Глава 27

Глава 27

Надежда на то, что война закончится, когда Красная армия при помощи союзнических военно-воздушных сил нанесет поражение Германии, умерла после того, как политики решили настаивать на ее безоговорочной капитуляции. Для банды Гитлера эта война стала войной до конца. В сердитых посланиях Сталин требовал начала вторжения, чтобы уменьшить давление на Восточном фронте, где фанатичные немцы, медленно отступая, наносили тяжелейшие удары русской армии. К марту 1944 г. союзнический план вторжения был почти завершен. Все, что требовалось, так это окончательное сосредоточение войск и техники да хорошая погода. Наши воздушные атаки в оккупированной Европе и Германии, продолжавшиеся с большим упором на систему коммуникаций и транспорта, имели целью уничтожение немецкой системы обороны перед высадкой союзников.

По мере приближения дня «Д» работы в штабе 2-й авиагруппы значительно прибавилось, и я должен был сократить число своих боевых вылетов. Для повышения эффективности ночных штурмовых атак эскадрилий были разработаны новые и более действенные методы. Прежние атаки аэродромов в Северной Франции показали, что экипажи могли находить цель, но стрельба и бомбометание с малых высот в темноте обычно были малорезультативными. Экипажи должны были концентрироваться на том, чтобы не врезаться в землю, поскольку, когда они пикировали на свои цели, у них не было никакого видимого ориентира, чтобы контролировать высоту. Среди массы мыслей по поводу этой проблемы в штабе и в эскадрильях было предложение использовать 114-мм осветительные ракеты на парашютах. Идея состояла в том, что, как только «мосси» достигал района цели или обнаруживал движение тусклых огней немецкого армейского автотранспорта, экипаж выстреливал одну из этих ракет. При сбросе с высоты от 900 до 1200 м ракета, плавно опускаясь на землю, горела около двух минут, освещая все это время прилегающую местность. Теперь экипаж «мосси» мог хорошо видеть цель и имел время, чтобы выполнить одну, а иногда и две результативные атаки прежде, чем ракета гасла. Группа была обеспечена запасом этих сигнальных ракет и держателей для их подвески, и скоро они уже использовались с большим эффектом. Позднее эта пиротехника сбрасывалась сериями для увеличения освещенности.

В конце марта и в апреле я предпринял еще четыре дневных рейда в тыл противника, принял участие в дневной маловысотной бомбардировке железнодорожной станции Мант-Гаскур, на Сене, западнее Парижа. Три дневных рейда я совершил со Стиксом и один со штурманом группы сквадрэн-лидером Робертсоном. Во время вылета на бомбардировку я также летел с Робертсоном. Дневные рейды в тыл противника увеличили число уничтоженных мною вражеских самолетов до 27. В двух из этих вылетов, одном со Стиксом и одном с Робби, мы одерживали по 2 победы, при этом оба раза над Данией.

Налет на важную железнодорожную станцию Мант-Гаскур был моим первым опытом маловысотного бомбометания. Будучи в этом деле новичком, я летел в хвосте эскадрильи из 13 «мосси», которые атаковали цель парами с интервалом в несколько минут. К тому времени, когда Робби и я достигли цели, зенитная артиллерия уже по-настоящему расшевелилась, и у меня не оставалось сомнений в том, что милые старые гунны очень рассержены! Я впервые увидел, как они используют тяжелые 88-мм зенитные пушки для настильной стрельбы. Чтобы сбить нас, артиллеристы вели огонь почти горизонтально, поскольку мы летели над самой землей. Тот факт, что снаряды взрывались около французских домов, казалось, их не волновал. Если не считать зенитной артиллерии, наш вылет прошел спокойно. Наши бомбы имели взрыватели с замедленным действием, но мы не могли слоняться поблизости, чтобы увидеть их взрывы. Поспешно покинули зону зенитного огня и были очень счастливы, что остались невредимыми. Большинство других экипажей, принимавших участие в налете, столкнулись с небольшим противодействием, потому что полностью использовали фактор внезапности. Именно на 13-й номер (сосунка Брехэма) враг излил весь свой гнев!

Стоит рассказать об одной из побед в ходе дневных рейдов, упомянутых выше, потому что она заставила меня подсознательно стать слишком самонадеянным. Фактически именно она, вероятно, была косвенно виновна в моем последующем поражении. Начав дневные рейды, я был уверен в том, что необходимо, по возможности, уклоняться от встреч с одноместными истребителями из-за их превосходства над «москито», а также потому что они обычно действовали парами или большими группами. В тот раз мы крейсировали около Пуатье, в поисках проблем на свою голову. Мы заметили на проселочной дороге немецкий грузовик и подготовились его атаковать. Когда мы перешли в пологое пикирование, Стикс обратил мое внимание на одиночный самолет в 1,5 км впереди, который приближался к нам. Это была лучшая добыча! Мы вышли из пикирования, игнорируя теперь немецкий автомобиль и наблюдая за приближавшимся самолетом. Сначала я подумал, что это американский «тандерболт». Эти истребители также действовали в глубине вражеской территории, но обычно большими группами. Этот же самолет был один. У меня не было возможности быстро сманеврировать, чтобы занять лучшую позицию. Затем я понял, что это был «Фокке-Вульф-190» с подвесным баком. Что делать, уйти или вступить в бой? Я считал, что не смогу оторваться от него, у меня во рту пересохло от волнения, и я решил, что единственный выход состоял в том, чтобы сражаться.

Немец заметил меня в тот же момент, что и я его. Он начал крутой вираж, чтобы зайти мне в хвост. Стикс и я знали, что если ему удастся это сделать, то с нами будет покончено. Резко взяв штурвал на себя, я понял, что могу помешать ему поймать наш «мосси» в прицел. Потом я вспомнил, что при открытых створках радиаторов двигателей радиус моего виража уменьшается. В течение нескольких секунд, которые показались длиною с жизнь, он преследовал меня на все более крутых виражах. Моя скорость уменьшилась с 450 до 370 км/ч. Пришла пора положить этому конец. Я открыл створки радиаторов и обнаружил, что мы начали опережать его на вираже. Постепенно на скорости немногим более 320 км/ч я вышел ему в хвост. Он понял опасность и внезапно вышел из виража, выполнив полубочку, и на полной скорости направился на юг над самой землей. Мы переиграли его. С полностью открытыми секторами газа мы быстро достигли скорости 480 км/ч и, находясь сзади и выше, задались вопросом: что, если сами попробуем атаковать его? Стикс беспокоился о том, что у нас оставалось мало топлива, но черт с ним, мы не могли позволить «фокке-вульфу» уйти, по крайней мере, без того, чтобы не обстрелять его. Мы летели прямо над деревьями и домами, но я видел, что мы медленно, очень медленно приближались к нему. Я понимал, что, если покончим с ним в течение следующих нескольких минут, наш бензин закончится прежде, чем мы доберемся до дома. С дистанции 540 м я поймал уходивший «фокке-вульф» в прицел и выпустил короткую очередь. Мимо! Я видел фонтаны земли, поднимаемые моими снарядами, когда они ударялись в грунт позади его хвоста. Проклятье, я должен подойти ближе. Несмотря на предупреждения Стикса, я теперь был настроен сбить этот истребитель, независимо от цены, которую придется за это заплатить. Возможно, противник думал, что сможет уйти от нас. Он не предпринимал никаких маневров ухода от огня. С 360 м я выпустил вторую и гораздо более длинную очередь. Была вспышка пламени, когда наши снаряды попали в его подвесной бак. Его левая плоскость отлетела, и, горя, он перевернулся через крыло и врезался в дерево, разлетевшись на куски, которые рассеялись по полю. Когда мы проносились над местом крушения, одно из колес его шасси, высоко подброшенное силой взрыва, проплыло в воздухе рядом с нашим «мосси».

Торжествуя, мы повернули к дому, питая наш «мосси» последними каплями топлива. Мы приземлились в Форде практически с пустыми баками. Мы победили превозносимый «Фокке-Вульф-190», и эта мысль в тот момент господствовала у меня в мозгу. Очевидный же факт, что вражеский пилот был неопытным новичком, я не принимал тогда во внимание. Позже у меня было много времени, чтобы это понять.

Многие из этих дневных рейдов я выполнил на самолетах из 305-й польской эскадрильи,[125] которой командовал уинг-коммендэр Конопачек. Одно звено этой эскадрильи было полностью польским, а другое – частично британским, и возглавлял его новозеландец сквадрэн-лидер Майк Херрик. Летая со Стиксом или Робби, я смог одержать несколько побед на ее самолетах. Поляки отпраздновали наши успехи импровизированной вечеринкой и вручили мне красивую серебряную, покрытую эмалью эмблему эскадрильи, сделав меня почетным ее членом. Я с гордостью храню этот значок и сертификат под номером 809.

Моя работа в штабе и вылеты оставляли мало времени для посещений Джоан в Лестере. Когда я исхитрялся провести там один или два дня, всегда казалось, что я хотел снова умчаться к своим товарищам на войну. Чем дольше продолжалась война, тем сильнее становилось мое желание принимать в ней активное участие. Даже при том, что мое пребывание дома редко превышало 48 часов, я с сожалением должен признать, что мои маленькие дети и незначительные домашние проблемы раздражали меня, часто приводя к горячим спорам. В основном они касались воспитания детей. Мои взгляды на него нередко сталкивались с взглядами моих многострадальных тестя и тещи, при этом бедная Джоан металась между нами, пытаясь примирить. К счастью для меня, она была полна понимания и знала меня лучше, чем я сам себя знал. Тогда она не смогла убедить меня в том, что причиной моих раздражительности и неблагоразумного поведения была усталость. Но это была усталость, которая каким-то извращенным образом заставляла меня неуклонно идти на глупый и ненужный риск в безумном желании добраться до врага снова и снова.

Во время одного из моих визитов Джоан показала мне статью в лестерской газете, в которой говорилось о том, что Джонни Джонсон[126] и я достигли уровня в 27 побед каждый и что мы были двумя лучшими асами-истребителями в Англии, активно участвующими в боевых действиях. Поскольку я сам считал, что лучшим был Джонни, это было забавно, особенно после того, как мне сказали, что местные фабричные рабочие даже бьются об заклад, кто из нас в конце концов выйдет победителем! Большую роль в этом сыграл тот факт, что Джонсон был родом из расположенного невдалеке городка Мелтон-Моубрей, а Лестер стал моим вторым домом. Сама мысль о публичном соревновании за лидерство среди асов-истребителей была вздором. Я не мог конкурировать с Джонсоном, даже если бы и хотел. Наши роли были совершенно разными. Он был одним из самых замечательных командиров крыла дневных истребителей всех времен. Со своими канадскими «спитфайрами» он разыскивал вражеские «Фокке-Вульфы-190» и «Мессершмиты-109» и завоевывал превосходство в воздухе над районом своих действий. Кроме того, что он был более опытным, а также более успешным пилотом лично. Я же успехов своих достиг в значительной степени ночью и лишь недавно днем. Моей работой вместе с различными радиооператорами и штурманами, главным образом, была охота одинокого волка и наведение паники на гуннов везде, где мы могли найти их. Я приношу свои извинения тем беззаботным игрокам в Лестере, которые ставили на меня и проиграли. Однако, как бы там ни было, мне это было очень лестно.

После рейдов над Францией и Данией я решил, что более благоприятное место охоты все-таки Дания. Длинные перелеты над морем выдвигали серьезные требования к навигации, но и награды за это были большими и разнообразными. Также была меньшая вероятность, что нас обнаружат при пересечении датского побережья, поскольку оно имело слабую оборону. В Дании и Норвегии базировалось много эскадрилий люфтваффе, которые находились на отдыхе и пополнении после боев на Востоке или на Западе, а также несколько учебно-тренировочных подразделений. Все они были идеальной дичью для нас. Я подумывал и о Норвегии, как о будущем «охотничьем угодье».

В течение мая 1944 г. я смог выполнить лишь два вылета, оба над Данией. Один совершил со Стиксом, а другой – с флайт-лейтенантом Доном Уолшем, штурманом из нашего штаба. Он недавно завершил во 2-й группе успешный тур на «митчеллах». Как и Робби, он слышал много интересного о моих рейдах и попросил меня взять его в один из них. Стикс не всегда мог летать со мной, не рискуя нарушить заведенный порядок, и потому не возражал, когда я иногда брал другого штурмана.

Во время нашего первого совместного полета Дону и мне сопутствовала удача. Западнее Копенгагена, около города Роскилле с красивым собором, мы сбили «Юнкерс-88». Казалось, что вылет пройдет безрезультатно. Мы ничего не обнаружили, но сразу после того, как повернули домой, Дон заметил самолет, летевший под облаками в нескольких сотнях метров выше. Мы незаметно приближались к нему, летя до последней минуты на малой высоте над цветущей датской сельской местностью. Затем на максимальной скорости мы начали набор высоты с разворотом, чтобы выйти к нему в хвост. Экипаж 88-го, должно быть, увидел нас и направился под защиту ближайшего облака. Когда самолет уже частично скрылся в нем, я с дистанции почти восемьсот метров выпустил очередь, надеясь, что поражу его прежде, чем он растворится.

Я промахнулся. К счастью для нас, облачность оказалась неплотной и было не слишком трудно следовать за ним, когда мы сближались. Его хвостовой бортстрелок отчаянно выпускал в нас длинные очереди. Но его стрельба была необдуманной и не причиняла никакого реального беспокойства. Дистанция быстро сокращалась, и я дал три короткие очереди, стреляя всякий раз, когда он появлялся в разрывах облаков. После последней очереди от самолета полетели обломки, но в следующий момент он исчез в облаке, и мы на мгновение подумали, что он ушел. Внезапно мы снова четко увидели его, он врезался в землю и взорвался около стены сельского дома. Дон теперь полностью убедился, что дневные рейды были настоящей игрой, но мы тогда не могли знать, что полетим вместе лишь еще один раз и что концом этого вылета станет лагерь для военнопленных в Германии.

В то время как я на своем «мосси» слонялся над Европой, работа штаба ночных операций группы в значительной степени лежала на Руфусе Райслее. Ему запрещалось летать над вражеской территорией, потому что он уже однажды был сбит над Францией. При помощи французского Сопротивления он избежал плена и окольными путями вернулся в Англию с большим количеством ценной информации о позициях «Фау-1». За храбрость и умение, проявленные на территории противника, он был награжден орденом «За отличную боевую службу». Он был разочарован тем, что не мог сам больше летать, но никогда не возражал против моих частых отсутствий. Когда я снова оказывался за своим столом, дел всегда было в избытке.

Использование на «мосси» осветительных ракет улучшило способность группы к ночным штурмовым атакам, однако все еще оставались серьезные ограничения. Самолеты могли нести лишь несколько ракет, и много представлявших особый интерес целей на авто– и железных дорогах были лишь частично разрушены или повреждены, потому что ракеты гасли прежде, чем экипажи успевали нанести решающий удар. Поскольку главной задачей 2-й авиагруппы в день «Д» и после него была изоляция района боевых действий в ночное время, было необходимо что-то предпринять, чтобы повысить эффективность наших штурмовых атак. До этого четыре эскадрильи «митчеллов» занимались лишь дневными бомбардировками со средних высот. Этими самолетами были уничтожены многие позиции «Фау-1». Почему бы не использовать «митчеллы» с их незаурядной грузоподъемностью в качестве «патфиндеров» для наших «москито»? После многократных обсуждений это предложение было принято командованием.

Было решено посылать одиночный «митчелл», который должен был патрулировать на высоте между 900 и 1500 м над районами Франции, в которых вели поиск несколько «москито». Когда экипаж «мосси» обнаруживал то, что, по его мнению, было подходящей целью, он вызывал «митчелл» и направлял «патфиндер» в нужную позицию. Очень точная электронная система навигации, использовавшаяся как на «митчелле», так и на «москито», гарантировала определение местоположения цели. «Москито» летали по кругу, ожидая появления «митчелла», который начинал с равными интервалами сбрасывать осветительные ракеты. Они освещали прилегающий район до тех пор, пока экипаж «мосси» не уничтожал цель или не исчерпывал все бомбы и весь боекомплект.

Ожидалось, что идея использования «митчеллов» в новой роли встретит некоторое сопротивление. Работа экипажей действительно была не очень зрелищной, так как они непосредственно не наносили удара по врагу. Кроме того, имелся значительный риск. По своим летным характеристикам «митчелл» уступал «москито» и был уязвим для атак вражеских ночных истребителей. Чтобы внушить экипажам «митчеллов» важность их работы, члены штаба авиагруппы посетили каждую из этих эскадрилий и провели инструктажи, подробно рассказывая об их новой роли и давая рекомендации относительно тактики немецких ночных истребителей.

Было очевидно, что экипажи разочарованы. И это было понятно: они отлично выполнили множество вылетов в дневное время. В целом же они восприняли новую задачу довольно благосклонно. Но одна из эскадрилий, почти целиком состоявшая из голландцев, очень резко отстаивала свою точку зрения. Результаты боевой деятельности этой эскадрильи были прекрасными, и, подобно большинству наших европейских союзников, сражавшихся за освобождение своих стран, голландцы ненавидели врага даже сильнее, чем мы. Так как в ходе будущих вылетов они сами бы не убивали врагов, они считали их пустой тратой времени. Однажды, когда Стикс и я проводили инструктаж, они начали открыто высказывать недовольство в наш адрес. Они, казалось, думали, что это на нас лежала исключительная ответственность за то, что их выбрали для этой непопулярной задачи. Их поведение вывело меня из себя, и между мной и командиром храброй голландской эскадрильи состоялся обмен некоторыми грубыми словами. Позднее в течение дня мы немного остыли и расстались, разумно используя дружеские выражения. Судьбе было угодно, чтобы в одном из первых же ночных вылетов были потеряны два «митчелла», причем оба из голландской эскадрильи. Еще хуже было то, что наша разведка подтвердила, что они оба были сбиты ночным истребителем Королевских ВВС. Это была трагическая ошибка в идентификации. Ночной истребитель перепутал «митчеллы» с довольно похожими бомбардировщиками «дорнье».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.