4.1. Миротворческая политика архиепископа Ионы

4.1. Миротворческая политика архиепископа Ионы

После смерти Евфимия II архиепископом в Новгороде по жребию был избран Иона, игумен монастыря Святого Николы из Неревского конца. «И вси священници и весь народ, Великый Новъгород, прославиша Бога и възрадовашася, и скоро шедъша посадник, и тысячкыи, и стареишии людие и весь Великый Новъгород в Неревьскый конец, в манастырь к святому Николе, и взяша раба Божия святого Николы игумена, благоумнаго, и смиренаго и нищелюбиваго Иону, и въведоша его в церковь святыя Софии честно на владычьство, и посадиша его в полате; в той день благ, и светел и радостен в славу Богу»[952].

Биография Ионы дошла до нас в двух вариантах: краткая история его детства в Новгородской четвертой летописи («поведа нам сам государь архиепископ Иона»[953]) и пространная — в «Повести об Ионе архиепископе новгородском», созданной в Новгороде на рубеже XV–XVI вв. Летописный вариант, хотя и очень короткий, насыщен бытовыми подробностями и производит впечатление записи со слов владыки.

Иона (в миру Иван) родился в Новгороде, в семь лет потерял родителей и был взят на воспитание некой вдовой Натальей, «матере Якова Дмитреевича Медоварцове, а Михайлове бабе»[954].

Уважительное именование сына Натальи по имени и отчеству свидетельствует о знатности этих людей. В двинских грамотах рубежа XIV–XV вв. упоминается боярин Яков Дмитриевич, а в новгородской летописи под 1445 г. описан подвиг воеводы Михаила Яковлевича во время похода новгородцев на Югру[955]. Воевода Михаил вполне мог быть сыном Якова Дмитриевича. Вероятно, что и сам Иван был родом не из простой семьи, раз его взяли на воспитание бояре. Возможно, родственники Ионы жили в Неревском конце, поэтому Иона и стал со временем игуменом кончанского монастыря Святого Николы.

Наталья озаботилась обучением своего воспитанника, отдав «на учение грамоте диякону». В период ученичества Иван повстречал некоего юродивого (в «Повести» — Михаила Клопского), который предсказал ему будущее архиепископство. Повзрослев, Иоанн удалился в Отенский монастырь и там принял постриг с именем Ионы. Обитель эта была основана в начале XV в. в 50 верстах от Новгорода. После смерти основателя монастыря — игумена Харитона — Иона был избран настоятелем обители. Со временем он приобрел известность в Новгороде. Избрание Ионы на кафедру архиепископа произошло, когда он уже был в пожилом возрасте. Вероятно, незадолго до своего избрания в архиепископы Иона стал игуменом в Никольском монастыре Неревского конца. В благодарность высшим силам за «доверие» владыка построил церковь Святого Николы не в городе, а в своей прежней обители — «в Отне пустыни»[956].

В год избрания Ионы новгородцы обменялись посольствами с королем Казимиром и приняли к себе «на пригороды» литовского князя Юрия Семеновича. В то же время отношения Новгорода с Москвой оставались доброжелательными. В следующем году Иона отправился на поставление к митрополиту в Москву. Вместе с владыкой к великому князю отправились представительные послы: «посадник Новгородчкых Федор Яковлич, Иван Офоносович, а с владыкою боярин, тысячкый Василей Олександрович Казимир, а от житьих послы: Офонос Микулинич Кукас, Киприян Арзубьев»[957].

Судя по летописи, посольство было успешным: «Честно его архиепископа Иону чествоваша митрополит Иона, и князь великый Василей Васильевич, и его дети и его бояре князя великого; с честию великою архиепископа владыку Иону и послов Новгородчкых и его бояр отпустиша скоро в Великый Новгород в дом святей Софии премудрости Божия»[958].

Великая честь, оказанная новгородскому владыке, объясняется шатким положением митрополита Ионы, который был избран на соборе русских епископов, а не поставлен в Константинополе. Не во всех русских землях это избрание было воспринято как законное. В том же 1458 г. в Риме был поставлен на литовскую митрополию ученик Исидора Грека — Григорий. Обеспокоенный этим московский митрополит созвал русских иерархов и потребовал от них заверений в отказе от сношений с литовским митрополитом. Была даже составлена соборная грамота русских епископов в верности митрополиту Ионе[959]. Новгородский архиепископ на соборе отсутствовал, но, учитывая его недавний приезд на поставление, можно предположить, что он подтвердил верность московскому избраннику. Летопись Авраамки, написанная владычным летописцем, называет Иону митрополитом «Кыевьскым всея Руси», то есть признает легитимность его избрания. То, что новгородская церковь признала нового митрополита, подтверждает и послание митрополита Ионы новгородскому владыке в феврале 1459 г.: «А тобя, своего сына, о том же благодарю и благославляю, чтобы еси, по своему к Богу, и по святых правил законоположению и повелению, и по обету и исповеданию, в своем поставлении… святей православной христианьстей вере стал и попечение имел крепко»[960].

Кроме того, в это время в Новгородско-Софийскую редакцию Кормчей была внесена статья, обосновавшая существование автокефальных церквей. Полностью умалчивая о бедствиях, постигших Сербскую и Болгарскую церкви, эта статья утверждала новую для Русской православной церкви мысль о необязательности подчинения Константинопольскому патриарху и способствовала укреплению нового самостоятельного статуса Русской митрополии.

Вернувшись из Москвы, Иона ввел в Новгороде почитание Сергия Радонежского. Владыка на свои средства поставил церковь «на вратях» во имя московского святого[961]. Этим архиепископ как бы продемонстрировал готовность Новгорода к миру и согласию с Москвой.

К московскому святому Сергию Радонежскому в Новгороде было особое отношение. Между Новгородом и Троице-Сергиевым монастырем уже давно существовали договорные отношения, на которые не влияли даже войны с московскими князьями. Сохранилась жалованная грамота Великого Новгорода Троице-Сергиеву монастырю на беспошлинный провоз товаров по Двине, в которой особо оговаривалось, что если «будет Новъгород Великии с которыми сторонами не мирен, а вы (двинские бояре. — О.В.) блюдите монастырского купчину и его людей, как своих, занеже весь господин Великии Новъгород жаловал Сергиев монастырь держать своим»[962].

Грамота датируется 1448–1454 гг., но написана она была «по старой грамоте по жалованои», т. е. при владыке Евфимии договор лишь возобновили, а впервые льготы Троице-Сергиеву монастырю были даны еще раньше.

О самом Сергии Радонежском новгородцы отзывались с уважением, это был единственный московский святой, вошедший в новгородский фольклор. Именовали его новгородцы Рыжебородым: «Никого не боимся, только Рыжебородого боимся»[963]. То есть Сергия Радонежского в Новгороде признавали равным по чудодейственной силе местным святым, а то и большим по силе.

В церковных делах архиепископ Иона во многом продолжил дела Евфимия II. Новый владыка много занимался церковным строительством, однажды даже лично участвовал в укреплении церкви святых Бориса и Глеба: «Обложи церковь… при архиепископе владыке Ионе, юже сам обложи своими рукама»[964]. Иона, как и Евфимий, поддерживал связь с Ближним Востоком. Священноинок Варсонофий — духовник Ионы — в 1456 г. совершил путешествие в Палестину и Иерусалим, а затем в Египет и Синай[965].

Следом за своим предшественником Иона утверждал идею богоизбранности Новгорода. В одной из грамот времени его владычества Иону титулуют как «преосвященнаго архиепископа богоспосаемого Великого Новгорода и Пскова»[966].

Иона поддерживал общежительские монастыри, по его благословению иноком Александром Сийским был основан Ошевенский общежительский монастырь.

В 1459 г. Иона вновь пригласил в Новгород Пахомия Логофета, который по заказу архиепископа дополнил старые произведения и написал новые — житие прежнего своего заказчика, архиепископа Евфимия II, похвальное «слово» на Покров Богородицы, Службу Антонию Печерскому. Логофет пробыл в Новгороде до приезда в город великого князя Василия Васильевича в 1461 г.

Великий князь с сыновьями Юрием и Андреем прибыл в Новгород «мирно, якоже ему възлюбилося к святей Софии премудрости Божия на поклон, и к честным гробом иже святых в святей Софии лежащей, и к святому Преображению святого Спаса, и к пречистой Его Матери святей Богородици и к чюдотворному гробу великого Варлама игумена святого Спаса Хутыньского…»[967]

Визит московских князей не доставил новгородцам особой радости, более того, в Новгороде почему-то заподозрили, что паломничество по святым местам — это только предлог, а на самом деле великий князь замыслил что-то недоброе, поэтому «Новгородци во стороже жиша»[968].

Как далеко зашла эта «настороженность» новгородцев, рассказывает Софийская вторая летопись: «Новгородцы же ударив в вечье и собравшися ко святей Софеи, свещащася все великого князя убити и с его детми. Ста же противу их владыка Иона, река сице: „О безумнии людие! Еще вы великого князя убьете, что вы приобрящете? Но большую язву Новгороду доспеете; сын бо его большей князь Иван се послышит ваше злотворение, а се часа того рать испросивши у царя и пойдет на вы и вывоюют всю землю вашу“. Они же окаяния возвратишася от злыя мысли своея»[969].

Обратим внимание, что владыка Иона не обратился к совести новгородцев, не читал им проповедь о смирении, но прямо указал на татарскую угрозу в случае войны с московским князем. Именно этот довод заставил народ отказаться от покушения.

Впрочем, полностью «миром» визит князя не обошелся. Москвичи поселились в постоянной резиденции великих князей — на Городище. Новгородские бояре устраивали пиры в честь гостей, приглашали их к себе в городские усадьбы. Князю и его свите приходилось постоянно ездить из Новгорода до Городища и обратно. В один из дней произошло покушение новгородских «шильников» на московского «удалого воеводу» Федора Васильевича Басенка, во время его возвращения с пира у посадника.

Интересно, что жертвой «шильников» стал именно Федор Басенок, который в 1456 г. участвовал в разгроме новгородцев москвичами под Русой. Возможно, имело место сведение счетов, кровная месть воеводе со стороны родственников погибших в том бою новгородцев.

Московский воевода остался жив, но шильники «убиша у него слугу именем Илейку Усатого Рязанца». Драка имела серьезные последствия: «Новгородци же слышавше голку и возмятошася и приидоша всем Новым Городом на великого князя к Городищу: чаяли, что князя великого сын пришел ратью на них и едва утолишася»[970]. Московский летописец с облегчением пишет: «Мало упасе Бог от кровопролития»[971].

В создавшейся непростой обстановке владыка Иона нашел замечательный способ сгладить противоречия. Произошло «чудо» — тяжело заболевший княжий отрок Григорий Тумган вернулся к жизни, приложившись к мощам новгородского святого Варлаама Хутынского. О чуде немедленно доложили великому князю, и тот «скоростию приехавша в дом святого Спаса преподобного Варлама… узреста своего отрока здрава суща… и прослависта Бога Царя небу и земли, и пречистую его Матерь Богородицю и угодника их преподобнаго Варлама, поборника и молебника Великому Новугороду»[972].

В данном летописном отрывке особо подчеркивается, что Варлаам — местный святой («поборник и молебник Великому Новугороду»). По замыслу архиепископа Ионы, именно в этом был главный смысл чуда — один из святых покровителей Новгорода исцелил любимого слугу московского князя.

Иона сам приехал в Хутынский монастырь, повидал исцеленного юношу, а затем подробно «нача его въпрашати о великом чюдеси бывшем святого Варлами пред народом»[973]. Более того, Иона приказал записать историю о чуде в книгу, чтобы весть о случившемся распространились не только в Новгороде, но и в «ины верныя земли»[974].

Как хороший дипломат, Иона подкрепил святое чудо земными дарами: «Возда честь князю великому Василью Васильевичи) всея Руси и сыном его, князю Юрью и князю Андрею, и их бояром, чтивше его по многи дни и дары многы въздаст ему, и сыном его и боярам его…»[975] Примеру архиепископа последовали великие бояре Новгорода. В результате «уцеломудрийся князь великый и во веру себе предложи еже о Бозе и о преподобьнем Варламе и о умерьше отроце, и его сынове… и бояре его и удариша челом святей Софии и боголепному Преображению святого Спаса на Хутины и преподобному Варламу великому чюдотворцю и святым церквам, и у архиепископа владыке Ионе благословение возмя, поклонивъся у всех седми соборов, а Новугороду отчине своей мужем волным такоже поклонивъся, поеха на Москву, одарен Божиею благодатию и преподобным Варламом и архиепископа владыке Ионе благословением и многыми дары, и всего Великого Новагорода здоровыем и смирением, и отъеха мирно…»[976]

Фраза «уцеломудрийся князь великый и во веру себе предложи» может означать, что только после богатых даров великий князь окончательно поверил в произошедшее чудо и примирился с новгородцами. По возвращении в Москву Василий Васильевич даже установил память святого Варлаама — у Боровицких ворот Кремля к храму Иоанна Предтечи был пристроен придел во имя святого Варлаама Хутынского.

Вероятно, вместе с князем или вскоре после его отъезда Новгород покинул и Пахомий Логофет. По поручению великого князя Василия Васильевича и митрополита он отправился в Кирилло-Белозерский монастырь, для написания жития основателя этого монастыря. Великий князь таким образом хотел отблагодарить эту обитель за поддержку в борьбе с Дмитрием Шемякой.

На следующий год владыка Иона озаботился укреплением города: «Той осени поставлен бысть город от Лукыне улици до Волхова, повелением архиепископа владыке Ионе; сие дело въскоре свершено бысть»[977]. Быстрота строительства объясняется неспокойной внешнеполитической обстановкой. Зимой псковичи втайне от Новгорода «задашася за великого князя Василья Васильевича… И бысть вражда велика межи землями князю великому и Новугороду и Пьскову с Немци…»[978]

Перед тем как «задаться» за великого князя, псковичи обратились за помощью к Новгороду: «Звати на Немец, на то же кровопролитие»[979]. В Новгороде обращение псковичей вызвало «ужас и печаль». Нежелание новгородцев воевать летописец объясняет стремлением жить мирно «со всеми землями» по христианским заповедям[980]. И вновь в непростой ситуации архиепископ Иона проявил себя блестящим дипломатом и мастером клерикальной магии: «Положи Бог в сердце рабу своему архиепископу Ионе благу мысль гнев Божий утолити, повеле поститися по всему граду, и вне града молебны пети и с кресты ходити своим собором и к преже чюдотворной иконе Знамения святей Богородице и по иным церквам»[981].

В это же время владыка вел переговоры со всеми заинтересованными сторонами. И вскоре «услыша Бог веру и слезы раба своего архиепископа Ионе и иных душ верных плач и слезы, скоро помилова: архиепископу Ионе на Ердане стоящу, того часа съехашася послове от князя великого и от Пьсковиц и от Немец в Великой Новъгород к архиепископу Ионе и к Великому Новугороду на мир»[982].

То есть архиепископ Иона не просто был инициатором мирного договора, но именно он организовал переговоры, собрал у себя послов от Москвы, Пскова и немецких земель. В результате было заключено перемирие на пять лет между Великим Новгородом, Псковом, великим князем Василием Васильевичем, епископом Юрьевским и Ливонским Орденом.

Итак, в летописи прямо указано, что жители Новгорода во второй половине XV в. предпочитали мирную жизнь войне. Летописец, радуясь заключению мира, вставляет в рассказ весьма любопытное заклинание-молитву: «Не нам, Господи, не нам, но имени твоему, дай же славу, Господи сил с нами отъемля брани до конец земли лук съкрушит, и сломит оружие, и щит съжжет огнем…»[983]

Приоритеты Новгорода в XV в. неуклонно меняются от нападения к обороне. В этот период в летописях преобладают сообщения не о новгородских военных походах, а о вторжениях противника в Новгородскую землю и о причиненном ей уроне. Боярам и другим состоятельным новгородцам с течением времени все выгоднее становилось вкладывать свои силы и средства не в войну, а в торговлю, земледелие, развитие промыслов. Если новгородец XII–XIII вв. — это в первую очередь воин, то новгородец XIV–XV вв. — это администратор-управленец, в первую очередь занимающийся развитием собственного хозяйства.

Военная служба постепенно становится все менее выгодной для новгородской знати, а без постоянной практики происходит утрата военных навыков. В XIV–XV вв. боярам уже невыгодно было воевать, рискуя собственной жизнью. Более простым для них представлялось откупиться от противника денежной выплатой, либо, если противник слишком несговорчив, нанять для ведения военных действий против него князей-кондотьеров с их дружинами.

В то время, когда по всей Руси считалось нормальным решать спорные вопросы силовыми методами, в Новгороде сочли победой несостоявшуюся войну. Летописец, близкий к архиепископу Ионе, не преминул вывести христианскую мораль произошедшего: «Упразнитися и разумейте, яко аз есмь Бог и вся дела в вере Божиим милованием и святей Софии и пречистей Его Матери Богородици молением, и раба его архиепископа Ионе благословлением и смирением, и всего Великого Новагорода здоровием и смиреномудрием умири Бог, и перемирные грамоты писаша…»[984]

Владыка Иона придавал большое значение чудесным моментам в жизни Новгорода. Владычный летописец скурпулезно собирал и записывал все чудесные явления, происходящие в новгородской земле. Так, в том же году в «Оркажьи монастыре у святаго архистратига Михайлова чюдеси, внутрь церкви сътворися знамение акы колокола звонящаго звук страшен не помногы дни слышавше вернии»[985]. Вероятно, люди стали трактовать чудо как дурное предзнаменование. Архиепископ Иона, собрав народ, объявил, что «звук страшен» — это милость Божия. При большом стечении народа владыка отслужил в церкви торжественную службу. Чудо принесло хороший доход Аркажскому монастырю — собравшиеся люди подавали милостыню в обитель «кождо по своей силе». После литургии новгородцы «надежю получивше разидошася кождо въсвояси»[986].

Успокоить народ, дать ему надежду на лучшее — вот к чему стремился владыка Иона. Таким же благим знамением было объявлено по весне необычное природное явление: «По 4 дни Волхово шьло возводь… си являет Бог милосердие свое, воля нам вразумляти»[987].

Даже произошедшая в июне трагедия в церкви Святого Иоанна Предтечи, когда во время литургии обрушился притвор «со многыми людьми», была умело смягчена летописцем — «уязви комуждо по съгрешению, но не до смерти, молитвами святого Иоанна Предтечи»[988].

В то же время во внешнеполитических делах зрело напряжение между Великим Новгородом и Москвой. Великий князь Василий Васильевич, хотя и «руку давал» на перемирие, все же имел на Новгород «многа замышления». Вскоре предлог для гнева был найден, причем дал его сам новгородский владыка. В марте 1461 г. умер митрополит Иона. Новгородский архиепископ не поехал на собор для выборов нового митрополита. Не присутствовал на соборе и тверской епископ. Владыки лишь прислали грамоты с согласием на любого кандидата, который будет избран собором: «Единство имею с вами, братьство духовное, служение церковное, еже ми поручи Бог, аще убо моя братья духовнаа вы в велици чти суще, далече от нас телесем отстоите, но духовными крепы и чистою мыслию еже к Богу и до нас достояете…»[989]

Возможно, в Новгородской и Тверской епархиях, хотя и признали в свое время митрополита Иону, все же сомневались в правомерности избрания митрополита всея Руси на соборе русских епископов без утверждения у Константинопольского патриарха. Тем более что подвластный туркам Константинополь, уже отрекшийся от унии и вернувшийся к этому времени в православие, отказался признать автокефалию Русской церкви. Но выступить открыто против решения собора означало выступить против великого князя, который всецело поддерживал автокефалию Русской церкви. Поэтому новгородский и тверской владыки предпочли просто устраниться от участия в соборе, заявив при этом, что согласны на любого кандидата.

В 1461 г. митрополитом был избран ростовский архиепископ Феодосий. Его избрание имело исключительный для Русской церкви характер. Еще при жизни митрополита Ионы в Москву были созваны несколько епископов, в присутствии которых великий князь Василий Темный просил Иону определить, кому быть его преемником на Московской кафедре. Иона благословил Феодосия. Была заготовлена грамота от имени митрополита Ионы, явившаяся своего рода его духовным завещанием, где в качестве преемника первосвятителя указывался именно Феодосий. Эта грамота была положена на престоле Успенского собора Московского Кремля. После кончины Ионы собрался Собор русских архиереев, и грамота была распечатана. Собор лишь подтвердил выбор почившего митрополита.

Поставление Феодосия на митрополию, произведенное без ведома Константинопольского патриарха, закрепляло новый, независимый статус Русской церкви. Константинопольская патриархия в ответ на этот произвол сохранила в силе церковное отлучение, наложенное на московских митрополитов униатскими патриархами.

На фоне этой сложной международной обстановки неявка архиепископа Ионы на избрание митрополита было воспринято московским князем как проявление враждебной политики Новгорода. 7 января 1462 г. в Великий Новгород приехало московское посольство. Владыка Иона, посадник, тысяцкий и «весь Великый Новгород» встретили московских бояр «с честью» и богато одарили. О содержании переговоров сведений не сохранилось, известно лишь, что они длились 16 дней и не способствовали улучшению новгородско-московских отношений: «от многа замышления княжа возмущахуся Новгородци и сътворше съвет, что ехати ко князю архиепископу Ионе на Москву и утолити княжий съвет и гнев и не еха, приспе архиепископу ин путь к Божии десятине, к великому говенью…»[990]

Отказ владыки ехать к князю летописец оправдал цитатой из Священного Писания: «Въспомяну пророка Данила: что не положить Божии власти под власть земную, избы от уст лвовых, такоже и архиепископ Иона присвоився к Божии десятине, и не поеха к великому князю, и улучи Божию милость, милость Божия помогаше Божиим рабом»[991].

То есть летописец прозрачно намекнул, что, не подчинившись приказу великого князя, олицетворяющего земную власть, архиепископ избегнул «пасти льва» — возможной казни со стороны Василия Темного. Московский князь был известен своими жестокими расправами с политическими противниками. Даже данное слово никогда его не сдерживало. Возможно, Иона действительно поступил мудро, не поехав в Москву под предлогом сбора церковной десятины. Но в результате «нача князь великый Василей Васильевич возбущатися от гнева на архиепископа Иону и на Великий Новгород, что к нему не поехал»[992].

Неизвестно, чем бы обернулся гнев великого князя, но в апреле Василий Васильевич умер. Великое княжение унаследовал его старший сын Иван. В 1463 г. Иона возглавил большое посольство в Москву «о смирении мира». Владыка был принят с почестями и пробыл у великого князя «немало дний». Однако «о блазем миру не успеша ничто же, далече бо от грешных спасение, но о Бозе сътворит силу, и той уничижит врагы наша»[993], — так прокомментировал результат посольства новгородский летописец.

Не добившись мира с Москвой, новгородцы в тот же год «послаша… посол свой Олуферья Васильевича С лизина к королю в Литву о княжи возмущении еже на Великий Новъгород Ивана Васильевича, такоже и Микиту Левонтеева ко князю Ивану Ондреевичю Можайску и к князю Ивану Дмитриевичу побороть по Великом Новегороде от князя великого, а имашася побороть, како Бог изволи. И тое зимы умири Бог молитвами святыя Богородица и преподобного Варълама молением за град наш, а благый Бог съхраняя нас, яко зиницю ока, вели нам разумети»[994].

Последней фразой летописец не только выразил уверенность в постоянной божественной защите Новгорода, но и сформулировал волю Бога новгородцам «разумети», то есть думать и действовать на свою пользу. Поступив по своему «розумению», новгородцы нарушили один из пунктов Яжелбицкого договора 1456 г., в котором говорилось: «А Великому Новугороду князя Ивана Андреевичя Можайского и его детей, и князя Ивана Дмитреевичя Шемякина и его детей, и его матери княгини Софьи и ее детей и зятьи Новугороду не приимати»[995].

Разлад с Москвой все же не привел к открытому военному столкновению. Можно предположить, что московские власти пошли на какие-то уступки, стремясь не допустить переход Новгорода под власть Литвы. В Новгороде исход конфликта восприняли как свою победу. Архиепископ Иона по возвращении из Москвы ввел в Новгороде почитание Евфимия II как святого. По повелению владыки была построена церковь Святого Евфимия на Вежищах «в славу Богу и святому великому Еуфимью владыке в вечную память и в жизнь вечную»[996]. Вспомним, что владыка Евфимий всеми средствами утверждал идею богоизбранности Новгорода среди других русских земель. Возвеличивание Евфимия II, таким образом, могло знаменовать дипломатическую победу Новгорода в отношениях с Москвой.

Напряжением в отношениях Новгорода с Москвой, как было уже не раз, воспользовались псковичи. Конфликт двух республик возник из-за того, что новгородцы отказали Пскову в помощи во время очередной войны с немцами. Псковичи обратились за помощью к великому князю. В Москву было отправлено посольство с жалобой на новгородцев и просьбой о поставлении в Псков своего владыки, «нашего же честнаго коего попа или игумена человека пъсковитина»[997]. Одновременно псковичи в очередной раз отобрали у архиепископа «воду и землю владычню» в Псковской земле, чем безмерно оскорбили хозяйственного архиепископа Иону. «Хлеб отьяша домовный святей Софеи и отца своего архиепископа владыкы Ионы, а свой злый нрав обнажиша, ослепи бо злоба их»[998].

Разгневанные новгородцы в отместку не пропустили псковское посольство, направляющееся в Москву, через свои земли. Псковские грамоты великий князь Московский все же получил, согласился помочь псковичам против немцев, однако, несмотря на трения в отношениях с Новгородом, архиепископа в Псков не назначил. В своей грамоте псковичам Иван Васильевич ответил уклончиво, что, дескать, «рад есмь печаловатися вами своими доброволными людьми, да то есть дело велико, хощем о том с своим отцем Феодосием митрополитом гораздо мыслити»[999].

Примерно такой же ответ великий князь дал и псковскому посольству, когда оно все же доехало до Москвы: «О владыце аз хощу слати своих послов в Великии Новъгород, такоже и к вам будут из Новагорода, и все за ними будет вам оуказано; а яз рад печаловатися вами с своим отцем Феодосием митрополитом»[1000].

По другой летописной версии, Иван Васильевич сразу отказал псковичам, «подумав со отцом митрополитом Феодосием, что не мощно быти во Пскове владыки, зане же искони не бывал, а не стол во Пскове, и подариша посла верблоудом»[1001]

Причин для отказа у великого князя было несколько. Во-первых, как раз в этот год псковичи с позором «выгнаша князя Володимира Ондреевича», наместника великого князя. Естественно, такое самоуправство вызвало гнев Ивана Васильевича. Великий князь даже не сразу принял псковских послов.

Во-вторых, опередив псковичей, в Москву приехали новгородские послы с жалобой на Псков (и весьма вероятно, с богатыми дарами). Новгородцы просили у великого князя военной помощи в походе на своих соседей-псковичей. Великий князь, впрочем, войск своих новгородцам не дал, ходить на Псков не велел, более того, постарался примирить Новгород с Псковом. Новгородцы даже «били челом» великому князю, что отныне псковичам «путь чист, по старине, черес Великеи Новъгород»[1002].

В-третьих, существовали еще и внутрицерковные причины отказа. Владыка Иона тоже отправил в Москву к митрополиту Феодосию «бояр своих» с жалобой на Псков (и вероятно, тоже с богатыми подарками). Митрополит написал в Псков грамоту, в которой решительно осудил действия псковичей по захвату земель владыки: «И вы деи нынеча в том во всем церковь Божию обидите, а земли и урокы, и дани, и хлеб и воды: и пошлины, у церкви Божией отъимаите, а к своему отцу, к Ионе архиепископу своей старины не правите ни в чем»[1003]. Далее Феодосий приказал: «Чим будет от вас изобижена церковь Божия Премудрости и что есте от нея отъимали, земли и воды, дань и оброки, хлеб и пошлины, и вы бы все отдали в дом святыя церкве Божия Премудрости и отцу своему Ионе архиепископу, по старине, занеже то все в дар Богови освященно есть»[1004]. «Или не знаете, — писал псковичам Феодосий, — что церковь соборная Святой Софии Премудрости Божией есть земное небо, и в ней совершается великое Божие таинство, и Христос, яко жертва, роздается для спасения и оживотворения душ и телес верующих! Но Господь, благодетельствующий верным, имеющим попечение о святей Его церкви, отмщает оскорбляющих ее, и страшно впасть в руки Бога живаго. Итак, чада, соблюдайте все, что установлено по старине судом соборной церкви, и не прикасайтесь к достоянию архиепископов ваших, ибо то все отдано для бескровной жертвы, за спасение душ прежде почивших отец и в поминовение вечное. Пишу вам по долгу святительскому, ибо церковь Божия никого не обижает, и ей причинять обиды воспрещают священные правила»[1005].

У митрополита Феодосия был свой резон сохранять хорошие отношения с новгородским владыкою. Еще в 1461 г. Феодосий направил в Новгород грамоту, в которой напоминал архиепископу об обещании не признавать литовского митрополита Григория.

Иона дипломатично ответил: «А еже пишешь к нам, господин и отец наш, о Григории, Исидорову ученику и ревнителю, еже не примешатися, якоже тогда, тако и ныне, к нему: ино, господине и отче, не обыче дом Премудрости Божия Святыя София волка вместо пастыря приимати, ни горкого вместо сладкых, ниже камению причащатися хлебу предлежащу, но дръжатися истиннаго пастыря, иже дверми в ограду овчу приходягцаго и душю за овця полагающа, а не от Рима прелазящаго»[1006].

Иона даже согласился с намерением Феодосия назначить своим преемником суздальского владыку Филиппа. Для новгородского владыки идея унии с католическим миром по-прежнему была неприемлема. Однако в Москве все же опасались, что Новгородская епархия может перейти в Литовскую митрополию, поэтому предпочитали сохранять хорошие отношения с новгородским владыкой.

Порвав отношения с Константинопольской патриархией, московская церковь все же не изолировалась полностью от православного мира. Иерусалимский патриарх Иоаким в 1464 г. выразил намерение лично посетить Москву, но его поездка не состоялась. От патриарха на Русь приехал митрополит Иосиф, который привез грамоту «хрестьянъскаго закона к благоверным князем, и архиепископ, и епископ, и ко всему священничкому чину и к всим православным хрестьяном»[1007]. В этой грамоте Иоаким прощал и отменял церковное запрещение, наложенное на Русь Константинополем.

Из Москвы Иосиф последовал в Великий Новгород, где «архиепископ… Иона умы ногу ему в великый четверг, в Петрово место, и иным своим учеником, якоже Христос своим учеником ногы умы и Петру, съмиреный образ всим нам подаруя друг другу ногы умыти…»[1008]

Представление, устроенное архиепископом Ионой, поражает воображение. Новгородский владыка фактически сыграл роль Христа в обряде чествования гостя. Далее Иона «честь возда» ерусалимскому митрополиту «и дары многы, и упокоив его многи дни, и многу милость сътвори о нем, подобляяся милостивым, и челование о Бозе сътворив и отпусти его, и поехал в Псков, по архиепископа владыке Ионе слову»[1009].

Видимо, Иона рассчитывал использовать авторитет митрополита Иосифа для склонения псковичей к покорности. Тем более что иерусалимский митрополит «приехал на Русь сия ради Христовы любви»[1010]. Однако визит митрополита Иосифа в Псков не способствовал налаживанию отношений псковичей с новгородцами. Прекратив военные действия с немцами и вновь подписав с ними мирный договор, в Пскове начали готовиться к другой войне — с Новгородом. В 1465 г. псковичи «обложиша стену древяну около Полонища и около Запсковиа, а блюдущися ратной силе Великого Новагорода»[1011]. Беспокоились псковичи не зря — в этом же году «бысть рагоза псковичам с Новымгородом про владычню землю и воду, что псковичи отняли у Новгорода»[1012].

Еще в начале конфликта с Псковом владыка Иона озаботился утвердить правоту новгородцев чудесным явлением. В 1464 г. «у святого Николы чюдотворнаго на островке» старцу Акинфу по ночам дважды являлся святой Никола. Это явление пополнило летописный список чудес, трактуемых архиепископом Ионой во славу богоизбранного Великого Новгорода: «Слава Богу и пречистей его матери Богородици и святому великому чюдотворцю Николе, спасающаго нас в векы веков»[1013].

Под покровительством святого Николы новгородцы начали переговоры с Ливонией о совместных действиях против Пскова. Псковичи обвинили новгородцев в измене крестному целованию, в нарушении условий взаимопомощи, в заключении сепаратного соглашения с немцами о совместных действиях против своего «младшего брата». Однако под угрозой объединенных действий Новгорода и немцев псковичи вынуждены были уступить. В Новгород приехали псковские послы «и ркоучи так своей братьи старейшей: се вам воды и земля владычня и вси оброкы по старине, а что есми по два лета с той земли хлеб имали и воды ловили, а тем кормили князя великого силоу, зане же есте на Немеч нам не помогали на своим перемирьи»[1014].

Псковичи согласились и на возобновление процедуры подъездов архиепископа в Псков: «А владыке новгородскому ездити во Пъсков по старине на свою пошлину»[1015].

Удачные для новгородцев переговоры осложнились лишь пожаром, который вспыхнул в Новгороде ночью 22 июня «на Десятине от поварне владыцных келей, стояце ту Пьсковъский посол; сие бысть от них огня огореша две церкве… и владычне кельи, и клети, и двореч, огороднице, и келеики… арцюхнове, и их гридница, и стареч цернец згоре, по нашим грехом, а по Пьсковъскому невидению и неразумию и по худому их величанию…»[1016]

Итак, псковские послы жили в Десятинном монастыре на Волосовой улице. Из-за их небрежного обращения с огнем пострадали в первую очередь владычные постройки на территории монастыря. Видимо, этот инцидент не улучшил отношения владыки к псковичам. Но все же в результате переговоров «новогородци, оузнавше бога, и взяше мир по старине с псковъскыми послы, и крест целоваша на том посадник и тысяцкои новгородцкои, и владыка благословил, тако же и послы псковскыа целовася крест в Великом Новегороде на старой грамоте на мирнои, по старине во едином братстве быти; и всем бысть радосно о миру»[1017].

Возможно, именно в это время в Новгородскую Кормчую была вставлена любопытная подделка — так называемое «Правило 165 св. отец Пятого собора на обидящих святые божие церкви»[1018]. В тексте содержались угрозы тем, кто «явится, неистовствуя на святые божие церкви и на священные их власти, данное от Богови в наследие вечных благ и на память последнего рода или монастырям данное граблением и насилием дея отьимая от них всяко данное, даемое Христови, и аще кто избрящется се творя бесчиние велие и святым церквам, четверицею паки воздаст воспять церковное, а не покоряюще же ся истинным правилам святых отец, аще воевода — воеводства чюж, или воин — воинства чюж, и паки аще великим негодованием негодовати начнут, забывши вышнего страха и облекшесь в бесстыдство — повелевает наша власть тех огнем сжжещи, дом же их святым божиим церквам вдати»[1019].

О том, что данный текст — подделка, заявил в 1517 г. Вассиан Патрикеев, который обнаружил, что «Правило» отсутствует в древнейшей софийской «Кормчей» XIII в.

Неизвестно, был ли написан текст «Правила» в Новгородской епархии в середине XV в. или просто переписан в Новгородскую Кормчую из других списков, но очевидно, что владыка Иона воспользовался авторитетом якобы древнего правила для обуздания псковичей с их стригольническими идеями.

В 1466 г. митрополит Феодосий «митрополию оставил», а точнее, был вынужден уйти, столкнувшись с сильнейшим возмущением и негодованием против себя со стороны русского духовенства. Ропот был вызван теми строгими мерами, которые митрополит предпринимал для оздоровления нравов приходского духовенства. В частности, Феодосий намеревался в очередной раз решить проблему вдовых попов. Митрополит подтвердил правило, которое обязывало овдовевших священников уходить в монастырь и принимать постриг. Тех же, у кого обнаруживалась сожительница, Феодосий, согласно канонам церкви, велел извергать из сана.

Не обретя поддержки своим реформам среди большей части русского духовенства, Феодосий оставил митрополичью кафедру. Вновь в Москве был созван собор русских епископов. И вновь на соборе отсутствовали главы новгородской и тверской епархий, прислав грамоты с согласием на любого кандидата.

Тот факт, что новгородский владыка уже в третий раз уклонился от личного участия в общерусском соборе, насторожил московских властителей. Тем более что в 1467 г. киевский митрополит Григорий обратился к Константинопольскому патриарху, изъявив желание вернуться в православие. Одновременно Григорий просил у патриарха рукоположения на русскую митрополию, не поскупившись при этом на подарки. Патриарх Дионисий восстановил Григория в православии и утвердил в сане не только литовского митрополита, но и «всея Руси».

Одновременно патриарх отправил своего посла в Литву, Москву и Новгород с требованием признать Григория митрополитом, а избранного в Москве Филиппа отстранить как незаконного и не признаваемого константинопольской церковью[1020]. Самозванного московского митрополита патриарх отлучил от церкви. Однако для Москвы пути возврата к прежнему церковному устройству уже не существовало. Великому князю, укреплявшему свою власть, не нужен был контроль над церковью со стороны Константинополя. Да и внутри своей державы московские князья еще со времен Дмитрия Донского стремились освободиться из-под опеки «духовных отцов» и поставить церковь в подчиненное положение. Добиться всей полноты власти Иван Васильевич мог, лишь контролируя выборы главы Русской церкви.

Великий князь поспешил написать послание к архиепископу Ионе, в котором вновь напомнил о данном владыкой обещании «не приступать к Григорию»: «И ты бы ныне… того отступника, Исидорова ученика Григория, благословения не принимал… и писанием его и поучением не внимал»[1021]. Иван III официально заявил, что с завоеванием Константинополя турками истинное православие у греков пресеклось, невзирая на их отказ от условий Ферраро-Флорентийской унии. Из этого следовало, что признание патриархом литовского митрополита Григория отнюдь не делает последнего законным главой Русской церкви. Более того, Иван III открыто отказался признавать главенство Константинопольского патриарха над Русской церковью: «Не требую его, ни его благословенья, ни его неблагословенья, имеем его от себя, самого того патриарха, чюжа и отреченна».

Хотя после признания Григория патриархией Иона имел полное право отказаться от своего прежнего обещания, данного в то время, когда киевский митрополит был униатом, владыка не рискнул на разрыв отношений с Москвой. Отсутствие Ионы на соборе в Москве в 1467 г. может объясняться не столько нежеланием участвовать в выборах митрополита, сколько простой нехваткой времени. Иона был уже очень стар, к тому же в Новгороде и Пскове начался мор и архиепископ мог посчитать себя не вправе покидать свою паству в тяжелое время.

«Повесть об Ионе» сохранила проповедь владыки, которой он утешал новгородцев во время мора: «Аще бо кто и язвен бысть, но обаче в дому своем есть, и вси свои изболезнующе ему суть. Аще и умрет кто, ближник своих руками с священническами молитвами погребается, и священными службами помяновен бывает, и покаянным грехом милость от бога отлучает. И ныне к покаянию прибегше, милостива господа бога сотворите, унша дела своя творяще, и со здравием спасение восприимете себе»[1022].

Для прекращения эпидемии владыка Иона с новгородцами прибегли к испытанному средству — строительству «всем миром» церкви-однодневки. Иона, с присущим ему мастерством клерикальной магии, устроил целое представление, соединяющее в себе христианские и древние языческие мотивы. Для начала владыка, «возъблагодарив Бога… и возвестив Великому Новугороду», путем жребия определил, во имя какого святого следует построить церковь — «знаменав 3 жребий: 1-й Божий, 2 Семеона Богоприимъча, 3 Ануфреев, и положи на престоле и свужив литургию месяца Сентября 26… и вшедши архиепископу владыке Ионе к народу в вече, и благословив народ… и вынесоша жребии от престола, и посмотрев архиепископ владыка Иона жребей Божии, и возблагодариша Бога, и вынесоша 2-й жребей Аруфреев, а Семиона Богоприимьча жребей на престоле оста, престолник бо бе Христов»[1023].

Затем архиепископ повелел новгородцам «путешествовать в лес храма ради святого Симеона». Через 4 дня новгородцы «от мала и велика и от детищ» вместе с бывшим в это время в городе князем Василием Васильевичем Низовским отправились в лес «от 6-го часа к нощи», то есть уже в темноте. Дальнейшие действия новгородцев напоминают языческий обряд выбора деревьев для строительства дома: «дошедше когождо до своего древа, и легъша ту когождо под своим древом, и бысть божественому оному часа в куроглашенье, и вставше от сна, и вземше каждый свое древо той нощи и понесоша на благоцветущее пресветлое место в манастырь Зверинечь, идеже пречистая туто и Семеон въсприя у Пречистой Христа на свои пристаришии и пресветлеи руце… Въззюблено бо место от всевидящаго и недреманнаго ока его своему престольнику Симеону возглашено архиепископом владыке Ионы… его издалече бо Христос просвещает оци душевнии и телеснеи рабам возлюбленым своим»[1024].

Церковь была построена 1 октября за шесть часов — в час дня строительство было начато, а в семь часов архиепископ уже освящал готовую церковь. Вскоре с наступлением холодов, как и большая часть эпидемий на Руси, мор пошел на убыль, а в марте прекратился совсем[1025].

В результате мора «не успеющу архиепископу… церквам и ко Псковьскым и к волостным священников съвершати: мнози бо умроша в милости Божии, а в иных морах не бысть тако о священниках, якоже в сей мор»[1026]. Видимо, болезнь была инфекционной, поскольку массово умирали священники, вынужденные по роду своей деятельности иметь дело с больными и умершими.

«Изнемогшу бо господину нашему архиепископу Ионе о новоставленых священников, и благодарением Божиим приспе приехать епископ Вымскый владыка Иваона в Великый Новъгород… и повеле архиепископ Иона священников поставлять ему, а сам тоже творяще; а иныя у Тверского епископа ставляхуся не успех ради своего господина архиепископа владыки Ионы; не мощно бо человеку против силы Божии стать»[1027].

То есть, псковские священники, несмотря на разрешение митрополита Киприана ставиться у глав других епархий, с какого-то времени вновь стали ставиться только у новгородского архиепископа. И лишь из-за чрезвычайной занятости владыки Ионы им было разрешено рукополагаться у тверского епископа.

На следующий год после усмирения эпидемии «возмутившимся хрестьаном о неправды в Великом Новгороде написаша грамоту и крест на ней человаша, и в ту ж неправду внидоша»[1028]. Сохранившиеся источники не позволяют достоверно восстановить события того года. Академик В. Л. Янин связывает это сообщение летописи с возможной реформой института посадничества в Новгороде[1029]. Исследователь Ю. Г. Алексеев предположил, что грамота 1469 г. связана с началом переговоров новгородцев с великим князем Казимиром[1030]. Если так, то владыка Иона был явно против этих переговоров. Владычный летописец прокомментировал подписание грамоты неодобрительно: «О пречистый Владыко, недреманное око! Пощади нас в кратком сем житии, в малом сем времени. Инде глаголет к безакоником: аще не обратитеся, оружье свое очистит и лук свой напряжет, уготова в них съсуды смертныя»[1031]. Цитата из Священного Писания, выбранная летописцем, явно намекала на возможность войны, если новгородцы не одумаются.

По зиме владыка ездил в Псков «к своим детем к меншим, брату Великого Новагорода, на свои старины и пошлины». Архиепископа сопровождали бояре со своими людьми: «От старейших посадник Лука Федорович сын посаднич, а от житьих… и с своим двором»[1032]. Псковичи встретили архиепископа и его большую свиту весьма торжественно: «Все священство и с множеством народа сретоша его с кресты оу Знамениа святей богородицы, за Новою стеною»[1033].

Иона в этот свой приезд ничем не нарушил сложившуюся традицию визитов новгородских архиепископов в Псков: благословил всех горожан, соборовал в храме Троицы и «сенедикт чтоша, и пеша благоверным князем и всем православным Христианом великиа многа лета, а злыа проклята»[1034].

Во время пребывания Ионы в Пскове в городе случился пожар — «и погоре весь Псков и церкви огореша». Владыка на время бедствия выехал в Снетогорский монастырь, который был в то время наиболее благоустроенной и обеспеченной обителью в Псковской земле. После пожара Иона пробыл в Пскове еще пять дней «и по том благословил всех моуж и пскович, и подъезд свои на священниках побрал».

То есть опустошивший весь город (и церкви, соответственно) пожар, по мнению владыки, не являлся смягчающим обстоятельством для уклонения от уплаты ему соответствующих пошлин. Визит архиепископа длился «без дву дней 4 недели». Псковичи с честью проводили своего владыку.