Глава 28

Глава 28

Во время своих прогулок Бадер и Питер Доллар начали покупать у крестьян за сигареты белый хлеб и яйца (Доллар прятал их в свою высокую фуражку). Так пополнялись общие запасы провизии. Подобные операции были строго запрещены, однако обычно не составляло труда за пару сигарет подкупить караульных.

Доллар в конце концов до того обнаглел, что начал таскать под шинелью обмотанный вокруг талии длинный мешок, набитый зерном. Он возвращался в крепость подозрительно потолстевшим. Рядом с ним все остальные казались заморышами, однако часовые у ворот так и не догадались обыскать изобретательного Доллара.

Во время долгих обратных путешествий с фермы Бадер не мог нести с собой слишком много. Он очень хотел попробовать такой же пояс-мешок, как у Доллара, но все-таки здравый смысл удержал его. Любой может удивиться его внезапной полноте. Тогда изобретательный майор Энди Андерсон сделал для него длинные узкие мешки, которые висели внутри брюк. Бадер спокойно пользовался ими, так как часовые привыкли, что ниже пояса он выглядит, как бы сказать, немного необычно. Два раза в неделю они выходили на промысел и возвращались в крепость пухлые, как надутый до отказа мячик. Они могли доставить за один раз от 40 до 50 фунтов зерна, которое приносило много пользы. За зиму многие заключенные потеряли до 25 килограммов и были близки к полному истощению.

Это была самая трудная зима. Бадера немного поддерживала мысль, что он помогает товарищам, добывая для них еду. Но это не спасало полностью. Его культи воспалились, поэтому походы за зерном причиняли ему мучительную боль, особенно когда выпадал снег. Да и вообще двигаться по скользким обледенелым булыжникам для него было очень сложно. Для него стало делом чести скрыть это от других. Однако пару раз Дик Хоу сумел застать его лежащим на кровати в полном изнеможении после такого похода.

Один из пленных летчиков Лорн Уэлш, специалист по планерам, выдвинул фантастическую идею: построить планер и бежать, слетев на нем с высокой стены замка. Еще два летчика, Морисон и Бест, помогали ему строить планер. Бадер, как старший офицер Королевских ВВС, работал консультантом. Они намеревались сколотить каркас из досок от нар и обтянуть крылья простынями, склеивая все картофельным клейстером. Когда деталь была готова, ее сразу прятали, надеясь, что немцы, даже если найдут часть из них, не догадаются, для чего они предназначены. (К счастью, планер так и не был закончен.)

Однажды Бадер возвращался из похода за провизией, когда у него подломилась левая нога, и он упал. Посмотрев вниз, он с изумлением увидел, что левый протез переломился в лодыжке. Когда Бадер попытался выправить его, вся ступня просто отлетела прочь, и он увидел, что протез в лодыжке проржавел насквозь. Ему не оставалось ничего иного, как отползти на обочину и послать охранника за новым протезом.

Доллар кисло заметил:

«Это научит тебя почаще менять носки».

Охранник вернулся вместе с верным Россом, который нес протез, и, к несчастью, с немецким офицером. Как только офицер нагнулся над Бадером, чтобы помочь тому с протезом, Бадер сообразил, что немец сразу увидит мешки с зерном под брюками. Это будет конец прогулкам и конец дополнительному питанию. Поэтому он дико вскрикнул «Nein, nein!» и попытался изобразить, что крайне смущен. Под присмотром удивленных немцев он уполз в кусты, быстро сменил протез, и проблема была устранена.

Наконец пришла весна, и союзники сумели переправиться через Рейн. Радиоприемник исправно сообщал об их продвижении. В стенах старого замка все больше нарастало нетерпение. 13 апреля они услышали, что американские авангарды находятся всего в нескольких милях ниже по дороге, и заключенные отправились спать в состоянии крайнего возбуждения. Они знали, что конец близок, однако еще не могли осознать это полностью. Прошло несколько часов, прежде чем люди сумели заснуть.

Бадер проснулся рано утром. Он пристегнул протезы и сквозь окно увидел, что «Тандерболты» обстреливают какие-то цели недалеко от замка. Потом они исчезли, но вскоре снова раздалось гудение моторов. Бадер подумал, что самолеты возвращаются, но тут кто-то крикнул: «Танки!» Все бросились к окнам во внешней стене и в 2 милях за рекой увидели вспышки выстрелов и медленно ползущих черных бронированных жуков. Это было восхитительное зрелище! Они наконец пришли!

Старший по лагерю Уилли Тодд появился в дверях и серьезно сказал:

«Прошу минутку внимания. Комендант только что приказал всем покинуть замок в 10.00. Он сказал, что нас эвакуируют в немецкий тыл».

Все были потрясены, воцарилось гробовое молчание. Никто даже не думал, что придется куда-то переезжать, хотя время от времени ползли слухи, что Гитлер будет удерживать заложников.

Бадер взорвался:

«Мы не собираемся никуда идти».

Тодд успокоил:

«Не волнуйтесь, я так и намерен сказать им. Но вам следует быть готовыми ко всему. Немцы могут попытаться заставить нас силой сделать это».

Все напряженно ждали, пока Тодд закончит переговоры с комендантом. Очевидно, дивизия СС намеревалась занять оборонительный рубеж на соседнем хребте. Замок мог оказаться на линии фронта, и командир дивизии полагал, что заключенные могут осложнить оборону. Тодд пригрозил коменданту, что союзники зададут ему вопросы об этой эвакуации. Комендант удрал, пообещав подумать и переговорить с командиром дивизии.

Пленники уже собирались забаррикадироваться, когда комендант сообщил, что они могут оставаться на свой страх и риск. Единственное, что от них требуется, — не подавать сигналы из окон.

Во второй половине дня дежурные у окон увидели вспышки выстрелов, и над замком начали визжать снаряды. Бадер вместе с Долларом и Хоу буквально висел на решетке, когда ярчайшая вспышка ударила ему в лицо. Он очнулся лежащим на полу, перед глазами плавали звездочки, в ушах звенело. В верхнем углу окна, куда попал снаряд, камни были разворочены. Немного позднее в комендатуре был убит фельдфебель, точно так же стоявший у окна.

Никто не знал, что именно происходит. К вечеру ситуация оставалась такой же запутанной, хотя дисциплинированная немецкая охрана все еще не покидала свои места. Часовые все так же вышагивали по затянутым колючей проволокой террасам. Бадер посмотрел на них с восхищением и сказал Доллару:

«Я знаю, что если мы попытаемся бежать даже сейчас, они все еще будут нас ловить».

Этой ночью все, как ни странно, успокоились. Кое-кто находился в плену более 5 лет, но в последние несколько часов они совершенно не волновалось. Сам Бадер к этому дню находился в плену уже 3,5 года.

Замок оказался прямо на линии огня, противники вели жаркую артиллерийскую дуэль. Всю ночь снаряды свистели над ним, летая туда и сюда. К рассвету, однако, все успокоилось, и люди уснули.

Бадер с трудом очнулся от сна, услышав топот и крики во внутреннем дворике. Он пристегнул протезы, слыша, как остальные торопливо сбегают по лестнице. Затем долетел новый взрыв криков и шум какой-то суматохи. Наконец и он сумел спуститься туда. Во дворике, среди толпы кричащих пленных, он смог различить американских солдат. Неподалеку стояла шеренга угрюмых немцев с поднятыми руками, на земле валялись их винтовки. Бадер вышел во двор, и его окружила ликующая шумная толпа. Американцы вели себя несколько тише англичан, но радовались ничуть не меньше. Несколько минут стоял ужасный шум, но потом все стихло.

Все кончилось. Они были свободны. Все смешалось. Никто не представлял, что ему теперь делать. Возбуждение первых минут отгорело, как бенгальская свеча, оставив тусклое сияние.

Пюпке тоже был здесь. Бадер услышал, как британский полковник говорит ему:

«Я хочу сказать вам, что вы вели себя очень порядочно все время, которое мы находились здесь».

Пюпке слегка поклонился.

«Благодарю вас. — И со вздохом добавил: Вы знаете, уже во второй раз я вижу свою страну разгромленной».

Появились трое американских корреспондентов и начали обстреливать Бадера вопросами. К его изумлению, среди корреспондентов оказалась девушка, настоящая живая девушка, с рыжими волосами, в военной форме. Вскоре они сообщили, что едут на джипе в штаб 1-й Армии в Наунберг. Не поедет ли он с ними?

Бадер спешно покидал скудные пожитки и книги в вещевой мешок, и вскоре он на джипе уже пересекал ров. Потом машина покатила вниз по каменистом холму, проехала через деревню, где почти из каждого окна свешивались простыни и полотенца в знак капитуляции.

Машина мчалась довольно быстро, и Бадеру совсем не хотелось разговаривать. Он просто смотрел в окно на мелькающий мимо пейзаж и пытался осознать, что он свободен. Никакие слова не имели значения. Он вырвался из ада, но в голове еще крутился смрадный дым и улетал обратно за Стикс. Бадер чувствовал себя странно одиноким, американцы все еще находились в каком-то другом мире. А позади слышался грохот орудий.

Проезжая мимо аэродрома, Бадер увидел несколько разбитых Me-109, валявшихся на земле. Они напоминали памятники прошлого и походили на странные надгробия.

«Немцы взорвали их фанатами», — сообщил один из американцев.

Они проехали через порядки американской танковой дивизии, выдвигающейся к фронту. Бадера поразила эта бесконечная лязгающая стальная змея. В деревнях дети махали руками танкам и их джипу. Все это казалось нереальным.

Ближе к сумеркам они прибыли в Наунберг, и офицеры штаба армии тепло встретили его. Однако они были слишком заняты, метались туда и сюда, и Бадер ощущал, что он здесь чужой. Затем появился молодой британский майор, офицер связи, приветствовал его, и Бадер почувствовал себя немного более уверенно. Они пообедали армейскими пайками, и Бадер наконец сумел набить себе живот. Армейский хлеб выглядел снежно-белым, а на вкус был сладким, как торт. Почувствовав себя лучше, он спросил майора:

«Есть ли рядом „Спитфайры“?»

Майор ответил, что нет, все они находятся на севере, в расположении британской армии. Бадер поинтересовался:

«А я могу туда добраться? Я хотел бы получить истребитель и совершить пару вылетов, перед тем как кончится спектакль».

Майор был поражен.

«Парень, забудь об этом и отправляйся домой. Разве тебе мало?»

Он сразу дал понять Бадеру, что все это бессмысленно. Потом два офицера повели его по темным улицам на ночлег в небольшой домик. Немецкая семья поспешно бросила его при приближении фронта. Бадер ошеломленно разглядывал богатую обстановку комнат, совершенно отвыкнув от этих признаков нормальной жизни. Он остановился, глядя на старинную серебряную табакерку. Заметив это, один из офицеров сказал:

«Какого дьявола, Дуг, возьми ее. Ты не должен жалеть этих ублюдков».

Однако Бадер оставил табакерку. Дело в том, что он все-таки жалел немцев. Сражаться было не с кем, и часть его ненависти успела испариться. Он попытался объяснить это спутникам, но те его не поняли. Они все еще жили войной. Потом он улегся на мягкую перину и пролежал без сна всю ночь, размышляя. Он пытался освоиться с новой жизнью.

К утру ему это удалось. Кольдиц улетел куда-то далеко в прошлое. Бадер теперь находился в настоящем, пусть еще немного неопределившемся и неустойчивом. Однако теперь следовало думать о будущем, а не вспоминать прошедшее.

Потом его отвезли на аэродром, где офицеры административной службы заявили Бадеру, что пленных запрещено возить на самолетах. Видевший это молодой американский летчик возмутился бездушием бюрократов и взял его к себе в кресло второго пилота в маленький серебристый «Бичкрафт», летящий в Париж. Уверенное гудение мотора на взлете, мягкое покачивание взлетевшего самолета заставили его вздрогнуть от давно забытых ощущений.

«Бичкрафт» проскользнул над разбомбленным Кобленцем. Бадер смотрел на обугленные развалины с интересом, но без малейшего удовольствия. Они сели на аэродроме в Версальском лесу, и Бадера отвели в домик, который занимали приветливые американские офицеры. Они тут же предложили выпить шампанского в честь освобождения. Однако Бадер предпочел ограничиться кока-колой. Хотя американцы были очень внимательны и добры, он все еще чувствовал себя неловко в старой грязной форме. Они сидели и разговаривали, когда вошел генерал и тронул его за плечо.

«Пошли, Дуг. Я связался по телефону с твоей женой».

Это выбило его из равновесия. Он схватил трубку и услышал знакомый голос Тельмы: «Дуглас! Дуглас!» Им нужно было сказать так много, что они не могли промолвить и слова. Наконец Тельма спросила:

«Когда я смогу тебя увидеть?»

«Через несколько дней, дорогая. Я ищу „Спитфайр“. Я хочу совершить последний вылет до того, как все закончится».

«Боже! Тебе все еще мало?!» — охнула Тельма.

Он начал говорить, пытаясь объяснить ей то, что сам еще не осознал полностью. Он только хотел оказаться на том месте, которое считал своим.

Этой ночью он спал спокойно, а утром американцы отвезли его в Париж. В штабе Королевских ВВС он спросил о Люсиль и Хике. Выяснилось, что его опасения оправдались. Немцы приговорили всех троих к смертной казни, однако имелись сведения, что казнь была заменена тюремным заключением в Германии. Они постараются найти французов и сообщат ему.

Люсиль тоже! Он вышел, надеясь, очень надеясь, что с ней все будет в порядке. Их судьба была единственным черным пятнышком на сверкании только что обретенной свободы. Он начал расспрашивать о своих старых друзьях по эскадрилье. Новости были не из лучших, слишком многие погибли. Но Табби Мермаген оказался во Франции, и штабисты отыскали его с помощью телефона. Этот коммодор авиации (уже!) находился в Реймсе. Чуть ли не самым первым вопросом, который задал Бадер, был:

«Ты можешь достать мне „Спитфайр“? Я хочу попробовать еще раз».

На другом конце линии раздался довольный смешок.

«Мы так и думали, что ты это скажешь. Я имею строжайший приказ главнокомандующего не даватьтебе «Спитфайр». Точно такие же приказы имеют все командиры частей. Однако я могу отправить тебя на самолете прямо в Лондон».

Во второй половине дня Мермаген прилетел в Париж и сделал то, что обещал. Дряхлый «Ансон» медленно полз над полями, которые когда-то были охотничьими угодьями Бадера, однако он не мог узнать ничего. Оказавшись над Ла-Маншем, Бадер сразу принялся высматривать берега Англии. Они пересекли берег возле Литтлхэмптона, и слева Бадер сумел в туманной дымке различить Тангмер.

Самолет приземлился на аэродроме Нортхолта, и Бадер тут же попал в объятия Великой Машины. Его принялись осматривать, выслушивать стетоскопами, выстукивать и ощупывать. Потом его переодели в новую форму и посадили заполнять бесчисленные бланки и отбиваться от назойливых репортеров.

На следующее утро он вместе с Тельмой укрылся в маленьком частном отеле в Девоне. Бадер неожиданно понял, что не желает встречаться с людьми, строить планы и даже читать приходящие грудами письма. Бывший экстраверт резко переменился. Теперь он пытался забиться в раковину частной жизни, чтобы отрастить новую оболочку, пригодную для новой жизни в новом мире. Его слава не только не рассеялась, но стала легендарной. Люди рвались встретиться с ним, что было еще невыносимее. Он даже перестал подходить к окну, чтобы его не увидел кто-нибудь из старых друзей.

Через 3 недели они вернулись в Аскот, и Бадер старался держаться подальше от окон, чтобы избежать неприятных ему визитов. Однажды на улице его поймала какая-то странная женщина, которая принялась бормотать разные глупости. Бадер терпел, пока она не ляпнула:

«У вас нет ног, и какое занятие вы считаете самым трудным?»

Бадер свирепо рявкнул:

«Вытирать задницу после ванны, так как приходится в это время сидеть на стуле».

И все-таки в один из вечеров состоялась приятная встреча. Прибыли Сэйлор Малан, Боб Так, Краули-Миллинг, Джонни Джонсон и еще десяток ветеранов 1940 года. В Белфри-Клабе в Белгравии был устроен торжественный обед, и он почувствовал себя легче.

Бадер получил назад свою летную книжку и вернулся в старые дни Тангмера. Последняя запись лаконично гласила: «Полет в район Бетюна. Сбит один истребитель Me-109, столкновение с другим. Плен. Уничтожены два истребителя Me-109».

И ниже итог: «Общее количество уничтоженных вражеских самолетов — 30».

Это был его личный счет, о котором он никогда не упоминал. Все летчики-истребители имели такой. Однако в него были включены самолеты, уничтожение которых нельзя было достоверно подтвердить. По самым строгим правилам учета личный счет Бадера составлял 22,5 самолета.

Из Парижа пришло радостное известие — Хике и Люсиль остались живы и сейчас находятся на излечении в госпитале союзников. Он написал, прося сообщить, когда они вернутся в Сент-Омер. Потом пришло сообщение, что французский суд приговорил выдавшую его Элен к 20 годам заключения. Бадер не испытывал ненависти к ней, а только жалел. Поэтому он написал французскому правительству просьбу сократить срок заключения до 5 лет.

Однажды он отправился в Хуллавингдон в Имперскую летную школу повидать Руперта Ли и устроил с ним учебный воздушный бой на самолетах Майлс «Мастер». Потом Бадер залез в кабину «Спитфайра» и полчаса выписывал петли и бочки, с радостью обнаружив, что чувство самолета снова вернулось к нему. Они приземлился с прежним блеском в глазах. С этого момента он вновь ощутил в себе ток жизни и начал понемногу выбираться из раковины. Через 2 дня он начал добиваться отправки на Дальний Восток, чтобы принять участие в войне с Японией. Прошлое должно оставаться прошлым. Теперь ему требовалось как можно быстрее восстановить утерянное за годы, проведенные в Германии. Он был уверен, что еще может пригодиться, но в министерстве авиации думали несколько иначе. Он уже сделал более чем достаточно. К тому же врачи утверждают, что в тропиках у него возникнут проблемы с культями. Может, они были и правы, однако он не ослабил своих усилий, что вскоре привело к новым столкновениям.

Наконец Бадер выяснил, что правы врачи. Вдобавок обычно сдержанная Тельма поставила жесткое вето на этот проект, и он был вынужден отказаться от самой идеи.

Однажды вечером в Аскот позвонил бывший адъютант 242-й эскадрильи. Теперь он был сэром Питером Макдональдом, достопочтенным членом парламента от консервативной партии. Он сказал:

«Дуглас, речь идет о предстоящих всеобщих выборах. Мы хотим выставить тебя. Ты наверняка получишь место от Блэкпула».

Бадер ответил:

«Мне очень жаль, Питер, но я не собираюсь становиться политиком».

Ерунда, заявил Макдональд. Именно такие парни, как он, должны заседать в парламенте.

Моментально превратившись в старого Бадера, Дуглас язвительно ответил:

«Знаешь, я считаю всех политиков шумными пустомелями. Я не собираюсь попусту протирать штаны в парламенте».

Но это были только первые выстрелы в затяжной кампании, направленной на то, чтобы вынудить его изменить свое мнение. Он продолжал упрямо говорить: «Нет». Однако они продолжали наседать до тех пор, пока не на шутку обозлившийся Бадер заявил:

«Знаете, когда от меня пытаются добиться ответа „да“, я всегда говорю „нет“. Если от меня начнут требовать сказать „нет“, я наверняка произнесу „да“. Поэтому я не буду следовать линии партии. И через 5 лет уже никакая партия не выдвинет меня повторно, не так ли?»

После этого наступила тишина.

Позднее в клубе КВВС он встретил коммодора авиации Дика Этчерли, бывшего пилота Кубка Шнейдера, который предложил:

«Дуглас, мне нужен человек, который возглавит школу командования истребительной авиации в Тангмере. Это должность полковника авиации. Ты согласен?»

Бадер с чувством выпалил:

«Разумеется, да».

Стремясь как можно быстрее окунуться в желанную атмосферу дела, он отменил остаток отпуска и в начале июня прибыл в Тангмер. Оказалось, что Бадер сделал это, не подумав. Место осталось тем же самым, но это было все, что сохранилось с прежних времен. Тактика была новой, лица были новыми, но что самое скверное — новой оказалась атмосфера. Все перевернулось вверх дном. Не сохранилась напряженная, но вдохновляющая военная обстановка. Имелась лишь кучка измученных людей, которые мечтали спрятать подальше орденские ленточки и переодеться в штатское. Он попытался возродить старый дух, но не сумел высечь ни одной искры. Все это принесло горькое разочарование, поэтому, когда штаб истребительной авиации предложил Бадеру стать командующим сектором Норт-Уилда, он охотно согласился.

Теперь он командовал 12 истребительными эскадрильями, развернутыми на 6 аэродромах, однако это не принесло Бадеру радости. Перед ним не было заслуживающей внимания цели, он должен был наблюдать за расформированием собственных сил. Огромную машину КВВС военного времени начали потихоньку разбирать. Выкручивались скрепляющие болты, один за другим снятые куски уплывали на гражданку. Бадер попытался было сохранить ядро, но все его лучшие летчики отказались остаться на военной службе, так как перспективы КВВС выглядели довольно безрадостными. Это было новое разочарование, однако его хотя бы не беспокоили воспоминания, как в Тангмере. На несколько миль вокруг Бадер не смог найти домика для Тельмы, и ему приходилось летать каждый уикэнд, чтобы встретиться с ней. Наконец он получил личный «Спитфайр» с буквами «ДБ» на борту.

Из Парижа пришло письмо. В нем говорилось, что Люсиль и Хике вернулись в Сент-Омер. Он немедленно поднял «ДБ» в воздух и полетел туда. Когда Бадер постучал и дверь отворилась, радость встречи была взаимной и искренней. Все кричали, было много поцелуев и слез. Хике переменились гораздо меньше, чем он опасался. У мадам добавилось морщинок, однако она осталась такой же добродушной, а месье снова оцарапал ему щеки своими жесткими усами. Отважная Люсиль похудела и стала серьезней. Бадер просто не знал, как отблагодарить этих людей. Молодой человек, который провел его по темным улицам, пропал без вести 2 года назад.

В секторе Норт-Уилд одна из его эскадрилий получила реактивные истребители «Метеор»[22]. Бадер решил опробовать его, благо служебная обязанность совпала с горячим желанием. Как ни странно, «Метеор» стал первым двухмоторным самолетом, на котором летал Бадер. Он обнаружил, что, не имея ног, управлять этим истребителем проще, чем другими самолетами. «Метеор» не имел пропеллера, поэтому не было нужды заботиться о компенсации вращающего момента. Бадера это обрадовало. Тихоокеанская война постепенно перемещалась на север, дело шло к высадке в Японии, и там жаркий климат не мог подействовать на его ноги. Он начал размышлять, как попасть туда, но вдруг пришло известие о взрыве атомной бомбы, и вскоре военные действия прекратились.

Разумеется, Бадера радовало окончание войны «в плане судеб всего мира». Но его собственное будущее сразу стало туманным и неопределенным. При этом перед ним стояли совсем иные проблемы, чем перед остальными военными. Он мог решить материальные проблемы, оставшись в Королевских ВВС, но это было психологически сложно. Он заслужил лавры но не мог на них почивать. В любом случае, пока не было поводов для беспокойства. Подождем, пока опустеют места в офицерской столовой, а там посмотрим.

1 сентября в корзинке «Входящие» он обнаружил письмо из штаба авиагруппы. В нем говорилось, что он будет участвовать в воздушном параде победы над Лондоном 15 сентября, назначенном, чтобы отпраздновать величайшую победу и пятую годовщину Битвы за Англию. В нем должны будут задействованы 300 самолетов. Возглавить парад предстояло 12 ветеранам Битвы. Полковник Бадер должен был организовать и вести этот парад.

* * *

15 сентября рано утром Склочник Даудинг прибыл в Норт-Уилд и остановился поговорить с избранной дюжиной. Они нашли, что Даудинг почти не изменился за эти 5 лет. Остальные выглядели несколько иначе. Краули-Миллинг, который был лейтенантом во время Битвы за Англию, теперь носил шевроны подполковника, а также Орден за выдающиеся заслуги и Крест за летные заслуги. То же самое имел Боб Так и многие другие. Изменилась и сама атмосфера. Они говорили более серьезно и почти не вспоминали бои. Бадер обмотал вокруг шеи голубой шелковый шарф и сказал:

«Пошли».

Над Лондоном сгущались тучи, но на серых улицах собрались целые толпы народа. У многих на глазах стояли слезы. Они смотрели, как 300 истребителей проносятся над самыми крышами. Бадер не видел их. Справа от него летел Тэрнер, слева — Краули-Миллинг, и он был слишком занят, так как нужно было выдерживать правильный курс в дымке. Уже находясь над Лондоном, он на один миг вспомнил битву и с какой-то ностальгией подумал, что хорошо бы сцепиться еще с кем-нибудь.

Промежуточный эпилог, специально написанный автором

Проблема, что теперь делать в жизни, встала перед Бадером вплотную. Старые мечты исполнились. ВВС все еще хотели вернуть. Хотя в должностных инструкциях на сей счет не говорилось ничего определенного, командование предложило засчитать пропущенные годы и дать ему старшинство, как если бы он не разбился в 1931 году. Он мог сохранить 100 процентов своей пенсии по инвалидности. Если бы он еще раз разбился, то получил бы добавочные 100 процентов сверх того. Это было даже больше, чем он мог мечтать, но ноги все равно не позволяли ему служить на заморских базах в жарком климате. Это ограничивало его опыт, и как следствие — его ценность как офицера, и затрудняло производство в звании.

Компания «Шелл» прислала вежливое письмо, и Бадер отобедал со своим старым боссом, который был исключительно любезен. Он заявил: «Мы нашли работу именно для вас, если вы пожелаете вернуться». В этом случае он должен был получить собственный самолет и летать по всему миру по делам, связанным с авиационным бизнесом.

Свой собственный самолет! Постоянно. И что за прекрасная работа! Неделя или две, проведенные в тропиках, никак не повлияют на его ноги. Это дает ему шанс путешествовать по всему миру, в противном случае он навсегда лишится этой возможности. Они назвали предполагаемый оклад и предложили подумать, заявив, что не торопят с ответом.

Бадер размышлял целых 4 месяца и в конце февраля решился. Он написал прошение об увольнении из Королевских ВВС, хотя и чувствовал, что выглядит это довольно странно. Он так много сил приложил, чтобы прорваться на небеса, и добровольно возвращается в ад. Хотя на сей раз это был несколько иной ад!

Он получил множество теплых телеграмм, самая выразительная из которых пришла от начальника Истребительного Командования сэра Джеймса Робба: «Все, что я могу сказать, — вы оставили после себя пример, который годы спустя превратится в легенду».

В марте, когда пришло время покинуть военную службу, Бадер уже не слишком горевал об этом. Дело было сделано, он знал, что останется частью Королевских ВВС до конца своей жизни. В субботу после завтрака он снял мундир, надел гражданский костюм и поехал из Норт-Уилда в Аскот в закрытом автомобиле, который купила Тельма, пока он находился в плену. Она любила свежий воздух, но в умеренных дозах. Пока еще не было необходимости немедленно приступать к работе. Официально он получил трехмесячный отпуск.

Большую часть этого времени он провел, тренируясь в игре в гольф. Перед войной он не взял ни одного урока, отчасти потому, что не мог себе этого позволить, отчасти потому, что полагал — без ног его стиль должен так измениться, что уроки профессионалов будут просто бесполезны. Он усердно практиковался в Уэнтвортском гольф-клубе вместе с Арчи Компстоном и очень быстро обнаружил, что ошибался. Через 3 месяца он уменьшил фору с 9 ударов до 4, что было совсем даже неплохо для безногого игрока. В действительности такую фору с Компстоном мог позволить только один игрок из сотни. Десуттер однажды ляпнул Бадеру, что ему не следует ходить без трости. Бадер вызвал его на матч и обыграл. Если маленький демон после наступления мира на какое-то время успокоился, то теперь он снова разбушевался. В эти месяцы Бадер очень много занимался делами инвалидов. Одно его существование служило для этих людей вдохновляющим примером.

В конце июня он вместе с Тельмой вернулся в старую квартиру в Кенсингтоне, а в первый понедельник июня Бадер впервые за 6,5 лет появился в офисе компании. На этот раз у него был собственный кабинет, и менеджер протянул Бадеру письмо. «Это будет тебе интересно, старина. Мы заказали для тебя Персиваль „Проктор“. Он будет готов через пару недель». Бадер отправился в министерство гражданской авиации, чтобы получить свое первое свидетельство гражданского пилота. Клерк, вручивший его, несколько смущенно произнес:

«Это чистая формальность, сэр. Мы все понимаем, но не будете ли вы любезны представить нам письмо от какой-нибудь инстанции с подтверждением, что вы полностью пригодны к полетам».

Через несколько дней он забрал свой «Проктор», аккуратный небольшой одномоторный моноплан с закрытой кабиной. Это был 4-местный самолет с крейсерской скоростью 130 миль/час. Бадер радовался, как мальчишка, получивший новую игрушку.

В августе он начал первое путешествие вместе с генерал-лейтенантом Джимми Дулитлом, вице-президентом «Шелл» по Соединенным Штатам. Они составили хорошую пару. Дулитл был таким же динамичным человеком, но его отличало исключительное добродушие. Он мог вести себя одинаково приветливо с рядовым клерком и с директором. Победитель Кубка Шнейдера 1926 года, Дулитл был самым знаменитым американским летчиком. Именно он возглавлял знаменитый налет на Токио в 1942 году, когда двухмоторные бомбардировщики взлетели с авианосца.

Первой остановкой был Осло, где они получили аудиенцию у короля Хаакона, который вел себя совершенно по-приятельски. В Стокгольме один репортер спросил Бадера, какой день стал для него самым волнующим. «Когда я прошел площадку для гольфа в Хойлэйке за 77 ударов», — ответил Бадер.

Затем они посетили Копенгаген, Гаагу, Париж, и всюду встречали теплый прием. Дулитл сидел рядом с ним в кабине «Проктора», когда они летели в Марсель, Ниццу, Рим, пересекли Средиземное море, попали в Тунис, Алжир, Касабланку. Везде они проводили не более 2 дней, но всюду им устраивали торжественные встречи с цветами и шампанским. Постепенно начала накапливаться усталость, хотя Бадер не прикасался к шампанскому. Взрыв произошел в Касабланке, когда он сидел рядом с французским генералом на торжественном ужине. Вечер был очень жарким. Бадер с трудом удерживал голову прямо, бормоча «Оui, топ generale», хотя уже совершенно не соображал, что ему говорят. Наконец он так и уснул прямо за столом, уронив голову на блюдо перед собой. Бадер, конечно, тут же очнулся и поспешно вскочил, с извинениями. Французы тут же отправили его в постель, и он проспал 11 часов подряд.

Они вернулись в Лондон через Лиссабон, Мадрид и Париж. Потом Бадер на «Прокторе» полетел в Западную Африку, которую называли «Могилой белого человека». Бадер впервые получил возможность проверить, как себя будут вести его ноги в тропиках. Маршрут пролегал через Бордо, Пепиньян, Барселону, Танжер и Агадир в жаркие, как печка, Дакар, Лагос, Леопольдвилль в Бельгийском Конго. Большую часть времени Бадер летел над джунглями, простиравшимися во все стороны, насколько хватало глаз. С высоты 7000 футов они выглядели довольно мирно, но лететь над ними на одномоторном самолете было так же опасно, как над океаном. Если бы мотор отказал, у Бадера не было никаких шансов. Однажды мотор действительно встал, и самолет начал стремительно скользить вниз. На высоте 100 футов, когда Бадер уже приготовился к аварийной посадке, мотор столь же внезапно заработал опять.

Жара Западной Африки действительно плохо повлияла на его культи, так как они начали сильно потеть. Однако с помощью талька он сумел сохранить их в порядке на 3 недели, после чего вернулся домой.

В 1947 году по приглашению Дулитла он навестил владения компании «Шелл» в Соединенных Штатах. Бадер посетил несколько госпиталей ветеранов, стараясь помочь людям снова начать ходить — в Штатах было более 17000 ветеранов войны с ампутированными ногами. Он встретил одного человека, который потерял обе ноги ниже колена и таскался между двумя параллельными перекладинами вроде тех, что Бадер впервые увидел в Рухемптоне. Без всяких околичностей он подошел поближе и сказал:

«Почему ты не выкинешь эти костыли и не попытаешься ходить без них?»

Разумеется, человек возмутился:

«Кто ты, к дьяволу, такой?»

«Просто проезжий лайми. Но я тоже потерял обе ноги. Только у меня осталось одно колено, а не два, как у тебя».

«Ну-ка, пройдись».

Бадер прошелся взад и вперед по комнате.

«Не верю».

Вместо ответа Бадер поддернул брюки вверх и показал свои протезы, после чего человек сказал:

«Действительно, черт побери».

Он выбрался из перекладин, и Бадер поддержал его под руку и помог пройтись по комнате. Через некоторое время человек сумел сам совершить первые два шага без чужой помощи, и его настроение сразу исправилось.

«Ты полагаешь, что я смогу танцевать?» — спросил он.

«А почему бы и нет? Я смог», — ответил Бадер.

«Черт. Я едва не застрелился, когда проснулся сегодня утром. Но теперь у меня снова все в порядке».

В Чикаго Бадер прочитал о маленьком мальчике 10 лет, который опрокинул на себя бутылку с горящим бензином и потерял обе ноги ниже колен. Дуглас, который старался сделать для детей все, провел полтора часа возле его кровати, стараясь убедить, что такая потеря не слишком тяжела. Позднее отец мальчика заметил:

«Парень еще не понял, насколько все это серьезно».

Бадер терпеливо возразил:

«Это та вещь, которую ему никогда не следует понимать. Вы должны помочь ему понять, что это всего лишь новая игра, в которую нужно научиться играть, а не что-то такое, что увечит его. Если вы его испугаете, он проиграет».

Это была основа жизненной философии Бадера, касающаяся не только ног, но и всей жизни. Он разговаривал с отцом мальчика 20 минут, стараясь переубедить его.

В Сан-Франциско он встретился с Гарольдом Расселом, американским солдатом, который потерял обе руки. Вместо рук у него были металлические крюки. В это время Рассел только что закончил сниматься в получившем несколько Оскаров фильме «Лучшие годы нашей жизни». Бадер встретился с ним на ужине вместе с Уолтером МакГонигалом, ветераном Первой Мировой войны, также потерявшим обе руки. МакГонигал использовал такие же крюки. Когда Бадер вошел, Рассел сидел, старательно пережевывая стейк. Он поднялся и протянул крюк для «рукопожатия». Ухмыльнувшись, Бадер следил, как эти двое с потрясающей ловкостью управляются с ножами и вилками. «Немножко кофе», — предложил Рассел, протягивая кофейник одним крюком и чашку другим. Он ловко налил кофе. МакГонигал достал из пачки сигарету, взял в рот, потом достал спичку (!) чиркнул ее и прикурил. Бадер с изумлением смотрел, как эта пара наслаждалась жизнью. Они намазывали хлеб джемом, наливали кофе, закуривали сигареты — и все это с помощью крюков.

«Я не понимаю, как вы все это делаете», — с восхищением сказал он.

«Ладно, но я не понимаю, как ты проделываешь все это. Я рад, что потерял руки, а не ноги», — возразил Рассел.

В Лос-Анжелесе Бадера ждала телеграмма: «Добро пожаловать, приятель. Позвони мне в студию в 6 вечера. Дэвид Нивен». Бадер так и поступил, а потом два дня играл в гольф с Нивеном, Кларком Гейблом и Джеймсом Стюартом.

* * *

Вернувшись в Лондон, он взял с собой Тельму в следующее путешествие — тур по Скандинавии. Во время путешествия он ухитрился принять участие в чемпионате Швеции по гольфу и привел всех в восторг, выиграв матч первого круга. Правда, во втором он потерпел поражение.

Следующее путешествие пришлось проделать в Западную Африку, после чего Бадер полетел в Преторию для встречи с фельдмаршалом Смэтсом. Много радости ему доставила встреча с Сэйлором Маланом в Йоханнесбурге, но потом Бадер заболел малярией и в течение 5 дней потерял около 15 килограммов. Его культи настолько исхудали, что прошло несколько дней, прежде чем он смог ходить нормально. Позднее Бадер совершил вылазку на Средний Восток, в Триполи, Бенгази, Тобрук, Каир, на Кипр и в Афины. На сей раз работа позволила ему выкроить несколько часов, чтобы посетить нескольких людей, потерявших ноги. Бадер постарался поддержать их и помочь им поменять отношение к жизни. А свои излишки энергии Бадер, как и прежде, обрушивал на надоедливых бюрократов. Однажды он приземлился в Танжере, смертельно уставший после 7-часового перелета из Лас-Пальмаса. Когда он открыл свой саквояж в здании таможни, небритый чиновник охотно запустил свои лапы внутрь и принялся вытаскивать одежду. Бадер схватил саквояж и резким рывком вывернул все содержимое на стол.

«Вот все. Теперь смотри!» — злобно прошипел он.

Таможенник не понимал по-английски, но жест Бадера был совершенно недвусмысленным. Побагровевший, он заявил по-французски, повысив голос:

«Я досматривал багаж англичан, американцев, французов, испанцев, итальянцев, греков, шведов, датчан Все они были джентльменами, исключая вас».

После яростного спора Бадер постарался все перевести в шутку, громко рассмеявшись.

В 1948 году он взял с собой Тельму в «Проктор» и полетел на Дальний Восток. В Афинах одна из газет опубликовала снимок его с безногими греческими ветеранами, назвав «знаменитым калекой». Калека! Невзирая на погоду, его самолет пролетел через Турцию, Дамаск, Багдад, Басру, Бахрейн, Шарью, Белуджистан, Карачи, Дели, Аллахабад, Калькутту, Акъяб, Рангун, Беруи и Пенанг в Сингапур. Оттуда они по воздуху отправились на Борнео, Целебес, Яву, Бали и Новую Гвинею, покрыв в общей сложности 20000 миль. Еще несколько лет назад совершенно здоровые люди заносили свои имена на скрижали, совершив такое путешествие на одномоторном самолете. За 2 месяца полета Дуглас изрядно похудел, а Тельма, наоборот, прибавила боле 5 килограммов, заслужив новое прозвище «Пышка». Вернувшись, она похудела, но не избавилась от прозвища.

Бадер всегда жалел, что не может брать с собой в заморские путешествия третьего члена семьи. Шон был исключительно умным и вежливым золотым ретривером, и Дуглас очень его любил. Бадер редко играл в гольф без Шона. Пес радостно скакал рядом с ним. Во время перелетов в Англии Шон обычно сам забирался в кабину и летел вместе с Бадером.

В 1949 году Бадер пересел на двухмоторный самолет и вместе с Тельмой посетил Сингапур, доставив туда Персиваль «Принс». В 1951 году компания решила, что ему лучше окончательно пересесть на двухмоторный самолет, и Бадер сменил «Проктор» на Майлс «Джемини», на котором немедленно отправился в Конго.

Проведя некоторое время в Лондоне, Бадер снова вернулся к полетам. Иногда он летел на «Джемини», а иногда на авиалайнере. Для человека, который мог быть прикован к инвалидной коляске, он путешествовал невероятно много, побывав практически во всех уголках земного шара. Часто он брал с собой клюшки для гольфа, и Тельму тоже. Если вы говорили ему, что хорошо бы побывать в Тимбукту, он спокойно отвечал, что уже был там. Он летал на 47 различных типах самолетов, посетив при этом более 50 стран. Довольно часто ему приходилось повторять маршруты.

Вероятно, пример Бадера помог людям, потерявшим ноги, больше, чем что-либо. Он показывал им путь, о котором доктора даже не думали. Например, Тинни Дин, его бывший партнер по регби и гольфу, потерял ногу в Западной Пустыне в одном из танковых сражений. Позднее он совершенно искренне написал Бадеру, что это его абсолютно не волнует.

В 1939 году молодой морской летчик-ученик Колин Ходжкинсон потерял обе ноги. Имея перед глазами пример Бадера, он сумел вернуться на службу в Королевские ВВС и участвовал на «Спитфайре» в боях. По странному совпадению, позднее он тоже был сбит и тяжелораненным попал в плен, хотя ни разу не встречался с Бадером в лагерях. Ходжкинсон тоже играл в гольф и сквош, танцевал на своих искусственных ногах.

Был еще Ричард Вуд, сын лорда Галифакса, которому миной оторвало обе ноги в Западной Пустыне. И опять же, улыбка судьбы. Он оказался в госпитале под присмотром невесты Джеффри Стефенсона. Узнав от нее о Бадере, он написал Тельме (Дуглас в это время уже был в плену): «Когда я пришел в себя после операции, то сразу спросил, смогу ли я снова ходить. Мне ответили: „Конечно, посмотрите на Дугласа Бадера“. После этого я решил делать все то, что делал он, и стать для других таким же примером, каким он стал для меня. Очень хотел бы встретиться с ним лично, чтобы поблагодарить его. Я уже получил свои протезы и начал ходить».

(У Вуда обе ноги были ампутированы выше колен, однако он ходил с одной тростью, и позднее стал членом парламента.)

Когда я позднее встречался с Бадером, то очень редко вспоминал, что у него нет ног. Это было общее впечатление тех, кто с ним общался. Да и сам Бадер нередко об этом забывал, исключая те случаи, когда у него начинались фантомные боли в ампутированных ногах. Временами ему казалось, что он чувствует ступни. Бадер привык утром надевать протезы так же, как я сам привык надевать туфли. Эти протезы никогда не были слишком удобными и часто беспокоили его, хотя он ни разу не показывал этого. Крайне редко, когда он испытывал сильную боль, он шипел сквозь зубы, и только.

Когда я играл с ним в гольф в Корнуолле, он не показывал, как ему больно, но за ленчем предложил отменить второй тур. Я воскликнул: «Вы не хотите проиграть!» Вместо ответа он поднял правую ногу и показал окровавленную культю. В металлическом колпачке оказалось отверстие. Наверное, неисправный протез причинял ему ужасную боль. На следующее утро прибыл запасной протез. Перевязав свежую рану, Бадер вновь вернулся к игре. Его секрет был прост и звучал банально: он просто не желал уступать!

В 1948 году он выиграл 19-й клубный чемпионат, пройдя 36 лунок на холмистом поле Кэмберли за один день. Провести целый день на йогах было бы утомительно для любого человека. В карточке Бадера отмечено, что сделал 79 и 82 удара. Он был так же силен, как любой из 25-летних атлетов. Руперт Ли был совершенно убежден, что Бадер играл бы за сборную Англии, если бы не потерял ноги. В Кранвелле в главном зале был вывешен его портрет, написанный маслом, что приводило Бадера в неизменное смущение.

Он по-прежнему оставался странной смесью скромности и эгоизма. Он продолжал хвастаться своими подвигами на площадках для гольфа, как любой рыбак расписывает свои уловы. Людям, которые Бадера не знали, это не слишком нравилось. Однако никто и никогда не слышал, чтобы он хвастался более серьезными делами. Не от Бадера я узнал, что он должен был играть за сборную Англии по регби. Лишь во время работы над книгой я узнал, что кроме 2 Орденов за выдающиеся заслуги и 2 Крестов за летные заслуги он был награжден французскими Орденом Почетного Легиона и Военным крестом. Они были вручены Бадеру за бои над Дюнкерком в 1940 году и над северной Францией в 1941 году, но я об этом не знал. Лишь позднее Бадер рассказал, что французский посол, вручая награды, расцеловал его в обе щеки.

Он крайне редко носил мундир. Один из таких случаев имел место в 1949 году на праздновании Дня Битвы за Англию в Норт-Уилде, где присутствовали и другие знаменитые пилоты. Ричард Димбли, известный комментатор Би-Би-Си, совал им под нос микрофон, и летчики с трудом выдавливали пару бессвязных реплик. Паренек 12 лет, который вряд ли помнил саму битву, сумел проскользнуть сквозь кордон полицейских и подбежал к ним, чтобы взять автограф. Паренек сунул книгу Димбли, который расписался, после чего довольный мальчик повернулся спиной к пилотам и спокойно вернулся за барьер. Война действительно окончилась.

Людей очень легко вводила в заблуждение внешне развязная манера поведения Бадера. Под этой маской скрывалась благородная натура, которая чутко откликалась на нужды и беды людей. Он не мог пройти мимо бедняка, не попытавшись чем-нибудь ему помочь, Бадер потерял массу денег, одалживая их своим старым приятелям военных лет. Теперь он предпочитал подавать, а не одалживать. Он во всем оставался сторонником крайностей: холодное равнодушие или горячее участие, искренняя дружба или лютая ненависть — середины не было.

Однажды я услышал, как кто-то пожалел Тельму, которой наверняка было очень трудно жить с таким чело веком. Но это не так. Мне редко приходилось видеть более преданную пару, и Тельма совсем не была безропотной жертвой. Она легко давала сдачи Дугласу, когда считала это необходимым. Они всегда летали вместе, поэтому никто не боялся за супруга. Единственное, чего боялся Дуглас, — так это одиночества.

Я согласен с теми, кто считает его лучшим командиром истребительных частей и лучшим тактиком Второй Мировой войны (и одним из лучших пилотов). Я не знаю других командиров, которые бы так отличились в других войнах. Но свою главную победу он одержал не в воздушных боях. Это был только эпизод, к которому оказалось приковано внимание всего мира. Величайшая его победа заключалась в другом. Бадер открыл человечеству новые горизонты отваги и новые возможности, не только в дни войны, но в вообще в жизни. Я знаю, что иногда он вспоминает время битв с легкой ностальгией. Воспоминания всегда накладывают отпечаток на жизнь человека. Я знаю, что временами Бадер жалеет, что те великие дни ушли в прошлое, не понимая, что они всегда присутствуют в нем. Я не говорю об ореоле былого. Война Бадера не закончилась, и он одерживает новую победу каждый день. Его всегда уважали за отвагу и умение, проявленные в воздушных боях. Однако никто не подумал воздать должное за его постоянную борьбу, которая делает его Человеком гораздо больше, чем военные подвиги. Он сам этого не замечает. Его натура требует более эффектных и красочных деяний, чем каждодневный подвиг.

Я не священник и не могу представить себе бога в виде седобородого патриарха. Однако меня не раз посещала мысль, что в судьбу Бадера вмешалась некая высшая сила. Он словно нарочно потерял ноги, чтобы показать остальным, что может сделать Человек. И за ним тянется длинная цепь странных случайностей.