Глава 26 1917 В Петрограде восстановлен порядок. – Дисциплина в войсках подорвана. – Временное правительство. – Борьба между правительством и Советом. – Взгляды Керенского. – Появление на сцене Ленина

Глава 26

1917

В Петрограде восстановлен порядок. – Дисциплина в войсках подорвана. – Временное правительство. – Борьба между правительством и Советом. – Взгляды Керенского. – Появление на сцене Ленина

Трудно с точностью сказать, сколько человек погибло во время так называемой «бескровной» революции, но согласно большинству отчетов – около тысячи. Самые жестокие сцены разыгрались в Выборге и Кронштадте, где немалое число офицеров армии и флота подверглось жестокому обращению или было убито восставшими. Петроград благодаря мерам, предпринятым правительством, быстро принял свой обычный вид, и, несмотря на отсутствие полиции, почти повсеместно преобладал порядок. Это было особенно заметно на похоронах жертв революции на Марсовом поле 5 апреля, когда люди бесконечным потоком в абсолютном порядке шли проститься с десяти утра до позднего вечера. Всего было около двухсот гробов, и каждый опускали в могилу под звуки салюта из крепости, но священники на церемонии не присутствовали, и она была лишена какого бы то ни было религиозного характера.

Тем временем правительство, приняв власть, обратилось с воззванием – как к гражданским, так и к военным – встать единым фронтом на врага и страстно призывало солдат выполнять приказы офицеров. Но все усилия правительства, направленные на успешное ведение войны, наталкивались на противодействие Совета. Большинство его членов считало, что дисциплинированная армия – опасное оружие, которое в один прекрасный день может обернуться против революции, а большевики при этом предвидели, что развал армии предоставит в их распоряжение массы вооруженных крестьян и рабочих, которые помогут им захватить власть.

Впечатление, которое произвели на меня новые министры, когда я пришел, чтобы сообщить об официальном признании Великобританией Временного правительства, было не из тех, что может вселить сильную уверенность в будущем. У большинства из них уже видны были признаки перенапряжения, и мне показалось, что они взвалили на себя ответственность, которая им не по силам. Князь Львов как глава Земского союза и Союза городов проделал бесценную работу по организации вспомогательных учреждений для снабжения армии теплой одеждой и другими крайне необходимыми вещами, и он, как и его коллеги, был бы превосходным министром при обычных обстоятельствах. Но ситуация являлась вовсе необычной, и в предстоящей борьбе с Советом нужен был человек действия, готовый воспользоваться первой же удачной возможностью для подавления противников и противозаконно созданного ими органа. В правительстве такого человека не оказалось. Гучков, военный министр, человек способный и энергичный, вполне сознавал необходимость восстановления порядка в армии. Но он не мог увлечь за собой своих коллег и в конце концов вышел в отставку в знак протеста против их слабости. Милюков как верный друг союзников настаивал на неукоснительном соблюдении всех договоров и соглашений, которые заключило с ним царское правительство. Он полагал, что приобретение Константинополя – дело жизненной важности для России, но в этом вопросе он остался в правительстве почти в полном одиночестве.

В вопросе о пропаганде, которую социалисты развернули на фронте, Милюков оказался прискорбно слаб и утверждал, что тут ничего нельзя сделать, кроме как ответить на нее контрпропагандой. Керенский был единственным министром, в характере которого, хотя и неоднозначном, было нечто притягательное, производившее на людей впечатление. Как оратор, он обладал магнетическим даром, завораживавшим аудиторию, и в первые дни революции непрестанно старался передать рабочим и солдатам частицу своего патриотического пыла. Но, выступая за доведение войны до конца, он отвергал мысль о каких-либо завоеваниях и, когда Милюков говорил о приобретении Константинополя как об одной из целей России в войне, немедленно оспаривал это утверждение. Благодаря своему умению воздействовать на массы людей, личному влиянию на коллег по правительству и отсутствию сколько-нибудь значимых соперников, Керенский стал единственным человеком, от которого мы ждали, что он удержит Россию в войне. Терещенко, министр финансов, который впоследствии стал министром иностранных дел, был одним из самых обещающих членов нового правительства. Очень молодой, пламенный патриот, с блестящим умом и безграничной верой в Керенского, он при этом смотрел на вещи излишне оптимистично. Лично я его очень уважал, и мы скоро стали друзьями. Его мать была очень богата, и считалось, хотя и без всякого на то основания, что он материально поддерживал революцию. На этот счет рассказывают очень забавную историю. Когда, после большевистской революции, Терещенко вместе со своими коллегами был заключен в крепость, Щегловитов, реакционер, бывший министр юстиции царского правительства, также находившийся в заключении, встретив его во дворе для прогулок, заметил ему: «Вы заплатили пять миллионов рублей, чтобы оказаться здесь. А я бы засадил вас сюда совершенно бесплатно».

Представив моим читателям наиболее значительных членов Временного правительства, я намерен теперь – для того, чтобы они могли лучше судить об этих джентльменах, а также о моих собственных впечатлениях от постоянно менявшейся ситуации, – привести здесь выдержки из моих писем в министерство иностранных дел.

2 апреля

«В Совете произошел раскол, и социалисты-пацифисты потеряли поддержку. Говорят, что войска в целом склоняются в пользу продолжения войны и даже социалисты заявляют, что будут брататься с германскими социалистами только в том случае, если они низложат Гогенцоллернов. Работа на заводах и фабриках возобновилась, но, поскольку многие инженеры и мастера были смещены, производительность труда гораздо ниже, чем раньше. Наиболее поразительное во всей ситуации – это полный порядок, царящий на улицах города. Разве что в трамваях и поездах солдаты захватывают лучшие места и отказываются за них платить. Однако в некоторых сельских районах крестьяне рубят лес землевладельцев и поддерживают слухи о разделе помещичьих земель. Но, насколько мне известно, и там не наблюдается никаких подстрекательств к организованной крестьянской войне».

9 апреля

«Социалистическая пропаганда в армии продолжается, и, хотя я пользуюсь каждой удобной возможностью, чтобы показать министрам, какие ужасные последствия может иметь такой подрыв дисциплины, они, по-видимому, не в силах его предотвратить. Отношения между офицерами и солдатами в величайшей степени неудовлетворительны, а, кроме того, большое количество солдат самовольно возвращается домой. В некоторых случаях их побуждали к тому слухи о скором разделе земли и желание быть на месте, чтобы обеспечить свою долю добычи. Я бы не хотел быть пессимистом, но, если положение не исправится, мы, вероятно, узнаем о некой катастрофе сразу же, как только немцы решат предпринять наступление.

По представлению русских, свобода заключается в том, чтобы ни о чем не беспокоиться, требовать двойную заработную плату, устраивать демонстрации на улицах и попусту тратить время в болтовне и принятии резолюций на митингах. Министры работают из последних сил и движимы самыми лучшими намерениями, но, хотя мне все время говорят, что с каждым днем их положение становится все более прочным, я не вижу признаков укрепления их власти. Совет продолжает вести себя так, как будто он и есть правительство, и предпринимает попытки заставить министров обратиться к союзным правительствам по вопросу о мире.

Керенский, с которым у меня вчера состоялся долгий разговор, не приветствует мысль о применении в настоящий момент строгих мер ни против Совета, ни против распространения социалистической пропаганды в армии. На мое замечание, что правительство не станет хозяином положения до тех пор, пока оно позволяет соперничающей организации диктовать ему свои условия, он ответил, что Совет умрет естественной смертью, теперешняя агитации в армии прекратится и армия станет более способной помогать союзникам в войне, чем это было при старом режиме.

В России, заявил он, всегда находила поддержку война оборонительная, в противоположность войне захватнической, хотя и в оборонительной войне для достижения ее целей могут быть необходимы наступательные действия. Присутствие двух великих демократий в такой войне может побудить союзников изменить свои представления об условиях мира, и он заговорил об идеальном мире, „который обеспечил бы каждой нации право самой определять свою судьбу“. Я сказал ему, что наш ответ на ноту президента Вильсона показывает, что мы сражаемся не ради завоеваний, но ради принципов, которые должны вызывать сочувствие у русской демократии. Вопрос о том, останется ли в силе соглашение по Константинополю (по которому он и Милюков придерживаются столь противоположных взглядов), должна решить сама Россия. Затем Керенский говорил о своих надеждах на то, что русские социалисты окажут влияние на германских социал-демократов, утверждая при этом, что Россия ввела в войну новую силу, которая, воздействуя на внутреннюю ситуацию в Германии, может привести к устойчивому миру. Однако он признал, что, если эти надежды окажутся ложными, мы должны сражаться до тех пор, пока Германия не покорится воле Европы.

Было бы лучше, если бы резиденцией правительства был не Петроград, а Москва, поскольку там и в провинции обстановка более ободряющая; я полагаю, что большинству народа теперешняя столица внушает то же отвращение, что и мне. Лишь здесь, в Петрограде, где есть германские агенты, в рабочей прессе печатают нападки на Великобританию. В других частях страны общее отношение к нам, напротив, прекрасное. Несколько дней назад перед посольством была огромная демонстрация, в которой участвовало около четырех тысяч казаков. Генерал, командовавший этими полками, вначале предложил мне принять их парад на Марсовом поле, для чего любезно предложил предоставить в мое распоряжение „смирную“ лошадь. Я вынужден был сказать ему, что как посол не могу принять эту честь, поэтому мы договорились, что эти части пройдут перед посольством, а я буду наблюдать их с балкона. После того как войска прошли, их командир с делегацией из полуста казаков поднялся ко мне в кабинет и произнес патриотическую речь в поддержку продолжения войны.

В прошлую субботу меня вместе с послами Франции и Италии пригласили в оперный театр на представление, организованное полком, которому приписывают честь совершения революции – на том основании, что он первый перешел на сторону народа. Мы сидели в одной из императорских лож в первом ярусе, а правительство – в ложе почти напротив нас. Центральную ложу занимали революционеры, которые вернулись из Сибири после долгих лет ссылки. Среди них – Вера Фигнер, которая была осуждена как соучастница убийства Александра II, и Вера Засулич, покушавшаяся на жизнь Трепова в 1877 году. После того как в одном из антрактов мы зашли в ложу министров, нас проводили в центральную ложу и представили тем, кто был там. Всего пару месяцев назад никто бы не мог подумать, что такое станет возможно».

10 апреля (лорду Мильнеру)

«Какие метаморфозы произошли здесь после вашего отъезда! Хотя я был готов к каким-то непредвиденным событиям, я даже представить себе не мог, что империя рассыплется на части всего за несколько дней при первом дуновении революции…

Военные перспективы в высшей степени неутешительны, я лично оставил всякую надежду на успешное наступление русских этой весной. Я также не придерживаюсь оптимистических взглядов на ближайшее будущее этой страны. Россия не созрела для чисто демократической формы правления, и в ближайшие годы мы, вероятно, станем свидетелями серии революций и контрреволюций, как в Смутное время около пятисот лет назад.[88] Одна пожилая литературная дама написала мне в послании от вчерашнего дня, что „Россия подобна славянской женщине: она любит мужчину, в котором видит своего властелина, и, как в одной крестьянской песне, она спрашивает его, любит ли он ее по-прежнему, если перестал бить из ревности“. Император был слишком слаб, чтобы его почитали как властителя, и в то же время он не понимал, что настала пора идти на уступки. Обширная империя, которую населяют самые разные народы, может не долго продержаться в целостности при республике. Представляется, что распад рано или поздно произойдет даже при федеративной системе. Русские люди очень религиозны, но эта религиозность носит символический и обрядовый характер, и в своей политической жизни они тоже стремятся к символам. Им нужна в качестве главы государства декоративная фигура, внушающая им чувство благоговения, – как воплощение их национальных идеалов».

16 апреля

«Вчера я виделся с князем Львовым, которого застал в весьма оптимистичном расположении духа. На мой призыв обратить серьезное внимание на состояние армии, он спросил, чем вызван мой пессимизм? Я сказал, что хотя министры постоянно уверяют меня, что армия сможет оказать нам гораздо большие услуги, чем это было во времена империи, но наши военные атташе, посетившие воинские части в Петрограде и поговорившие с офицерами, вернувшимися с фронта, придерживаются совсем другого мнения. То, что они мне рассказали, вызывает у меня опасения, что, если не будут предприняты срочные меры для прекращения поездок социалистических агитаторов на фронт, армия окажется не в состоянии деятельно участвовать в войне. Меня также сильно беспокоил тот факт, что правительство бессильно избавиться от контроля со стороны Совета солдатских и рабочих депутатов. Львов успокоил меня, заявив, что на фронте есть только две слабые точки – Двинск и Рига. Армия в целом здорова, и попытки агитаторов подорвать в ней дисциплину ни к чему не приведут. Правительство может рассчитывать на поддержку армии, и даже петроградский гарнизон предлагал, как и войска на фронте, поддержку в подавлении Совета рабочих депутатов. Но это было предложение, добавил он, которое правительство не могло принять, не будучи заподозренным в контрреволюционных планах.

Я не могу разделить оптимизма, с которым князь Львов и его коллеги оценивают ситуацию. Революция временно вывела из строя механизмы управления, и во многих административных учреждениях сейчас царит полный беспорядок. Война вызывает мало энтузиазма, и социалистическая пропаганда усилилась благодаря прибытию новых анархистов из-за границы. Я говорю лишь о Петрограде, но в настоящее время Петроград правит Россией и, по-видимому, будет продолжать править еще некоторое время.

Относительно формулы „мир без аннексий“ в резолюции, принятой съездом рабочих депутатов, Львов заметил, что в нее можно вложить любой смысл, который мы хотим, например, освобождение от ига неприятеля.

В субботу у меня был долгий разговор с О’Греди и Торном – депутатами парламента от Лейбористской партии. Они произвели на меня прекрасное впечатление, и я надеюсь, что им удастся принести хоть какую-нибудь пользу. Однако крайние социалисты не очень подвержены заграничному влиянию.

Среди вновь прибывших анархистов, упомянутых мной в предыдущем письме, – Ленин, который проехал через Германию в запломбированном вагоне. Он в первый раз появился перед публикой на митинге социал-демократической партии и был принят плохо. Он без какого-либо разрешения поселился во дворце известной балерины Кшесинской, и правительство не предприняло никаких шагов, чтобы ему помешать. Когда мы ездили вечерами на острова, мы иногда видели его или одного из его последователей, обращавшихся с балкона к собравшейся толпе».

23 апреля

«В нескольких местах на фронте немецкие солдаты братаются с русскими и стараются довершить работу, начатую социалистами, призывая их убивать офицеров. Но каким бы тревожным ни было состояние армии, мы не можем предпринять коллективное выступление или угрожать прекратить все военные поставки, если не будет немедленно прекращена подрывная пропаганда. Этим мы только сыграем на руку социалистам, которые станут утверждать, что союзники оставили Россию без боеприпасов и теперь нет другого выбора, кроме как заключить мир.

Вчера вечером Керенский приезжал на обед в посольство, чтобы познакомиться с Торном и О’Греди, и во время долгой беседы я вполне откровенно высказал ему, почему моя вера в армию и даже во Временное правительство поколебалась. Он признал достоверность приведенных мной фактов, но сказал, что знает свой народ и надеется только, что немцы в скором времени предпримут наступление и, как только начнутся сражения, армия соберется с силами. Он хочет, сказал он, чтобы война стала народной, как в Англии и во Франции. Он не видит опасности свержения Временного правительства, поскольку лишь незначительное меньшинство войск на стороне Совета. Он добавил, что коммунистические доктрины, проповедуемые Лениным, подорвали доверие к социалистам.

В настоящее время нам лучше всего ограничить наши действия индивидуальными представлениями со стороны союзных послов. Если результаты боев покажут, что армия деморализована, мы должны будем прибегнуть к коллективным акциям.

Терещенко сказал мне сегодня утром, что Совет так напуган анархистскими речами Ленина, что стал гораздо сговорчивее.

У меня был разговор с ним по вопросу о Константинополе. Он сказал, что никогда не был сторонником постоянной оккупации Константинополя Россией, так как это совершенно не нужно и потребовало бы постоянного присутствия там большого гарнизона. Он бы хотел, чтобы Константинополь стал открытым портом, над которым у России был бы определенный контроль. Он сказал, что я заблуждаюсь, полагая, что князь Львов, так же как Милюков, стремится к аннексии Константинополя, но, к моему удивлению, добавил, что нынешнее правительство в некоторых вопросах такое же националистическое, как и старое императорское. Для России, добавил он, жизненный интерес представляют другие турецкие провинции – такие как Армения или Курдистан. Он, очевидно, разделяет взгляды Керенского о том, что наши соглашения относительно Малой Азии должны быть существенно пересмотрены и что их конечной целью должно стать предотвращение всякой возможности проникновения туда в будущем Германии. На мое замечание, что если России не нужен Константинополь, то чем скорее она об этом заявит, тем лучше, он ответил, что в компетенцию Временного правительства не входит отказываться от того, что было обещано России, до тех пор, пока не будет достоверно известно мнение народа на этот счет.

Терещенко – человек очень умный и стремится помочь нам в вопросе обещанной отправки пшеницы и леса. У нас с ним прекрасные отношения, и у меня постепенно начинают складываться дружеские отношения с Керенским, который поначалу подозревал меня в неискренности по отношении к революции. К сожалению, он почти не говорит по-французски, но, когда он обедал в посольстве, Локкарт (наш генеральный консул в Москве), который свободно говорит по-русски, взял на себя роль переводчика, и у нас состоялся долгий откровенный разговор. Уходя, он сказал мне, что наша беседа принесет плоды. Меня позабавило, что он явился на обед в обществе своего адъютанта, которого я не приглашал. Это было курьезно со стороны министра-социалиста, который не носит другой одежды, кроме черной куртки, как у простого рабочего».

30 апреля

«Между Керенским и Милюковым происходит грандиозная битва по поводу знаменитой формулы „мир без аннексий“, и большинство министров на стороне Керенского. Я не удивлюсь, если Милюкову придется уйти. Это будет потеря во многих отношениях, поскольку он представляет умеренный элемент в кабинете и вполне здраво смотрит на вопросы войны, но у него так мало влияния на своих коллег, что никогда нельзя знать, сможет ли он выполнить то, что обещает.

Правительство все еще выжидает и хочет, чтобы инициатива по отношению к Ленину исходила от народа. Милюков, с которым я недавно разговаривал на эту тему, сказал, что в народе растет неприязнь к Ленину и военные готовы арестовать его в любой момент, как только правительство даст приказ, но оно не хочет торопить события, чтобы не сеять раздора в обществе. Я сказал ему, что правительству давно пора действовать и что Россия никогда не выиграет войну, если Ленину будет позволено подстрекать солдат к дезертирству, захватам земли и убийствам. Он ответил, что правительство ожидает подходящего психологического момента, который, как ему кажется, уже не за горами. Милюков также говорил более обнадеживающе о взаимоотношениях между Временным правительством и Советом. Последний был полностью реорганизован. Количество его членов уменьшилось до шестисот, и был назначен новый Исполнительный комитет. В результате этих преобразований он станет более умеренным, но в то же время и более сильным органом. Поэтому не стоит отвергать его претензий на контроль и влияние на политику правительства.

С учетом положения на фронте и новым моральным аспектом, привнесенным революцией, я лично полагаю, что мы должны согласиться на пересмотр некоторых из наших соглашений. Я стремлюсь успокоить либералов и социалистов, которые постоянно нападают на нас за желание продолжать войну с империалистическими целями. Я в своих речах пытался показать ошибочность такой точки зрения, но без особого успеха. Я также старался объяснить, что некоторые из российских политических беженцев не могут вернуться на родину не из-за своих политических взглядов, а из-за затруднений с транспортом. Мои заявления стали предметом для новых нападок, а социалистическая пресса заявляет, что наши делегаты от Лейбористской партии – это платные эмиссары правительства, а не настоящие представители британского рабочего класса».

Я должен добавить к тому, что сказано в конце этого письма, одно короткое пояснение. Нападки в прессе в связи с задержкой в Англии российских политических беженцев приняли такой серьезный характер, что возникла угроза для жизни некоторых промышленников британцев, чье положение и так небезопасно из-за трудно предугадываемых настроений рабочих. Поэтому я должен был серьезно поговорить с Милюковым и просить его предпринять шаги, чтобы покончить с этой кампанией в прессе. На замечание, что российское правительство подвергается подобным же нападкам, я ответил, что это меня не касается и что я не могу позволить, чтобы британское правительство использовалось в качестве громоотвода, дабы отвести критику от российского правительства. Затем напомнил ему, что в начале апреля я информировал его, что Троцкий и другие российские политические беженцы задержаны в Галифаксе до тех пор, пока Временное правительство не даст на их счет четких указаний. 8 апреля я, по его просьбе, просил мое правительство освободить их и позволить им продолжить путь в Россию. Двумя днями позднее он просил меня отменить это разрешение и сказать, что Временное правительство надеется, что они будут задержаны в Галифаксе до тех пор, пока на их счет не будет получена дополнительная информация. Это означает, что за их дальнейшее задержание до 21 апреля несет ответственность Временное правительство, и я придам этот факт огласке, если не будет напечатано заявление, что мы не отказывали в выездных визах никому из тех русских, кто был представлен российскими консульскими властями. Он согласился это сделать.

Нападки на наших делегатов от Лейбористской партии вызвало сообщение, полученное одним из русских социалистов от одного из членов Независимой рабочей партии Англии.[89] Это дело в конце концов разъяснилось благодаря мистеру Хиндмену, который в своей телеграмме просил Керенского «решительно опровергнуть лживые утверждения Независимой рабочей партии».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.