Глава 6 Правление герцога Вильгельма

Глава 6

Правление герцога Вильгельма

В предыдущих главах мы наглядно показали, что усиление власти герцога Вильгельма за два десятилетия, предшествовавшие завоеванию Англии, напрямую связано с ренессансом церковной жизни и развитием новой нормандской аристократии. Его главной задачей было объединить эти процессы и поставить их развитие под свой контроль. В ее решении Вильгельм Завоеватель добился выдающихся успехов. Этим и объясняется резкий контраст между его неустойчивым положением в 1046 году и прочной властью в 1066 году. Более того, в 1035 году вообще не было ясно, выстоит ли герцог и сохранится ли его герцогство, а в 1066-м Вильгельм твердо удерживал в своих руках бразды правления одной из сильнейших провинций Галлии. Какова роль герцогской администрации в столь разительных переменах и какими инструментами она пользовалась для их достижения? Разобраться в данных вопросах мы постараемся в этой главе.

Самым ценным в наследстве, доставшемся юному Вильгельму в 1035 году, были особые права, которыми традиционно обладал герцог. Он мог издавать законы герцогства, осуществлять в рамках своей компетенции правосудие, чеканить монету, взимать определенные налоги и, как «сеньор Нормандии», имел (по крайней мере, теоретически) в своем распоряжении вооруженные силы. Понятно, что в силу молодости он не мог воспользоваться этими привилегиями на практике. Но официально признавалось, что они принадлежали исключительно ему. Не случайно мудрые наставники приводили мальчика в герцогский суд, чтобы объявить составленный ими приговор, а в 1047 году молодой герцог принимал участие в церковном соборе, провозгласившем признание правил Священного перемирия. Даже обладая подобными привилегиями лишь в теории, Вильгельм получал серьезные преимущества, что во многом и помогло ему выжить и удержаться у власти в первые годы правления. По мере укрепления своего положения он все активнее пользовался этими правами, чтобы закрепить за собой подобающее место в трансформирующейся социальной структуре Нормандии.

Немаловажное значение имело то, что герцог имел возможность распоряжаться экономическими ресурсами своей провинции. Правда, некоторые английские исследователи называют Нормандию первой половины XI века «обнищавшим герцогством», но факты говорят об обратном. В то время Нормандия уже была сравнительно густо заселена и имела весьма развитое хозяйство. Скандинавские источники повествуют о том, что эта галльская провинция вела активную торговлю с Северной Европой и нормандские купцы были частыми гостями в тех местах, откуда вышла их правящая династия. Руан был процветающим портом, и благосостояние столицы отражалось на всем герцогстве. Быстро растут Кана и Байе, который превращается в региональный экономический центр. Источники указывают, что как раз примерно в интересующий нас период в Нормандии появляются люди, которых называют представителями «денежной знати». Самым известным из них был Эрнальд из Байе, успевший послужить капелланом при трех герцогах – Ричарде II, Роберте I и Вильгельме Завоевателе. Современные ему хроники сообщают, что это был человек «необычайно богатый, имеющий в городе и за его пределами множество домов и земельных участков, которые он приобрел на накопленные золото и серебро».

Бурное развитие церковной жизни вряд ли могло иметь место без серьезной финансовой поддержки. Немалые деньги требовались на создание приходов, а сама мысль об основании монастыря могла прийти в голову только очень богатому человеку. Между тем только в окрестностях Руана к 1066 году существовало не менее пяти крупных монастырей: Сент-Уан, Святой Троицы, Сен-Жорж-де-Боскервиль, Жюмьеж и Сен-Вандриль.

Трудно даже представить, какие средства были в них вложены. А ведь все они были основаны или воссозданы до 1066 года. Кроме того, известно, что множество новых сооружений было построено для Руанской епархии по инициативе архиепископа Маурилиуса. Получается, что правильнее говорить не о бедности, а о процветании Нормандии.

Благоденствие герцогства самым благоприятным образом отражалось на материальном положении правящей династии. Ее богатые дары в начале XI века достигли даже горы Синай, а щедрость, проявленная отцом Вильгельма Завоевателя во время его паломничества в Святую землю, вообще вошла в легенды. Нет ни малейших сомнений в том, что унаследованная Вильгельмом герцогская сокровищница не была пуста. Более того, у него появились реальные возможности ее пополнить. Естественно, у него были собственные обширные поместья. Но он в гораздо меньшей степени зависел от своих полей и лесов, чем большинство других правителей галльских провинций. Помимо доходов с собственных земельных владений, у него оставались средства от некоторых налогов. Судя по всему, право собирать часть из них в свою пользу было закреплено за герцогами Нормандии еще при Каролингах. Нет сомнений, что речь идет о весьма существенных поступлениях в герцогскую казну. Наиболее ранний из дошедших до нас фискальных списков – «Реестр казначея Нормандии» – был составлен в 1180 году, но, по мнению большинства исследователей, зафиксированные в нем сборы существовали и при Вильгельме Завоевателе и даже еще раньше. Особый интерес вызывает прямой налог граверье («graverie»), который уплачивал практически каждый житель Нормандии, и подробный перечень лиц, ответственных за его сбор. Впечатляют и суммы, полученные в качестве таможенных сборов и пошлин. Судя по дотошному перечислению титулов ответственных за это лиц, они занимали в герцогстве довольно высокое социальное положение.

О том, какая часть налогов собиралась деньгами, можно судить по тому, насколько денежное обращение вообще было развито тогда в Нормандии. С одной стороны, монеты того периода находят в Нормандии достаточно редко, что наводит на мысль об их слабой распространенности. С другой – в источниках довольно часто сообщается о драгоценных металлах и об их широком использовании для расчетов. Пример приобретений Эрнальда из Байе – прекрасное тому подтверждение. Особенно много упоминаний об использовании денег в качестве средств расчета приходится на период после 1066 года. В первую очередь это связано с тем, что в Нормандию хлынули средства из добычи, полученной в ходе завоевания Англии. Но ведь предшественники Вильгельма на герцогском престоле тоже вели успешные войны, и было бы странно, что все полученные ими в качестве трофеев, выкупов и контрибуций деньги были истрачены до его восхождения на престол. Кроме того, имеются сведения, что в Нормандии чеканилась собственная монета. В тексте, составленном вскоре после смерти Вильгельма Завоевателя, упоминаются герцогские монетные в Руане и Байе, и весьма вероятно, что они существовали до 1066 года. Достоверно известно о работе в то время по крайней мере четырех монетных мастерских, причем две из них принадлежали весьма влиятельным семействам. Так, мастерская некоего Рунольфа была основана в первые годы правления герцога Вильгельма. В 1066 году она по наследству перешла его старшему сыну Осберну, а младший выполнял функции финансового советника герцога Вильгельма и скончался уже в Англии. Есть предположение, что он отвечал за поступление в казну доходов в денежной форме, а потому по его личному состоянию можно косвенно судить об их размерах. Правда, прямых сведений о его состоянии источники не дают. Но зато имеется весьма красноречивое сообщение об одном из его дел. В конце весны – начале лета 1066 года он снарядил на свои средства огромное количество наемников, а владельцы домов, в которых они были расквартированы, остались весьма довольны полученной за это оплатой.

Правление герцога Вильгельма совпало с периодом увеличения численности и ростом влияния феодальной знати, и его борьба за восстановление и укрепление герцогской власти была неразрывно связана с этим процессом. Источники утверждают, что на смертном одре Завоеватель горько сетовал на то, что самыми опасными его врагами всегда оказывались либо представители его же класса, либо вообще его родственники. И он, безусловно, был прав. Приведем несколько примеров, иллюстрирующих сложившуюся систему. На вершине находился сам герцог. Один его единоутробный брат был епископом Байе, другой – графом Мортеня, два кузена – графами Эврё и О, а сводный брат графа О занимал епископскую кафедру Лизье. Вильгельм фиц Осберн, возможно самый влиятельный магнат Центральной Нормандии, имел родственные связи с герцогским домом как по материнской, так и по отцовской линиям, а его дядя был епископом Авранша. Виконт Бессена Раннульф I был женат на двоюродной сестре герцога, а ее брат стал аббатом Сент-Уана, епископом Се был дядя жены Роже II Монтгомери. При Вильгельме Завоевателе и без того прочные узы были усилены брачными союзами, которые заключили Монтгомери с Беллемами, Бьюмонты с Грандмеснилами и фиц Осберны с Тосни.

Однако, если бы в оппозиции оказалась большая часть аристократии, Нормандия вряд ли бы обрела такую мощь. Да и у самого Вильгельма в первые годы правления просто не достало бы сил сопротивляться консолидированным нападкам со стороны влиятельных феодалов. Следовательно, уже с самого начала среди знати имелась достаточно сильная группа, готовая его поддержать. Число его сторонников со временем непрерывно увеличивается. В конечном итоге ситуация изменилась настолько, что герцог мог уже не просить, а требовать от феодалов помощи, не сомневаясь в ее получении, поскольку те, в свою очередь, были уверены, что всегда найдут надежную опору в его лице в случае необходимости.

Об основных чертах политики Вильгельма Завоевателя, обеспечившей такой результат, мы уже говорили. Например, с помощью перераспределения земель он сумел не только привлечь феодалов к исполнению обязанностей по отношению к центральной власти, но даже расширить их круг. Политическая мудрость герцога проявилась в постоянном внимании к делам церкви и участии в решении ее проблем. Личный авторитет, который герцог Вильгельм сумел завоевать благодаря военным победам в конфликтах 1047–1060 годов, также сыграл большую роль. Ему приходилось иметь дело с горячими и грубыми людьми, но многие из них отличались умом и принципиальностью. Они бы никогда не признали над собой власть человека, личность которого не внушала бы им уважения. Отличным примером таланта Вильгельма завоевывать симпатии людей и направлять их действия в нужное ему русло являются его отношения с Ланфранком. Этот выдающийся церковный деятель, будучи настоятелем монастыря Лебек, входил в число тех, кто, мягко говоря, не приветствовал решение герцога жениться вопреки папскому запрету и всячески демонстрировал свое неодобрение. Вильгельм не затаил на него обиды, и в более позднее время их сотрудничество стало важным фактором в истории англонормандского королевства. Важную роль в их примирении сыграл Вильгельм фиц Осберн, которого по праву можно назвать одним из архитекторов завоевательного похода в Англию.

Когда Вильгельм достиг зрелого возраста, перед ним встала новая сверхзадача. Ему предстояло сделать наследственные права герцога неотъемлемой частью меняющейся социальной структуры Нормандии и способствовать максимальному объединению новой аристократии с административной системой, обеспечивавшей поддержку герцогской власти. Это был грандиозный и весьма рискованный проект. Оппозиция со стороны аристократических семейств грозила не просто провалом затеи, но и полной дезорганизацией управления. В случае успеха Нормандия получала гармоничную систему власти, что являлось мощным стимулом к ее дальнейшему развитию. Многое, если не все, зависело от графов и виконтов, которые занимали промежуточную позицию. С одной стороны, к середине XI века они успели породниться с аристократическими родами, с другой – оставались частью герцогской администрации. Вильгельм Завоеватель использовал эту ситуацию, чтобы превратить графов и виконтов в опору своей власти. И это одна из его самых больших заслуг, благодаря которой Нормандия вскоре превратилась в мощное государство.

Следует отметить, что избранная им линия поведения по отношению к графам во многом была предопределена самой историей возникновения и развития этого института. Как уже говорилось, нормандское графство появилось не ранее первой половины XI века как инструмент для защиты от внешней угрозы. Практически все первые графы принадлежали к роду Викингов, а графства были созданы в стратегически важных с точки зрения обороны районах. Нетрудно представить, как много зависело от лояльности этих членов правящего дома к его главе. Для герцога Вильгельма угроза разрыва с ними существовала с момента его вступления в наследство и стала реальностью во время мятежа его тезки графа Аркеза. Однако после его подавления и конфискации владений Вильгельма Аркезского в 1054 году единство герцогского семейства начало восстанавливаться. А в 1055 году герцог чувствовал себя уже достаточно уверенно, чтобы сместить Вильгельма Варенна и сделать графом Мортеня своего единоутробного брата Роберта, сына Херлуина и Херлев. К 1060 году нормандское графство составляло небольшую специфическую группу аристократии, сплоченности которой мог позавидовать любой аналогичный институт Европы. Причем она была гораздо лояльнее по отношению к герцогу, родственниками которого являлись большинство ее представителей, чем к королю, с которым она имела только формальные связи.

Еще более сложной была проблема отношений герцога с виконтами, большинство из которых также вошли к этому времени в состав новой наследственной аристократии. При этом за ними сохранялись обязанности наместников графа Руанского, от качества исполнения которых во многом зависела эффективность всей административной системы. Приведем пример того, как Вильгельм Завоеватель использовал эту ситуацию в своих интересах. Судя по всему, он способствовал тому, чтобы сбор налогов и выделение из собранных средств определенных герцогом сумм на различные нужды стало одной из обязанностей виконтов. Причем каждый виконт получал персональное задание. Так, виконт Авранша должен был ежегодно выделять из поступлений с герцогского поместья Вэйнс восемь фунтов церкви Сен-Стефана в Кане. Виконт Хьемуа был обязан ежегодно выделять от имени герцога определенную сумму для монахов общины Сен-Мартин в Се. Оба виконта принадлежали к влиятельнейшим родам нормандской аристократии. Один был отцом Гуго, будущего графа Честера, а второй – Роже Монтгомери – вскоре сам стал графом Шрусбери. То, что такие люди выполняли функции фискальных агентов герцога, более чем примечательно. Возможно, что на виконтов были возложены обязанности по управлению государственными землями. На это указывает тот факт, что некоторые земельные пожалования монастырям были произведены не от кого-то персонально, а от имени виконтов Нормандии, как таковых.

Имеются и свидетельства того, что именно при Вильгельме Завоевателе виконты осуществляли судопроизводство и обеспечивали исполнение постановлений герцогского суда на управляемых ими территориях. Так, между 1070-м и 1079 годами виконту Авранша Ричарду было поручено вызвать в суд и допросить жителей города Кана, чтобы герцог мог принять правильное решение в тяжбе между Ральфом Тессоном и аббатством Фонтенье. А в 1080 году в Лиллебонне был проведен специальный совет виконтов Нормандии, который от лица герцога подтвердил юридическую силу правила Священного перемирия. Примерно в то же время виконт Бессена Раннульф провел судебное разбирательство и принял решение в пользу аббатства Мон-Сен-Мишель, а Ричард, виконт Авранша, был в числе судей, которые в 1076 году вынесли приговор, осуждавший Роберта Бертрама. Правда, все это произошло после 1066 года, но подобная практика явно существовала задолго до завоевания Англии. Хроники отмечают, что примерно в 1028 году герцог, приняв решение о спорном земельном участке в пользу епископства Руан, поручил обеспечить его исполнение «Хедо, виконту Руана, и Ричарду, сыну Тесцелина и виконту». Когда епископ Байе между 1035-м и 1037 годами обратился в поисках справедливости к герцогскому суду, среди разбиравших его дело был виконт Котантена Нижель. Как сообщают источники, виконты и ранее входили в состав групп уважаемых людей, «которым поручалось осуществлять правосудие в королевстве». Очевидно, что кооптирование их в свою судебную систему можно считать одним из серьезных успехов герцога Вильгельма.

Возможно, самой важной функцией виконтов была военная. Так же как и графы, они несли ответственность за оборону герцогства, и управляемые ими районы часто имели стратегическое значение. Три крупнейших виконтства – Котантен, Авранш и Бессен – располагались между Бретанью и морским побережьем, а на юге виконтство Хьемуа с центром Эксме охраняло границу Нормандии с Меном. Кроме того, именно в нормандских хрониках впервые упоминается о виконтах как о смотрителях герцогских крепостей. Например, Нижель, отразивший нападение англичан на Котантен, был назначен герцогом Ричардом, ответственным за крепость Тилльери. Он же потом стал смотрителем замка Лехом, принадлежавшего Ричарду III, а впоследствии Ги Бургундскому. Еще один виконт времен Ричарда III, Альфред Великан, отвечал за замок Шерье, и, судя по всему, эта функция постепенно вошла в список постоянных обязанностей виконтов Котантена. Турстан Гоз, еще один виконт раннего периода, упоминается в связи с замком Фалэз. А замок Сен-Джеймс-де-Бюврон, построенный герцогом Вильгельмом в ходе подготовки к войне с Бретанью, был вверен виконту Авранша Ричарду.

Такие нормандские крепости, как Аркез и Брион, а также, возможно, Тилльери и Фалэз, были каменными. Но большая часть крепостей, вне всякого сомнения, сооружалась из более доступных материалов (как позже писали о замках, построенных нормандцами в Англии: «из всего, что попадется под руку»). Эффективность крепостных сооружений была многократно подтверждена в ходе военных действий, и нет никаких сомнений, что герцоги Нормандии стремились иметь их исключительно в своем распоряжении. До 1035 года в Нормандии практически не было крепостей, находившихся в распоряжении феодалов, если не считать переданных герцогом под управление графов и виконтов. Такие «частные» укрепления, как Эшаффор, Лейгле и Монтреюль-Льяржиль, появились позже там, где ослабевал контроль со стороны центральной власти. Роль смотрителя герцогского замка подразумевала высокую степень доверия, что многократно повышало статус человека, ее получавшего.

Нетрудно оценить степень опасности, с которой столкнулся герцог Вильгельм на раннем этапе своего правления, когда часть «смотрителей» герцогских крепостей попыталась превратить их в свои собственные. Так, Турстан Гоз прогнал верный герцогу гарнизон из замка Фалэз, Нижель Котантенский получил ключи от Лехома от Ги Бургундского и использовать эту крепость в интересах юного герцога Вильгельма не собирался. Это были открытые выпады против центральной власти. Другие виконты начали ускоренными темпами строить новые крепостные сооружения, с их помощью надеясь расширить свои владения за счет соседей. Этим занимались и другие феодалы, но подобная активность виконтов, учитывая их опыт и положение, представляли для герцога смертельную угрозу. Осязаемые черты она обрела в 1047 году, когда виконты Западной Нормандии вступили на путь прямого предательства, присоединившись к мятежу против центральной власти. Герцога спасла победа на Валь-э-Дюне. И не случайно сразу же после нее началось массовое уничтожение «незаконных» крепостей. «Удачное сражение, – восклицает со свойственной ему склонностю к поэтике Вильгельм Жюмьежский, – благодаря которому в один день пали все замки врага!» Виконты стали рассматриваться как представители центральной власти, которые с соизволения герцога управляют от его имени определенными районами Нормандии и, в случае необходимости, могут быть им смещены.

То, что к 1066 году такое понимание роли виконтов укоренилось окончательно, было значительным шагом вперед и, бесспорно, являлось результатом военных успехов герцога Вильгельма и положения, которое он сумел занять в модернизированной социальной структуре Нормандии. Вильгельм Завоеватель попытался пойти дальше и раздробить виконтства на более мелкие и, соответственно, более управляемые части. Известно, что за несколько лет до 1066 года по его указанию сравнительно небольшой район Котантена был выделен в виконтство Жевре. В сообщении, относящемся к 1091 году, Ордерикус Виталис говорит о сходным образом созданном виконтстве Орбек как о давно существующем. Явно до 1066 года отчим Вильгельма Херлуин был назначен виконтом недавно созданного виконтства Котенвиль. Образование мелких территориальных единиц не могло не отражаться на положении крупных «великих» виконтов, предки которых получили свои должности задолго до Вильгельма Завоевателя. По мере создания более мелких территориально-административных единиц их влияние неизбежно уменьшалось.

Для усиления контроля над местными органами власти герцог Вильгельм использовал и другой прием. «Великими» виконтами, управляющими крупными регионами, становятся лично преданные ему влиятельные феодалы. При этом они выступают уже не от имени графа Руанского, а как представители центрального правительства – двора герцога Нормандии. Изменения, которые происходили непосредственно при дворе герцога, также отражали его стремление установить более тесные связи с самыми знатными и влиятельными представителями феодальной элиты, с тем чтобы направить их действия в нужное русло. Вильгельм Пуатьеский подчеркивает, что герцог Вильгельм сумел окружить себя талантливыми советниками, к каковым он в первую очередь относит нормандских епископов. Весьма одаренными личностями в ближайшем окружении герцога были и лица, не имевшие духовного звания, такие, как графы О и Мортеня, Роже Бомонский, Вильгельм фиц Осберн и Роже Монтгомери. Хотя этот панегирик относится к более позднему периоду правления Вильгельма Завоевателя, многие из перечисленных в нем появились при герцогском дворе в период между 1035-м и 1066 годами, что подтверждается множеством других документов. Герцогская хартия, составленная в самом начале правления Вильгельма, в 1038–1039 годах, была подписана им самим, епископом Эврё Гуго и виконтом Адсо. Аналогичные документы 1049–1058 годов заверяются единоутробным братом герцога Робертом, епископом Лизье Гуго, Роже Монтгомери, Вильгельмом фиц Осберном и виконтом Авранша. Как видим, с ростом могущества герцога расширяется и усиливается состав его правительства, и ко времени похода в Англию оно становится примерно таким, каким его описывал Вильгельм Пуатьеский. Грамоту о крупном пожаловании от 18 июня 1066 года подписывают сам Вильгельм Завоеватель, его супруга Матильда, их сын Роберт, единоутробный брат герцога граф Мортеня Роберт, архиепископ Маурилиус, епископы Эврё, Байе и Авранша, Вильгельм фиц Осберн и Роже Монтгомери, как виконт Хьемуа.

Эти примеры доказывают, что приведенные хронистами описания герцогского двора более позднего времени в принципе могут быть отнесены и к периоду до завоевания Англии. В его полный состав входили ближайшие родственники герцога: жена, старший сын и сводный брат. Из крупнейших нормандских феодалов, подтверждавших герцогские хартии, чаще других встречаются имена людей, которых Вильгельм Пуатьеский назвал «постоянными советниками герцога»: графы О, Мортеня и Эврё, Вильгельм фиц Осберн, Роже Бомонский и Роже Монтгомери. Несколько позже в этот ближайший круг вошли Ральф Тессон и Вальтер Жиффар. В заседаниях правительства, или, пользуясь терминологией того времени, двора, участвовали также представители духовенства. Аббаты упоминаются не так часто, как можно было бы ожидать (исключение составляет только сын Ричарда III Николас, аббат Сент-Уана). Зато высшие церковные иерархи упоминаются в соответствующих документах постоянно. Прежде всего это касается двух архиепископов – Може и Маурилиуса, епископов Байе – Одо, Лизье – Гуго, Эврё – Вильгельма и Авранша – Джона. Принятые на этих советах решения обязательно подтверждались одним или несколькими виконтами. Причем виконты Котантена и Авранша присутствовали на заседаниях постоянно. В некоторых случаях значение герцогской хартии могло быть усилено за счет привлечения к ее подписанию, помимо членов двора, других представителей церковной и светской знати, в том числе иностранцев, по той или иной причине оказавшихся в Нормандии. Известно несколько документов, свидетельствующих о подобной практике. Наибольший интерес представляет собой акт герцога Ричарда I, на котором имеются подписи французского монарха и обоих бежавших из Англии претендентов на королевский титул – Эдуарда и Альфреда. А на хартиях герцога Вильгельма 1035–1066 годов встречаются подписи графа Вексена Вальтера, епископа Манса Жерейса, графа Мена Гуго, графа Мюлана Валерана и Роберта Жюмьежского, ставшего впоследствии архиепископом Кентерберийским.

Советы проводились в разное время и в разных местах. Правда, есть основания полагать, что один из них ежегодно проводился в Фекане на Пасху. Количество и состав участников также изменялось. Скорее всего, постоянно на них присутствовали обладатели придворных должностей, которые стали вводиться в Нормандии примерно в это время. Стоит напомнить, что французский двор времен Капетингов начал обретать более-менее определенные формы как раз при короле Генрихе I. Именно в это время начинает постоянно упоминаться канцлер Болдуин, ответственный за повседневные дворцовые дела. Со времени Филиппа I в практику вводятся еще четыре должности: стюард, коннетабль, королевский управляющий и дворецкий. Парижские нововведения нашли отклик в Руане, и при дворе нормандского герцога в 1035–1066 годах появились аналогичные должностные лица. Главным из них был стюард. При Ричарде I эту должность занимал Осберн, сын Херфаста и племянницы герцогини Гуннор. В качестве герцогского стюарда он многократно упоминается в хрониках, и как «стюард Осберн» он подписывает хартии о передачи собственности аббатствам Сен-Вандриль и Святой Троицы в Руане. Очевидно, что именно в силу своей должности он после 1035 года стал наставником и телохранителем герцога Вильгельма и погиб в 1040 году, защищая своего юного повелителя.

Само слово «стюард» в Нормандии прочно ассоциировалось с представителем одного из самых влиятельных семейств нормандской знати. Однако Осберн, судя по всему, был не единственным стюардом. Хотя сама должность перешла по наследству к его сыну Вильгельму фиц Осберну, ранние документы герцога Вильгельма подтверждались другими лицами, явно исполнявшими аналогичные должностные обязанности. Некоторые из них подписаны Жараром, носящим титул сенескаллус. Еще больший интерес представляет некий дапифер Стиганд. Источники сообщают, что он еще при жизни передал должность стюарда-дапифера своему сыну Одо, который занимал ее до своей смерти в 1046 году. Правда, умер Одо очень рано, в двадцать шесть лет. Известен документ, заверенный дапифером Стигандом и Вильгельмом фиц Осберном. Причем ни титул, ни должность фиц Осберна не упомянуты. Видимо, в момент составления данной хартии он еще официально не был стюардом, но то, что эта должность за ним сохранится, сомнений не вызывало. Подобная процедура должна была доказать преемственность исполнения обязанностей стюарда представителями клана Осбернов, что имело важное значение для самого герцога, ведь фиц Осберн был не только одним из его ближайших советников, но и весьма могущественным феодалом. Похоже, что влиятельное положение стюарда определялось не столько статусом самой должности, сколько значимостью человека, который ее занимал. Это относится и к герцогскому управляющему, который при нормандском дворе назывался камерариус или кубикулариус. Именно так титулуется некий Радульфус, подписью которого заверен целый ряд документов того времени. Как выясняется, речь идет о Ральфе, сыне владетеля Танкарвилля Геральда. Дворцовым управляющим он начинает именоваться с 1035 года. С этого же времени и до своей смерти в 1066 году камерариус Радульфус постоянно присутствует на заседаниях герцогского совета. Должность управляющего перешла по наследству к его сыну Ральфу, благодаря которому она стала почти столь же влиятельной, как должность стюарда при фиц Осберне. Функции, аналогичные тем, что были у дворецкого короля Франции, при нормандском дворе исполнял пинцерна или бутикулариус. Подписи бутикулариуса Гуго стоят на актах, санкционировавших крупные пожалования обителям Жюмьеж, Святой Троицы в Руане и Куломбес. А еще из одного дошедшего до нас текста следует, что этим свидетелем был Гуго Иврийский, также весьма известный и влиятельный в герцогстве человек. Позже он вместе с Вильгельмом Завоевателем переправился через Ла-Манш, но оставался дворецким герцога Нормандии до 1086 года. Наименее доказано существование до 1066 года нормандской аналогии поста коннетабля. Однако известно, что Роберт Верский, ставший одним из коннетаблей Англии, получил это звание по наследству, как представитель владетельного семейства Монфор-сюр-Риль. И хотя в источниках сообщается, что данное семейство было возведено в «достоинство коннетаблей» в Англии, есть основания полагать, что фраза эта является скорее данью традиции. Монфоры задолго до завоевания были хорошо известны в Нормандии, в том числе и своими тесными связями с герцогским двором.

Остается должность канцлера. Здесь проведение аналогий требует особого внимания. Как мы уже отмечали, до 1060 года многие грамоты французского короля заверялись неким Болдуином. Принято считать, что он регулярно исполнял обязанности канцлера. Однако носил ли он этот титул официально, неизвестно. Зато хорошо известно, что до появления института канцлеров документы при европейских дворах повсеместно готовили дворцовые капелланы. Очевидно, что и в Нормандии до похода в Англию они принимали в подготовке герцогских хартий самое непосредственное участие. Так, акт о пожалованиях для Мармотье заверен в 1060 году капелланами Феобальдом и Болдуином, а аналогичный документ чуть более позднего времени – капелланом Ранульфом. Два документа, также касавшихся Мармотье, засвидетельствовал капеллан Херфаст. А через три года после завоевания Англии его имя появляется уже на английской хартии, причем с титулом «канцлер». Похоже, что это было первое упоминание данной должности в официальных английских документах. Из этого некоторые исследователи делают вывод о наличии должности канцлера в Нормандии до 1066 года и о том, что в Англии она появилась именно с приходом нормандцев. Однако вывод этот представляется ошибочным. При Вильгельме Завоевателе лиц, носивших титул канцлера или хотя бы регулярно выполнявших связанные с этим обязанности, в Нормандии не было. Тот же Херфаст до похода в Англию не упоминается в качестве канцлера ни в одном из источников. Дворцовые капелланы заверяют документы лишь время от времени, по очереди, то есть ни один из них на положение, схожее с тем, которое занимал при французском короле Болдуин, претендовать не может. Более того, анализ документов 1035–1066 годов полностью исключает даже предположение о наличии при дворе герцога Вильгельма должностного лица, регулярно исполнявшего функции секретаря или писаря. В них нет ни малейшего намека на тот единообразный формализованный стиль, который характерен для документов, подготовленных скрипториумом английского короля Эдуарда Исповедника. Хартии герцога Вильгельма настолько отличаются друг от друга по стилю и структуре, что невольно напрашивается вывод, что каждая из них составлялась в том монастыре, которому предназначалось санкционированное данным актом пожалование. В любом случае герцогские капелланы в интересующий нас период еще не стали канцлерами герцога.

Очевидно, что в 1066 году нормандский двор, так же как и французский, только формировался. Влияние Франции и Нормандии в этом процессе было обоюдным. Ряд высших придворных должностей, характерных для Франции, в том или ином виде существовал и в Нормандии. В обеих странах имелись придворные чиновники более низкого ранга: маршалы и бесчисленные капельдинеры. И те и другие упоминаются в нормандских источниках довольно часто. Однако придворная иерархия еще не обрела четкости. Например, титулы «главный дворецкий» и «главный управляющий» употреблялись задолго до похода в Англию, но носившие их придворные мало отличались от остальных дворецких и управляющих и тем более не руководили ими. Должность стюарда при нормандском дворе обрела престиж после того, как ее занял фиц Осберн. Во Франции королевские стюарды официально появились не ранее 1071 года. Нормандцы претендуют на первенство и во введении должности управляющего. Известно, что она была закреплена за семейством Танкарвилль раньше, чем дворцовым управляющим обзавелись французские короли. Как бы там ни было, значение должности определялось в первую очередь состоянием и влиятельностью человека, который ее занимал, и лишь во вторую – традицией и обязанностями, исполнение которых она предполагала. Однако то, что при герцоге Вильгельме представители самых знатных нормандских родов все чаще стали добавлять к своим титулам придворные звания, – явление весьма примечательное. Это придавало дополнительные силы и авторитет самому двору.

Возвращаясь к вопросу о герцогских придворных советах, отметим, что даже в первые годы правления Вильгельма они проводились, судя по источникам, довольно регулярно. Уже в 1040 году юный герцог в сопровождении своих наставников присутствовал на двух таких заседаниях, принявших решения о пожалованиях двум монастырям. Правда, проходили они под председательством архиепископа Руанского Може. Примерно в том же составе была одобрена передача графства Аркез под управление брата епископа Може Вильгельма. Дар Жюмьежу был утвержден между 1045-м и 1047 годами уже самим юным герцогом в присутствии трех графов и Вильгельма фиц Осберна. После победы на Валь-э-Дюне состав участников заседаний расширился.

Дошедшие до нас записи и акты однозначно доказывают, что герцогская администрация продолжала исправно функционировать даже тогда, когда вопрос о герцогских полномочиях Вильгельма оставался открытым. Больше всего хартий и актов, подписанных герцогом перед завоеванием Англии, приходится на период после Мортемера. Тогда же начинает постепенно расширяться состав его придворного совета. Количество и степень знатности лиц, окружающих владыку, в те времена являлись наглядным доказательством его силы и влияния. Двор, который к моменту вторжения в Англию сформировался вокруг герцога Вильгельма, описывается современными ему авторами с неподдельным уважением. И Вильгельм Пуатьеский и Вильгельм Малмсберийский прямо взахлеб рассказывают о совете, собравшемся 17 июня 1066 года, чтобы принять решение о пожалованиях канскому аббатству Святой Троицы. И на этот раз они явно не преувеличивают. Количеству представителей церковной и светской знати, фигурирующих в приводимых ими списках, мог позавидовать двор любого европейского правителя.

Безусловно, речь идет скорее о дворе, чем о правительстве. Как и в любом другом феодальном государстве, дворцовое правительство Нормандии играло роль консультативного органа при герцоге и символизировало поддержку его власти знатью герцогства. Специфической чертой нормандского двора является включение в его состав большинства виконтов. Видимо, это объясняется желанием Вильгельма Завоевателя продемонстрировать историческую преемственность унаследованной им власти и стремлением иметь под рукой наиболее влиятельных и дееспособных представителей своей администрации. При всем этом функции герцогского совета оставались весьма неопределенными. Источники не позволяют сделать вывод даже о том, что при нем существовал орган, непосредственно занимавшийся финансами герцогства. Правда, имеются упоминания о том, что уже при Ричарде II имелась казна, в которую поступали доходы герцога. Сбор налогов и пошлин в довольно значительных размерах, как уже говорилось, осуществлялся и при Вильгельме Завоевателе. Из них выделялась церковная десятина, следовательно, должны были существовать какая-то система подсчета и распределения доходов и люди, которые этим занимались. Однако сведения такого рода туманны. Судя по тому, какую важность источники придают передаче должности дворцового управляющего владетелям Танкарвилля, можно предположить, что именно управляющий ведал финансовыми ресурсами герцогства. Но информации о том, что входило в его функции, нет. Не исключено, что вопросы финансов считались компетенцией двора в целом. Видимо, до 1066 года в Нормандии действовала традиция, согласно которой все вопросы, связанные с налогами и их распределением, должен был решать сам герцог, а двор исполнял роль коллективного консультанта и свидетеля.

Акты, для ратификации которых при Вильгельме Завоевателе собирался двор в полном составе, прежде всего касаются пожалования земель и привилегий тем или иным религиозным общинам. Именно на таком расширенном заседании примерно в 1050 году герцог утвердил решение о создании монастыря Сен-Дезир, принятое епископом Лизье Гуго и его матерью графиней О Лисцелиной. Десять лет спустя все герцогское правительство было собрано для ратификации акта о передачи Нижелем Сен-Совьерским шести расположенных на острове Гернсье церквей аббатству Мормотье. Около 1054 года земельное пожалование Жильбера Криспина монастырю Жюмьеж было в присутствии герцога подтверждено епископом Эврё Вильгельмом, стюардом Стигандом, дворецким Гуго, Вильгельмом фиц Осберном и другими. А чуть позже столь же многочисленное собрание ратифицировало документ о дарении, которое сделал Роже Клерский монастырю Коншез. Подобные дарения и пожалования помимо официальных церемоний подписания наверняка требовали предварительных обсуждений и согласований. Похоже, что это и являлось одной из основных функций герцогского двора того периода.

В ряде случаев двор выполнял функции герцогского суда, разрешая наиболее важные имущественные споры относительно землевладения. Сохранились записи о нескольких разбирательствах такого рода, которые, на мой взгляд, представляют большой интерес для исследователя. Один из процессов состоялся между 1063-м и 1066 годами с целью разрешить застарелую тяжбу между аббатствами Мормотье и Сен-Пьер-де-ля-Кутюр по поводу земель в окрестностях замка Лаваль. Владелец этих земель Ги Лавальский передал их в управление Мормотье, однако ранее пользовавшиеся ими монахи Сен-Пьера продолжали считать их своими. На заседании, состоявшемся в Донфроне, «герцог внимательно рассмотрел это дело» и постановил, что братия Мормотье «должна уповать на суд Божий». То есть, если аббат Сен-Пьера Рейнальд поклялся на распятии в том, что он никогда не вступал в споры по поводу не принадлежащей ему собственности, дело будет решено в его пользу. Рейнальд такую клятву дать отказался, и спорный участок остался за аббатством Мормотье. «Таким образом, – заключает хронист, – затянувшаяся тяжба была окончательно разрешена публичным и законным судом». В 1066 году не менее горячие споры разгорелись между епархией Авранша и племянником ее умершего епископа Джона – Роже Бьюфо. Роже считал, что земли вокруг Сен-Филберта, переданные в свое время Джоном церкви, являются частью наследства, оставленного ему дядей. Представители церкви были с этим не согласны. Дело также было передано в герцогский суд, который 18 июня 1066 года принял решение в пользу авраншской епархии. В заключение обращу внимание еще на одну тяжбу. Она касается спора не о земельном участке, а о мельнице в Вэйнсе. Аббат Мон-Сен-Мишеля Раннульф, считавший ее собственностью своего монастыря, обратился к герцогскому двору с просьбой рассудить его с соседями, которые также считали мельницу своей. Дело интересно тем, что его разбирательство, судя по записям, длилось несколько дольше, чем обычно. Видимо, оно было более запутано. Но, как бы там ни было, герцогский суд постановил, что правы монахи Мон-Сен-Мишеля.

Изобилие подобных сюжетов в хрониках и масса документов, подтверждающих их достоверность, привело к появлению гипотезы об особой природе герцогского правосудия в Нормандии. Представляется, что серьезных оснований для таких утверждений нет. Герцогский суд был хоть и самым важным, но всего лишь одним из прочих феодальных судов Нормандии, и в определенном смысле юридические права герцога мало чем отличались от тех, которыми пользовались в своих владениях главы могущественных семейств, формально являвшиеся его вассалами. Бытовавшее некогда мнение, что герцог Нормандии был единственным вассалом короля Франции, который в своих владениях имел монополию на судопроизводство, не подтверждается ни одним серьезным источником. Как раз наоборот, документально доказано, что многие крупные феодалы Нормандии, в частности Роже Бомонский или граф Эврё, довольно часто пользовались своим правом вершить суд. И весьма сомнительно, что до 1066 года они рассматривали это право как привилегию, полученную от герцога. Скорее всего, подобное отношение к судебной власти вассалов герцога появилось в Нормандии уже после завоевания Англии. Значение, которое приобрел герцогский суд между 1047-м и 1066 годами, объясняется не его особым юридическим статусом, а чисто практическими обстоятельствами. По мере восстановления Вильгельмом своих прав верховного сеньора Нормандии решения, принятые герцогским двором, приобретают гораздо большую ценность, чем решения суда любого другого сеньора, тем более что многие крупные феодалы привлекались к их утверждению. Весьма примечательно в этом плане заявление, сделанное после одного из заседаний герцогского двора аббатом Сен-Вандриля Робертом. «Я решил, – говорится в нем, – представить эту хартию на рассмотрение Вильгельму, повелителю нормандцев, и он утвердил ее своей властью с одобрения многих великих сеньоров».

Не следует забывать и о том, что в силу ранее сложившихся традиций герцог априори выделялся среди прочих нормандских феодалов, что, естественно, касалось и его судебных полномочий. При Вильгельме Завоевателе влияние этих традиций значительно усилилось. Властные полномочия графа Руана, полученные в X веке Рольфом Викингом, всегда являлись дополнительным источником силы для его наследников. В связи с изменениями в отношениях с королем Франции графские права приобрели особое значение. Одной из привилегий, которой, как вассал короля, обладал граф Руанский, был феодальный иммунитет, подразумевающий право суда над жителями графства и подчинение только монарху Франции. После событий 1052–1054 годов, в результате которых король Франции практически полностью утратил рычаги влияния на Нормандию, герцог сохранил закрепленное традицией право суда, но при этом стал абсолютно независимым правителем. Еще более важную роль сыграли взаимоотношения руанских графов с церковью. Забота о митрополии архиепископа Руана считалась их прямой обязанностью. Это давало им право непосредственно участвовать в церковных делах, которым правители Нормандии пользовались, не забывая и о своих интересах. Герцог Вильгельм всегда уделял вопросам взаимоотношений с церковью повышенное внимание. С точки зрения становления правовой системы герцогства самым серьезным результатом этого было признание в 1047 году положения о Божьем мире. На герцога официально была возложена обязанность контролировать его исполнение. В результате Вильгельм Завоеватель оказался единственным в Нормандии человеком, который стоял как бы над правилами, вытекающими из положения о Священных перемириях. Для усиления герцогской власти в 1047–1066 годах это имело огромное значение. По сути, герцоги Нормандии, не имея обязательств, связанных с правилом Божьего мира, получили санкционированную возможность наказывать нарушивших их феодалов. Это выходило за рамки прав, обычных для верховных сеньоров Галлии.

Аналогичное влияние на упрочение власти Вильгельма оказало то положение, которое в 1047–1066 годах он сумел занять в системе управления церковной жизнью Нормандии. Как мы видели, он являлся постоянным участником церковных соборов руанской митрополии, а нормандские прелаты обращались к герцогскому правосудию не менее регулярно, чем их родственники из числа светской знати. Границы Нормандии и митрополии архиепископа Руанского полностью совпадали, и власть, как светская, так и церковная, на этой компактной территории находилась в руках нескольких тесно связанных между собой феодальных семейств. Очевидно, что четко разграничить вопросы церковного и светского управления в данных условиях было почти невозможно. Добившись контроля над этими семьями, герцог получил возможность управлять всей системой в целом. По мере восстановления полномочий, традиционно принадлежавших ему, как герцогу, Вильгельм Завоеватель значительно расширил и свои права как верховного сеньора графства Руан. Усиление роли герцога в решении церковных проблем способствовало укреплению его светской власти, и наоборот. Значение этого процесса трудно переоценить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.