ПИСЬМО РЯЗАНОВУ[40]

ПИСЬМО РЯЗАНОВУ[40]

Директору Института Маркса-Энгельса.

Дорогой Давид Борисович!

Работа над первым томом Маркса-Энгельса вызвала у меня ряд вопросов, из них один коренной. О нем прежде всего и хочу написать.

Первоначально я предполагал не справляться с немецким текстом и даже упустил из виду, что у меня есть здесь, с собою, первый том на немецком языке. Приступив к работе, я, однако, невольно стал заглядывать в немецкий текст. Мой вывод таков: перевод выше средних советских переводов, но все же имеет крайне приблизительный характер. Та точность, которой можно и должно было достигнуть, не достигнута, причем в некоторых случаях трудно даже понять, почему перевод заменен пересказом, грамотным, добросовестным, но все же пересказом. Для образца посылаю Вам свой перевод посвящения и начала предисловия к Марксовой диссертации. Я не переводил, а лишь исправлял печатный перевод по немецкому тексту, то есть делал минимум необходимых, на мой взгляд, изменений. Каждое из внесенных мною изменений я берусь обосновать, если они требуют обоснования. Приведу несколько примеров.

а) у Маркса сказано: "мой дорогой отческий друг". Я бы так и сказал. В крайнем случае, "отец-друг". Ни в коем случае не "отец и друг", ибо Маркс не ставит эти два названия рядом как самостоятельные, а сливает их: друг, но не вообще друг, а отческий друг, отец-друг.

б) у Маркса сказано: на обложке незначительной брошюры. Переводчик прибавляет: такой незначительной брошюры. Это радикально меняет тон фразы. Маркс вовсе не хотел сказать, что брошюра из ряда вон незначительна, то-есть ничтожна; он хотел сказать, что брошюра недостаточно значительна для посвящения.

в) Вторая фраза посвящения переведена у меня почти буквально, и это придает ей другой психологический оттенок.

г) Начало второго абзаца посвящения, благодаря прибавке слов "я желал бы", получило не приподнято-патетический тон, как у Маркса, а сентиментально-личный.

д) Слово изумляться переводчик заменил словом преклоняться. Хоть посвящение и написано в крайне преувеличенных выражениях, но вряд ли и молодой Маркс хотел выразить преклонение перед Вестфаленом. Во всяком случае у него не то слово.

е) Юношески сильный старец заменен почему-то вечно юным старцем (я не выписываю немецких слов, ибо у меня русская машинка, сравните, пожалуйста, сами с немецким текстом).

ж) Непосредственно после старца начинается придаточное предложение, которое переводчик сократил при помощи причастия "встречающим"; между тем второе, параллельное, придаточное предложение дальше не сокращено ("который никогда не отступал..."); вся фраза поэтому сдвинута и даже искалечена. Выходит, будто "который никогда не отступал" относится не к "старцу", а к "миру".

з) У Маркса прямо сказано: "перед темным облачным небом времени", - он имеет в виду реакционную эпоху. Между тем переводчик говорит: "перед темным горизонтом", - исторический характер образа пропадает.

и) У Маркса сказано: "смотрел через все покровы, или оболочки, или маски, или личины". Переводчик говорит: "смотрел через все превращения". Маркс здесь противопоставляет дух - его временной оболочке, его шелухе, то есть чему-то материальному. Слово "превращения" совсем не выражает этой мысли.

к) У Маркса говорится о "телесном благополучии". Телесное здесь противопоставляется духовному, на том философоко-библейском языке, на каком вообще написано посвящение. Перевод "физического благополучия" вульгаризует мысль Маркса.

Ограничусь этими примерами. Остальные будут ясны из посылаемого мною текста. Как быть, однако, дальше? Вам, конечно, совершенно ясно, что выправлять перевод дальше таким же образом означало бы проделать всю работу заново. Может быть, впрочем, другие переводы точнее, я не пошел пока дальше диссертации и нарочно послал Вам самое начало, чтобы не быть заподозренным в преднамеренном выборе какого-либо неудачного места. Если отложить немецкий оригинал в сторону и заниматься только стилистической правкой, то боюсь, что при указанных выше свойствах перевода, то есть его приблизительности, чисто литературная редакция может ненароком еще дальше сдвинуть перевод в сторону от оригинала.

Таково коренное затруднение. Я готов принять любое решение Института, то есть и коренную правку по оригиналу и поверхностную стилистическую правку. Работа первого типа потребует, примерно говоря, в 20 раз больше времени, чем работа второго типа. Сообщите мне Ваше решение.

Я внимательно прочитал оба предисловия. Считаю необходимым обратить Ваше внимание на два чисто технических вопроса.

Во-первых, вопрос о кавычках, о тех гусиных лапках, которые так не любил покойный Меринг. В тексте предисловий часто встречаются кавычки в кавычках; во всех таких случаях первая или вторая половина внутренних кавычек отпадает и потому трудно бывает решить, где начинаются или где кончаются цитируемые слова. Я считаю, что для такого издания, где требуется высшая точность, необходимы две пары кавычек: вертикальные и горизонтальные, как это иногда делается в иностранных изданиях.

Второе. Красные строки в предисловиях размещены в некоторых местах довольно произвольно, что разбивает при чтении мысль, да и не эстетично.

Все это я у себя в книге отметил карандашом, в тексте или на полях, равно как и опечатки и описки. Может быть, разрезать просто книгу на части и посылать Вам эти части по мере проработки мною текста? Если Вы сколько-нибудь заинтересованы в ускоренном получении моей работы отдельными "выпусками", то я готов пойти на такое варварство по отношению к прекрасно напечатанному и переплетенному тому. Жду указаний и на этот счет.

Я писал Вам, что перевод Ходскина мог бы прислать через месяц-полтора. В случае надобности я могу сократить этот срок очень значительно.

Так как письма идут очень медленно, то Вы, может быть, сочтете целесообразным ответить письмом-телеграммой (70 слов, стоит 3 рубля). Я буду ждать Вашего решения также и относительно Карла Фогта.

[середина мая 1928 г.]