О старых анастасиевцах (с древности по XVIII век)

О старых анастасиевцах (с древности по XVIII век)

Полагаю, что современному читателю будет интересна древняя история поныне живого, и отчасти единородного нам, движения Анастасии.

Сейчас В. Мэгре, автор серии книг «Анастасия», утверждает, что образ Анастасии он сочинил как писатель. Но, разумеется, не совсем, так ему пришлось говорить в суде, дабы защитить традицию от посягательств разного рода эпигонов (ибо появились те, кто стал выпускать книги с тем же именем, но с совсем другими идеями)… Подобным образом пришлось поступать и мне, дабы защитить то, что хранил наш род. Да и слишком уж образ Анастасии традиционен для сочинителя совсем не включенного в традицию.

Ведь последователи сей ветви ведославия, анастасиевцы, были отмечены в исторических документах еще 500 лет назад и, безусловно, существовали задолго до этого.

О языческих, а точнее ведославных, корнях сего духовного течения писал еще Мельников-Печерский: «Они несравненно старее раскола-старообрядства… дохристианские понятия наших предков, языческие воззрения обрусевших народов финского племени… отражались на духе и развитии этих сект…»

Почитание Анастасии-Воскресения древнее не только раскола, но и самого христианства. О том свидетельствует и русский фольклор.

Откроем русские былины – и сразу найдем Настасью Романовну, супругу Дона (или Дуная) Ивановича. Есть и русские баллады о Домне-Настасье, супруге либо дочери князя Романа. За ними же, зная о ключе былинном, разглядим Велеса (иные его ведические имена: Дон и Рамна).

А кто же супруга Дона? По древнейшей, ведической традиции – это Домна, когда она умирает. А в следующем воплощении она же – воскресшая Ася (смотри песни из «Книги Коляды» VI, 3).

Именно она, Ася, – та самая Настенька, что обрела «аленький цветочек» и стала супругою Лесного чуда (Велеса)… А в сказке «Морозко» эта Настенька становится супругою Ивана-царевича, бывшего одно время оборотнем-медведем, и живет она в тереме Деда Мороза…

Вот ее древнее ведическое имя – Ася, она же Настя, прогоняющая ненастье, или иначе Анастасия.

В одной из северных сказок есть и такие удивительные строки: «В полуденную пору выплывает из океана-моря прекрасная Настасья Замориевна в окружении двенадцати служительниц… Затмевает Морская Владычица своей красотою ненаглядной само пресветлое солнышко – и оно смущенно краснеет, склоняясь к закату. Отдает прекрасная свою любовь «христианскому сыну» и воцаряется вместе с ним на Земле, обретшей благо под ее рукою…»

Да, конечно же, она стала и Морской Владычицей. Ибо супруг ее, Дон, – стал Донником, Поддонным царем. И приплыла она из царства Алтынского (то же, что греческая Атлантида), как и ее 12 сестер, Плеян, дочерей Святогора. И она же в греческой традиции – нимфа Астеропа, одна из 12-ти дочерей Атланта, а Дон – суть греческий царь морской Посейдон.

Но у нее множество ликов. Она также суть та самая Настя Зимняя, что ложится зимою снежным покровом, настом, на Мать Сыру Землю. И тогда она сама суть Владычица Зима, супруга Велеса-Морозко и матушка Снегурочки.

А весною она становится Тальницей Святогоровной и вместе с тающим снегом уходит через реки в сине море. Она – владычица вод. Она – благодатный дождь, льющийся с небес. Она – снег, устилающий землю. И она же Настя – прогоняющая ненастье. Она – суть ручьи, стекающиеся в бурные реки. И она – само сине море-океан, вбирающий в себя все воды мира… Зимою она умирает с природою, а весною – воскресает.

Не так давно, в начале XX века, народный поэт Николай Клюев, глубоко проникший в сокровенную русскую традицию, провидел в образе Девы Анастасии грядущее воскрешение Руси, претерпевшей в облике Параскевы Пятницы свою крестную жертву.

Само имя Анастасия в этом своем звучании пришло к нам вместе с христианством от греков. Хоть, конечно, под именем Настя она была известна с более древних времен всем родственным арийским народам.

В греческом языке слово означает «вставание, восстановление, выздоровление, воздвижение». А в новозаветном толковнике оно стало значить также «воскресение из мертвых». Этот символ и образ относится не к христианским легендам или священной истории, а к богословию, унаследовавшему многое из античной традиции.

Православный календарь почитает всего пять раннехристианских мучениц с именем Анастасия, и причем только по именам – о них самих мало что известно. День одной из них, Анастасии Узорешительницы, приходится на 22 декабря, то есть на день зимнего солнцестояния – день, когда солнце «поворачивается к свету», то есть как бы воскресает.

И неслучайно в русской истории символика воскресения всегда сопутствовала имени Анастасии. И в скитах «анастасиевцев» свято верили, что Настасья Карповна, казненная в 1734 году в Санкт-Петербурге на Сытном рынке, затем воскресла в духе.

Можно вспомнить также, что из всей погибшей семьи последнего российского императора более всего легенд сложено о чудесном спасении именно Анастасии.

А теперь обратимся к старым документам, по коим, как по вехам, можно восстановить историю общины «анастасиевцев».

Одно из первых упоминаний о них можно найти еще в «Стоглаве» 1551 года. Тогда войною на последователей Анастасии пошел сам царь Иван Васильевич Грозный. Он обратился со следующим вопросом к собору:

«Да по погостам и по селам ходят… мужики и жонки, и девки и старые бабы, нагия и босыя, волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются, и сказывают, что им являются святые Пятница и Настасья, и велят им, чтобы они заповедали христианам каноны завечати…»

Далее говорится об их пророках, о почитании среды и пятницы, отрицании почитания книг Св. Писания и т. п. И на вопрос: «Что тем нагим и босым, и лживым пророкам путь, чтобы миру не соблазняли?» Собор ответил, чтобы таких прелестников не слушали и от себя отгоняли.

А уже в следующем столетии за те же деяния по принятому Уложению 1641 года полагался костер.

В общинах как ведославных, так и христианских верили, что Анастасия может воскреснуть, возродиться в «пробудившемся», «вновь родившемся» члене общины. И потому Анастасий могло быть несколько.

Так и было в начале XVIII столетия. Не обо всех Анастасиях сохранились сведения. Только о тех, что попали в поле зрения «розыска», т. е. карательных органов: «приказа», «тайной канцелярии». Таковой, к примеру, была московская «богиня» Настасья Зима, носившая прямо ведические имя и родовую фамилию.

Согласно сохранившимся документам «розыска», еретичность ее учения состояла в том, что церковь не признавалась посредником между Богом и человеком. Отвергалось причастие вином, а также последователям Анастасии полагалось «креста на себе не носить, икон не почитать», ибо они суть «человеческое рукоделие», молиться только «духом и истиною» (как тут не вспомнить отрицание «человеческих рукоделий», и не только религиозных символов, но даже детских игрушек, современной сибирской Анастасией).

«Духовный корабль» Настасьи Зимы был открыт в 1717 году. Все члены общины содержались затем в заточении до 1721 года, а потом были разосланы в заключение по окраинным монастырям, и многие на Соловки. Там они все сгинули без следа. Знаем доподлинно только об одном ее сподвижнике? Фоме Иванове, который был посажен в Чудов монастырь? И был в оном сожжен на костре (именно так!), согласно действовавшему тогда Уложению 1641 года, – за богохульство, выразившееся в том, что он посек икону митрополита Алексея.

Более известной в те же годы в Москве была старица Ивановского монастыря Анастасия (до «обретения духа» она именовалась Агафьей Карповной). Явилась она в общине «божьих людей» и почиталась затем всеми «духовными кораблями» Российской империи.

Рассказ о ней необходимо предварить рассказом о самой общине, где явилась эта Анастасия.

Мельников-Печерский рассказывает, что основателем общины за сто лет до того был крестьянин Юрьевецкого уезда Костромской губернии Данила Филиппович. Он жил сразу после раскола, т. е. в XVII столетии, и был объявлен своими учениками, а потом и почти всеми «божьими людьми», – «живым богом». На Данилу, по рассказу Мельникова-Печерского, сходил Дух Святой, явившийся в огненной колеснице в славе своей. По преданию, Данила проповедовал, творил чудеса, возносился в небеса с горы Городины близ города Стародуба на Клязьме. Потому его называли также «стародубским мессией».

Также «по наставлению Духа Святого Данила утопил книжное писание». Во время споров о том, по старым или по новым книгам можно спастись, Данила говорил, что ни те, ни другие никуда не годятся, и что для спасения души необходима одна – «Книга Золотая, Книга Животная, Книга Голубиная, Сам сударь Дух Святой».

Жил Данила Филиппович как «верховный гость», потом в деревне Старой, что под Костромою. Из-за того Кострома именовалась в общинах Горний Русалим, или Кострома – верховная сторона.

Данила Филиппович затем «дал божество» христу-мессии Ивану Тимофеевичу Суслову, родившемуся чудом от богородицы Арины Нестеровны, когда той было 100 лет. Когда Данила Филиппович делал Ивана «живым богом», он, как писал Мельников-Печерский, «три дня кряду, при свидетелях, возносил Ивана Тимофеевича с собою на небеса».

У сего нового «мессии» была и жена «богородица Мать Сыра Земля», родом из села Ландех Гороховецкого уезда. И кроме «богородицы» было и 12 апостолов.

Кстати, один человек той веры и традиции – мой учитель в школе живописи – дожил в Гороховце и до наших дней. О нем я рассказал в первом своем опубликованном в 1990 году рассказе: «Ярдань» (см. приложение).

В этом рассказе уже есть и велесовы образы небесных коров, и борьба с черным человеком, за коим виден Денница. И там же образ распятого Русского Христа (Буса). И сам этот рассказ я подписал: Александр Бусов. Легенды этой общины дошли до меня, когда я работал в краеведческом музее в сем городе.

Касаются они, например, самого древнего названия города. Согласно их толкованию Гороховец означает Гора-Могила («ховец» – по-старорусски могила). Самая высокая Гребенская (Гробенская) гора сего города заключает в себе «гроб бога», из коего тот воскресает по весне. Речь, конечно, идет прежде всего о Яриле (из «Песен Алконоста»), но также и о Снегурочке (из «Песен Гамаюна»).

В недрах сей горы и ныне есть тайный подземный ход, ведущий из Никольского монастыря за реку в Знаменский монастырь. И в этом подземелье, по местному преданию, будто бы хранится «библиотека Ивана Грозного».

Ныне эти легенды включены мною в последние главы романа «Волшебник из Асграда». Они, конечно, много древнее, чем сама эта община, и много древнее времен Ивана Грозного.

Вернемся снова в XVII век. Согласно преданию общины, к сему «новому мессии» Ивану Тимофеевичу стали стекаться толпы народа. И он им являлся с нимбом, вокруг его головы витали «некие малые лица красные по подобию птиц», как пишет о том П.И. Мельников-Печерский.

Слух о том дошел и до царя Алексея Михайловича. По царскому велению «мессию» с сорока учениками схватили и привезли в Москву. Здесь их подвергли «розыску», пытали. «Мессии» дали столько кнутов, сколько всем его ученикам. Затем его жгли на малом огне, повесив на железном пруте. После сего его бросили в костер (что очень похоже на правду, именно при Алексее Михайловиче приняли Уложение 1641 года с таким наказанием). Эти пытки проходили в Кремле на Житном дворе, где потом поставили церковь Благовещания в память о пытках «живого бога».

Кремль, Лобное место с холмом «голгофой», где казнили «Христа» Ивана Тимофеевича, и под коей схоронен «ветхий Адам». Рис. XVII в.

Однако, по свидетельству общины, огонь не коснулся «христа» Ивана Тимофеевича. Он невредимым вышел с Житного двора. После сего его пытали на Лобном месте Красной площади и под конец распяли на кремлевской стене справа от Спасских ворот, где потом по указу царя была выстроена часовня в его память.

Когда Иван Тимофеевич испустил дух, стрельцы сняли его с креста и похоронили на Лобном месте в могиле под сводами. По хлыстовскому преданию (публиковавшемуся и в церковных сочинениях) под тем холмом и Лобным местом был сокрыт «лоб первого человека Адама», а по ведическим преданиям там были захоронены братья Бор и Мось, внуки Дажьбога.

В ночь с субботы на воскресенье Иван Тимофеевич воскрес при свидетелях и явился в подмосковном селе Пахре. Его поймали и снова распяли, а также содрали кожу. Но одна из учениц покрыла его тело простыней, и произошло чудо – простыня обратилась в новую кожу. Он и в третий раз потом умер и воскрес. И тут царице Наталье Кирилловне было видение, что она разрешится от бремени (будущим царем Петром I), если освободит сего «христа».

Это событие стало поворотным – с тех пор преследования со стороны правительства «божьих людей» прекратились надолго. Ивана Тимофеевича освободили, и после сего он еще 30 лет, до 1702 года, спокойно прожил, вначале проповедуя в общинах по всей России, а потом обосновавшись в Москве, в «Божьем доме», что за Сухаревой башней.

Сюда к нему приходил из Костромы и «Верховный Бог» Данила Филиппович. И учение их в те годы распространилось по многим монастырям России. Последователи их были как среди простонародья, так и в среде высшего духовенства, в семьях боярских и даже в царской фамилии. Понемногу это учение стало сокровенной сутью самого отечественного православия. Но открыто о том проповедь не велась во избежание брожения умов и смуты.

1 января 1700 года, по легендам «божьих людей», на небо «в теле» вознесся Данила Филиппович (потому, как говорят, и перенесли на это число Новый год, ранее праздновавшийся 1 сентября). А через два года и Иван Тимофеевич, оставивший свое тело на земле, как знак своего смирения.

Таковы легенды «божьих людей». Перейдем теперь к наследникам сих «мессий».

Наследницей, воспринявшей «божество» от Ивана Тимофеевича, стала в начале XVIII столетия старица московского Ивановского монастыря «богиня» Анастасия (Агафья Карповна).

В Ивановском монастыре в ее время были почитаемы нетленные мощи «Христа» Ивана Тимофеевича, а также Прокофия Даниловича (также «Христа» и сына Данилы Филипповича).

Там бывали собрания, на коих Анастасия учила истинной вере и традиции. В чем заключалось это учение? Документы «розыска» так говорят о том.

1. В целом община отрицала Св. Писание, как Новый, так и Ветхий Заветы. Однако отдельные тексты и мысли христианства воспринимались, как несущие древнюю истину и совпадающие с традицией.

Так, из всей христианской литературы выделялась III книга Ездры, изъятая из православного ветхозаветного канона и имеющаяся ныне только в католическом (правда, в последние годы ее издает и Православная церковь, как апокриф). Кстати, изъятие это произошло у нас лишь в середине XVIII века.

Важно отметить, что на Руси Библию мало кто знал. Полные тексты Ветхого и Нового Заветов были опубликованы малым тиражом и только в 1581 году («Остожская Библия»), и этот перевод в целом был сделан на основании перевода с латинской «Вульгаты», осуществленном незадолго до того в Новгороде Великом, где в те годы было сильно польское католическое влияние.

А до того шесть столетий от официального Крещения Руси и полторы тысячи лет от проповеди апостола Андрея русские христиане Библии на славянском языке не знали, ограничиваясь пересказами и цитатами книг, как Ветхого, так и Нового Заветов (апракосами, парамейниками, палеями и т. д.). Эту литературу можно сопоставить с современными изданиями «Библии для детей», «Евангельских рассказов». Главной же книгой для народа оставался столетиями «Псалтырь», т. е. псалмы древнего арийского царя Давида, т. е. песнопения вполне традиционные и для ведославия.

И в самой Византии дело обстояло почти так же, как на Руси. Издания полного православного канона были единичны, имелись только в крупнейших монастырях и в библиотеке императора. Да и в католических странах долгое время существовали только латинские издания Библии, которые могли прочесть немногие образованные люди. И по сию пору католические службы идут на латыни, непонятной верующим. Полагаю, что так церковь ограждает паству от соблазна, явно содержащегося в св. Писании и приводящего с древности и поныне к расколам.

После издания «Остожской библии» только через 200 лет заметили, что в нее включены все книги из латинской «Вульгаты», не имеющиеся в византийском каноне. И лишь тогда их изъяли, в том числе и III книгу Ездры (объяснимо это и борьбой внутри духовенства с «христовщиной»).

Так что отношение «божьих людей» к недавно опубликованной Библии и к тому, распространять ли ее в народе, а также какие тексты почитать, а какие нет, имело полутора-тысячелетнюю традицию. И «потопление книг», осуществленное Данилой Филипповичем, явилось естественным ответом на их первое вторжение в духовное пространство Руси.

А чем интересна III книга Ездры? «Розыск» над анастасиевцами показал, что общинники особо обращали внимание на такие слова: «ибо откроется Сын Мой Иисус с теми, которые с ним, и оставшиеся будут наслаждаться четыреста лет. А по прошествии этих лет умрет Сын Мой Христос» (III Ездры, 28).

В древнейшей ведической традиции, отмеченной «Велесовой книгой», утверждалось, что речь здесь идет о Бусе Белояре, который почитался Вторым Христом и был распят через четыре века после Христа Евангельского. А «божьи люди» и последователи Анастасии-Воскресения утверждали также, что и «обретенные христы», являющиеся в их общинах ныне, стоят в том же ряду, что и древние, обладают той же силой и властью.

Можно обратить внимание и на то, что и в посланиях современной нам Анастасии мы находим ту же мысль. Она прямо говорит, что «ей посредники (в разговоре с Богом, т.?е. церковники) не нужны» («Анастасия», I книга, обращение автора к читателям).

Учение Анастасии (Агафьи Карповны), распространенное издревле среди всех «божьих людей», заключалось также в том, что Богу нужно всегда петь «песню нову», потому отвергался и «Молитвослов», даже молитва «Отче наш».

В IV книге писателя Мэгре о сибирской Анастасии, в главе «Три молитвы», именно эта мысль и разъясняется: Бог – это Отец, и обращаться к нему нужно, как к своему отцу, а разве мы обращаемся к родителям, бормоча не на своем языке то, что и сами не понимаем?

Христианские обряды и таинства, такие как причащение, евхаристия и т. п., не соблюдались, и возрождались древние ведославные. Вместо вина причащались водою либо квасом, хлеб также мог заменяться изюмом. Но обязательного канона не было и здесь.

2. Учение о браке, о семье в общинах Анастасии (Агафьи Карповны) также отличалось от общеизвестного.

Принятые тогда установления, семейное право (домострой) отвергались как греховные и прикрывающие ложь, семейное, крепостное насилие и домашний разврат. Тут следует напомнить о том, каким был институт брака в крепостнической стране, – речь идет, разумеется, не о казачьих вольных землях, и не о Севере и Сибири, где все было иначе.

В крестьянских семьях (особенно среди холопов, бывших в рабской зависимости) при заключении брака о любви речи и не шло. Браки заключались родителями, и часто между детьми в 10–12 лет, по соображениям бытовым: а твоя Машка-то шить и щи готовить умеет?

Причиною того нередко становилось «право первой ночи», то есть барин имел право в первую брачную ночь рабыню-молодуху взять себе, а родившиеся потом «барстуки» оставались рабами. Чтобы этого не происходило, детей и женили так рано, ибо на девочек-малолеток барин мог и не позариться. И это только один пример из многих подобных.

Так что учение о браке в общинах Анастасии было для того времени глотком свободы, волюшки вольной, зачастую единственной возможностью любить и быть любимыми. Видимо, эти обычаи также были остатком ведической традиции, которая прервалась не так давно, – с установлением в стране крепостного строя (после отмены Юрьева дня при Борисе Годунове).

Согласно учению Анастасии Карповны приходящие на их собрания в Ивановском монастыре не женатыми должны были и впредь не жениться, а женатым полагалось разводиться с женами, либо жить с ними, как с сестрами, – в том случае, если между супругами не было «божьей любви» (бывшие жены так и именовались впредь: посестриями).

Признавалась истинной только «божья любовь». Та, в которой проявлялся Божий Дух. Таинства и радения в старых анастасиевских общинах, завершавшиеся «божьей любовью», напоминали античные таинства богини Любви (славянской Вилы-Насти или Лели). А в родившихся от сей любви младенцах видели явившееся в мир «божество», которое могло и уснуть, уйти, если его осквернить нашим греховным миром.

Следственная комиссия сената и синода по делу «богини» Анастасии (Агафьи Карповны) в Ивановском монастыре над ее кельей нашла множество кроватей для «божьей любви», украшенных образами с драгоценными окладами.

Можно вспомнить и то, что всего то веком-двумя ранее пророчицы, коим являлась Анастасия (судя по документам Стоглавого собора), ходили по городам нагие и босые и тем приводили верующих в соблазн и прелесть.

Почти то же отношение к этим вопросам и у Анастасии. Она лишь излагает эти мысли на современном, понятном нам языке. Она вспоминает и о таинствах Афродиты, и сожалеет о «своих братьях» Моисее, Христе, Мухаммеде, Будде, ибо «никто из них любви земной не получал сполна». Но есть и, на мой взгляд, одно важное отличие: сибирская целительница целомудреннее, чем Анастасия из XVIII века. Возможно, это объяснимо ее высказыванием о сектах, которые она сравнивает с солдатом, который обогнал строй и подорвался на мине. «Можно сказать: не туда шел, неверно действовал. Но можно сказать, что тем спас других».

Это высказывание относится и к анастасиевцам XVIII века. Все же это слишком смело: предаваться любви в женском монастыре на общих «радениях». Впрочем, последнее следует только из материалов «розыска», а общинная традиция говорит об ином: об уединении любящих. И о той прежней Анастасии (Агафье Карповне) не нужно судить предвзято. Я убежден, что подобные обвинения по отношению к ней были оговором.

Можно только поверить, что те обвинения имеют отношение к неким сектантам, исказившим учение Анастасии (Агафьи Карповны), ведь тогда это движение охватывало сотни тысяч верующих, среди них неизбежно являлись и сектанты. Но и тут следует напомнить: в те годы карою за подобные духовные искания было отнюдь не общественное порицание (или публичная порка, как у казаков), а пытки и мучительная смерть. Это хорошо понималось в общине, это и бросало людей на край.

То, что этот путь уводит от света, впоследствии было осознано анастасиевцами, оттого их потом бросило на другой край – в скопчество, куда ее привел следующий после Анастасии «живой бог» Кондратий Селиванов.

3. Обратим внимание, что, следуя традиции, – то есть чтобы не уснул в ребенке «ангел», – современная сибирская Анастасия не пускала его в наш мир, воспитывала в таежной глуши.

Это воспитание дает большие духовные силы. И то, как это описывает В. Мэгре, восходит к ведической традиции, так как он ее воспринял по увиденному при кратких встречах.

Если же эти встречи выдуманы писателем В. Мэгре, все равно – традиция им описана верно, а это могло произойти только после встреч с настоящими носителями традиции.

Будем надеяться, что и в будущем он будет черпать из сего источника, а признание на суде Анастасии литературной героиней было сделано для защиты традиции, а не для чего-либо иного. К тому же видно, что ему открывали далеко не все, и не все он мог понять.

Следует заметить также, что хранители, которым предстоит жить в миру (а такое тоже случается по разным причинам), воспитываются иначе.

Да и мне с сыном, вынужденным ранее жить в Москве, приходилось использовать немногое, подходящее, из того воспитания. Главное же приходится наверстывать теперь, «излечиваясь от Москвы», – для сего мы и выбрались в горы и к морю…

Жизнь в лесу, в природе, отрицание «благ цивилизации», часто и просто одежды, открытие духовных сил, провидчество, – все это в Древней Руси почиталось святой традицией. Ей следовали тогда «анастасиевцы», «божьи люди», «белые братья». В сей среде хранились с древнейших времен способы открытия особых сил духа. Они шли по той дорожке к свету, к святому Китеж-граду, которая и тогда оставалась открытой для просветленных. Но в темные времена им, подлинным провидцам, приходилось скрываться также и под видом душевнобольных, хоть они были здоровы духом и телом.

Все это составляет самую суть учения «божьих людей». К просветлению, к состоянию «таинственно воскресшего», последователи этого духовного течения идут через самоотвержение, умерщвление плоти. Полагается, что назначение человека состоит в том, чтобы, умерев, воскреснуть и сделаться «ангелом», вместившим в себя всю премудрость Божью, в его душе тогда рождается «Книга Голубиная, Сам сударь Дух Святой».

Так толкуются и смерть-воскресение Христа, пробуждение Буса Белояра и просветления последующих «обретенных мессий». Именно потому они получали «златые царские венцы», либо «шесть крыл серафимовых», ключи от Горнего Русалима (ведославные – ключи от Китеж-града, иных сокрытых городов). И «таинственно воскресшие» главы общин, которые получали сию благодать, становились «великими кормчими», ведшими «духовные корабли» к свету.

* * *

Так и жили блаженные юродивые. Их чтили и в народе, и в духовной среде, и даже цари к ним прислушивались, боялись их силы. Тому примеров несть числа. Даже сам Иван Васильевич Грозный боялся и почитал юродивых. И, например, храм Василия Блаженного построен им в почитание такого юродивого, который бродил нагим по Москве и без страха увещевал сего жестокого царя.

Но где-то со времен Петра I всех юродивых, находивших смелость увещевать царей, полагалось тащить в приказ. И это исполнялось неукоснительно.

Потому схватили и ту Анастасию (Агафью Карповну) в 1733 году. Состоялся суд церковный и светский. Императрица Анна Иоанновна утвердила смертный приговор. А мощи «христов» из Ивановского монастыря постановлялось сжечь, пепел развеять. Однако община успела подменить мощи «христа» Ивана Тимофеевича.

11 октября следующего 1734 года инокиню Анастасию расстригли. Затем под именем Агафии Карповны возвели на эшафот на Сытном рынке в Санкт-Петербурге. И там отрубили ей голову.

Это произошло точно в день Аси (Насти), супруги Велеса, т. е. 3 эвлисеня (древнего месяца – асеня), по ведическому календарю. Согласно учению «божьих людей» дух ее воскрес и вознесся на небеса, откуда она с тех пор нисходит праведникам.

Спустя несколько лет, при очередном «розыске» остатков общины на допросе некой Арины Максимовой, была записана следующая песня о Настасье Карповне.

…От Москвы было до Питера,

Пролегала путь-дороженька.

Уж по той ли по дороженьке

Тут ведут красную девицу

Свет Настасьюшку Карповну…

У ней ноженьки были скованы,

Белы рученьки назад связаны,

Очи ясные платком завязаны…

Уж ведут ей два полка солдат

Ко тому дворцу государеву,

К государыне Анне Ивановне…

Уж стала у ней спрашивать:

«Ты какую веру веруешь,

Уж которому Богу молишься?»

«Изволь выслать своих верных слуг,

Я тебе скажу правду-истину».

Государыня Анна Ивановна испугалася

И вскричала громким голосом:

«Уж вы слуги мои верные,

Возьмите эту невольницу,

Посадите в темну темницу,

Под красное окошко,

Которое на Неву-реку…»

«Уж ты матушка Нева-река,

Ты теки в каменну Москву,

Ты скажи поклон верным-праведным,

Что хотят меня казнить, мучить

Топором острым еще плахою,

Еще площадью, красною рубахою…

Ты прости-прощай верны-праведны,

Ты прости-прощай отец с матерью,

Ты прости-прощай млад грозен палач,

Не прощаю одну

государыню Анну Ивановну…»

От того проклятия, возложенного на государыню, как говорили «анастасиевцы», Царь-колокол, отливаемый в Кремле, получил трещину и вскоре раскололся. И сама Анна Иоанновна правила не долго и в болезни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.