Очерк семнадцатый «Мнение» сенатора Г. Державина. Еврейский комитет при Александре I. Выселение из деревень. Еврейские сельскохозяйственные колонии

Очерк семнадцатый

«Мнение» сенатора Г. Державина. Еврейский комитет при Александре I. Выселение из деревень. Еврейские сельскохозяйственные колонии

«Я не для того вещаю‚ чтобы вывести себя в пышности на сцену. Может ли тщеславие иметь место в сердце унылом и сокрушенном? Нет‚ я изливаю токмо ту горесть‚ которою чрез меру наполнена душа моя!..»

1

Екатерина II правила страной до 1796 года‚ а затем российский престол занял ее сын Павел I. В 1798 году евреи из белорусского местечка Шклов пожаловались императору на владельца местечка отставного генерала С. Зорича‚ в прошлом – одного из фаворитов Екатерины II. Когда императрица охладела к Зоричу‚ она пожаловала ему шкловское поместье‚ где он построил замок и жил «в пышной надменности»: содержал за свой счет театр‚ военное училище на 300 дворянских детей, «всякий день» устраивал балы‚ маскарады‚ фейерверки и грандиозные охоты.

«Шкловский деспот», человек крутого нрава, считал всех евреев «подвластными ему‚ покуда на земле его проживают»‚ и расправлялся с ними по ежеминутной прихоти как с крепостными крестьянами: выгонял из местечка‚ отбирал дома и имущество‚ бил собственноручно, гонял на работу «в колодках и железах», облагал такими налогами‚ что «оставил без платежа один только воздух».

Павел I без особой симпатии относился к фаворитам покойной матери. Получив жалобу из Шклова‚ он послал туда русского поэта‚ сенатора Г. Державина‚ чтобы разобрался на месте в «самовольных поступках противу евреев… отставного генерал-лейтенанта Зорича». Державин приехал в Шклов‚ опросил свидетелей‚ но отнесся к «забавам» Зорича снисходительно и сообщил в Петербург‚ что «сколько ни старался»‚ не нашел чрезмерных «притеснений жидов Зоричем‚ по коим можно было бы подвергнуть его… суду». Однако свидетельские показания нельзя было перечеркнуть‚ и Державин воспользовался судебным процессом по обвинению евреев в употреблении христианской крови.

Это случилось в том же году в Белоруссии‚ в Сенненском уезде‚ незадолго до Пасхи. Возле корчмы нашли труп женщины, и на основании «народного слуха, что евреям нужна христианская кровь», обвинили в ритуальном убийстве четырех евреев‚ которые случайно находились в той корчме. Началось следствие‚ и специальному чиновнику поручили «секретным образом изведать‚ нет ли… в еврейских законах положения‚ что евреям христианская кровь нужна?» Крещеный еврей Станислав Костинский взял кодекс еврейских законов «Шулхан арух» и перевел с искажениями отрывки из него‚ чтобы поддержать обвинение. Этот перевод‚ возводивший клевету на весь народ‚ представили на рассмотрение суда‚ но дело, в конце концов, закончилось благополучно и обвиняемых оправдали.

Еще до окончания следствия Державин сообщил императору‚ что Сенненское дело «обвиняет всех евреев в злобном пролитии‚ по их талмудам‚ христианской крови»‚ а потому они не могут давать беспристрастные показания против Зорича‚ «доколе‚ – как он предлагал‚ – еврейский народ не оправдается перед Вашим Императорским Величеством в помянутом… противу христиан злодействе». Павел I приказал Державину вести дело Зорича‚ не принимая во внимание Сенненский процесс‚ но Зорич тем временем умер‚ дело отослали в архив‚ а Сенат постановил‚ что евреи‚ принадлежа к купеческому и мещанскому сословиям‚ не могут считаться крепостными в помещичьих селениях. Их формально признали свободными подданными страны с ограниченным местом проживания – в отличие от крестьян‚ которым по манифесту Павла I запрещалось даже «возмечтать‚ будто они имеют учиниться свободными».

Через год после этого Державина снова послали в Белоруссию с самыми широкими полномочиями. Там несколько лет подряд был неурожай и падеж скота‚ свирепствовал голод‚ а помещики оставляли крепостных без помощи и отправляли зерно на винокуренные заводы‚ что приносило им хорошие доходы и спаивало крестьян. «Ужасная бедность‚ – отметил исследователь‚ – есть следствие пьянства‚ а пьянство – следствие свободного винокурения и продажи вина‚ которое до крайности дешево и поглощает благосостояние миллионов для выгод нескольких сотен человек».

Посылая Державина в Белоруссию‚ Павел I повелел строго наказать помещиков‚ которые «из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению». В поручении императора ничего не говорилось о евреях‚ но в тот же день Державин получил разъяснение от генерал-прокурора Сената: «А как по сведениям немалою причиною истощения белорусских крестьян суть жиды… то Высочайшая воля есть‚ чтобы ваше превосходительство обратили (на них) особливое внимание». И инспекция Державина обрела иной смысл.

2

«Российское еврейство является прямым продолжением еврейства польского… – отметил историк Ш. Этингер. – Не евреи переселились в Россию, а Россия сама «пришла» к евреям. Российское еврейство… сохранило свою самобытность – в отличие от многих других групп еврейства, и даже не пыталось отказаться от нее». Из века в век евреи жили среди белорусов, украинцев, поляков и литовцев, говорили на языке идиш, занимались ремеслами, а также шинкарским промыслом в деревнях и в панских поместьях.

Евреев обвиняли в спаивании крестьян западных губерний, забывая при этом‚ что не только они производили и продавали водку (которую в те времена называли вином), – крестьяне пьянствовали и голодали в тех губерниях‚ где евреев не было вообще. «Курят вино владельцы‚ – писал Державин в своем отчете‚ – курят бояре‚ шляхта‚ попы‚ разных орденов монахи и жиды». В Киеве‚ к примеру‚ евреи не могли жить в восемнадцатом веке‚ а винокурением и продажей вина там занимались мещане, магистрат города, казаки для сбора средств на оснащение отрядов, даже монастыри‚ включая знаменитую Печерскую лавру. «Крещатик был обращен чуть не в сплошную винокуренную слободу‚ – отмечал исследователь. – Винокурни были разбросаны вокруг всего Киева. На одном Подоле в магистратских шинках выпивалось ежегодно до 30 000 ведер водки‚ дававших доход».

Еще при императрице Елизавете Петровне изыскивали такой источник «умножения» государственных доходов‚ который «умаления себе вовсе иметь не может‚ но будет единое циркулярное и бесконечное обращение». Таким источником основного дохода землевладельцев и государства стала продажа водки‚ и агрономы рекомендовали помещикам «употреблять хлеб на курение вина для того‚ чтобы через сие получить двойную прибыль». Расчет был прост: за вино можно было выручить в два раза больше денег‚ чем за продажу зерна‚ из которого изготавливали это вино. В 1773 году правительство закупило у помещиков России два миллиона ведер водки и получило от ее продажи более четырех миллионов рублей чистого барыша – огромнейшую по тем временам сумму.

Когда евреев обвиняли в спаивании крестьян‚ не принимали в расчет тот факт‚ что в деревнях они не имели права владеть землей‚ были ограничены в городах в торговле и ремеслах‚ и основным способом заработать на хлеб было для них винокурение и шинкарство. Закон запрещал им самостоятельно заниматься этим промыслом‚ поэтому они брали на откуп у помещиков производство и продажу водки. Волей-неволей они становились посредниками между землевладельцами и крестьянами‚ а помещики‚ используя свою власть‚ заставляли евреев-шинкарей распродавать огромные количества спиртных напитков. Иногда одной и той же деревней владели несколько помещиков‚ каждый из них строил там шинок‚ сажал своего шинкаря и продавал водку собственного изготовления.

В сенатском докладе было отмечено‚ что С. Зорич «приневоливал еврейских шинкарей брать у него хлебное вино в каждый год 16 000 ведер и взыскивать с них по 3 р. 15 коп. за ведро»‚ хотя это вино стоило в три раза дешевле и продать его в таких количествах не было никакой возможности. По приказанию Зорича бочки насильно вкатывали в шинки, взыскивая с шинкарей деньги «через экзекуцию». Выходило так‚ что еврей-шинкарь выторговывал у крестьянина последнюю копейку и отдавал ее помещику‚ оставаясь таким же нищим‚ как его закабаленный сосед. Многие отмечали поражавшую их нищету шинкарей‚ а литовский губернатор сообщал‚ что в корчмах сидят одни женщины‚ а их мужья «выходят на другие промыслы‚ потому что доход с шинка часто бывает недостаточен на их содержание».

Приехав в Белоруссию‚ Державин обнаружил во время ревизии‚ что крепостные крестьяне – «тощи и бледны, как мертвые» – ели хлеб пополам с мякиной‚ щавель‚ лебеду и коренья по «привычке и нужде в довольном равнодушии»‚ да и еврейское население края пребывало «в крайнем изнурении и нищете, и таковых большая часть». Он даже отметил‚ что во многом виноваты помещики‚ которые изготавливали вино в огромных количествах‚ строили шинки‚ насаждали пьянство и облагали крестьян непомерными поборами.

Однако Державин – сам крупный помещик – причиной всех бед белорусского крестьянина выставил евреев‚ хотя в частном письме генерал-прокурору Сената он сообщал иное: «Трудно без погрешения и по справедливости кого-либо строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб жидам и оттого терпят недостаток в оном. Владельцы не могут воспретить пьянства для того‚ что они от продажи вина почти весь свой доход имеют. А и жидов в полной мере обвинять также не можно‚ что они для пропитания своего извлекают последний от крестьян корм. Словом‚ надобно бы всем сохранить умеренность… но всяк себе желает больше выгод».

Державин наблюдал белорусских евреев три-четыре месяца, собирая «сведения от благоразумнейших обывателей, от Иезуитской академии, всех присутственных мест, дворянства, купечества и самих казаков относительно образа жизни жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими они уловляют и оголожают глупых и бедных поселян». Его записка‚ написанная поспешно и поданная в правительство‚ называлась так: «Мнение сенатора Державина об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обузданием корыстных промыслов евреев‚ о их преобразовании и о прочем».

В «Мнении» сказано: евреи избегают трудных работ‚ потому что из их «талмудов» следует‚ будто они должны властвовать‚ а другие народы им подчиняться; их школы – «гнездо суеверств»‚ где детей учат лишь религии и фанатизму‚ и пока не переменятся их школы‚ не переменятся и их нравы; свои богатства они собирают «для плотских удовольствий», а также «для создания нового храма Соломонова» к осуществлению «тайных замыслов» в Палестине; ходят всегда с покрытой головой и «чтут себя пред всеми другими народами превосходнейшими»; имена берут одинаковые‚ «каких-нибудь Мовшев‚ Абрамов‚ Лейбов‚ Хаймовичев‚ Лейзаровичев и тому подобных»‚ и это «должно отнести к их хитрости»; носят одинаковое черное платье‚ отчего «теряется память‚ смешивается понятие», трудно определить истинное их количество при взимании налогов.

После такого предисловия Державин изложил обширный проект – 88 пунктов «преобразования евреев». «Чтобы учинить (их) полезными гражданами», необходимо разместить еврейское население поровну по разным местам Белоруссии‚ где они перейдут к земледелию‚ а излишек переселить на «пустопорожние земли в Астраханской и Новороссийской губерниях». В его «Мнении» сказано среди прочего: «Выслать таковых голодных жидов зимою в селения, на треплю льну и пеньки… летом же для вырытия Мариинского и прочих каналов… чтобы с одной стороны сии неимущие евреи не остались без нужного пропитания, а с другой не обратились бы на разбои и другие шалости…»

Державин предлагал размещать евреев на особых улицах‚ отдельно от христиан; не допускать евреев к выборам в городские магистраты‚ чтобы судьбу христиан «не предавать в руки ненавидящих их»; запретить евреям брать «в свои услуги христиан и христианок»; «ослабить их фанатизм… и, истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные замыслы к похищению чужого добра»; «даже в Сибирь на каторгу не отправлять жидов с женами‚ дабы не размноживалися и не развращали сердце Империи‚ то есть коренных жителей»‚ – и так далее.

Таким образом‚ писал Державин‚ «евреев род строптивый и лукавый‚ враги христиан… получит образ благоустройства»‚ а Павел I удостоится великой славы за исполнение заповеди: «Любите враги ваша, добро творити ненавидящим вас». Сенат должен был рассмотреть записку Державина‚ но в марте 1801 года произошел дворцовый переворот‚ заговорщики убили Павла I‚ началось царствование его сына – Александра I‚ а с ним и новый‚ вроде‚ подход к еврейской проблеме.

3

В ноябре 1802 года Александр I учредил Еврейский комитет‚ чтобы пересмотреть и упорядочить законодательство о евреях Российской империи‚ которое находилось до этого в хаотическом состоянии. Одним из членов комитета стал министр юстиции Г. Державин‚ а его «Мнение» легло в основу работы комитета.

Узнав об этом‚ еврейские общины забеспокоились‚ опасаясь введения новых ограничений. Представители кагалов даже приняли решение «отправиться в Петербург и просить Государя нашего‚ да возвысится слава Его‚ чтобы никаких нововведений у нас не делали». Стали собирать деньги для отправки ходатаев в столицу‚ объявили трехдневный пост с молитвами в синагогах «по случаю неблагоприятных вестей»‚ а министр внутренних дел‚ узнав об этом‚ поспешил объявить кагалам‚ что правительство не намеревается вводить новые ограничения для евреев‚ но‚ наоборот‚ предполагает доставить им «лучшее устройство и спокойствие».

Намерения Александра I и членов комитета были поначалу самыми наилучшими. Они желали разрешить еврейский вопрос в духе гуманности‚ и в журнале заседаний комитета появились такие слова: «Сколь можно менее запрещений‚ сколь можно более свободы… Везде‚ где правительства мнили приказывать‚ являлись одни только призраки успехов‚ кои‚ подержась несколько времени на воздухе‚ исчезали вместе с началами‚ их родившими… И в образовании евреев (следует) предпочесть средства тихого одобрения‚ возбуждения собственной их деятельности и пресечения только тех препятствий‚ кои зависят непосредственно от правительства и сами собой пресечься не могут». Державинское «Мнение» с его насильственными мерами становилось теперь излишним; Державин с возмущением говорил‚ что прочие члены комитета «набиты конституционным французским и польским духом»; вскоре он вышел в отставку и никакого участия в деятельности комитета не принимал.

Комитет решил пригласить в Петербург еврейских депутатов‚ чтобы выслушать их мнение‚ и этот факт поразил многих. «Сей Самодержец‚ – восхищались‚ – имеющий самовластное право располагать участью своих подданных‚ соизволяет еще вызвать депутатов… уничиженных несчастливцев для объяснения своих нужд!» К лету 1803 года депутаты съехались в Петербург‚ где обнаружили еврейскую общину в несколько десятков человек. Среди них выделялся поставщик армии Нота Ноткин‚ первым записанный в книге общины как «уважаемый и почтенный Натан Ноте из Шклова».

Ноткин предложил комитету свой проект преобразования быта евреев – в противовес «Мнению» Державина с его насильственными мерами. Державин был за принудительное привлечение евреев к земледелию и фабричному труду‚ вплоть до ссылки в Сибирь‚ «в вечную работу в горные заводы и без жены»‚ – Ноткин предлагал добровольное обращение к этим занятиям, советуя учредить на юге страны суконную, прядильную, канатную, парусную фабрики, чтобы обучать евреев фабричному ремеслу. Невозможно всех евреев обратить в земледельцев‚ считал он‚ «это нелепо… Нельзя всем вести одинаковый образ жизни. Евреи занимаются теми ремеслами‚ в которых другие не упражняются». Надо позволить им «в спокойствии сыскивать себе пропитание полезными трудами»; для этого следует «преобразовать нечувствительным образом состояние сего народа‚ отвратить злоупотребления с его стороны‚ а главнейшим образом уничтожить источник сих злоупотреблений – именно бедность».

В комитет присылали «прожекты» еврейской реформы и христиане‚ должностные и частные лица‚ чтобы‚ как сообщил один из них‚ «повергнуть к подножию престола скудные замечания свои». Предложений было немало‚ а некий отставной премьер-майор даже составил «Мнение об употреблении Евреев и Якутов для пользы государственной». Каждый присланный проект заключал в себе необходимые меры‚ от которых «государство почувствует ощутительную пользу». Следовало поселить евреев на казенных землях «при строгом наблюдении» за ними‚ и тут же «чрез хлебопашество произойдет открытие в недрах земных неисчерпаемых богатств»; «фарфоровая глина‚ разные красильные травы и тому подобное будут евреями при разрывании земель обнаружены»‚ а вновь созданные еврейские поселения «тем уже выгоды принесут для государства‚ что проходящие чрез степи войска… не будут претерпевать нужды». Вряд ли Еврейский комитет всерьез рассматривал эти «прожекты»‚ но мнения еврейских депутатов он выслушал‚ изучил условия жизни евреев и составил пояснительную записку – итог собранных данных.

Преследуемые более восемнадцати веков‚ говорилось в той записке‚ устраненные от многих промыслов‚ обремененные податями‚ обреченные на ненависть народов‚ евреи не могли не заразиться пороками‚ которые признавались‚ быть может‚ прирожденными. Евреи лживы‚ плутоваты и хитры? Но когда хитрость служит единственным оружием против притеснителя‚ можно ли признавать ее за преступление? Евреи обманывают в торговле? Кому же обманывать‚ как не мелкому торговцу‚ почти всюду стесненному‚ подверженному многим незаконным поборам? Евреи враждебны к христианам? Но кто же способен терпеливо сносить рабство и тиранию‚ доходящие до бесчеловечия? Евреи ленивы и предпочитают легкие занятия? Это неверно. Подобно другим‚ они стремятся нажить побольше и работать поменьше; но ведь у еврея ничего нет‚ ему никто ничего не дает‚ и все – от высшей власти до последнего чиновника – требуют от него всего‚ что заблагорассудится. Евреи безмерно множатся? Но этот упрек лучше всего свидетельствует о чистоте их нравов и их экономии. И почему вообще нужно более опасаться одного или двух миллионов евреев‚ чем такого же количества калмыков или армян?

В том же либеральном духе комитет высказался за преобразовательные меры‚ но когда подошел срок принимать решения‚ члены комитета – люди образованные и гуманные по тем временам – пожертвовали своими убеждениями ради собственных интересов. Они были крупнейшими землевладельцами‚ на которых работали бесплатно десятки тысяч крепостных крестьян – по два‚ три‚ а то и по четыре дня барщины в неделю‚ и потому члены комитета не решились признать себя и прочих помещиков виновниками нищеты в Западном крае. Они не смогли назвать истинную тому причину – закабаленность крестьянина‚ а взамен этого всю вину взвалили на «вредное» влияние евреев. Как будто это были разные люди: те‚ что начинали работу в комитете‚ и те‚ что ее заканчивали. Как будто не они недавно записали: «Сколь можно менее запрещений‚ сколь можно более свободы…» Добрые пожелания остались на бумаге‚ а взамен этого были узаконены жестокие и поспешные принудительные меры‚ чтобы пресечь «разные злоупотребления и беспорядки во вред земледелию и промышленности в тех губерниях‚ где евреи обитают».

9 декабря 1804 года Александр I утвердил предложенное комитетом «Положение об устройстве евреев», которое предусматривало две цели: «истинное благо евреев» и «благоденствие местного населения». «Положение» признавало право личной свободы евреев «под точным покровительством законов наравне со всеми другими российскими подданными»; никому не разрешалось «притеснять, ни даже беспокоить их в отправлении веры и в общей гражданской жизни ни словом, ни делом». Новый закон, тем не менее, сохранил прежнюю черту оседлости на западе страны‚ добавив Астраханскую и Кавказскую губернии – для евреев-земледельцев‚ которые там поселятся (в 1825 году эти губернии вновь исключили из черты оседлости). Для развития фабрик и ремесел закон отменил двойную подать с фабрикантов‚ ремесленников и земледельцев‚ но сохранил ее для прочего еврейского населения‚ пообещав отменить в тот момент‚ «когда вообще все евреи в земледелии‚ мануфактурах и купечестве окажут постоянное направление и прилежание».

«Положение об устройстве евреев» определило‚ что выборные должности в городском самоуправлении могли занимать лишь те евреи‚ которые умели читать и писать на русском‚ польском или немецком языках‚ хотя на эти должности избирались порой неграмотные христиане. «Положение» разрешило фабрикантам‚ ремесленникам‚ художникам и купцам приезжать по делам и на ограниченное время во внутренние губернии России, но лишь в немецком платье и по особым «паспортам губернаторов»‚ как будто они выезжали за границу. Евреи просили отменить эти паспорта‚ которые непросто было получить‚ однако им ответили‚ что без разрешения губернаторов «евреи-бродяги могли бы наводнить всю Империю».

Но самой жестокой оказалась 34 статья «Положения». Она определяла крайний срок – 1 января 1808 года‚ после которого «никто из евреев… ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд‚ шинков‚ кабаков и постоялых дворов… ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом». А это означало‚ что десяткам тысяч евреев следовало подняться с насиженных мест‚ переселиться из деревень в города и потерять всякие средства к существованию.

4

В сельских районах западных губерний жили тогда около 60 000 еврейских семейств – примерно четверть миллиона человек. Обратившись в российских подданных после разделов Польши‚ они сохранили прежние свои занятия: брали у помещиков в аренду винокурение и продажу вина‚ молочные фермы‚ мельницы‚ рыбную ловлю‚ покупали у крестьян хлеб и другие продукты, продавали взамен необходимые товары – соль‚ посуду‚ косы‚ серпы и прочее. По всем дорогам стояли еврейские корчмы и постоялые дворы‚ где останавливались проезжие‚ по всем трактам евреи содержали почтовые станции. «Эта земля без жидов‚ – писал русский путешественник‚ – была бы как тело без души‚ была бы пустынею‚ страною бедствий и нищеты. Но чрезвычайное жидов множество (их скученность) портит всё добро‚ какое могло бы от них произойти».

В черте оседлости существовали мелкие еврейские фабрики по производству стекла‚ кожи‚ мыла‚ бумаги‚ сукна‚ ваты, ртути‚ калия и поташа. В купечество записывались лишь крупные торговцы; они вывозили за границу лён‚ пеньку‚ хлеб‚ а ввозили шелк‚ сукно‚ кофе‚ сахар и вина. В Гродно‚ сообщал путешественник‚ «иностранными товарами торгуют большею частию жиды»; в Шклове они занимались продажей «шелковых материй‚ кружев‚ полотен и разных галантерейных вещей»; в Могилеве-на-Днепре еврейские купцы торговали товарами «из Риги‚ Франкфурта‚ Бреславля‚ Кенигсберга‚ Лейпцига и российских столиц». Крупных торговцев было немного‚ а большинство конкурировало между собой‚ торгуя по мелочам в крохотных лавочках. Торговцы ходили и по деревням, продавая товары, – это был еврейский вариант русского коробейника внутренних губерний России.

Города были переполнены евреями-ремесленниками‚ среди которых преобладали портные‚ сапожники‚ скорняки‚ цирюльники‚ ювелиры‚ а также столяры‚ плотники‚ токари‚ мельники и кузнецы. В Минске‚ к примеру‚ было мало евреев-сапожников из-за весьма искусных конкурентов-поляков‚ но в Киевской губернии евреи-сапожники составляли большинство. Киевский губернатор даже отметил‚ что в Киеве «из мещан христианского закона нет хороших‚ искусных мастеров и ремесленников‚ а находятся из таковых большею частью евреи». Не находя заказчиков в городах, ремесленники уходили работать в деревни и только в пятницу возвращались домой‚ чтобы провести субботу со своей семьей. «Учась какому-нибудь ремеслу‚ – сообщал литовский губернатор‚ – они никогда своей науки не оканчивают; едва только начинают сами как-нибудь работать‚ тотчас делаются мастерами и заводятся своим хозяйством». Причиной тому были ранние браки‚ многодетные семьи и тяжелая нужда‚ которая заставляла как можно скорее приступить к самостоятельной работе и зарабатывать на жизнь.

Нищета еврейского населения была повсеместной. Киевский губернатор докладывал: две трети евреев в его губернии «с величайшим усилием находят теперь дневное пропитание». «Справедливым кажется‚ – писал он‚ – помыслить об участи и сего презираемого и угнетенного народа‚ который‚ не получив от государства никакой в его собственность принадлежности‚ платить обязан казне за позволение здесь жить двойную подать‚ а помещикам… в их владениях столько же или еще более. Оттого пришел он‚ кроме малого количества‚ в такое состояние‚ что не только платить податей‚ но и сам себя содержать не может».

По новому «Положению» к этой массе городской бедноты должны были присоединиться четверть миллиона евреев‚ которых выселяли из деревень. «Можно ли назвать меру сию для них стеснительною‚ – провозглашали члены Еврейского комитета‚ – когда, вместе с тем, открывается евреям множество других способов не только содержать себя в безбедном состоянии‚ но делать приобретения – в земледелии‚ фабриках‚ ремеслах‚ когда вместе с сим открывается им способ даже владеть землею в собственность».

Но это были лишь красивые слова. «Положение об устройстве евреев» действительно разрешило евреям заводить фабрики с заводами и покупать незаселенные земли‚ но одного разрешения было недостаточно‚ чтобы целый народ – практически без посторонней помощи, опыта и накопленных средств – сразу бы изменил свои промыслы‚ которыми он занимался веками. Такое не случалось нигде и никогда‚ такого не могло произойти и в России. Но закон уже диктовал свои условия‚ за оставшийся короткий срок четверть миллиона человек‚ обремененных двойной податью‚ обязаны были за свой счет перебраться в города‚ где и без них было полно бедноты‚ разместиться на новых местах‚ приноровиться к иным условиям и овладеть каким-либо ремеслом. Их всех ждало разорение‚ неминуемое превращение в бездомных скитальцев и нищих.

Поначалу евреи надеялись‚ что закон будет отменен‚ и из деревень в города переселились единицы. Но местное начальство стало проявлять настойчивость‚ чтобы очистить от евреев сельские местности‚ и тысячи несчастных побрели по дорогам в поисках хлеба и пристанища. Они посылали жалобы в Петербург; жаловались и местные помещики‚ которые не могли обойтись без еврея-арендатора или корчмаря, отчего терпели убытки; забеспокоилось и начальство‚ потому что от такого переселения «города и местечки могут наполниться нищими‚ и люди сии от бедности могут пуститься на разные беспорядки и‚ между прочим‚ на грабежи и разбои». Но правительство не желало отменять утвержденный закон, требуя прибегать «к решительным мерам понуждения».

Однако внешние обстоятельства неожиданно приостановили выселение. Осенью 1806 года по приказанию Наполеона стали рассылать из Парижа специальный манифест о созыве «великого Синедриона». Этот Синедрион‚ по замыслу Наполеона‚ должен был повторить еврейский Синедрион прошлого‚ Синедрион Великий – собрание мудрецов‚ учителей Закона в Иерусалиме. Затея Наполеона обеспокоила правителей Пруссии‚ Австрии и России на пороге предстоящей войны с Францией: предполагали‚ что таким образом он привлечет на свою сторону угнетенных евреев в районе будущих военных действий. В русских журналах писали: «Наполеон кончил тем‚ что провозгласил себя спасителем жидов‚ дабы везде иметь шпионов… Наполеон приказал объявить себя мессиею жидов‚ дабы повсюду иметь своих лазутчиков». Чтобы избегнуть этой опасности‚ решили успокоить российских евреев и предпринять немедленные меры.

В феврале 1807 года‚ когда в Париже начались заседания Синедриона‚ Александр I приостановил выселение из деревень и повелел выяснить мнение еврейских общин на этот счет‚ «желая дать (евреям)… новое доказательство попечения Нашего об их благосостоянии». Представители еврейских общин попросили отменить выселение или хотя бы отсрочить его‚ но вскоре был заключен Тильзитский мир‚ между Наполеоном и Александром установилось «сердечное соглашение», и «происков Бонапарта» можно было уже не бояться. В октябре 1807 года последовало новое распоряжение: «взамен промедления‚ от военных обстоятельств происшедшего… без отлагательства малейшего и послабления» выселить евреев из деревень в ближайшие три года‚ чтобы на каждый год приходилось не менее одной трети от общего их числа. Не забыли позаботиться о благе землевладельцев: если какая-либо деревня принадлежала нескольким помещикам‚ и в ней было несколько евреев-корчмарей‚ следовало их выселять одновременно‚ «дабы помещикам не было подрыва одному перед другим».

Правительство провозглашало «перемещение» евреев‚ но это было уже изгнание. Тех‚ кто не уходил добровольно‚ выпроваживали силой под конвоем солдат‚ загоняли в города и местечки, оставляя там на произвол судьбы. Тысячи бездомных бродили по дорогам‚ болели‚ умирали; местные власти сообщали в столицу‚ что «евреев безвременно прогнали из деревень‚ разорили‚ ввергли в нищету‚ и большая их часть лишена дневного пропитания и крова». Сотни семейств просили выделить им обещанные земли для занятия земледелием‚ но оказалось‚ что в западных губерниях почти не было казенных земель для их расселения‚ а на немногих частных фабриках не нашлось свободных рабочих мест. «Невозможно обращать евреев в фабричных рабочих‚ – докладывали ревизоры. – В западном крае нет фабрик ни казенных‚ ни частных‚ а сами евреи не имеют капиталов…»

Более того: многие малочисленные населенные пункты числились городами лишь на бумаге‚ и переселенцы не находили для себя ни крова‚ ни каких-либо промыслов. Было понятно уже‚ что переселение приведет к катастрофе‚ и в декабре 1808 года правительство решило: оставить евреев на прежних местах впредь «до дальнейшего повеления» и учредить очередной комитет‚ который вновь рассмотрит этот злополучный вопрос.

5

В 1806 году 36 еврейских семей из Могилевской губернии попросили переселить их в Новороссийский край для занятия земледелием в южных степных районах. Следом за ними с той же просьбой обратились к правительству евреи Витебской‚ Черниговской и Подольской губерний – примерно 7000 человек. И вскоре переселенцы образовали первые колонии еврейских земледельцев в Херсонской губернии: Бобровый Кут‚ Сейдеменуха‚ Доброе и Израилевка. (Название Сейдеменуха произошло от двух слов на языке иврит – «сде мнуха»‚ что означает «тихое поле» или «поле отдыха». А в будущем там появились селения Ефенгар и Нагартов – в переводе с иврита «красивая река» и «хорошая река».)

Во время насильственного выселения из деревень среди евреев распространились слухи о «благодатной Новороссии»‚ о больших ссудах и льготах‚ которые получают там колонисты. Теперь уже многие видели в этом спасение от беды‚ связывали с Новороссией свои надежды, подавали начальству слезные прошения о немедленном переводе в земледельцы. В книге записей Мстиславской общины в июле 1808 года появилось такое сообщение: «Глаза наши померкли‚ глядя на нужду и бедствия‚ на то‚ как дети наши просят хлеба и нечем утолить их голод. И вот теперь сжалился Господь над своим народом‚ создав лекарство еще до болезни… Царь приказал… и из нашего общества и из окрестностей выехало… душ мужского пола – 155‚ женского пола – 116‚ а вместе – 271 душа‚ да размножатся они и да благословит их Бог… И выдано было им… для столь дальнего пути из общественной кружки сто пятьдесят рублей‚ из сумм погребального братства сто рублей‚ а также еды на дорогу… Когда соблаговолит к нам Господь‚ то приведет нас в очень хорошую землю!»

Желающих переселиться в Новороссию становилось всё больше. Чем беспощаднее изгоняли из деревень‚ тем настойчивее рвались они на новые земли‚ а оттуда с беспокойством сообщали в столицу‚ что евреи «в немалом числе беспрерывно идут и идут в Новороссию». Они продавали имущество и отправлялись в путь тайком‚ малыми группами‚ за собственный счет‚ без разрешения и паспортов‚ надеясь получить на месте возмещение за расходы. Переселенцы прибывали в колонии измученные долгой и тяжелой дорогой‚ «редкий из них имел самое нужное одеяние‚ – сообщали местные власти‚ – у большей же части оно состояло из одних лоскутьев». «Дорога наша продолжалась до четырех месяцев‚ – писал один из колонистов. – Прибыв на пустопорожний участок‚ получили деньги в весьма малом количестве и‚ изнурясь в дороге от холода‚ ненастья и разных беспокойств‚ должны были приниматься за постройку домов… Среди обширной степи и свирепости зимы‚ весьма для нас тягостной‚ взялись мы пахать никогда не паханную землю».

К началу 1810 года в семи колониях Херсонской губернии поселилось 600 еврейских семейств – 3640 человек‚ а многие еще ожидали своего устройства‚ скитаясь по Новороссии. Местное начальство просило приостановить поток переселенцев‚ потому что и без них «бездомных евреев бродит с места на место великое множество… настойчиво просят землю‚ жилья и пищи». Да и в колониях дела обстояли не лучшим образом. Выделяемых денег было недостаточно‚ чтобы построить дом‚ купить волов‚ плуги‚ бороны и телеги. Ко времени посевов им выдавали не семена‚ а деньги‚ «и то не во время‚ – жаловались колонисты. – Например‚ на озимый посев вместо августа – в декабре и даже позже». Порой местные правители‚ не доверяя неопытным колонистам‚ сами закупали для них волов‚ плуги и прочее оборудование‚ «очень дешево и всё самое отличное». Но купленные волы‚ по свидетельству ревизора‚ «оказывались старыми‚ исхудалыми‚ к полевым работам непригодными‚ а повозки‚ плуги и прочее – непрочными‚ требующими исправления‚ починок и переделок».

Новым земледельцам‚ не имевшим никакого опыта‚ следовало в короткий срок научиться пахать целинную землю‚ которую могла поднять лишь упряжка из четырех волов. В соседних с ними селениях даже русские крестьяне-поселенцы разорялись, непривычные к этим условиям‚ – чего же можно было ожидать от торговцев и шинкарей‚ которые в немолодом возрасте впервые взялись за плуг? Многие дома в колониях стояли «без крыш‚ дворов и загородок». Рыли колодцы‚ но вода в них оказывалась горько-соленой, вредной для людей и скота. В окрестностях не было лесов‚ рос только бурьян. Заготовить кизяк на долгую зиму не удавалось‚ и потому семейства жили совместно в нескольких отапливаемых избах‚ а заброшенные дома отсыревали под снегом и разрушались. Смотрители колоний докладывали‚ что поселенцы «не знают‚ как что начать и как кончить»‚ а самые ретивые из смотрителей предлагали приучать к сельскому труду испытанным способом: «прилежных – поощрять‚ ленивых – заставлять‚ а нерадивых – драть».

Среди переселенцев была повышенная смертность из-за тяжелых условий жизни и непривычного климата. Некоторые «отлучались без разрешений» в города; другие возвращались на прежние места в черту оседлости. Один из инспекторов сообщал начальству: «Жестокие морозы‚ каких здешние старожилы не запомнят‚ сильнейшие ветры и вьюги‚ глубокие снега‚ которые завалили в колониях избы по крыши… Все колонисты жалуются на бескормицу‚ скот околевает‚ а люди холодают и голодают… Жиды в ужасном положении и единогласно с пролитием слез умоляют отвратить их от гибели; в худых‚ развалившихся избах без крыш‚ без всякого пропитания и топлива‚ коего и достать негде за безмерными снегами‚ – они изнемогают среди холода и голода‚ среди степи!»

Вторил ему другой инспектор: «В лохмотьях‚ босые и без рубашек‚ по пятнадцать-двадцать человек в избе‚ в духоте и неописанной неопрятности пребывали и жестокую цинготную болезнь расплодили. Больные валялись вместе со здоровыми‚ заражали их; и те‚ и другие умирали». А колонисты поселения Сейдеменуха жаловались начальству: «От перемены вод‚ климата‚ от недостатков‚ отчаяния и болезней в течение трех лет умерло у нас двести душ… да и все мы бедны‚ несчастны!» Власти выделили на переселение евреев 300 000 рублей. Ревизия обнаружила‚ что за три года на эти цели потратили 145 000‚ а в кассе осталось всего лишь… 2519 рублей. Местное начальство не сумело отчитаться за растраченные суммы‚ других денег у казны не было‚ и в апреле 1810 года правительство распорядилось приостановить поселение евреев в Новороссийском крае.

То же самое случилось с привлечением к фабричному труду. В Кременчуге открыли фабрику сукноделия для обучения «праздношатающихся евреев», чтобы подготовить специалистов для будущих предприятий. Фабрика напоминала военную казарму, откуда нельзя было уйти без разрешения; в каждой комнате поселили по нескольку семей, которые получали одежду и еду, дети трудились в цехах вместе с родителями, но за меньшую заработную плату. Сначала в Кременчуге работали более ста человек‚ через три года осталось тринадцать, и фабрику пришлось закрыть; по сообщению надзирателя, последние семьи вместе с детьми «в ночное время в окна из казарм бежали». В отчете отметили‚ что принудительными мерами невозможно приучить людей к новой профессии: «фабрики учреждаются сами собою‚ постепенно и по мере надобности‚ и капиталы‚ употребляемые на насильственное устроение этого рода заведений‚ суть капиталы‚ брошенные в воду».

А вновь созданный Еврейский комитет тем временем продолжал работать и в 1812 году представил императору свой доклад. В докладе – в первый‚ быть может‚ раз – была сказана правда о положении евреев России и их роли в экономике западных губерний. Недостаток хлеба в Белоруссии‚ сказано там‚ происходит не оттого‚ что евреи продают вино крестьянам‚ а от плохого удобрения земель и неправильного хозяйствования. В юго-западных губерниях евреев тоже немало‚ однако тамошние крестьяне зажиточнее белорусских. «Доколе у белорусских и польских помещиков будет существовать теперешняя система экономии‚ основанная на продаже вина‚ доколе помещики не перестанут‚ так сказать‚ покровительствовать пьянству‚ дотоле зло сие‚ возрастая год от году‚ никакими усилиями не истребится, и последствия будут всё те же‚ кто бы ни был приставлен к продаже вина‚ еврей или христианин», – примером тому те губернии‚ где евреев совсем нет‚ а пьянство всё равно существует.

Члены комитета отметили: если выселить из деревень тысячи шинкарей-евреев‚ то на их место встанут тысячи шинкарей-крестьян; в результате этого земледелие лишится многих умелых работников‚ а казна потратит огромные средства‚ чтобы превратить евреев-шинкарей в пахарей. Но какая выгода в том: превращать земледельцев в целовальников‚ а целовальников – в земледельцев? Еврей скупает у крестьянина его урожай в деревне, продает ему косы‚ посуду‚ соль и прочие товары‚ а потому крестьянин не должен тратить время‚ особенно в рабочую пору‚ на поездки в город‚ где он всё равно продаст товары тому же еврею и сможет пропить то‚ что пропивал у себя в деревне.

От переселений в города еврейский народ «подвергся разорению»‚ и потому комитет предложил – в преддверии войны с Францией – не ожесточать до последней крайности и без того угнетенный народ. Следует оставить их на прежних местах и вновь разрешить им сельскую аренду‚ винокурение и продажу вина‚ от чего они «никогда не обогащались‚ а извлекали одно только пропитание и удовлетворение лежащих на них повинностей». Но предложения комитета были уже не ко времени. Наступил 1812 год‚ на Россию двигался Наполеон‚ и разрешение еврейского вопроса отложили до лучших времен.

6

У маленькой еврейской общины Петербурга не было сначала своего кладбища‚ и первых трех умерших похоронили среди христиан. В 1802 году община приобрела земельный участок на лютеранском кладбище‚ и в книге записей лютеранской общины Петербурга отметили: «Не возбраняется евреям носить своих покойников к своему кладбищу через наше кладбище»‚ – при этом лютеране брали по десять рублей за каждые похороны. На вновь созданное кладбище перенесли останки первых умерших.

В книгу записей общины вписывали имена погребенных «для сохранения памяти». Вот некоторые из них: «Йосеф сын Элиэзера из Могилева‚ прозванный Йосефом Косым»; «Возле рва похоронен выкидыш от Моисея сына Яакова Киршнера из Шклова»; «Скончался и похоронен знаменитый раввин и славный врач Моше Элькан из Тульчина»; «Заносим для памяти‚ что в госпитале умер больной‚ и нам приказано было его похоронить‚ так как перед смертью он открыл начальству госпиталя‚ что он еврей и желает быть погребенным на еврейском кладбище. Мы также знаем‚ что он религии своей не переменил‚ но поведение его не подобало истинному еврею‚ поэтому положили его в отдельном месте‚ на южной стороне у вала. Имя его: Авигдор сын Давида Чахечовер из Варшавы».

Нота Ноткин был поставщиком армии князя Г. Потемкина, «неоднократно рисковал потерять жизнь и поставлял для войск провиант и фураж в такое время‚ когда никто другой кроме него приступить к сему не хотел». Казна не вернула ему затраченные деньги – около 200 000 рублей‚ и Нота Ноткин дважды разорялся. Есть сведения‚ что Павел I подарил Ноткину за его заслуги имение в Могилевской губернии‚ а Александр I пожаловал ему золотую‚ усыпанную брильянтами табакерку за четкую поставку продовольствия армии и флоту. Нота Ноткин был ходатаем за своих единоверцев и помогал петербургской общине; он умер в 1804 году и похоронен на еврейском кладбище Петербурга‚ которое основали с его помощью. На могильном памятнике написали: «Высокопоставленный и знатный господин Натан Ноте сын Хаима из Шклова».

Жил в Петербурге коммерции советник Абрам Перетц‚ сын раввина из Галиции‚ подрядчик по строительству кораблей и снабжению русской армии. Перетц принимал у себя в доме весь Петербург‚ «славился умом» и «долго был памятен столице по своим достоинствам‚ по своим огромным делам и потом по своим несчастьям». «Откупщик Перетц – жид‚ но человек добрый и истинно благородный»‚ – аттестовали его. Финансовая реформа 1810 года в России во многом обязана своим успехом «наставлениям банкира Перетца»‚ а в 1812 году‚ во время Отечественной войны‚ Перетц вложил свои деньги и опыт в организацию снабжения русской армии провиантом. После войны он не мог получить с казны собственные деньги – около четырех миллионов рублей и разорился. В конце девятнадцатого века о нем снова вспомнили: «Перетцу в 1812 и 1813 гг. наша армия обязана главным образом своим продовольствием».

Жил в Петербурге и Иегуда Лейб бен Ноах, он же Лейба Невахович из Подолии‚ друг и учитель Перетца. Он занимался литературным творчеством – «тайная некая сила призывает меня к перу»‚ знал несколько языков‚ но писал, в основном, по-русски‚ как сам говорил‚ «на языке более известном и употребительном в моем отечестве». В 1801 году Невахович сочинил оду на иврите и русском языке «на Всерадостнейший день… восшествия на Прародительский Престол» Александра I. И подписал: «Верноподданнейший Еврей Лейба Невахович».

Уже роза расцветает, и возникает рог спасения;

Александр восходит на священнейший Престол России…

Красота Иосифа блистает в чертах образа Его,

А разум Соломона царствует в душе…

В 1803 году, во время работы Еврейского комитета, Невахович написал книгу «Вопль дщери Иудейской» и посвятил ее члену Еврейского комитета, министру внутренних дел графу В. Кочубею, «осмелившись изобразить слабым пером моим» судьбу «уничиженной и слезящейся дщери Израиля». «Я не для того вещаю‚ чтобы вывести себя в пышности на сцену. Может ли тщеславие иметь место в сердце унылом и сокрушенном? Нет‚ я изливаю токмо ту горесть‚ которою чрез меру наполнена душа моя!»

Эта книга – первое еврейское литературное произведение на русском языке – должна была по замыслу автора пробудить в «благородных россиянах» гуманные чувства к евреям‚ их «соотичам» – соотечественникам. «В то самое время‚ – писал Невахович‚ – когда сердца всех европейских народов меж собой сблизились‚ когда уже слились воедино‚ народ еврейский еще видит себя презираемым… Одно имя иудей производит уже в произносителе и слушателе онаго некое странное и необычайное движение. Имя сие учинилось поносным‚ презренным‚ поруганным и некиим страшилищем для детей и скудоумных… О христиане‚ славящиеся кротостью и милосердием‚ имейте к нам жалость‚ обратите к нам нежные сердца ваши!.. Ах‚ христиане!.. Вы ищете в человеке иудея‚ нет‚ ищите в иудее человека‚ и вы без сомнения его найдете!.. Клянусь‚ что иудей‚ сохраняющий чистым образом свою религию‚ не может быть злым человеком‚ ниже – худым гражданином!!!»

Цензор предложил «сие сочиненьице… вовсе оставить ненапечатанным, яко совсем ненужное, а может быть, и судьбам Божиим о народе иудейском противное», но книга, тем не менее, увидела свет в 1803 году, а затем Невахович издал ее на иврите, посвятив «защитнику своего народа» Ноте Ноткину и «коммерции советнику» Абраму Перетцу. Книга заканчивалась такими словами: «Тако вопияла печальная дщерь Иудейская‚ отирала слезы‚ воздыхала и была еще неутешима».

Но сам Лейба Невахович впоследствии нашел способ «утешиться»: перешел в лютеранство и стал именоваться «губернский секретарь Лев Николаев сын Невахович». Он сотрудничал в русских журналах и написал пьесу «Сулиоты, или Спартанцы осьмнадцатого века»‚ «одно из превосходнейших сочинений в своем роде»; пьеса шла с успехом на сцене Императорского театра в Петербурге, за что Александр I наградил его золотой табакеркой с брильянтами и царским вензелем.

Льва Николаевича Неваховича похоронили на петербургском лютеранском кладбище‚ а его дети‚ как уверяли‚ не любили вспоминать о покойном отце Лейбе Неваховиче. Его сын Александр был драматургом, главой репертуарной части Императорского театра в Петербурге; сын Михаил, карикатурист, издавал первый в России юмористический журнал «Ералаш». Внук Лейба Неваховича‚ всемирно известный ученый Илья Мечников, стал лауреатом Нобелевской премии.

7

Данный текст является ознакомительным фрагментом.