан никем, но больше то, что в ходе следствия арестованный маршал ни разу не был допрошен по поводу появления у него этого важного вещественного доказательства. Сам Блюхер на допросе 28 октября 1938 года попытался дать объяснения по этому вопросу, сказав, что получил от Рыкова письмо, адресованное командующим округов, однако следователь почему-то не придал заявлению никакого значения и перешел к другой теме.

Дополнительной проверкой в период реабилитации Блюхера установлено, что указанный антисоветский документ был изъят из сейфа Блюхера сотрудником госбезопасности Кайдаловым при секретном его осмотре еще до ареста маршала. Кайдалов, допрошенный в середине 50 х годов по поводу данного документа, показал, что он немедленно доложил о нем руководству Управления НКВД по Дальневосточному краю, однако бывший начальник УНКВД Г.Ф. Горбач и его заместитель М.С. Ямницкий не проявили к нему никакого интереса.

Напомним, что инцидент с неподписанным документом происходил во второй половине 1938 года. И он не являлся единичным. За восемь лет до упомянутого случая был и другой, свидетельствующий о том, что даже тогда, когда Блюхер находился в самом зените своей славы (после победы на КВЖД), против него планировались и проводились провокационные комбинации, имеющие цель скомпрометировать его. Подтверждением сказанного являются показания бывшего порученца Блюхера – С.А. Павлова, данные им на допросе 8 августа 1938 года (то есть до ареста Василия Константиновича):

«В декабре 1930 или январе 193l года, точно не помню, на квартире Блюхера собиралась группа высшего и старшего комполитсостава армии, прибывшего в Хабаровск на совещание. За столом в одном месте сидели нач. политотдела 18 корпуса Зайцев, нач. политотдела 1 стр. дивизии Свинкин, начальник подива (политического отдела дивизии. – Н.Ч.) 26 Серпуховитин, командир полка Морган и другие, которых сейчас не помню. Кто из них, кто – я не могу восстановить в памяти, кто именно, вручил мне книгу (кажется «Современная тактика»), сказав, что взял эту книгу здесь же в квартире Блюхера из его личной библиотеки и попросил меня эту книгу положить на место в книжный шкаф. Я с этой книгой направился в кабинет, где находилась библиотека Блюхера и по дороге, перелистывая книгу, обнаружил между страницами лист бумаги с текстом, напечатанным на машинке. Я обратил внимание на подпись снизу этого письма: «С комприветом А.И. Рыков» (подпись от руки и подставленные в скобках на машинке инициалы и фамилия).

Заинтересовавшись, я прочитал несколько строк этого документа и в тексте его заметил следующую фразу: «В недалеком будущем Вам предстоит стать во главе всех Вооруженных Сил Союза, как самому выдающемуся и авторитетному командиру Красной Армии». Я не стал дочитывать письма и сразу понял, что оно является важным политическим документом, свидетельствующим о каких-то контрреволюционных замыслах Рыкова и Блюхера, вызвал в отдельную комнату заместителя начальника политуправления армии Скворцова и передал ему это письмо, сообщив, при каких обстоятельствах я его обнаружил. Скворцов тут же, прочитав документ, позвал Блюхера и при мне опросил его: «Что это за письмо? Блюхер ответил: «Это провокационная афера, я об этом предупрежден Особым отделом». На этом разговор закончился и Блюхер забрал это письмо». Далее Попов показал, что при разговоре со Скворцовым Блюхер вел себя спокойно и никакого волнения по поводу этого письма не наблюдалось.

По поводу двух приведенных выше попыток политической компрометации Блюхера следует выделить несколько моментов. Во-первых, совершенно ясно, что он не был автором изъятого из его сейфа антисоветского рукописного документа. Во-вторых, не исключена, по всем признакам, возможность того что сей злополучный «компромат» является легендированным письмом от имени А.И. Рыкова, направленным Блюхеру в ходе оперативных мероприятий ОГПУ. А посему указанный документ не может рассматриваться, как доказательство по делу и основание для обвинения маршала в антисоветских связях.

В Лефортовской тюрьме с высокими воинскими званиями арестованных, их прежними заслугами перед страной и народом нисколько не считались и маршала подвергали не меньшим истязаниям, нежели какого-то там комбрига или полковника, командира дивизии из небольшого гарнизона. Если не больше, рассчитывая при этом выйти на широкий круг так называемых участников военного заговора.

Свидетельствует начальник санчасти Лефортовской тюрьмы военврач 3-го ранга Анна Розенблюм, оказывавшая Блюхеру медицинскую помощь: «На лице у Блюхера около глаза был огромный синяк. Удар, вследствие чего появился синяк, был настолько силен, что образовалось кровоизлияние в склеру глаза, поэтому склера глаза была переполнена кровью»[57]. Факт издевательства над прославленным военачальником, первым кавалером советских орденов Красного Знамени и Красной Звезды, подтвердил и бывший следователь НКВД В.Я. Головлев. Он на допросе в ноябре 1955 года показал, что увидев в тюрьме накануне ноябрьских праздников 1938 года арестованного маршала (разумеется, без орденов и знаков отличия), «…сразу же обратил внимание на то, что Блюхер… был сильно избит, ибо все лицо у него представляло оплошной синяк и было распухшим. Вспоминаю, что, посмотрев на Блюхера и видя, что все лицо у него в синяках, Иванов тогда сказал мне, что Блюхеру, как он выразился, „здорово попало“.

О том, что Блюхера жестоко истязали, видно также из показаний С.А. Ариной-Русаковской, одно время содержавшейся в камере вместе с бывшей женой маршала – Г.А. Кольчугиной-Блюхер: «Из бесед с Кольчугиной-Блюхер выяснилось, что причиной ее подавленного настроения была очная ставка с бывшим Маршалом Блюхером, который, по словам Кольчугиной-Блюхер, был до неузнаваемости избит и, находясь почти в невменяемом состоянии, в присутствии ее, а также двух других его бывших жен наговаривал на себя чудовищные вещи и просил, чтобы Кольчугина-Блюхер и остальные бывшие его жены все это подтвердили. Я помню, что Кольчугина-Блюхер с ужасом говорила о жутком, растерзанном виде, который имел Блюхер на очной ставке, бросила фразу: «Вы понимаете, он выглядел так, как будто побывал под танком»[58].

Несколько слов о женах В.К. Блюхера – у него их было три. Первая, Покровская Галина Павловна, на которой он женился в гражданскую войну, была арестована 24 октября 1938 года по личному указанию Л.П. Берия. Обвинялась в том, что якобы знала об антисоветских настроениях Блюхера и не донесла об этом органам Советской власти. 10 марта 1939 года Военной коллегией была осуждена к расстрелу. От брака с Блюхером она имела дочь Зою и сына Всеволода.

Вторым браком В.К. Блюхер был женат на упомянутой выше Кольчугиной Галине Александровне. К моменту ареста 22 октября 1938 года (в один день с бывшим мужем) она являлась слушателем 4-го курса военного факультета Академии связи имени Подбельского. Обвинялась, как и Г.П. Покровская, в недоносительстве о контрреволюционной деятельности своего бывшего супруга, а также, дополнительно к этому, в проведении шпионажа и соучастии в антисоветском военном заговоре. Следователи НКВД, действуя методом «кнута и пряника», вынудили ее в ходе следствия оговорить себя, бывшего мужа и ряд других лиц.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.