Глава 11 1913–1914 Обзор российской политики во время Первой Балканской войны. – Недостаток солидарности в Антанте по сравнению с Тройственным союзом. – Сазонов выступает за англо-русский союз. – Мне предложено стать послом в Вене. – Вторая Балканская война. – Бухарестский договор. – Назначение гене

Глава 11

1913–1914

Обзор российской политики во время Первой Балканской войны. – Недостаток солидарности в Антанте по сравнению с Тройственным союзом. – Сазонов выступает за англо-русский союз. – Мне предложено стать послом в Вене. – Вторая Балканская война. – Бухарестский договор. – Назначение генерала Лимана фон Сандерса командующим первым армейским корпусом в Константинополе

Затянувшийся кризис, вызванный Первой Балканской войной, поставил Россию в очень трудное положение, и ее политика естественным образом менялась на разных стадиях его развития. Весной 1912 года ей удалось примирить взаимные претензии Болгарии, Сербии и Македонии и создать Балканскую конфедерацию, призванную преградить Австрии путь к Эгейскому морю. Россия предполагала, что эта конфедерация будет послушным орудием в ее руках, но та нарушила ее недвусмысленные запреты и объявила войну Турции. От нее как от традиционной защитницы балканских славян ожидали, что она будет стоять на страже их интересов и не позволит другим державам вмешаться и лишить их плодов побед. Взяв на себя отстаивание их интересов, она лицом к лицу столкнулась с Австрией, и в последовавшей дипломатической дуэли ее секундантами были Великобритания и Франция, а Австрии помогали Германия и Италия. И если соперники не прибегли для решения своих разногласий к оружию и угроза войны в Европе, не однажды подходившая очень близко, была на время отодвинута, то это случилось благодаря неустанным усилиям сэра Эдварда Грея, выступавшего в роли посредника и миротворца. Он помог России без больших потерь для престижа отступить с позиций, занятых ею по вопросу о сербском порте и Скутари; опять же благодаря его вмешательству Австрия уступила Дьяково и Дибру – два пункта, которые Россия твердо решила отстаивать до конца. Хотя Россия не раз терпела поражение, но, идя на уступки по второстепенным вопросам, она могла утешаться мыслью о тех преимуществах, которые давало решающее урегулирование балканского вопроса в рамках Лондонского договора. Турция практически полностью изгонялась из Европы, и ее европейские владения, за исключением Албании, распределялись между сателлитами России. Балканская конфедерация превращалась в новый фактор международной политики, с которым Германия и Австрия вынуждены были бы считаться. Поэтому славянство имело все основания для радости, хотя, как показали дальнейшие события, этой радости суждено было продлиться недолго.

Как выразитель воли сэра Эдварда Грея в Санкт-Петербурге, я советовал российскому правительству умерить свои требования, а поскольку и император, и господин Сазонов желали поддерживать мир до тех пор, пока это согласовывалось с честью и интересами России, они не оставались глухи к подобным советам. Ситуация, однако, осложнялась тем, что Австрия была уверена, что в случае войны с Россией Германия окажет ей поддержку, и поэтому не желала идти на уступки. Более того, Антанта оказывалась в невыгодном положении из-за недостатка солидарности между его членами. В ходе наших разговоров во время Балканского кризиса, а также последовавшего за ним кризиса, вызванного назначением генерала Лимана фон Сандерса командующим армейским корпусом в Константинополе – о чем будет рассказано позднее, – Сазонов не раз отмечал, что Австрия и Германия – союзники, в то время как Великобритания и Россия – только друзья. Россия, говорил он, не боится Австрии, но она должна также считаться с Германией. Если Германия поддержит Австрию, Франция станет на сторону России, но никому не известно, как поступит Великобритания.

Эта неопределенность нашей позиции позволяла Германии использовать ситуацию в своих целях. Великобритания была единственной державой, способной нанести ей смертельный удар, и, если бы Германия знала, что Великобритания не оставит Францию и Россию, она бы дважды подумала, прежде чем предпринимать какие-либо действия, ставящие ее в положение, из которого она не сможет выйти без ущерба для своего достоинства. Когда на следующий год Австрия предъявила Белграду свой злополучный ультиматум, Сазонов повторил эти слова. Он утверждал, что ситуацию может спасти лишь наше заявление о безоговорочной солидарности с Францией и Россией. Но было уже слишком поздно: что бы мы ни сказали и ни сделали – избежать войны бы не удалось. Но вопрос о том, могло бы превращение Антанты в официальный союз оказать какое-либо влияние на позицию Германии, представляется спорным. Император придерживался того же мнения, что и господин Сазонов, полагая, что, не будучи союзником России, мы не могли оказать ей такую же действенную поддержку, как Франции. И хотя он осознает, как трудно британскому правительству пойти на этот шаг, он не совсем понимает опасений, которые этот союз вызывает в Англии. Он носил бы чисто оборонительный характер и не навлек бы на нас большего риска, чем тот, с которым мы сталкиваемся сейчас. Обращаясь к этому вопросу в частном письме сэру Эдварду Грею от 14 февраля 1914 года, я писал:

«Хотя, с нашей точки зрения, заключение в настоящий момент союза с Россией представляется невозможным, но в словах Сазонова о том, что, если бы Германия заранее знала, что Франция и Россия могут рассчитывать на поддержку Англии, она бы не решилась ввязываться в войну, без сомнения, есть большая доля истины. Конечно, неопределенность в вопросе о том, какова будет наша реакция, служит для обеих сторон важным аргументом в пользу поддержания мира, но она ставит Антанту в невыгодное положение по отношению к Тройственному союзу. Если, к несчастью, разразится война, мы не сможем оставаться в стороне и не принимать в ней участия.

Но основным препятствием к заключению англо-российского союза был тот факт, что такой союз не был бы поддержан общественным мнением Англии».

Тройственный союз был в лучшем положении, чем Антанта, и в следующем отношении: его члены, как правило, получали приказы из Берлина, а Антанте, чтобы предпринять какие-либо важные шаги, требовалось очень много времени на предварительные согласования. К тому моменту, когда окончательная формула, наконец, вырабатывалась, то или психологический момент был уже упущен, или же ситуация изменялась настолько, что план действий нужно было менять. В дипломатических делах единое командование часто необходимо ничуть не меньше, чем на полях сражений. Во время Балканских войн, а впоследствии и во время великой европейской войны работу дипломатии Антанты затрудняли разногласия между сторонами, в то время как политика Тройственного союза диктовалась его наиболее влиятельным партнером. Курс этой политики – каков бы он ни был – не менялся, как это иногда бывало у нас, из-за разногласий среди членов кабинета. В этой связи вспоминается следующий эпизод. Кажется, летом 1912 года мистер и миссис Асквит пригласили меня на завтрак, который они давали на Даунинг-стрит, 10 в честь барона Маршала фон Биберштейна, недавно назначенного германским послом в Лондоне, и его супруги. Когда все остальные гости разъехались, хозяйка пригласила чету Маршал и меня посмотреть комнату, в которой проходили заседания правительства. Глядя на длинный зеленый стол с двумя десятками или около того расставленных вокруг него стульев, супруга посла спросила: «Сколько же у вас министров в кабинете?» Дав ответ, миссис Асквит обернулась к послу и спросила: «А сколько же у вас в Берлине?» Ответ был краток: «Один».

Весной 1913 года мне предложили изменить место службы. Российский климат, а также нагрузки, связанные со столь ответственным постом, существенно сказались на моем здоровье, и в конце апреля сэр Эдвард, который всегда был очень внимателен к своим подчиненным, прислал мне следующее письмо:

«Министерство иностранных дел,

13 апреля 1913 года.

Мой дорогой Бьюкенен!

В конце ноября истекает срок пребывания Картрайта в Вене. Продлить его не представляется возможным, поскольку силы все больше оставляют его.

Я знаю, что в Санкт-Петербурге вы не слишком хорошо себя чувствовали, и если вы действительно уверены в необходимости перемен, я предложу вас на должность посла в Вену.

В то же время я бы не хотел быть истолкованным превратно: если ваше здоровье позволяет, то в интересах государства предпочтительнее, чтобы вы оставались в Санкт-Петербурге. Вы так хорошо справлялись с этой работой, что любые перемены будут только к худшему. Кто бы ни стал вашим преемником на этом посту, ему потребуется время прежде, чем он сможет достичь того положения, которого вы, по моему убеждению, добились в этой стране.

Другими словами, для меня желательно, чтобы вы оставались в Санкт-Петербурге, но если российский климат в самом деле вреден для вашего здоровья, было бы несправедливо и неправильно назначать кого-либо в Вену, предварительно не спросив у вас, не хотите ли вы занять этот пост. Если вы считаете, что можете остаться в Санкт-Петербурге, я буду очень доволен и, более того, вздохну с облегчением.

Ваш

Э.Грей».

Предложение было очень заманчивым, и, поскольку я как раз собирался в отпуск в Англию, я попросил время на обдумывание. На следующий день после моего возвращения в Лондон я получил аудиенцию у короля, и когда его величество милостиво повторил это предложение, я его практически принял. Однако на следующий день я вынужден был признаться сэру Эдварду Грею, что мой врач, у которого я побывал в то утро, сказал, что, по его мнению, я могу пробыть в Санкт-Петербурге еще два года без серьезного ущерба для здоровья. Тогда сэр Эдвард предложил, чтобы я оставался там на условии, что, если мое здоровье ухудшится прежде, чем истекут эти два года, я поменяюсь с сэром Морисом де Бунзеном, который поедет в Вену, а если я смогу выдержать два года, я сменю сэра Э. Гошена, у которого к тому времени истечет срок пребывания в Берлине. Я согласился, и в результате оставался в Санкт-Петербурге еще пять лет. Однако я не смог бы этого сделать, если бы вовремя не было обнаружено, что невриты и другие недуги, которыми я страдал, были вызваны пиореей. Благодаря искусству моего друга сэра Кеннета Гоуди, который занимался моим лечением, эта коварная болезнь отступила, и я смог переносить тяготы четырех напряженных лет войны, ни разу не побывав дома.

По завершении Первой Балканской войны сэр Эдвард был так добр, что представил меня к награждению Большим крестом ордена Святых Георгия и Михаила.

Но вернемся к более серьезным вещам. Лондонский договор восстановил мир с Турцией, но не положил конец Балканскому кризису, который только перешел из одной опасной стадии в другую. Победители затеяли спор о дележе трофеев, и, поскольку по договору 1912 года Сербия и Болгария обязались передавать возникшие у них противоречия в его толковании на рассмотрение России, Сазонов призвал оба правительства выполнить это обещание. Он был уверен, что Сербия не согласится на решение вопроса, основанное на буквальном истолковании договора, поскольку такое решение будет непременно в пользу Болгарии. Признавая, что претензии Болгарии на Македонию имели под собой как географические, так и этнические основания, он все-таки старался убедить ее пойти на определенные уступки. Не получив ни от одного из правительств удовлетворительного ответа, император в начале июля направил королю Сербии и царю Болгарии телеграмму. В ней он в самых энергичных выражениях выразил удивление по поводу того, что до сих пор не получил ответа на свои предложения о созыве конференции премьер-министров четырех союзных государств в Санкт-Петербурге, и предупредил, что, если они начнут братоубийственную войну, Россия оставляет за собой полную свободу действий, каков бы ни был исход этого конфликта.

Ответ короля Петра был более-менее удовлетворительным, хотя в нем указывалось, что претензии Сербии не могут быть ограничены рамками договора 1912 года. Однако царь Фердинанд лишь заметил, что он уже однажды передавал решение на суд России и что Сербия стремится лишить Болгарию плодов ее побед. 25 июня болгарский премьер уведомил Сазонова, что его правительство согласится лишь с таким решением, которое будет основано на договоре 1912 года, и более того – оно отзывает своего посла в Белграде. В Санкт-Петербурге такой поступок сочли равносильным объявлению войны и предательству славянского дела. Россия официально денонсировала договор 1902 года, по которому она гарантировала целостность территории Болгарии в случае нападения со стороны Румынии. Несколькими днями позже Болгария согласилась на посредничество России, не настаивая на прежних условиях, но в последний момент отъезд депутатов в Санкт-Петербург был отменен, а 29 июня генерал Савов дал приказ о наступлении по всей линии фронта.

Первоначально в русских военных кругах господствовало мнение, что Болгария достаточно сильна, чтобы разбить объединенные силы Греции и Сербии, и, хотя преимуществом такого результата было устранение опасности вмешательства Австрии, перспектива слишком могущественной Болгарии вызывала определенные опасения, подкреплявшиеся тем, что Болгария полностью пренебрегала пожеланиями и советами России. Более того, и император, и Сазонов сочувственно выслушали принца Греческого Николая, который приехал в Санкт-Петербург, чтобы просить Россию использовать свое влияние на Бухарест и уговорить Румынию вмешаться в надвигающуюся войну. Просьба о помощи, с которой Болгария теперь обратилась к России, услышана не была, и вместо того, чтобы оказывать сдерживающее влияние на Румынию, Россия косвенно подталкивала ее к участию в войне. Между императором и королем Карлом произошел дружеский обмен посланий, в которых подчеркивалась общность интересов России и Румынии.

Возможно, вначале Россия придерживалась этой линии в надежде сохранить мир, но расчет ослабить положение Австрии, оторвав Румынию от Тройственного союза, и предотвратить установление гегемонии Болгарии на Балканах у нее также присутствовал. Не было предпринято никаких попыток остановить продвижение румынских войск на линии Тутракан—Балчик, а последовавшее наступление на Софию лишило Болгарию всякой возможности исправить положение. По договору, подписанному в Бухаресте 10 августа 1913 года, ей пришлось смириться с тем, что Македония была поделена между Сербией и Грецией, а около восьми тысяч квадратных километров ее территории перешло к Румынии. По первоначальному замыслу российского правительства воюющим сторонам предоставлялась возможность самим выработать условия мирного договора, но потом эти условия должны были быть пересмотрены державами. Однако после опубликования телеграммы, в которой император Вильгельм поздравлял короля Карла с результатами его мудрой и дальновидной политики, всякую мысль о пересмотре Бухарестского договора пришлось оставить.

А в это время Турция, по примеру Румынии, двинула свои войска через линию Энез—Мидье и заняла Адрианополь. Россия сразу же выступила с протестом и поставила Порту в известность, что не позволит, чтобы освобожденное христианское население вернулось под владычество Османской империи. Она, однако, не собиралась поддерживать свой протест какими-либо военными действиям, поскольку вопрос о том, в чьих руках останется Андрианополь, не затрагивал ее экономических интересов. Другое дело, когда Турция пошла на шаг дальше и приказала своими войскам перейти реку Марицу. Сазонов сразу же получил от императора указание отозвать русского посла из Константинополя и обсудить со своими коллегами, какие меры могут быть предприняты Россией. На этот раз Россия была настроена серьезно, и, если бы турецкое правительство не отозвало свои войска обратно за Марицу, приказания императора были бы исполнены. В результате дальнейших переговоров между Болгарией и Турцией первой пришлось уступить значительную часть Фракии, которую Болгария занимала в течение шести месяцев.

Начало Второй Балканской войны создало совершенно новую ситуацию и не в первый раз продемонстрировало, как неуважительно относились София и Белград к приказам Санкт-Петербурга. Опьянев от своих побед и страдая острой формой мании величия, все без исключения балканские союзники желали сохранить за собой территории, которые их армии отбили у Турции. На долю Болгарии выпала основная тяжесть войны. На Восточном фронте она столкнулась с основными силами турецкой армии, и ее потери убитыми и ранеными намного превышали потери союзников. В результате своих побед она присоединила большую и плодородную область – Фракию. Такое расширение ее территории не было предусмотрено в 1912 году, когда она и Сербия договорились о разграничении сфер влияния в Македонии. Греция и Сербия настаивали, чтобы она уступила часть своих прав по этому договору своим союзникам. Это их армии освободили Македонию от турецкого ига, а кроме того, в связи с предполагавшимся созданием автономной Албании Сербия должна была лишиться части предназначенных для нее областей.

Они, однако, не учли тот факт, что со времен недолговечного Сан-Стефанского мира Болгария привыкла рассматривать Македонию как свое законное наследство и в последующие годы постепенно укрепляла свои позиции в этой области. Болгария же, вопреки здравому смыслу, настаивала на строгом исполнении договора 1912 года и отказывалась идти на уступки, представлявшиеся, с учетом изменившихся условий, вполне разумными, особенно после того, как Первая Балканская война была против воли ее союзников продлена, чтобы удовлетворить ее территориальные притязания на Фракию. Более того – она сочла военную конвенцию между Грецией и Сербией прямой провокацией, цель которой – заставить ее отказаться от вожделенной добычи. Наконец, напав на Сербию, она совершила колоссальную ошибку, поскольку в глазах всего цивилизованного мира это сделало ее виноватой, а ее врагов – правыми.

Вполне естественно, что симпатии России, после того как Болгария пренебрегла ее советами, оказались на стороне Сербии, но, подталкивая Румынию к вмешательству в этот конфликт, Россия, по моему убеждению, избрала путь, чреватый опасностью в будущем, на что я и указывал тогда Сазонову. Если Болгария несла ответственность за начало военных действий, с чем я готов был согласиться, то Греция и Сербия вполне заслужили обвинение в преднамеренной провокации. Принц Греческий Николай во время своего визита в Санкт-Петербург уговаривал меня убедить наше правительство употребить все свое влияние, чтобы добиться вступления в войну, казавшуюся ему неизбежной, не только Румынии, но и Турции. Тот факт, что Греция, которая без побед, одержанных Болгарией над турками, играла бы в Первой Балканской войне весьма жалкую роль, была готова призвать старого врага балканских христиан против своего бывшего союзника, свидетельствует о беззастенчивом стремлении любой ценой расширить свою территорию, что и стало причиной Второй Балканской войны. Но, стараясь убедить Сазонова не оказывать содействия принцу Николаю, я прибегал не к этическим обоснованиям, а к соображениям вроде тех, что немцы называют «реальной политикой». Несмотря на тяжелые потери, понесенные в Первой Балканской войне, Болгария остается очень важным фактором на Балканах, в то же время как ни Румыния, ни Греция не бросятся на выручку Сербии, если Австрия решится на нее напасть. Если мы оттолкнем от себя Болгарию и позволим ей сблизиться с Тройственным союзом, мы тем самым уничтожим барьер против австро-германского Drang nach Osten (натиск на восток – нем.), воздвигнутый с таким трудом.

Бухарестский договор был с удовлетворением встречен императором Вильгельмом, и причины этого вполне понятны. Он разрушил все, чего удалось добиться в результате Первой Балканской войны, и создал ситуацию, которую Германия с успехом обратила в свою пользу, когда началась великая европейская война. Говорят, что после подписания договора царь Фердинанд сказал: «Моя месть будет ужасна», – и он сдержал свое слово.

Большую часть осени 1913 года я был в отпуске по болезни, а вернувшись в Санкт-Петербург в конце года, застал российское правительство весьма обеспокоенным по поводу назначения генерала Лимана фон Сандерса командующим турецким военным корпусом в Константинополе, а также предоставлением большому количеству немецких офицеров ответственных постов в турецкой армии. Это назначение, считали в России, отдают Константинополь и ключи от проливов в руки немецкого генерала. Мы пообещали российскому правительству нашу дипломатическую поддержку в этом вопросе, но по их же просьбе представления, которые должны были быть сделаны послами Антанты, временно отложили. И только после официальной публикации имперского эдикта о назначении генерала фон Сандерса оно попросило нас выступить.

За это время мы получили сведения, дававшие нам основания полагать, что важность этого назначения сильно преувеличена, а кроме того, наше положение сильно осложнялось тем, что исполнительным командующим турецким флотом был британский адмирал, на что особо указывало германское правительство. Поэтому мы не были готовы заходить так далеко, как хотелось бы господину Сазонову. Указания, данные сэру Луи Малле, значительно смягчили. Узнав об этом, господин Сазонов выразил сильнейшее разочарование. Он заявил, что в первый раз Россия обратилась к Великобритании за поддержкой по вопросу, серьезно затрагивающему ее интересы. Это дело – проверка для Антанты. Она, настаивал он, сильнее Тройственного союза, и, если бы Великобритания, Франция и Россия дали Турции понять, что на этот раз они настроены серьезно, она бы уступила, и Германия ничего бы не смогла с этим поделать. Однако вместо того, чтобы твердо держаться вместе, члены Антанты все время обнаруживают панический страх перед войной, которую они когда-нибудь действительно навлекут на себя подобными действиями.

В его словах была своя правда. Во время Балканских войн России не раз приходилось отступать с несколько необдуманно занятых ею позиций, и в Константинополе сложилось впечатление, что она никогда не будет сражаться. Турки даже говорили немецкому послу, что не следует опасаться каких-либо действий со стороны России. Сазонов, однако, ошибался, намекая, что Антанта потерпела в этом случае поражение, поскольку сэр Эдвард Грей и в этот раз успешно выступил в качестве посредника, чем оказал России и Европе очередную услугу в деле мира. Позднее господин Сазонов с благодарностью признал, что твердая позиция, занятая сэром Эдвардом Греем в разговоре с князем Лихновским, позволила добиться договоренности, согласно которой генерал Лиман фон Сандерс, сохранив за собой пост турецкого фельдмаршала и оставаясь главой немецкого военного представительства, отказался от командования константинопольским армейским корпусом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.