4.Американская сенсация.

4.Американская сенсация.

Случилось так, что те, кому в июле предъявлено было обвинение в «измене», в ноябре оказались у власти…. Почти через год, в октябре 1918 года, в Америке появился сборник документов (в количестве 70), разоблачавших всю подноготную «германо-большевистскаго заговора». .Документы получены были зимою 1917- 18 г. г. в России правительственным агентом «комитета общественной информации» Соединенных Штатов, Сиссоном. Они в подлинном смысле были сенсационны, так как устанавливали очевидный факт неоспоримого получения денег большевиками. В предисловии к официальному изданию сообщалось, что вашингтонский комитет располагал или подлинниками этих документов или фотографиями с них. Так обстояло с первыми 54 номерами.

В приложении воспроизводилось 15 документов, быть может, еще более значительных по содержанию, но относительно их делалась оговорка, что воспроизводятся здесь лишь копии, сделанные на пишущей машине и распространяемые в России в антибольшевистских кругах. Эти копии, как можно было предполагать по циркулировавшим слухам, исходят от контрразведки Временного Правительства или даже от разведки еще царского времени. Подлинность их при сопоставлении с «оригиналами», подлинники которых доставлены Сиссону, не вызывали никаких сомнений у публикаторов. В первой серии можно было прочитать, например, протокол изъятия большевиками 2 ноября 1917 года (в архиве министерства юстиции) из досье «измена» товарищей Ленина, Зиновьева и др., распоряжения германского имперского банка от 2 марта 1917 года о денежных суммах, ассигнованных Ленину и Ко для пацифистской пропаганды в России; а в приложении находилось уже прямое указание о количестве германских марок, вносимых на счет Ленина в Кронштадте, или уведомление от 21 сентября Фюрсенберга-Ганецкаго об открытии в Стокгольме варбургским банком, по распоряжению рейхсбанка, счета на «предприятие тов. Троцкого». В основных документах имелось и «весьма секретное» сообщение представителя рейхсбанка комиссариату ин. дел в Петербурге о переводе в январе 18 года 50 мил. руб. в распоряжение Совета народных комиссаров для покрытия расходов по содержанию красной гвардии и агентов-провокаторов, т. е. свидетельство, что и после захвата власти большевики продолжали получать деньги от немцев.

До официального опубликования содержание части «документов» было сообщено газетами, и тогда же было высказано сомнение в их подлинности - вернее утверждалось, что здесь на лицо определенный подлог. В силу этого документы были переданы на рассмотрение специальной комиссии в составе двух профессоров, Джемпсона и Гарпера, которые и вынесли компетентное суждение: относительно первой серии нет никаких оснований сомневаться в их аутентичности; в отношении же копий, данных в приложении, нет полной гарантии их точности, но по существу нет и никаких оснований отрицать их подлинность. С таким заключением комиссии экспертов документы и были опубликованы информационным комитетом в Вашингтоне. Оставим совершенно в стороне возражения, которыя были сделаны в печати, и противоположную аргументацию экспертизы американских специалистов. И то и другое не имеет значения, ибо и критика и защита подлинности сводилась преимущественно к мелочам, к номенклатуре учреждений, к второстепенному вопросу о старом и новом стиле и т. д. Обе стороны по существу мало разобрались в чуждых им делах и отношениях. В результате этого формального исследования текста ничего нельзя было сказать - ни о подлинности, ни о подложности документов.[85]

Реабилитация вашингтонского собрания материалов о большевиках комиссией экспертов делу не помогла. Издание было уже опорочено, и на него постепенно перестали ссылаться. Установившееся мнение в среде иностранцев, критически разбирающихся, можно было бы охарактеризовать словами Массарика: «не знаю, сколько за них дали американцы, англичане и французы, но для сведущаго человека из содержания сразу было видно, что наши друзья купили подделку». Для нас гораздо большее значение могут иметь суждения русской стороны и особенно суждение авторитетнаго историка Милюкова, совмещавшего в своем лице и знания компетентного политика, который вращался в самой гуще современных событий. Вот что писал Милюков по поводу американских документов 3 апреля 1921 года в «Последних Новостях»: «В конце декабря 17 г. в штабе добровольческой армии в Новочеркасске был получен из Петрограда со специальным курьером ряд документов, являвшихся дополнением к тем, которые были напечатаны в дни июльского выступления большевиков.

….. Ссылки под документами не оставляли никаких сомнений в происхождении этих документов. Это были данные, прибретенныя агентами союзной разведки. Документы носили все внутренние признаки достоверности». Милюков приготовил комментарии к ним, но не мог их напечатать, так как Ростов был взят большевиками. Речь идет о тех самых «документах» (конечно, только о копиях), которые напечатаны в американском издании в приложении[86]. Статья Милюкова служила предисловием к серии очерков небезызвестного журналиста Е. Семенова «Германская деньги у Ленина», напечатанных в «Посл. Новост.». Этот человек «не нашего лагеря», как охарактеризовал его редактор газеты, и оказался тем посредником, через которого Сиссон приобрел документы.

Семенов рассказал, как он, в как он в качестве заведывающего редакцией «Демократического Издательства», созданного между союзной комиссией пропаганды во время пребывания в Петербург французского министра социалиста Тома (апрель-май 17 г.), вошел в сношения с разными представителями «союзных учреждений» и миссией и при содействии «известного экономиста, редактора распространенного органа печати», который вел определенную кампанию против германского шпионажа, прежде всего передал, в феврале 18 г., Сиссону для правительства Соединен. Штатов список нескольких тысяч названий фирм и имен агентов, работавших в России и за границей[87]. Список был получен из «определенных нейтральных источников». Надо иметь, однако, в виду, что не только орган упомянутого «экономиста», но и «Вечернее Время», сотрудником которого состоял Семенов, и суворинская «Маленькая Газета» давно уже и систематически занимались розыском во время войны подозрительных «немецких» фирм. Они опубликовывались в подходящий момент на страницах указанных газет, и эти публикации подчас стояли на грани шантажа-так было, по крайней мере, в Москве, с московским «Вечерним Временем».[88]

Газетная кампания находилась в тесной связи с деятельностью тогдашней контрразведки - трудно сказать, кто кого инспирировал. В архиве последней (речь идет о петербургской контрразведке) имелись, например, «огромные томы» дел о мародерах, шпионах, «подозреваемых в шпионстве», «тайных германофилах» и.т.д. в списки которых люди зачислялись чаще всего по расовому признаку, по фамилии, по тайному доносу. По показаниям одного из сотрудников, данным в апреле 17 г. («Былое» 1924 г. М 26), для девяти десятых этой публики не было никакого основания занесения их в «список подозрительных», размеры которого должны были служить лишь признаком «продуктивной работы». «Под пьяную руку» чиновники признавались: «всего бы проще вписывать в этот список всех жителей по «Всему Петрограду», исключая лишь особ двора». Вероятно, «ренегат» дал некоторую карикатуру. Но все-таки, очевидно, не было надобности инициаторам кампании 18 года искать каких то «нейтральных источников» - они были под рукой. Я остановился на этой стороне дела только потому, что свидетельства, выходящие из литературной среды такого показного «патриотизма», сами по себе, не имеют для меня большой достоверности. Семенов со своими друзьями, пристроившимися «чиновниками» в Смольном, в дальнейшем организует «правильное получение сведений о деятельности большевиков». «Чиновники», находившиеся в Смольном, передавали организации Семенова все «интересные бумаги», поступавшие от разных «комиссаров, большевистских учреждений и германского штаба». В начале риск, связанный с работой, заставлял ограничиваться «копиями», но в конце концов удалось наладить «съемку фотографий с документов», при чем «наиболее боевые и интересные документы» передавались «на одну ночь» и к утру «возвращались на свое место». «Иногда» передавались и оригиналы документов. А то коллегам Семенова и ему самому удавалось проникать в Смольный с фотографическими аппаратами и чуть ли не на глазах Урицкаго снимать документы. При переезде Совета Народных Комиссаров в Москву члены семеновской организации применили ловкий прием. Заметив, в каких ящика находятся интересные документы, они сообщили матросам, оберегавшим ящик, что в этих ящиках спрятано золото. В ту же ночь большинство ящиков было взломано - так яко бы удалось похитить оригиналы некоторых документов. Кроме того, «другая наша организация, чисто военная - сообщает Семенов - ухитрилась отвести прямой провод с линии БрестЛитовск-Петроград и перехватывать таким образом «все сообщения».

«Разумеется - добавляет рассказчик - мы, члены организации, не получали ни копейки из сумм, которая шли на добывание «документов» и которые в общем должны были идти в фонд, каковой мы определили в размере таком, чтобы в среднем досталось каждому работнику на месте по 5.000 руб. на случай необходимости бегства»… «Я должен, однако, сказать - продолжает Семенов, - что к этому делу, выражаясь вульгарно, примазались разные дельцы, которые не только торговали нашими же документами, но и сочиняли свои. Дело было так. Уже в ноябре я дал кое-какие документы одному крупному титулованному деятелю для пересылки в Новочеркасск. Этот деятель снял себе копии для продажи знакомому посольству, где мне об этом немедленно сообщили… Некоторые из работников передавали за свой страх и риск также фотографии и своим знакомым из других более мелких организаций… Таким образом, копии и фотографии стали попадаться в руки большевиков и господ из юсуповскаго дворца. Немцы и большевики начали тогда пускать в обращение не только подложные документы, но и фальсифицированные настоящие»…. «Наша организации, конечно, не могла отвечать за все документы, фотографии которые распространялись разными спекулянтами и большевистскими и немецкими агентами». Такое объяснение дается тем циркулярным копиям, которые курсировали в России и попали в приложение к американской серии.[89]

Им противопоставляются документы - «около 50», которые Семенов лично передал Сиссону, указав и степень их достоверности и источник их происхождения. Получив документы, американский правительственный агент 3 марта уехал в Америку. Семенову также было предложено поехать за границу и заняться разоблачением большевиков, но Семенов отказался, так как не мог «оставить Россно в разгар борьбы». Семенов отправился на северный фронт гражданской войны и там, среди других «правых», подрывал антибольшевистский фронт, возглавленный «левыми». На повторное предложение американского посла Френсиса, в начале 19 года, поехать в Америку, Семенов снова уклонился, так как не мог оставить Архангельска. Приходится об этом пожалеть, ибо Семенов мог бы оказать большую услугу вашингтонской комиссии по разъяснению смысла и значенье документов. Не крылась ли, однако, подлинная причина непонятного отказа в другом? - в том самом, о чем говорит Массарик в своих воспоминаниях.

В сопроводительной статье Милюков очень высоко оценил комментарии к источникам происхождения американских документов, который дал Семенов. «Статьи г. Семенова ставят весь вопрос на совершенно новую почву» - писал Милюков. «Их вывод совпадает с убеждением, которого я все время держался[90]. Документы подлинны: по крайней мере подлинна большая часть их, а относительно другой должно быть произведено при участии г. Семенова дальнейшее расследование». «Если бы показание Семенова было известно раньше, то не было бы никакой нужды искать какое либо другое доказательство, что Ленин получал германская деньги. Доказательства все содержатся в этих документах, давно известных, но до сих пор незаслуженно игнорировавшихся…….

Признавая за разоблачениями Семенова несомненно «выдающийся политически интерес», Милюков заканчивал статью словами: «Их значение, во всяком случае чрезвычайно важно для истории, которой отныне возвращается право - пользоваться заподозренными документами, внутренняя достоверность которых была для меня лично и ранее вне сомнений.

Получив это «право», Милюков в качестве историка революции 17-го года в III вып. своей «Истории» (1923 г.) пользуется американскими документами, сделав, однако, оговорку, что он пользуется теми из них, которые в вашингтонском издании напечатаны в приложении «мелким шрифтом». Данные эти собраны, - утверждал Милюков - «вероятно» русской и иностранной разведкой. Именно те документы, о которых комиссия.

экспертов сделана специальную оговорку и к которым должны быть отнесены слова Семенова о фальсификации, Милюков несколько неожиданно счел наиболее достоверными.[91]

Первый же документ из основной группы, о котором выше упоминалось, при рассмотрении его по существу повергает в полное недоумение. Он из выдерживает элементарной критики. 16 ноября 1917 г. по поручению комиссариата иностр. дел, уполномоченные последнего доводили до сведения Совета народных комиссаров, что, согласно решению совещания народных комиссаров (Ленина, Троцкаго, Подвойскаго, Дыбенко, Володарскаго), ими произведена выемка из архива министерства юстиции в досье об «измене» товарища Ленина, Зиновьева, Коаловскаго, Колонтай и др. распоряжением имперского банка за М 7.433 3-го марта 1917 г. о предоставлении денег Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Сумепсон, Козловскому и пр., для пацифистской пропаганды[92]. Затем были провыверены все книги Ниа-Банка в Стокгольме, в которых имелись счета Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по распоряжению немецких банков. Книги были переданы некоему тов. Мюллеру, специально командированному из Берлина. Уведомление в Совет нар. комиссаров было подписано Поливановым и Залкиндом.

Приведенный документ должен быть сопоставлен с другим, значащимся под № 3 и воспроизводящим «протокол» 2 ноября 17 г. об извлечении из архива Департамента Полиции, по распоряжению Совета нар. комиссаров и по приказу представителей немецкого штаба в Петербурге, циркуляра ген.- штаба от 9 июня 1914 г. о мобилизации немецкой промышленности и циркуляра 28-го ноября об отправке во враждебные страны специальных агентов для уничтожения материальных складов противников. Прежде всего возникает вопрос: кто такие Поливанов и Залкинд, выполнявшее столь ответственное поручение уже начиная со 2-го ноября, т. е. в первый день, когда, может быть, Троцкий появился в комиссариате ин. дел. Вот как сам Троцкий рисовал на вечере воспоминаний 7 ноября 1920 г. обстановку в первый день своего комиссарства - в полном соответствии с тем, что мы знаем с другой стороны: «Когда я один раз приехал, причем это было не в первый день, а дней через 5-7 после взятия нами власти, то мне сказали, что никого здесь нет. Какой то князь Татищев сказал, что служащих нет, не явились на работу. Я потребовал собрать тех, которые явились»… «Но - признает Троцкий - я ушел не солоно хлебавши. После этого Маркин[93] арестовал Татищева, барона Таубе и привез их в Смольный,посадил в комнату и сказал: «Я ключ достану через несколько дней»… и когда Маркин вызвал меня дня через 2, то этот Татищев провел нас по всем комнатам» …[94] При Маркине терся молодой человек пет 25, без руки, фамилия его, кажется, Поливанов, приват-доцент… работал он не на секретных ролях. Кто рекомендовал его Маркину, не знаю. Там был из партийных Залкинд. Маркин его более или менее усыновил. Но потом оказалось, что Поливанов был членом союза русского парода…. обнаружил…. большое пристрастие к спиртным напиткам и даже были сведения, что он принимал разные приношения». Вероятно ли, что Поливанов мог исполнить ответственные поручения, да еще стоять по подписи на первом месте по сравнению с Заклкиндом?

Вероятно ли, что 2-го ноября в указанной обстановка представители комиссариата иностр. дел могли уже изымать копии из архива департамента Полиции? Зачем немцам надо было, если они даже фактически это могли, проявлять такую необычайную спешность по изъятие циркуляра своего генеральпаго штаба на другой день после крушения гатчинского фронта, т. е. наступления отряда Керенскаго-Краснова на Петербург, когда большевики отнюдь не чувствовали себя еще победителями, и им не было дела до старых циркуляров, к тому же, как мы знаем, еще и 15 г. опубликованных французским министерством иностранных дел и свидетельствующих лишь о подготовке Германией войны? Подобный «протокол» 2-го ноября составлен быть не мог - это ясно. Также совершенно невероятно и уведомление Совета, народных комиссаров об изъятии, произведенном не позже 16-го ноября, из досье «измена Ленина» распоряжение Рейхсбанка от 2-го марта 17 г. Непонятно, почему изъято это было произведено по инициативе частя членов Совета народных комиссаров, к числу которых документ относит и лиц, не входивших в состав управляющей головки (напр. Володарского).Надо предположить, что «педантичный нотариус» революционнаго дела почему то вдруг снова проявил необычайную наивность, открыто поручив неизвестному ему Поливанову изъять самый компрометирующей документ. Еще большее легкомыслие надо допустить со стороны отошедшего в небытие Временного Правительства, которое на полках архива министерства юстиции, в папке об измене большевиков, имело убийственный документ против Ленина и молча хранило его. Надо допустить болезненное ослабление памяти членов Временного Правительства и деятелей контрразведки, настаивающих так определенно на преступности руководителей большевизма и умалчивающих в своих позднейших воспоминаниях о тех прямых уликах, которая были в их руках. Поливанов и Залкинд уже 16 ноября могли проверить официальная книги стокгольмского банка - допустим, даже «большевистского как утверждает комментатор американских документов, отмечая приезд в Петербург в январе 18 г. одного из директоров Нио-банка, американца Олафа Ашберга. Все это так несуразно, не говоря уже о самой довольно таки странной комбинации имен в документе от 2 марта, что не стоит подвергать текст дальнейшей критике. Как этот «документ», так и многие другие, поражают своей неряшливостью, которую можно объяснить только непритязательностью мало в чем разбиравшихся и наивных покупателей. Некоторые фамилии, которые появляются на фотографических пленках, как, например, Механошнн, Иоффе (документ № 3) в значительной степени объясняются случайной возможностью для фальсификаторов доказать аутентичность той или иной подписи и придать авторитет всему документу (у Семенова имеется и соответствующий рассказ о такой «случайной возможности». Первая серия в сущности касается связи большевиков и немцев после переворота - уличающий материал о 17-ом годе врывается лишь случайным штрихом в документы 18 г. Напр., в документе № 5 русское отделение немецкого генеральнаго штаба сообщает 25-го октября о посылке в Россию офицеров, хорошо знающих русский язык и обычая страны, - посылаются эти немецкие офицеры согласно де решению, принятому на польском совещании представителей генерального штаба и демократа революционной России в лице Ленина, Троцкого, Раскольникова и Дыбенко. Документ 35 уже расширяет рамки польской конференции в Кронштадте (это после изобличения и бегства Ленина и Зиновьева из Петербурга!) и говорит об участии в ней Ленина, Зиновьева, Каменева, Раскольникова, Дыбенко, Шишко, Антонова, Подвойскаго, Крыленко и Володарскаго - конференция эта постановила организовать военнопленных в особый корпус, одетый в русскую военную форму… Основной целью документов, собранных комитетом Сиссона, являлось представление правительству Соединенных Штатов материала, который свидетельствовал бы о продолжающейся связи большевиков с немцами - это должно было «противодействовать тенденции признания советской власти, которую вкупе с другими проводил, например, представитель американского красного креста Робинс. Вероятно, поэтому и сочинено было послание от 8 января 18 г., говорившее об ассигновании 50 мил. руб. на содержание красной гвардии[95].

Слишком очевидно, что утверждение об аутентичности материала первой серии вашингтонскаго издания должны быть отброшены. Эти документы не могут служить историческим источником для выяснения вопроса о договоре большевиков с немцами и о получении первыми денег. Скорее они могли бы послужить на пользу теории о «легенде». Какое же значение могут иметь захваченные документы, напечатанные «мелким шрифтом» в приложении,-те самые, которые выделил Милюков, как полученные из другого источника? Среди них, хронологически относящихся к 1914-15 г. г., по какой то странной случайности фигурирует циркуляр имперского банка 2-го ноября 17 г., адресованный представителям Ниа-банка, Дисконте и др. и гласящий, что между имперским банком и русскими революционерами Зиновьевым и Луначарским закончены переговоры, согласно которым имперскиё банк обязался поддерживать пропаганду в России при условии, что пропаганда эта будет находиться в соответствия с деятельностью немецких армий на фронте. Циркуляр пояснял, что указанные революционеры обратятся через посредство финансистов, среди которых перечислялись Рубинштейн, Варбург и Парвус. В моей копии «документ» этот отнесён по крайней мере более соответственно к 1915 году.

Переговоры большевиков в ноябре 17 года через банкира Рубинштейна уже слишком бросаются в глаза своей фантастичностью. Документ № 69 от 18 июня17 г. ставит последнюю точку: представитель копенгагенскаго банка Гаиаеиа Свенсон уведомляет Руффнера в Гельсиигфорсе, что Дисконте внесло на счет Ленина в Кронштадте 315 т. марок. И уже совсем сенсационное сообщение Фюрстенберга Рафаилу Шауману в Гапаранде 21 сентября о том, что банкирский дом Варбурга, согласно телеграмме рейнско-вестфальскаго синдиката, открыл счет для «предприятия товарища Троцкого - на покупку оружия и организацию его транспорта». 9 октября Фюрстенберг спешит уведомить «господина Антонова» в Гапаранде, что просьба «товарища Троцкого» выполнена и что со счета Синдиката взято 400 т., который переданы тов. Соне - она обратится к Антонову о этом письмом и внесет ему указанную сумму. Последнюю телеграмму Милюков цитирует без всяких оговорок, считая достоверность ея вполне убедительной,- еще раз приходится повторить: неужели контрразведка, имея такие сенсационные материалы, хранила их про запас для проблематичного суда и оперировала с теми, что большевики окрестили «переверзевскими фальсификациями»? По существу же можно ли допустить, что Ганецкий, достаточно осведомленный о судьбе своих ближайших товарищей, мог бы передавать Антонову 19 сентября старого стиля, что деньги в размере 400 тыс. крон. на «предприятие товарища Троцкого» будут переданы ему «тов. Соней» (во французском тексте, Милюков цитирует «Сеня» - Суменсон). Неужели Суменсон, находившаяся под арестом и выпущенная под залог 21-го сентября, могла в то время фигурировать на ролях посредницы?…[96] Нет, без всяких колебаний нужно отвергнуть всё эти сенсации, как очень грубую и неумную совершенную подделку.

Может быть, и нет надобности разбирать всё сенсации, имеющееся в «документах» обеих серий. Своими примерами я далеко их не исчерпал. Неотложно, однако, встает вопрос, почему же большевистская историография так упорно замолчала материал, столь легко поддающиеся разоблачению? Объяснение может быть только одно - нет дыма без огня. Очевидно, не всё документы представляют собой фальсификацию, В этом отношении Милюков прав. Только комиссионеры Сиссона не «иной раз подкладывали» к подлинным сообщениям «сочиненныя ими при помощи приобретенных ими знаний и бланков», а делали это всегда, когда нужно было рядовые документы сдобрить сенсацией. Так обстоит дело и в первой серии и во второй. Порочное зачатие лишает возможности пользоваться ими, ибо критерием будет только ощущение правдоподобия - «внутренняя достоверность», которую каждый будет толковать слишком субъективно. Приведу один пример, относящийся к числу тех документов, которые напечатаны в «приложении». Нет никакого основания отвергать немецкие циркуляры 1914-1915 г. г., которые касаются действий, долженствовавших разлагать стан противников (провокация внутренних волнений, возбуждение гражданской войны, проповедь сепаратизма, помощь крайним политическим партиям - и в частности русской эмиграции[97]. Подобные документы, дней доверительно, могли быть заимствованы из бумаг бывших архивов Департамента Полиции, до некоторой степени разошедшихся в дни революции по частным рукам или скопированных теми, кто владел ими до революции и кто имел связи с посредниками, передавшими материалы в союзные миссии. Могли встречаться здесь прямые указания на денежные связи представителей большевистской партии с немцами.

Советские историки с большой охотой цитируют показания быв. Начальника Петербургского Охранного Отделения ген.-м. Глобачева, которые имеются в архивных папках июльского «дела»: «Такими сведениями, чтобы Ленин работал…. на германские деньги охранное отделение, по крайней мере, за время моего служения не располагало». Когда свидетельство в пользу большевиков, историки советской школы готовы даже забыть свои утверждения, что никаким показаниям, вышедшим из недр департамента, верить нельзя[98]. Но как раз в данном случае показания ген. Глобачева могут вызвать сомнения - к тому же мы знаем их только по отдельным цитатам, сделанным чужими руками. Отставленные и преследуемые революционной властью представители департамента полиции, может быть, и не имели особого стремления дискредитировать деятельность большевиков - кто знает? Некоторые, возможно, косвенно и сочувствовали ей, как деятельности, разлагающей революцию.

То, что сказано про документы из «приложения», с таким же правом может быть повторено и в отношение материалов первой серии. Ее сенсация по своей «внутренней достоверности» имеет такую же цену. Но очень правдоподобны выступающие в документах данные, которые свидетельствуют о совместной деятельности большевистского правительства с представителями германского штаба еще до заключения Брест-Литовского мира. Совместные действия были, только едва ли они приняли столь открытые и прямолинейной формы, как подчас рисуют документы, доставленные Сиссону агентами Семенова. Правдоподобны не только такие сообщения, которые передают, например, предложение немецкого командования Крыленко (8 января) прислать 10 офицеров для отправки в Варшаву в целях пропаганды мира в лагерях военнопленных (№ 20), по и такт, которые говорят о более тесном взаимоотношении, вплоть до установления совместного сыска над союзными миссиями и пр. Двойная бухгалтерия, которую в своей политике проводит советская власть в дни Бреста, когда в Москве в период мирбаховского владычества соглашение доходило почти до создания общей контрразведки и когда эс-эровское «Дело Народа» напрямик писало: Ленин, Троцкий - «все это псевдонимы гр. Мирбаха», допускает многое на того, что рассказано в вашингтонском издании о взаимоотношениях Совета народных комиссаров и русского отдела немецкого генерального штаба[99]. Большевики находились всецело в зависимости от немцев, колебавшихся в своих решениях. Едва ли, однако, это «русское отделение» германского командования появилось в соответствии с соглашением Ленина, заключенного им в апреле 17 г., при проезде через Стокгольм или на еще более сомнительной польской конференции в Кронштадте. Но военные представители должны были появиться в миссию, прибывшей во главе с гр. Кейзерлингом в середине декабря в Петербург формально с специальной целью урегулировать вопрос о военнопленных[100].

Миссия находилась, конечно, в непосредственном контакте с основными переговорами, которые то велись, то прерывались в Брест-Литовске. Маленький эпизод, проникший на страницы легальной тогдашней антибольшевистской печати, может служить иллюстрацией к характеристике того положения, которое занимала миссия Кейзерлинга в Петербурге. Эпизод этот на столбцах «Послед. Нов.» был рассказан в дополнение к тем фактам о большевистско-немецком альянсе в 18 году, которые приводил я в статье «Приоткрывающаяся завеса», одним из бывших редакторов петербургской газеты «Деиь» - Загорским. Он только ошибочно отнес свой рассказ к дням, следовавшим за подписанием Брест-Лнтовскаго мира - миссия Кейзерлинга прибыла в Петербург в начале декабря, и статья в «Дне», о которой будет идти речь, была напечатана в газете 15-го декабря. Хроникеру газеты удалось, получить интервью с Кайзерлингом, в котором глава немецкой миссии «весьма высокомерно» говорил о будущих отношениях между Германией и Россией. На вопрос - предполагают ли немцы оккупировать Петербург, Кайзерлинг ответил: до поры до времени операция с Петроградом не входит в планы немцев, но она станет возможной и даже неизбежной, если в столице возникнут беспорядки. «По всему содержанию и по всему тону заявления Кейзерлинга было ясно - говорит Загорский - что под беспорядками в данном случае подразумевались беспорядки, направленные против советского правительства, которое, по всей вероятности, не будет чинить препятствий такой операции». 17 декабря в «Правде» народным комиссаром по иностранным делам было напечатано опровержение от имени гр. Кейзерлинга, возмущенного досужей фантазией корреспондента «Дня», - никакого интервью гр. Кайзерлинг но давал. Редакция «Дня» направила своего сотрудника к Кайзерлингу, который подтвердил свою предшествующую беседу и рассказал, что к нему обратился от имени Троцкого Залкинд с просьбой опровергнуть опубликованное. Кайзерлинг категорически отказался. «День» напечатал вторую беседу с главой немецкой миссии. 19-го декабря в официальных «Известиях» можно было прочитать уже опровержение, подписанное самим Троцким, в котором опровергалась, однако, не беседа с гр. Кайзерлингом, а первое опровержение народного комиссара по иностранным делам: «характерный тон сообщения - писал Троцкий - слишком ясно свидетельствовал о том, что этот документ не мог исходить от комиссара по иностран. Делам»

Красочная обстановка[101]. Она делает многие факты, регистрируемые вашингтонскими материалами, очень близкими к действительности. Но где все-таки критерий для суждения? Верно, не так трудно иногда отличить домысел от возможной правды и выделить искусственное наслоение - но для нашей задачи такой анализ имеет второстепенное значение, так как взаимоотношения большевиков и немцев после октябрьского переворота, после развала фронта и начала мирных переговоров совершенно особая глава .которую можно было бы, пожалуй, начать телеграммой, присланной Ленину 5

ноября хорошо нам известным Ганецким как бы по старому в товарищеском порядке и воспроизведенной тогда же в № 219 «Дела Народа»: «Едем Петроград экстренным поездом. Имеем очень важное поручение. Желательно немедленно встретиться». Тогда же петербургский орган пар. соц.-«Народное Слово», напечатал открытый запрос Смольному по поводу переговоров с немцами.

В зависимое положение от немцев Совет народных комиссаров попал не только потому, что в свое время Ленин получал деньги. То были отношения победителей к побежденным, когда молча приходилось принимать предписываемые условия мира. Конечно, из песни слова не выкинешь, и генерал Гофман своим высокомерным и вызывающим поведением в Брест-Литовске дал большевикам «очень ясно почувствовать», по выражению Бернштейна, что он их «вдвойне» держит в своих руках. Иллюзия Троцкого, что «германский кайзер» будет разговаривать с ним, как «равный с равным», исчезла, как сон.