Языческое восстание в Киеве

Языческое восстание в Киеве

 Шутки кончились в 960/961 г., когда с благословения греческого «епископа Руси» Ольга приступила к осуществлению своего плана по насаждению христианства в Русской земле.

Разрушение ею языческих кумирен вызвало ответную вспышку насилия. Вслед за взглядами мать и сын скрестили мечи. Сведения об этой первой русской междоусобице были старательно вымараны со страниц Повести временных лет. Но другие летописные списки не стали скрывать правду. Иоакимовская летопись говорит, что «Ольга вельми увесчева сына Святослава [креститься], но Святослав ни слышати хотя, а от вельмож и смерть многие приаша, и велми от неверных ругаемы бяху»[320]. Ф.А. Гиляров, который, как и Татищев, пользовался какой-то не сохранившейся до наших дней летописью, выписал из нее следующее известие: «Великая же княгиня Елена, пришед во град Киев, повеле сыну своему Святославу креститися, оному же матери своей блаженные Елены не послушавшу, креститися не восхотешу и многих христиан изби»[321].

Но даже эти источники оставляют нас в неведении относительно того, какая из борющихся сторон в конце концов одержала верх. Повесть временных лет, отметив под 965 г. «возмужание» Святослава, переключает все внимание с деятельности Ольги на военные подвиги князя. Данное обстоятельство, в свою очередь, принимается за свидетельство выхода Святослава из-под опеки матери и сосредоточения всей полноты власти в его руках. Таким образом, прошлое здесь поверяется будущим. Другими словами, взгляд исследователя на исход языческого восстания в Киеве напрямую зависит от того, считает ли он, что к середине 60-х гг. X в. Ольга утратила свои прерогативы верховной «архонтиссы Ро-сии», или нет. И тут я разделяю уверенность Е.В. Пчелова, «что Ольга никогда не отдавала свою власть сыну. Она до смерти сохраняла положение полновластной правительницы, а бурная военная деятельность Святослава, буквально рвавшегося за пределы Руси, ясно показывает, кто на самом деле управлял государством. Интересно отметить, что Святослав, вернувшись из очередного похода, раздал сыновьям уделы на Руси только после смерти матери (в 970 г.), когда уже вся власть полностью принадлежала ему»[322].

Со своей стороны, хочу обратить внимание на то, что для Льва Диакона, современника и летописца балканской эпопеи Святослава, последний был не государем («архонтом Росии»), а «катархонтом тавров» и «катархонтом войска росов», то есть собственно военным предводителем. Политическая неопределенность положения Святослава была замечена уже С.М. Соловьевым: «Можно сказать, что Святослав никогда не имел на Руси значения князя: сначала это значение имела его мать Ольга, потом сыновья его»[323]. Действительно, с титулом «великий князь русский» Святослав предстает перед нами только однажды — в его договоре с греками, заключенном уже после смерти Ольги. Думаю, что этого достаточно, чтобы сохранить за Ольгой ее положение верховной правительницы Русской земли, поскольку доказательств обратного не существует вовсе.

Итак, судя по всему, антихристианское выступление Святослава не достигло цели. Возможно, оно не было поддержано «кыянами», среди которых были сильны позиции христиан. Видимо, не случайно Святослав позже признавался, что ему «не любо жити в Киеве». Политика христианизации не была свернута при жизни Ольги. Однако вооруженный отпор со стороны языческой «руси» заставил княгиню отказаться от насильственных методов насаждения новой религии, чем, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что, несмотря на активную миссионерскую политику, Ольга так и не вошла в историю с именем «крестительницы Руси». Прозелитизм, осуществляемый путем убеждения и примера, конечно, не мог дать быстрых результатов. Вместе с тем Ольга приняла меры, чтобы языческий мятеж не повторился. Святослав был удален из Киева[324]. Вернуться в стольный град за титулом великого князя ему было суждено лишь после смерти матери.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.