Глава 26

Глава 26

Я прибыл в штаб 2-й авиагруппы в качестве офицера, ответственного за ночные операции, с некоторым трепетом. Это была моя первая штабная должность. Однако скоро я уже чувствовал себя в Мангевэлл-Парк, красивом старом особняке около Валлингфорда,[123] в Оксфорде, непринужденно. Обещание, что я смогу совершать боевые вылеты, поддерживало мое настроение на высоком уровне.

К разочарованию Джоан, я все еще упорно настаивал на том, что будет лучше, если она и семья останутся в Лестере. В этом случае для меня война и жизнь семьи не смешивались бы. Сквадрэн-лидер Руфус Райслей заботился обо мне, пока я не освоился. Я быстро обнаружил, что Эмбри собрал очень опытный и удачный штаб, все члены которого горели тем же огнем и были исполнены того же духа, что и он сам. Заместителем «старика» и начальником оперативного штаба был Дэвид Атчерлей, которого я в последний раз видел в Дебдене в 1938 г., когда он командовал 85-й эскадрильей. Благодаря своим невероятным подвигам в воздухе Дэвид и его брат-близнец Дик стали легендой еще до начала войны. Я сомневаюсь, что когда-либо снова будут примеры подобного руководства и фантастических выходок, как у этих двух летчиков.

Одной из первых хозяйственных забот Руфуса стало определить меня к Клемми, во второй дом 2-й авиагруппы. Миссис Клементс владела пабом «Уйат харт» в деревне Нетлбед, в нескольких километрах от нашего штаба. В ходе своего пребывания во 2-й группе я имел привилегию быть знакомым с ней, и я всегда буду благодарен ей за ее неизменную веселость и прекрасный характер, которые так благоприятно сказывались на нашем моральном состоянии. Ранее во время войны она потеряла своего собственного сына, служившего на флоте, но умело скрывала свою печаль. Мы были уверены, что нас всегда ждет радушный прием в этом месте. Когда в 10.30 наступало время перерыва, она неизменно разрешала персоналу Королевских ВВС остаться. Какой бы уставшей ни была, она подавала нам со своей кухни традиционную яичницу с беконом.

Помня о своем обещании Стиксу и Джеко, данном при отъезде из 141-й эскадрильи, я должен был попробовать перевести их обоих в штаб группы. Люди из кадровой службы помогли, и через несколько дней после моего прибытия в Мангевэлл оба моих товарища присоединились ко мне. Штаб ночных операций теперь был укомплектован. Приток ночных летчиков поначалу вызвал отдельные грубые замечания со стороны остальных штабных работников, которые чрезмерно гордились дневными действиями группы и не слишком хотели частично переключаться на ночные полеты. До настоящего времени главные усилия 2-й группы были направлены против вражеских кораблей и военных сооружений в оккупированной Европе и против начавших недавно строиться между Кале и Гавром позиций «Фау-1». Все вылеты выполнялись днем и требовали исключительно точного бомбометания со средних и малых высот, в котором 2-я группа была непревзойденной.

Вслед за «Оверлордом», проектом дня «Д», умы планировщиков занимало наступление против позиций «Фау», известное как «Кроссбоу». Если большинство этих позиций и места складирования этого оружия и ракетного топлива не были бы разрушены, то враг смог бы серьезно помешать приготовлениям союзников к вторжению. Кроме того, население Лондона и Южной Англии подверглось очень разрушительным атакам беспилотных «Фау-1», а позднее и ракет «Фау-2». Удары с воздуха и мероприятия по обороне со стороны Королевских ВВС и ВВС США в значительной степени снизили силу атак противника, хотя, конечно, они достигали Лондона и прилегающих районов. В целом военный ущерб от «Фау-1» и «Фау-2» был небольшим, но были убиты почти 10 000 человек, и многие получили тяжелые ранения. Атаки не прекращались до тех пор, пока в начале 1945 г. союзники не захватили все их стартовые позиции. Но 2-я группа имела честь повредить и уничтожить большее число позиций пусковых установок во Франции, чем любое другое авиационное соединение союзников.

Подготовка к операции «Оверлорд» шла быстрыми темпами, и группе Эмбри, помимо прочих задач, отводилась важная роль в атаках немецких линий коммуникаций после того, наши войска захватят плацдарм в Нормандии. Работа по обучению эскадрилий ночным действиям должна быть проведена в кратчайший срок.

Наиболее для действий ночью подходили шесть эскадрилий «москито», поровну разделенных между 138-м и 140-м авиакрыльями, так что был составлен план тренировок, чтобы обучить их так же, как и эскадрильи «ночных нарушителей» Истребительного командования, лишь с одним отличием, что самолеты 2-й группы помимо пушек должны были нести еще и бомбы. Наши «москито» были маловысотной модификацией «Mk.6», они не имели бортового радара, но были вооружены четырьмя 20-мм пушками и четырьмя 7,7-мм пулеметами, установленными в носовой части и приводимыми в действие пилотом. Также имелся бомбоотсек на четыре 227-кг бомбы, которые могли быть оснащены различными типами взрывателей ударного или замедленного действия. Второй член экипажа был штурманом. Перед первым ночным вылетом эскадрилий Руфус и я, сопровождаемые Стиксом и Джеко, посетили оба авиакрыла и провели общий инструктаж, подчеркнув важность задачи и некоторые из проблем, с которыми экипажи могут столкнуться. Казалось, что из-за недостаточного очарования ночных действий люди, привыкшие к дневным боям, все еще были недовольны тем, что их заставляют делать эту работу. Но мы знали, что после нескольких вылетов это недовольство исчезает. Мы также отметили, что они станут выполнять и отдельные дневные вылеты.

Для начала мой небольшой штаб при помощи парней из разведки спланировал вылеты против ряда аэродромов в Северной Франции. Поиск этих небольших целей в ходе полета на высоте от 300 до 900 м над покрытым мраком континентом был прекрасной тренировкой по ночной навигации, также давал хорошую возможность обстрелять любую заслуживавшую внимания цель. Если мы научимся находить и обстреливать аэродромы, то, когда наступит день «Д», легко сумеем обнаружить колонны немецких войск, перемещающиеся по французским дорогам. В ходе первых вылетов экипажи «москито» научились поражать маленькие цели, и потери при этом были незначительными. Так что первоначальное недовольство стало исчезать.

Я начал задумываться об обещании Эмбри разрешить мне выполнять боевые вылеты. Уже в течение некоторого времени я был увлечен возможностями, предоставлявшимися одному или двум дальним истребителям, патрулировавшим днем в глубине вражеской территории. 418-я и 605-я эскадрильи «нарушителей», обычно действовавшие по ночам, продемонстрировали, насколько успешными могут быть такие вылеты. Они добились внезапности и сбили много вражеских самолетов различных типов ценой минимальных потерь со своей стороны. Если лететь на уровне верхушек деревьев и обходить районы, имеющие мощное зенитное прикрытие, то была высокая вероятность того, что наши истребители не обнаружат, пока они не нанесут удар. Такие вылеты можно было выполнять, только если приблизительно на 450–600 м имелась облачность, закрывающая большую часть неба. Был очевидный риск, но я считал, что вероятное уничтожение или повреждение вражеских самолетов и замешательство, которое мы вызовем у противника, более чем компенсирует его.

«Мосси» «Mk.6» был идеальным самолетом для такой работы. На малых высотах он был быстрым, маневренным, имел превосходный радиус действий и сильное вооружение. Поскольку я должен был иметь еще кого-то, чтобы полететь к врагу, я рассказал об этом Стиксу и Джеко, которые уже выказывали нетерпение. Они встретили мое предложение с энтузиазмом, хотя Джеко полагал, что ночь – лучшее время, так как мы были гораздо более опытны в выживании, когда «птицы на земле». Мы обсудили возможность полетов в дневное время, и в конечном счете моя точка зрения возобладала. После этого я отправился к «старику». Эмбри казался искренне заинтересованным, но настаивал на том, чтобы я приносил план каждого из предлагаемых мною рейдов ему на утверждение прежде, чем мы вылетим. Далее он не одобрял идею относительно наших дневных полетов непосредственно над территорией Германии из-за мощности немецкой ПВО, а также из-за наличия большого числа одноместных истребителей, с которыми «москито» не мог состязаться. Однако оккупированная Западная Европа имела привлекательные цели. Там было много аэродромов, на которых базировались вражеские бомбардировщики и двухмоторные истребители «Мессершмит-110» и «Юнкерс-88». Я сказал командиру группы, что хотел бы атаковать самолеты в воздухе, а не на земле. В воздухе мы не только выводили из строя самолет, но также, что более важно, и его экипаж. Прошлый опыт как Королевских ВВС, так и люфтваффе показывал, что атаки находящихся на земле самолетов, хотя и эффективные в некоторых отношениях, не сбрасывали со счетов обученный экипаж самолета. Кроме того, атакующие самолеты часто получали тяжелые повреждения от огня зенитной артиллерии.

Получив молчаливое согласие Эмбри, я спросил его, могу ли предпринять попытку на следующий день, 28 февраля 1944 г. Я показал ему маршрут в район Орлеан – Бурж – Шатоден, в центральной части Франции, где находилось множество аэродромов бомбардировщиков. К моей радости, он согласился, если будет необходимая облачность. Я вернулся в свой кабинет, где Стикс и Джеко ожидали результата встречи, и сказал им, что все в порядке.

Я решил, что сопровождать меня будет Джеко. Я хотел доказать ему, что такие вылеты действительно эффективны, зная, что он все еще в этом сомневается. Мы проконсультировались с офицерами разведки в штабе группы и разработали детальный маршрут. Мы планировали облетать большие города и аэродромы на расстоянии по крайней мере 8 километров. Во-первых, они имели сильную ПВО, во-вторых, если бы мы пролетели над нами, была бы поднята тревога. Побережье Франции было заполнено множеством немецких частей. Они были способны сбить низколетящий самолет, как винтовочным и пулеметным огнем, так и огнем зенитных батарей. Поэтому мы решили пересекать побережье Франции туда и обратно на высоте между 450 и 900 м, а затем пикировать к земле. Мы рисковали утратить элемент внезапности, поднимаясь на высоту, где нас могли засечь вражеские наземные РЛС, но это был приемлемый риск: чтобы обнаружить нас, им должно было очень повезти.

Ранним утром метеоролог обещал нам нужную для полета облачность. Мы решили стартовать из Лэшема. Любезный командир авиастанции подготовил «мосси», который ожидал нас до краев заправленный топливом, включая подвесные баки, которые можно было сбросить. Если все пойдет хорошо, полет продлится три с половиной часа, но мы имели достаточно топлива, чтобы находиться в воздухе почти шесть часов.

Было холодное утро, и оба двигателя должны были поработать, чтобы масло и охлаждающая жидкость стали циркулировать должным образом. Затем мы вырулили на старт, на полной скорости пронеслись по взлетной полосе Лэшема. «Москито» стремительно набирал скорость. Мы летели над сельской местностью Сассекса. К сожалению, этот первый вылет не принес успеха. Погода была хуже, чем ожидалось, и видимость в районе Орлеана – очень плохой. Наша навигация также оказалась ошибочной, и в течение некоторого времени мы не знали, где находимся. В конечном счете мы смогли опознать город Тур, на берегу Луары, который был вдали от запланированного нами курса. Было очевидно, что у Джеко проблемы с навигацией, и я понял, что разумнее всего прервать полет. Так что мы развернулись и отправились домой. На обратном пути около Ле-Мана обстреляли бензовоз. Это было воскресенье. Много французских мирных жителей, вышедших на дневную прогулку, стали свидетелями этой атаки. Большинство их предусмотрительно следило за процессом из канав по обеим сторонам дороги, когда мы, со сверкавшими пушками, скользили над их головами. Оставшаяся часть полета прошла безрезультатно. Позже Джеко сказал мне, что он предпочитает выполнять ночные вылеты, в которых чувствует себя более квалифицированным. Я полностью разделял его позицию, но мне было жаль, что так и не смог доказать ему ценность дневных вылетов.

Неделю спустя я спросил Стикса, что он думает о попытке совершить очередной вылет. Он все еще очень хотел этого. Я отправился к командиру авиагруппы за разрешением, хотя после нашей первой неудачной попытки опасался, что он может счесть такие полеты пустой тратой времени. Когда я объяснил, почему мой вылет с Джеко оказался безрезультатным, Эмбри понял меня, но запретил рисковать по-глупому. Из полученных недавно разведкой данных следовало, что немцы перебросили свои новейшие тяжелые бомбардировщики «Хейнкель-177» на аэродромы в районе Орлеана, как раз в тот район, в который мы уже собирались лететь. Эти самолеты были четырехмоторными монстрами, по два двигателя на каждом их крыле стояли тандемом, что придавало им внешний вид двухмоторного самолета. Мы предполагали, что они могли прибыть туда для того, чтобы подготовиться к налетам на Англию, потому их атака заслуживала внимания.

Погода на следующий день, казалось, должна была быть идеальной для нашего вылета, так что мы приняли меры, чтобы в Лэшеме нас снова ждал подготовленный «мосси». Мы во второй раз отправились в глубь территории Франции. Стикс сидел около меня в тесной кабине, расстелив карты у себя на коленях. Иногда он немного корректировал мой курс. В тот день была сплошная облачность с нижней кромкой на 460 м, после приблизительно 35 минут полета мы смогли увидеть линию французского побережья. Стикс определил точку, в которой нам предстоит пересечь берег, и, когда до нее осталось около 6,5 км, я резко направил «мосси» вверх, в облака, и выровнял его на 900 м. Мы летели на этой высоте приблизительно 5 минут, а затем круто спикировали к земле. Теперь мы были внутри вражеской цитадели, направляясь к Орлеану и надеясь, что не встревожили немцев своим появлением.

Было что-то возбуждающее в том, чтобы скользить прямо над французскими полями и деревьями, но мы должны были все время быть начеку, чтобы не только не пропустить вражеские самолеты, но также и для того, чтобы не врезаться в линию электропередачи или дерево. От такого полета мы оба скоро полностью взмокли. Периодически мы изменяли курс на 20 или 30 градусов, чтобы, так или иначе, запутать любых немецких наблюдателей относительно направления нашего полета.

Стикс осуществлял навигацию уверенно. Скоро мы пересекли Сену западнее Руана, и, если бы не случайный французский крестьянин или немецкий солдат, который, вероятно, принял нас за развлекавшихся пилотов люфтваффе, мы бы никого не видели. Вдали появились шпили собора в Шартре. Я накренил самолет вправо, и правое крыло едва не зацепило землю, когда мы обходили город. Он, вероятно, был полон немецких солдат и прикрыт зенитными батареями. Мы летели над долиной Луары с ее красивыми замками, около Орлеана, но, тем не менее, не видели никаких признаков самолетов. Я начал чувствовать разочарование, поделился сомнениями со Стиксом. Где же были неуловимые самолеты люфтваффе? Мы пролетели на юг еще 80 км и, не обнаружив около аэродрома Бурж никаких самолетов, легли на курс домой через Шатоден.

Я уже почти сделал вывод, что вылет снова оказался пустой тратой времени, когда Стикс произнес:

– Что это?

Вдали за своей правой плоскостью я смог разглядеть взлетно-посадочную полосу аэродрома. Взлетавший самолет, едва видимый, как черная капля, поднимал винтами пыль. Эта пыль и привлекла внимание Стикса. В течение секунды или около того мы наблюдали, по-прежнему держа «мосси» у земли. Возможно, немцы в конце концов обнаружили нас, и вражеский истребитель взлетал нам наперехват. Я прибавил скорости, чтобы мы могли быстро скрыться в облаках, если наши подозрения окажутся верными, поскольку наш «мосси» не мог соперничать с несколькими «Мессершмитами-109» или «Фокке-Вульфами-190». Теперь мы могли видеть, что черная капля – лишь один самолет, и при этом очень большой. С криком триумфа, которым я почти оглушил Стикса, я бросил наш «мосси» в крутой вираж и направился к Шатодену.

Приблизительно в 1,5 км от периметра аэродрома мы пролетели над позициями немецкой зенитной артиллерии и с изумлением увидели, что вражеские артиллеристы машут нам, думая, что мы один из их самолетов. Чтобы порадовать их, мы помахали в ответ! Неожиданность была полной. Теперь мы быстро сближались с целью, в которой опознали один из больших «Хейнкелей-177». Он выполнял вираж над аэродромом на высоте 300 м. Мы оставались у земли до последней минуты. Приближались к нашей цели спереди и немного сбоку. На дистанции около 800 м я начал плавный разворот с набором высоты, чтобы массивный фюзеляж бомбардировщика был прямо перед нами. Я вышел в позицию для открытия огня. В последний момент противник понял, что мы враждебны, и попытался отвернуть, но было поздно. Я немного уменьшил радиус своего разворота, чтобы перекрестье моего электрического прицела с учетом необходимого упреждения находилось перед бомбардировщиком, и нажал на кнопку огня. Поток 20-мм снарядов и 7,7-мм пуль лился из носовой части «мосси», когда я продолжал уменьшать радиус разворота так, чтобы держать свой прицел на быстро приближавшейся цели. Я начал стрелять приблизительно с 360 м, и теперь с дистанции 90 м «Хейнкель-177» казался огромным, словно дом, поток огня и дыма появился внизу носовой части самолета. Он встал на дыбы, словно раненый зверь, и, перевернувшись через крыло на спину, вертикально упал на землю. Раздавшийся взрыв был подобен взрыву нефтяной цистерны, – огромный шар красного пламени и клубы плотного масляного дыма.

«Мой бог», – единственное, что я смог произнести. Все произошло настолько быстро, что ни у кого из несчастного экипажа не было возможности выпрыгнуть на парашюте. Времени для жалости не было. Мы сделали свою работу и теперь должны были уйти. Спикировав к земле на скорости 480 км/ч, мы с торжеством понеслись домой. Пролетая над полями в нескольких километрах от Шатодена, мы заметили юношу и девушку, которые, выбежав из дома, отчаянно махали нам. Они, вероятно, видели бой и, конечно, могли наблюдать похоронный столб дыма, так что наша победа порадовала сердца двух жителей порабощенной Франции.

Через три с половиной часа после взлета мы приземлились в Лэшеме. Спустя несколько часов Стикс и я пили пиво в баре в Мангевэлле, пересказывая обстоятельства нашей победы другим членам штаба. Пленка моей кинокамеры, синхронизированной с пушками, была уже обработана. Эмбри попросил показать ее, и мы всей толпой двинулись в одну из комнат совещаний, где подтверждение нашей победы было продемонстрировано на экране. Теперь я чувствовал, что доказал ценность дневных полетов и боссу и группе в целом, и ожидал в будущем большее число вылетов. Дневной полет сильно отличался от ночного боя, но я нашел, что дневная победа приносит не меньше удовлетворения и возбуждения.

Неделю спустя, 12 марта, Стикс и я снова поднялись в воздух. На сей раз мы намеревались пролететь гораздо дальше, вплоть до Тулузы. Но уже в самом начале столкнулись с проблемой. Когда пикировал к земле после пересечения французского побережья около Байе,[124] мне показалось, что я увидел вспышку и услышал слабый свист. Я спросил об этом Стикса, но он ничего не видел и не слышал. Все, казалось, было в порядке, и я сразу забыл об этом. Но уже вскоре я заметил, что температура масла в правом двигателе начала опасно подниматься. Пока я наблюдал, стрелка достигла опасной черты. Была какая-то серьезная неисправность, и я сказал Стиксу, чтобы он быстро рассчитал наш курс домой. Тем временем я развернул наш самолет в общем направлении на Англию. Я выключил неисправный двигатель и продолжил полет на одном. Наш «мосси» весьма хорошо летел и на одном двигателе. Спустя 45 минут мы снова были на земле в Лэшеме. Мы обнаружили, что маслопровод разбит пулей и темная жидкость вытекала из него. Очевидно, какой-то немецкий снайпер выстрелил в нас. Не знаю, почему двигатель не загорелся, хотя много масла вылилось на горячий радиатор и выхлопные патрубки. Удача снова была с нами!

Двумя днями позже мы с Джеко отправились в Лондон на официальную церемонию награждения. Мы получили из рук короля награды, которых были удостоены несколькими месяцами ранее, Джеко – пряжку к кресту «За летные боевые заслуги», а я – пряжку к ордену «За отличную боевую службу» и вторую пряжку к ордену «За летные боевые заслуги». В Лондоне мы встретили родителей Джеко, Джоан и моего отца, которые были приглашены на церемонию. Во дворце, в дополнение к группам военнослужащих всех трех родов войск, присутствовала большая толпа гостей. Награды получили также несколько гражданских лиц. Наши семьи вместе с другими гостями прошли в большой зал, используемый для таких случаев, в то время как Джеко и я последовали за придворным в приемную, где каждого из награждаемых проинструктировали, как надо подходить к королю, когда назовут твою фамилию.

Несмотря на предыдущие посещения Букингемского дворца, я был возбужден, поскольку мое место было в передней шеренге. Через несколько минут оркестр заиграл государственный гимн, и король Георг IV вступил в переполненный зал вместе со своими придворными. Сначала вызывали удостоенных высших наград. Шеренга медленно передвигалась. Я искал глазами среди гостей Джоан и своего отца. Увидев их, я, улучив момент, подмигнул им. Когда была названа моя фамилия, я промаршировал к королю, повернулся налево, поклонился и встал перед ним. Он был в форме адмирала флота. Он протянул левую руку назад к подушке в руках помощника, на которой лежали награды. Сначала он вручил мне пряжку к ордену «За отличную боевую службу» на красно-синей ленте, одновременно благодаря меня за то, что я сделал, и желая дальнейших успехов. Затем, продолжая говорить, он спокойно повернулся за пряжкой к кресту «За летные боевые заслуги», но я краем глаза увидел, что на подушке лежит сам крест. Кто-то оконфузился! На секунду он нахмурился. Я волновался, ожидая, что сейчас произойдет. Король о чем-то коротко шепотом поговорил с помощником, затем повернулся ко мне и попросил, чтобы я подождал невдалеке. Я должен был быть вызван снова в конце церемонии, чтобы получить награду, которой удостоен. Час спустя мою фамилию назвали снова. К этому времени король, должно быть, обменялся рукопожатиями и поговорил почти с двумястами людьми, но он все еще был способен улыбаться и отпустил дружескую шутку об этом инциденте, когда вручал мне пряжку к кресту «За летные боевые заслуги». Очевидно, даже в высших сферах иногда ошибаются. Хотя получение награды от короля было величественным моментом, я обнаружил, что для моих нервов намного тяжелее стоять перед этим великим человеком в переполненном зале, чем сражаться с противником.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.