4.4. Отношение церкви к завоеванию Новгорода

4.4. Отношение церкви к завоеванию Новгорода

В отечественной историографии гибель республики Святой Софии принято называть «присоединением к Москве» и трактовать как прогрессивное событие в рамках объединения русских земель в единую державу[1167]. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. — одно из самых важных и многогранных явлений отечественной истории. Однако и в дореволюционной и в советской России практиковалась односторонняя оценка этой эпохи. Любые действия, ведущие к усилению Московского княжества, рассматривались историками как прогрессивные и этически оправданные, а любое им противодействие — как проявление реакции и даже как предательство национальных интересов России. В этом же ключе подавалась и история падения республики Святой Софии. Иной взгляд на «присоединение» высказал Р. Г. Скрынников в монографии «Трагедия Новгорода»: «Древний город пережил подлинную трагедию… Экспроприация всех новгородских бояр доказывала, что речь шла не об объединении Новгорода с Москвой, а о жестоком завоевании, сопровождавшемся разрушением всего традиционного строя общества…»[1168]

Речь идет о событиях 1484 г., когда «прииде великому князю обговор на новгородци от самих же новгородцев, яко посылалися братья их новугородци в Литву к королю. Князь велики посла и пойма их всех болших и житьих людей, человек с тридцать, и домы их повеле разграбити и повеле их мучати на Иванове дворе…»[1169] Впоследствии обвиненных в измене новгородцев государь приказал «заточити в тюрьмы по городом»[1170]. Эти действия великого князя вполне объяснимы — он расправлялся с изменниками (действительными или невинно оклевенанными — вопрос другой). Но Иван III не ограничился наказанием виновных: «Тое же зимы посла князь велики болших бояр новгородцких и боярынь, а казны их и села все велел отписати на себя, а им подавал поместиа на Москве под городом»[1171]. В 1488–1489 гг. великий князь осуществил второй этап новгородского вывода. «Тое же зимы посла князь велики и привели из Новагорода боле семи тысячь житиих людий на Москву, занеже хотели убить Якова Захарьича наместника новгородского; и иных думцев много Яков пересек и перевешал»[1172].

В 1489 г. выводы продолжались: «Тое же зимы князь велики Иван Васильевич приведе из Новагорода из Великого многых бояр и житиих людей и гостей, всех голов болши тысячи, и жаловал их на Москве давал поместиа, и в Володимири, и в Муроме, и в Новегороде Нижнем, и в Переяславле, и в Юреве, и в Ростове, и на Костроме и по иным городом; а в Новгород Велики на их поместиа послал московских много лучших людей…»[1173]

В другой летописи уточняется, что это было продолжение вывода 1488 г.: «Князь велики повеле вывести из Новагорода житьих людей, а вести в Новгород Нижний обговору деля, что наместники и волостели их продавали, и кои на них продажи взыщут, и они боронятся тем, что их, рекши, думали убить; и князь велики москвичь и иных городов людей посла в Новгород на житье, а их вывел, а многих изсечи велел на Москве, что, рекши, думали Якова Захарьича убити»[1174].

Из Новгорода были переселены все состоятельные граждане бывшего вольного города — бояре, житьи люди и купцы, то есть все те, кто прежде активно участвовали в решении государственных вопросов. Те, кто возмутились произволом великокняжеского наместника. Расселив новгородцев по разным городам и раздав новгородские земли своим людям, Иван III обезопасил себя от возможного восстания. В результате этих мер Великий Новгород лишился своей интеллектуальной и политической элиты.

Посетивший в XVI в. Русь Сигизмунд Герберштейн так отзывался о покорении Новгорода Иваном III: «Он явился в Новгород под предлогом благочестия, именно чтобы удержать их в вере, так как якобы они хотели отпасть от русского закона; посредством этой хитрости он занял Новгород и обратил его в рабство, — отнял все имущество у архиепископа, граждан, купцов и иноземцев и, как сообщали некоторые писатели, отвез оттуда в Москву триста повозок, нагруженных золотом, серебром и драгоценными камнями. Я тщательно расспрашивал в Москве об этом обстоятельстве и узнал, что оттуда было увезено гораздо больше повозок, нагруженных добычею. Да это и неудивительно, ибо, по взятии города, он увез с собою архиепископа и всех более богатых и могущественных лиц и послал в их имения, как бы в новые поселения, своих подданных»[1175].

Псков

Герберштейн посетил и Новгород, отметив в своих записках, что присоединение к Москве не пошло новгородцам на пользу: «Народ там был очень обходительный и честный, но ныне является весьма испорченным; вне сомнения, это произошло от московской заразы, которую туда ввезли с собою заезжие московиты»[1176].

Таким образом, «присоединение» Новгорода к Москве было не прогрессивным явлением в рамках объединения русских земель в одно государство, а действительно трагической гибелью самобытной республики.

Падение республики Святой Софии произошло не вдруг, а было подготовлено многими социальными и политическими явлениями. Сами новгородцы явно предчувствовали неизбежность перемен и даже ждали их. Все необычные явления, происходившие в городе, в официальном летописании истолковывались как недобрые знамения. Так, накануне похода Ивана III в 1471 г. на Новгород у Хутынского Спаса «зазвонили» сами собой колокола, а буря «сломила» крест на Святой Софии. В «Летописце новгородском церквам божиим» под 1471 г. рассказано: «Перед взятием Великаго Новаграда от великаго князя Иоанна Васильевича, како хотя первое пленити, начата знамения быти в Великом Новеграде… И паки того же лета бысть в Великом Новеграде знамение сицево: на двух гробех кровь явися у архиепископов новгородских Симеона и Мартириа, у Софии, в Золотой Мартирьевской паперти»[1177].

Со временем такие мелкие знамения превратились в многочисленные предания и легенды, связанные с концом новгородского вечевого уклада. В. О. Ключевский так характеризовал данный момент новгородской истории: «Когда разрушается сильный физический организм, его разрушение сказывается тяжкими вздохами и стонами; когда гибнет общественный союз, живший долгой и сильной жизнью, его гибель обыкновенно предваряется или сопровождается легендой…. В нашей истории немного эпох, которые были бы окружены таким роем поэтических сказаний, как падение новгородской вольности. Казалось, Господин Великий Новгород, чувствуя, что слабеет его жизненный пульс, перенес свои думы с Ярославова двора, где замолкал его голос, на святую Софию и другие местные святыни, вызывая из них предания старины»[1178]. В местных легендах ярко проявляется «идея святости новгородской старины, которая сама защищает себя от безумных дерзнутий москвичей» молитвами новгородских святых Варлаама Хутынского, архиепископов Иоанна и Моисея. После падения Новгородской боярской республики легенды продолжали жить в народе и складывались новые.

Большинство легенд были созданы в церковной среде и, следовательно, показывают отношение новгородской церкви к падению республики Святой Софии. Легенды-предостережения несли двойную смысловую нагрузку. Некоторые из них, написанные «задним числом» (как пророчества Михаила Клопского), создавались по заказу Ивана III и должны были служить укоренению в среде новгородцев идеи божественной предопределенности произошедшего, примирить их с властью великого князя. Другие же предостережения, созданные до войны, по замыслу авторов, должны были предотвратить падение Новгорода путем воздействия на умы и души новгородцев.

Монахи пишут книги. Миниатюра лицевого свода XVI в.

Вторая группа легенд — пророческие видения — была направлена на восстановление пошатнувшегося престижа новгородской церкви и ее святых. Авторитет православной церкви в Новгороде в конце XV в. стремительно падал. Промосковская деятельность архиепископа Феофила, которую можно было рассматривать как предательство республике, привела к тому, что новгородцы перестали воспринимать церковь и ее главу как некую реальную силу, способную их защитить. Ересь жидовствующих, которой оказывал покровительство сам великий князь Иван Васильевич, в Новгороде дошла до откровенного глумления над православием. В 1488 г. архиепископ Геннадий писал суздальскому епископу Нифонту о еретических надруганиях: «Ино познают: еретикам ослаба пришла, уже ныне наругаютца христьянству — вяжут кресты на вороны и на вороны. Многие ведели: ворон деи летает, а крест на нем вязан деревян, а ворона деи летает, а на ней крест медян. Ино таково наругание: ворон и ворона садятца на стерве и на калу, а крестом по тому волочат! А зде се обретох икону у Спаса на Ильине улици — Преображение с деянием, ино в празницех Обрезание написано — стоит Василией Кесарийский, да у Спаса руку да ногу отрезал, а на подписи написано: Обрезание Господа нашего Иисуса Христа… привели ко мне попа, да диакона, а они крестьянину дали крест тельник: древо плакун, да на кресте вырезан ворон… а христианин, дей, с тех мест учал сохути, да не много болел, да умер. И ныне таково есть бесчинство чинитца над Церковъю Божиею и над кресты и над иконам и над христианьством»[1179].

Во?роны и воро?ны с крестами — это, скорее всего, пародия на монахов и монахинь с их черным облачением. В народном представлении во?роны и воро?ны — птицы зловещие, предвестники всяческих бед. Такое глумление над чернецами явно свидетельствует об уменьшении роли монастырей и их обитателей в жизни Новгорода, о значительном падении авторитета монахов среди новгородцев.

К легендам-предостережениям относится в первую очередь повествование о фреске Христа Панкратора на куполе Святой Софии. В третьей Новгородской летописи приводится легенда, рассказывающая о чуде, произошедшем во время создания этой фрески. Художники пытались три раза изобразить руку Господа в жесте благословения, но каждый раз, когда возвращались к работе, рука чудесным образом оказывалась опять в сжатом состоянии. На четверное утро «глас бысть от образа Господня, иконным писцом глаголющ: „Писари, писари, о писари! Не пишите мя благословящею рукою, напишите мя сжатою рукою, аз бо в сей руце моей сей Великий Новегород держу. А когда сия рука моя распространится, тогда будет граду сему скончание“»[1180].

Новгородская Забелинская летопись середины XVII в. сохранила любопытный комментарий этой легенды: «И оттоле прияша обычай в Великом Новеграде воображати образ Господен во главах святых церквей, произволяющии же и на протчих святых иконах зжатою рукою. Зрите и слышите сия правовернии, какову благодать прият град сей от Спасителя нашего Спаса Христа, яко благоволи Бог образа своего честней десницы содержати его и окончание ему показа. Древле убо Костянтин град создав царь вручил Пресвятей Богородицы в соблюдении. Зде же много человеколюбец Бог содела, сам прият его во одержание свое. Воистинну двлеет сему по Давиду рещи: „Град царя великого, его же избра Господь и изволи его в жилище свое, и освяти селение свое вышния“»[1181].

Вера новгородцев в богоизбранность своей земли, таким образом, не была поколеблена даже завоеванием их Иваном III.

Еще одну легенду начала XVI в., связанную с иконой Спаса корсунского письма из Софийского собора, зафиксировала Новгородская вторая и третья летописи. Спас на этой иконе изображен с перстом, указующим вниз, в память наказания, которое он повелел наложить ангелам на византийского императора Мануила за «восхищение священнического суда»[1182]. В этой легенде современникам явно видна была параллель с действиями Ивана III, посягнувшего на священнический суд новгородского архиепископа.

В легендах, созданных либо по заказу великого князя Московского, либо с целью угодить ему, был создан образ Ивана III, как человека, призванного сокрушить Новгород. Эта идея прямо выражена в истории пророчества юродивого Михаила Клопского. Согласно повествованию, архиепископ Евфимий II посетил Михаила в Клопском монастыре 22 января 1440 г. Как только Евфимий вошел в его келью, Михаил сказал ему, что «сегодня радость большая в Москве». Затем он объяснил, что как раз сейчас у великого князя Василия родился сын и был наречен Иваном. «Разрушит он обычаи Новгородской земли и принесет гибель нашему городу»[1183].

Это событие было внесено позднее в «Степенную книгу» с таким прибавлением: «Инок свят от вельможеского рода, живый в монастыри Клопском, внезапу нача звонити в колокола и мнози снидошася; он же яко уродствуя бяше, и всем людям и самому архиепископу вопия и глаголяше… гордыню вашу упразднит (Иван III. — О.К.), и ваше самовластие разрушит, и самовластные ваши обычаи изменит, и за ваше непокорство многу беду и посечение и плен над вами сотворит, и богатство и села ваши восприимет»[1184].

В Житии Михаила Клопского приводится еще одно «пророчество», призванное способствовать смирению новгородцев. «Приехал посадник Иван Васильевич Немир на манастырь, а Михайла по манастырю ходит. И Михайло спросил посадника: „Что ездеши?“ И посадник отвеща ему: „Был есть у пратещи своей, у Ефросеньи, да приехал есмь у тебя благословится“. И Михайло рече ему: „Что твоя, чадо, за дума — ездешь думаешь ж жонъками?“ И посадник рече ему: „Будет у нас князь велики на лето да хочет воевать землю, а у нас есть князь — Михайло Литовъской“. И отвеща ему Михайло: „То у вас не князь — грязь! Разошлите послы к великому князю, добивайте челом. И не уймете князя, будет с силами к Новугороду, и не будет вам божия пособия. Станет князь великий в Бурегах и роспустит силу свою на Шелоне, и попленит новгородцев многых: иных на Москву сведет, а иных присечет, а иных на окуп даст. А Михайло князь о вас не станет, помочи от него не буде. И послати вам преподобного отца владыку да посадникы, да добивать челом ему, челобитье приать да и куны изъемлеть. Да по мале времени князь великый опять будет, да город возмет, да всю свою волю учинит, да бог даст ему“. И сбысся тако»[1185].

Иван Немир стал посадником в 1463 г.[1186], Михаил Олелькович был приглашен в 1471 г., летом того же 1471 г. произошла Шелонская битва. Все эти события произошли уже после смерти Михаила Клопского. Но Житие Михаила было написано уже после присоединения Новгорода к Москве. Это пророчество должно было показать великому князю лояльность Клопского монастыря. Известно, что Клопский монастырь получил в дар от Ивана III земли, видимо, за идеологическую поддержку.

Задним числом в список пророчеств было отнесено и неудачное строительство в 1435 г. церкви Иоанна Златоустого на Владычном дворе: «И егда мастера отступиша вси от церкви, и церковь вся и до основания падеся великим разрушением: и се знаменье показася, яко хощет власть Новгородских посадник и тысяцких и всех бояр и всея земли Новгородския разрушитися»[1187].

Еще одно пророчество изложено в Житии святых Зосимы и Савватия Соловецких. Житие это было составленно Досифеем в начале XVI в. В нем, в частности, рассказывается, как Зосима отправился в Новгород искать управы на боярских людей, которые не позволяли инокам Соловецкой обители ловить рыбу. В Новгороде Зосима побывал у архиепископа и бояр, и все его милостиво приняли, кроме Марфы Борецкой — владелицы острова, на котором жил Зосима. Когда он, хлопоча о своем деле, явился было к ней, она не пустила его к себе. Тогда преподобный, обратившись к ее дому, сказал: «Придут дни, когда живущие во дворе сем не оставят в нем следов своих, и затворятся двери дома сего, и двор их будет пуст». Только после того как по ходатайству архиепископа Феофила виднейшие бояре Новгорода щедро одарили Соловецкий монастырь, Марфа одумалась и пригласила преподобного к себе на пир. Зосиму встретили с почестями, хозяйка попросила у него прощения и посадила его за стол на почетное место. Вдруг среди пира преподобный задрожал, с ужасом глядя на сидевших за столом шестерых бояр. Зосима даже заплакал, но никому ничего не сказал. До конца пира он ничего не ел, ничего не говорил и был печален.

После обеда Зосима поведал своему ученику о бывшем ему страшном видении: «Шесть бояр, виденных мною на пиру без голов, со временем будут обезглавлены». Краткая версия истории о пророческом видении Зосимы включена в Никоновскую летопись[1188]. Там упоминаются четыре боярина, а не шесть, в соответствии с толкованием летописцем числа казненных новгородцев после Шелонской битвы. В. Л. Янин отмечает, что хотя после Шелонской битвы были обезглавлены четыре человека, но лишь двое из них были боярами — посадники Дмитрий Борецкий и Василий Селезнев. Казненные в это же время Киприян Арзубьев и Еремей Сухощок были житьими людьми. Это сопоставление текстов летописи и жития дало основание Янину усматривать в легенде символ, что «шесть обезглавленных бояр — это шесть посадников, образующих главный представительный орган боярской власти и олицетворяющий Новгородское государство»[1189].

Легенда не только прославляет святого, но имеет и чисто местное значение: после уничтожения новгородской независимости над монастырем нависла угроза потери земли, которая была подарена обители «еретичкою» Марфой Борецкой. Жителям Соловецкого острова пришлось оправдывать подарок чудом, которое можно было трактовать в угодном для московского князя смысле. Оказав великому князю идеологическую поддержку, Соловецкий, Клопский и Хутынский монастыри обезопасили свои владения от посягательств московских властей.

Но в то же время в новгородских монастырях, в том числе и в Хутынской обители, создавались легенды, направленные на возвеличивание новгородских святых и новгородской церкви. Одна из таких легенд связана со святым Варлаамом Хутынским. «Великий князь московский Иван III, завоевав Новгород, прибыл в Хутынскую обитель поклониться святому Варлааму и был удивлен, почему его мощи закрыты. „Почему не открывают гроб Святого?“ — спросил великий князь игумена. „Издавна никто не может видеть мощи чудотворца“, — отвечал игумен. Тогда великий князь гневно сказал: „Никто из святых не скрывается, они везде по вселенной явны бывают, чтобы каждый христианин мог с верою приходить к святым мощам, целовать их и получать защиту“. С этими словами он приказал открыть гроб, гневно ударяя жезлом в землю. Едва только стали поднимать каменную доску и копать землю, как из могилы повалил густой дым, а вслед за ним сверкнуло пламя, опалившее стены храма. В ужасе бросился князь со своей свитой вон из храма, выронив жезл, которым он ударял в землю. В память чуда этот жезл хранился в обители долгое время»[1190].

Другая легенда связана с владыкой Сергием, который был прислан из Москвы на новгородскую архиепископию вместо смещенного Феофила. Новый владыка был встречен враждебно не только в Новгороде, но и во Пскове. Псковская вторая летопись так повествует о его приезде: «Приеде с Москвы в Великыи Новъгород от великого князя Ивана Васильевича из него руце владыка Сергии, поставлен митрополитом Геронтием вместо Феофила; и многы игумены и попы исъпродаде и многы новыя пошлины введе».

Иван III, отправляя «из своей руки» архиепископа в Новгород, с присущей ему политической мудростью предварительно организовал пышные выборы владыки. За основу обряда была взята новгородская традиция избрания архиепископов по жребию из трех кандидатов. На архиепископию в Новгород претендовали архимандрит Спасского монастыря Елисей, архимандрит Чудовского монастыря Герасим и старец Троицкого монастыря Сергий. Митрополит Геронтий лично «вынеся жеребии Сергиев на архиепископьство в Великыи Новъгород»[1191].

Однако «освящение свыше» не прибавило авторитета Сергию в его епархии. С новым архиепископом Иван III прислал в Новгород «боярина своего с ним и казначея и диака» в сопровождении военного отряда, видимо опасаясь, что новгородцы выгонят его ставленника. Но и эта мера не помогла. «Того же лета в Новегороде владыце Сергию многажды начаша являтися святители новгородстии, лежащии в дому святого Софья, овогда во сне овогда яве, обличающе яве безумное дрьзнутие на поставление святительства ему, яко презревшу и поруганно оставльшу положеныя каноны святыми отцы, в них же глаголеть, яко живоу сущю епископу, и не яту бывшю, ни обличену ересьми или инеми вещьми пдобными извержениа и не праведно ни по правилом изгнану бывшю, не подобает иному на престол его мучительскы дръзати: престани, безумие, от таковаго начинания; и сия глаголюще в многыя недугы вложиша его».

В Новгороде еще долго отказывались верить в отречение и смерть владыки Феофила. В церковной среде после ареста архиепископа складывается отношение к нему как к мученику. Соответственно, его незаконного преемника Сергия восприняли крайне негативно. Видимо, новгородское окружение нового владыки постаралось создать давящую атмосферу вокруг Сергия, что и сказалось в конце концов на его здоровье. «Он же не радити нача о семь, и конечнее невидимою силою порази его о землю, и еле жива остави его токмо дышюща, и пребысть неколико, не глаголя, но нем. И от того часа оставль епископьство, пострижеся в скиму в манастыри святого Спаса на Хутыни; и тамо его невидимо паче перваго явления оумоучи и вне манастыря изверже; и тако воскоре отъеха на Москву со всеми своими дворяны, месяца июля в 23 день. Тогда и московская застава ратная сила отъехаша на Москву, а стояли в Новегогороде 17 недель». Применить силу против неугодного им Сергия новгородцы не решились, опасаясь московской «ратной силы». Но против «чудес» военная сила великого князя оказалась бессильна.

Согласно одной из новгородских легенд, болезнь поразила Сергия за оскорбление местного святого — архиепископа Моисея. Когда Сергий в 1484 г. приехал в Новгород, он пожелал осмотреть останки Моисея в Сковородском монастыре Михаила Архангела, вероятно, чтобы проверить святость покойного архиепископа. Новому владыке показали раку Моисея, но приказ открыть гробницу местный священник выполнить отказался, аргументировав свой отказ следующими словами: «Подобает святителю святителя скрывати». Тогда новоявленный владыка «возвысився умом высоты ради сана своего и величества, яко от Москвы прииде к гражданам яко пленным» пренебрежительно произнес: «Кого сего смердовича исмотрети?» Вскоре после этого Сергий тяжело заболел и потерял разум — «Сергий бысть от того времени изумлен»[1192]. Москвичи объясняли болезнь Сергия колдовскими действиями новгородцев: «они же ум отнята у него волшебством; глаголаше, Иоан чюдотворець, кое на бесе ездил, тот створе ему»[1193]. Впрочем, эта победа новгородцев окончилась ничем — следующий архиепископ был также назначен из Москвы.

Анализ легенд, связанных с гибелью республики Святой Софии, позволяет понять, как отнеслась новгородская церковь к падению республики. Церковные власти слишком поздно осознали, что потеря Новгородом политической независимости влечет за собой и ограничение власти церкви. Духовные лидеры республики недооценили стремление великого князя полностью подчинить себе Новгород и новгородскую церковь, как он уже подчинил себе митрополита всея Руси. Придерживаясь промосковской политики, новгородская церковь после падения республики лишилась своего исключительного положения в Русской митрополии.

После уничтожения республики Святой Софии новгородская церковь, чтобы не потерять всех своих земельных владений, была вынуждена сотрудничать с великим князем, выполнять его заказы — так появились легенды-пророчества о предопределенности захвата Новгорода Иваном Васильевичем. Однако в большинстве легенд главной является тема ностальгии по прежним временам расцвета вольного Новгорода. Составители легенд стремились показать святость новгородской старины, доказать, что святые покровители Новгорода по-прежнему заботятся о своей земле. В представлении средневековых людей исход земных войн во многом зависел от небесных сил — у какой из враждующий сторон святые покровители сильнее, за теми и победа. Вероятно, именно в это время сложилась пословица, что «московские чудотворцы перекокали новгородских»[1194]. Никакие чудеса, организованные новгородской церковью, уже не способны были вернуть старые порядки.