Стиль работы Е.К.Федорова в сложных условиях

Стиль работы Е.К.Федорова в сложных условиях

Все в нашей стране знают великого исследователя, папанинца, национального героя академика Евгения Константиновича Федорова.

Евгений Константинович прошел сложный жизненный путь – полярный исследователь, многолетний начальник Гидрометеослужбы страны, военный (во время войны), политик и дипломат.

И главное в нем – это железный, несгибаемый характер, желание всегда сделать что-то новое, опередив время, умение увлекать людей важным делом, доброжелательность и требовательность.

В его жизни, осененной талантом и несгибаемостью, были взлеты и падения, удачи в крупных делах и сложности.

Его закалка началась, конечно, в Заполярье, а затем на легендарной, организованной впервые в мире, дрейфующей ледовой станции «Северный полюс – 1», на которой он вместе с Папаниным, Ширшовым и Кренкелем в течение года исследовал свойства полярного льда, его дрейф, состояние окружающей среды в районе Северного полюса Земли. Об их жизни и работе на знаменитой дрейфующей станции написано много книг и статей.

После зимовки папанинцы стали истинно национальными героями – их встречали так, как, наверное, только Юрия Гагарина. Возвращаясь с зимовки, они ехали по праздничным улицам Москвы. Толпы народа приветствовали их, их засыпали цветами, приветственными листовками с самолетов. Это было незабываемо.

Вскоре после зимовки Евгений Константинович Федоров был назначен начальником гидрометеорологической службы Советского Союза (1939 г.). Он с энтузиазмом взялся за дело. Расширение сети станций, особенно полярных (вспомните фильм «Семеро смелых») – дело его рук. В начале войны Гидрометеослужбу включили в состав Красной Армии, и Евгений Константинович возглавлял службу все эти тяжелые годы. Особенно много в это время служба сделала для авиации, для дальних полетов.

К 1947 г. служба имела статус Главного Управления Гидрометеослужбы при Совете Министров СССР, а возглавлявший ее, Евгений Константинович в возрасте 35 лет был уже генерал-лейтенантом.

Но я в начале воспоминаний о нем сказал, что были у Евгения Константиновича и взлеты, и падения. В 1947 г. по навету злоумышленников и по указанию Мехлиса Евгений Константинович подвергся «товарищескому суду». Ему инкриминировали якобы передачу гидрометеорологической информации американцам и англичанам (нашим союзникам в великой войне). Сейчас такое обвинение показалось бы просто нелепым, а в то время Евгений Константинович был уволен с работы и разжалован в рядовые.

Евгений Константинович в гражданском кургузом пиджаке пошел в большую науку.

Он организовал на Кавказе высокогорную геофизическую лабораторию для исследования процессов в атмосфере, а затем и отдел физики облаков в составе Геофизического института Академии наук СССР, которым руководил в то время академик Г.А. Гамбурцев. Вскоре Федоров стал заместителем директора и организовал у себя ячейку, которая работала в Средней Азии по поискам урана-235 – это было тогда очень важной задачей.

Е.К. Федоров задумал, конечно, расширение всех названных работ, начал подбирать молодежь по всей стране. Вот тогда и произошла моя личная встреча с Евгением Константиновичем. Это было в Ташкенте. Там я жил и учился в университете на физическом факультете.

Мое первое впечатление о Евгении Константиновиче Федорове: плотный, энергичный человек среднего роста и среднего возраста. Во всех проявлениях чувствовалась неиссякаемая энергия, умение доводить дело до нужного результата. Умные, доброжелательные глаза. Проездом из экспедиции в южные республики Средней Азии он заехал в Ташкент к декану физического факультета университета Скворцову (он с ним был знаком ранее) и попросил отобрать 6 лучших студентов с 5 курса для работы в его будущем Институте. «Ведь в Москве хороших студентов-физиков не добыть, отправляют в далекие атомные городки», которые в то время создавались. После краткой беседы моя судьба была решена, хотя в Ташкенте мне сулили аспирантуру и отдельное научное направление.

Это было время, когда для Е.К. Федорова начался новый великий этап деятельности. Он хорошо продумал стратегию действий своей группы, а впоследствии Института.

Радиоактивность при испытаниях ядерного оружия, распространяющаяся на большие расстояния (пусть даже в небольших количествах) будоражила людей, да и ученые и конструкторы должны были иметь надежную информацию о таком распространении и о составе этих фрагментов. Федоров поставил первую задачу – откуда распространяется радиоактивность, зафиксированная в 1953 г. на Алтае. И вот состоялась встреча И.В. Курчатова с Е.К. Федоровым, на которой было принято решение об организации научной ячейки (а в последствии и Института).

Е.К. Федоров получил высокие полномочия и занялся делом. Вот где пригодилась молодежь – ведь готовых специалистов по этому профилю практически не было.

Федорову была поставлена уникальная задача с 1 января 1954 г. составить программу исследований радиоактивности при проведении ядерных испытаний, создать методики и аппаратуру и в сентябре – октябре 1954 г. начать практическую работу на полигоне. И все это своими силами – руководя молодыми, которых он подбирал; старше нас был вначале только один Р.М. Коган (лет 35). Мы взялись за работу.

Е.К. Федоров показал истинную ширину мышления, изобретательности, воли. Пользуясь полномочиями, он задумал авиационные исследования, для которых отобрал 10 самолетов. В числе отобранных 2 огромных мощных винтовых бомбордировщика ТУ-4 аналоги американской летающей крепости В-29 – для измерений на больших высотах и расстояниях. 3 ИЛ-28 двухмоторные прямокрылые небольшие реактивные бомбордировщики – для установки автоматической рентгенометрической аппаратуры; два ИЛ-12 (или 14) для измерений в нижней части радиоактивного облака («шлейфа») и 3 небольших ЛИ-2 для измерений на небольших высотах (100–200 м) радиоактивных «следов», оставшихся от прошедших радиоактивных облаков взрыва.

Кроме того были грандиозные планы по наземным измерениям автомобильным и автоматическим наземным приборам, в которых лента продергивалась и фиксировались выпадения радиоактивных частиц из облака в течение каждой минуты.

На начальном этапе подготовки особенно выделялась научно-организационная роль Евгения Константиновича. Он лично объездил все конструкторские бюро, лично осмотрел выделяемые самолеты, наметил вместе с нами размеры и установку приборов на самолетах. Предполагалось, что все приборы будут создаваться в нашем Институте. В Институте были для этого специалисты, в основном, молодежь. Федоровым были созданы конструкторское бюро и мастерские. Основные самолеты были в воинских частях, а впоследствии и на судах. Мы вместе с Е.К. Федоровым Объясняли задачу, советовались с экипажами и конструкторами.

Так, например, транспортная авиация размещалась в Люберцах, и Федоров, взяв меня, отправился в гости к летчикам. Собрался офицерский состав, обсудили не только установку приборов, но маневр самолетов при выполнении задач. Например, при съемке следа радиоактивного облака, сформировавшегося на земле, необходимо было, следуя за облаком взрыва, пересекать образующийся след, фиксировать показания приборов (что делалось автоматически) и, главное, осуществить как можно более точную привязку к местоположению самолетов при съемке, особенно точно при разворотах (для того, чтобы сразу же после съемки построить карту радиоактивного загрязнения местности).

За столом президиума генерал, командир Люберецкой дивизии с офицерами и Е.К. Федоров спокойно обсуждали предстоящую операцию. По уверенности Федорова при этом обсуждении, я понял, что дело находится в надежных руках.

Лето прошло быстро – в трудах и заботах. Мы сталкивались иногда с непреодолимыми препятствиями (как нам казалось). Например, за несколько дней до отъезда всей команды в экспедицию, вызывает меня Евгений Константинович и так спокойно говорит: «Юрий Антониевич, нам выделили еще один самолет ИЛ-14, нужно его срочно оборудовать. Поезжай в Люберцы, попробуй договориться». Мне показалось, что Федоров даже улыбнулся. Я с ужасом вспомнил, сколько времени и денег мы потратили на оборудование первого ЛИ-2. Тогда работала большая бригада из Ильюшинского КБ. С подготовленными гигантскими чертежами (а речь шла о расположении и надежном креплении большого числа приборов на борту самолета) они прибыли на аэродром и сверяли, сверял… А здесь – осталось пару дней и никакого КБ…

Я поехал на аэродром. Переговорил со многими летчиками, техниками, но они лишь отрицательно махали головой и руками. И лишь один указал на край аэродрома, где одиноко стоял небольшой домик. А дальше, как в сказке. Я подошел к домику, там сидели двое: один пожилой старшина и второй молодой солдат, его подручный. Старшина спокойно выслушал меня, задал несколько вопросов по существу, на папиросной пачке попросил нарисовать некоторые детали и задумался… Через несколько минут я спросил возможно ли что-либо сделать в оставшееся время? Старшина поднял на меня глаза и ответил: «Можно, но стоить тебе это будет недешево». Я похолодел, вспомнив, что КБ взяли за всю разработку сотни тысяч рублей. А старшина: «Да, не дешево – полтора литра чистого спирта». Сердце мое подпрыгнуло от радости, и я впервые понял, что значит русская смекалка. Я вспомнил улыбку Евгения Константиновича, когда он посылал меня в Люберцы. Вот она – мудрость и уверенность в наших людях, вера в мастерство и русскую смекалку. За два дня все было сделано, и мы были готовы к отлету.

Теплым сентябрьским днем мы загрузились в два самолета ЛИ-2 (пятнадцать членов экспедиции и много разной аппаратуры) и полетели неизвестно куда. Никто не знал адрес нашей будущей работы. Летели на восток, после Омска свернули к югу. И вот пирамидальные тополя вдоль всей полосы, небольшие домики, в общем, вид среднеазиатский. Мы стали гадать, что это за место. И вдруг всплыло слово – Семипалатинск… Да, мы приземлились на семипалатинском полигоне. Часть нашей группы (с самолетной аппаратурой) осталась здесь же – нам выделили небольшое помещение и разместили в аэродромной гостинице. Другая часть, которая должна работать с наземной аппаратурой, поехала ближе к полигону в пункт «М» (теперь этот городок называется Курчатов).

Е.К. Федоров прилетел на пару дней позже и сразу поехал в пункт «М» налаживать связи.

И вот 3 октября все началось. Накануне у нас на аэродроме побывал Курчатов – поднялся к нашим приборам по лесенке, посмотрел на приборы внимательно, сказал задумчиво: «ну-ну» и ушел.

3 и 5 октября Евгений Константинович летал на ИЛ-12, «засекал Шлейф» облака, измерял, отбирал пробы вместе с двумя сотрудниками, а я летал на ЛИ-2, измеряя радиоактивность на следе облака, а вечером воспроизводил этот след на длиннющей миллиметровке (5 октября след получился длиной до двух метров (масштаб 1 километр на 1 см бумаги). Измерения проводились до фоновых значений.

6 октября Федоров устроил «смотрины в районе «М». Академики Семенов Н.Н. и Зельдович Я.Б. приехали посмотреть «след», долго изучали его с помощью сильной лупы и остались довольны. Так состоялась первая проверка «системы Федорова» на прочность.

Тем временем трудилась и наша теоретическая группа: В.Н. Петров и А.Я. Прессман Они из добытого нами материала клеили модели, предсказывали уровни загрязнения при очередном взрыве, пытались рассчитать оптимальную высоту взрыва и т. д. Это была ювелирная работа, и Е.К. Федоров с особой тщательностью руководил ею.

На полигоне в это время собрались крупные ученые. Кроме ученых – атомщиков были академик Федоров Е.К., Семенов (лауреат Нобелевской премии), Зельдович, Садовский. Все внимательно следили за получением уникальных экспериментальных данных.

Серия испытаний осенью 1954 г. была интересна еще и тем, что нам удалось на мощном четырехмоторном самолете пересечь по центру большое облако от ядерного взрыва 26 октября и ряд пересечений облака на реактивных ИЛ-28. Это позволило получить данные по структуре облака, исследовать его динамику.

Начался и заканчивался 1955 год. Е.К. Федоров с частью команды переехал на Новую Землю, где осваивался новый полигон. Федорову удалось с помощью специально собранного локатора исследовать подводный атомный взрыв.

Все участники работ на Семипалатинском полигоне готовились к сбросу с самолета крупной термоядерной бомбы мегатонного класса. В это время мы начали перегонять американских специалистов – они еще не сбрасывали с самолета термоядерных бомб.

При подготовке этого испытания на Семипалатинском полигоне особое внимание уделялось высоте взрыва. Это в значительной степени обеспечивало безопасность и эффективность испытания. Е.К. Федоров с нашими теоретиками особенно тщательно работали над этой задачей и, конечно, сильно нервничали. И вот в ноябре 1955 г. испытания состоялись. Я был в составе первого экипажа ЛИ-2 (единственный гражданский участник), направившегося в эпицентр этого воздушного (но не на большой высоте) взрыва. Сразу после взрыва – для измерений радиоактивности в эпицентре и для наблюдения за произведенными эффектами.

После этих работ испытания всех крупных «изделий» перешли на Новоземельский полигон, где и были впоследствии испытаны самые крупные в мире термоядерные заряды.

Е.К. Федоров в 1957 г. привлек на Новую Землю команду по активным воздействиям на облачность – чтобы освободить нужный участок от облаков, обеспечить точный сброс изделий. Далее у Евгения Константиновича появилось много новой работы.

Е.К. Федоров переживал, что в его родной Гидрометеослужбе дела идут не очень ладно, обратился в ЦК КПСС с просьбой назначить его начальником Гидрометеослужбы СССР, и через некоторое время получил согласие. Это был, я думаю, единственный случай в нашей стране, когда руководитель на крупной должности через 16-летний перерыв был вновь назначен на эту должность. Евгений Константинович с головой окунулся в порученную работу.

По вопросам ядерного оружия он участвовал в переговорах в качестве главы делегации по ядерному разоружению.

Его возвращение в Гидрометеослужбу потребовало от Евгения Константиновича новых усилий, проявления его воли и обязательности. Он занялся перестройкой службы, ее автоматизацией, установкой метеорологических локаторов. Впервые в мире в нашей службе появились автоматические станции и многое другое. Он организовал крупный научный центр в Обнинске с прекрасными лабораторными корпусами и жильем, организовал несколько новых научных институтов.

Однако, его тянуло назад в свой родной Институт прикладной геофизики. Он сумел убедить меня перейти в Гидрометеослужбу на его место, а сам вернулся в Институт. Произошла своего рода «рокировка».

Е.К. Федоров задумал заниматься институтом, писать книги. Однако его активность, его воля снова толкнули его на большие дела: его выбрали Председателем Всесоюзного комитета защиты мира, он был членом Верховного Совета СССР, окунулся в общественную деятельность. Его научная деятельность отмечена избранием в академики, работой главным ученым секретарем Академии наук СССР. Его книга «Экологический кризис и социальный прогресс» – лишь один пример глубоких идей и всей работы в это время.

И лишь нелепый несчастный случай оборвал в 1981 году его прекрасную, светлую жизнь.

Я остановился в этом очерке лишь на небольшом, но очень важном этапе жизни Е.К. Федорова. Но мы видим, с какой настойчивостью и волей он мог выполнить сложнейшие задачи.

Он воспитал многих учеников, он создал свой «федоровский» стиль работы – стиль патриота своей родины и мы с благодарностью следуем его путем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.