Культура двора

Культура двора

Культура Германии XII—XV вв. представляла собой сложный сплав различных традиций: культуры рыцарской среды, бюргерства, крестьянства, интеллектуально-религиозной элиты. Ее верхний этаж составляла культура элиты, в которой наиболее заметную роль играл придворный мир. Культурная жизнь двора во многом была связана с политическими интересами государства и его правителей.

С нуждами двора был связан такой важный феномен культурной жизни эпохи, как летописание, или жанр хроники. Это особенно ярко прослеживается в творчестве классика этого жанра — Оттона Фрайзингского (Фрайзингенского, ок. 1111—1158). Обоснование всемирно-исторической концепции было тесно связано с проблемами современной ему жизни. Согласно ей мир состоит из двух царств. Одно из них вечное, небесное, другое временное, земное. Одно от Бога, другое от дьявола; одно олицетворяется символически в Иерусалиме, другое в Вавилоне. Задача «Хроники» Оттона Фрайзингского, которая была написана между 1143 и 1146 гг., заключается в описании исторического развития этих двух «царств». При этом автор подчеркивает, что после того как Римская империя стала христианской и в ее границах образовался единый христианский мир, оба «царства» соединились в «смешанное царство». Его история и привлекает главное внимание автора.

В центре изображения — католическая церковь и государство (империя) как исторические реальности средневекового мира. Они не противостоят друг другу, так как это государство является христианским. Оно персонифицируется в двух фигурах, стоящих во главе единого христианского мира. Каждая из них поставлена Богом и имеет свои права и обязанности. Одна ведает таинствами и духовным мечом, творит церковный суд; другая светским мечом защищает весь христианский мир от его врагов, наказывает безбожных и творит светский суд. Каждая из них не должна вмешиваться в дела другой. Обладателями светского меча провозглашались германские императоры, так как они унаследовали земную власть, принадлежавшую ранее римским цезарям. Произошло это вследствие «трансляции» Римской империи, «перенесении» ее сначала в империю Карла Великого, а затем и в средневековую Германскую империю.

Принадлежа по своему происхождению и положению к высшей феодальной знати, светской и духовной (он был дядей Фридриха I и братом Конрада III, настоятелем Фрайзингского аббатства в Баварии), Оттон Фрайзингский глубоко переживал борьбу империи и папства. Это придавало «Хронике» явственное трагико-пессимистическое звучание.

В этой борьбе Оттон Фрайзингский не отдавал предпочтения ни одной из сторон. Однако созданная им концепция «двух царств», на смену которым приходит «смешанное царство», объективно служила обоснованию притязаний Фридриха I на обладание верховной светской властью в католическом мире. Более того, она могла служить для него оправданием борьбы с папством, поскольку Оттон Фрайзингский полагал, что хрупкое единство христианского мира было разрушено как раз политикой последнего, выражением которой стало отлучение Генриха IV папой Григорием VII и начавшаяся борьба за инвеституру. Таким образом, итальянская политика Фридриха I получила в произведении Оттона Фрайзингского высшее историко-теологическое обоснование и оправдание, ставшее своего рода руководством к действию. Недаром вскоре после вступления Фридриха на престол он прислал ему вместе с сопроводительным письмом вторую, несколько переработанную редакцию своей «Хроники».

Немалую роль в культурных традициях штауфеновского двора играл такой фактор, как личность самого правителя. Особую славу в этом смысле снискал внук Фридриха Барбароссы, получивший у современников прозвище Чудо Мира, — Фридрих II. Известный своей любознательностью, образованностью, знанием нескольких языков (немецкого, итальянского, французского, латыни, арабского, греческого, еврейского), Фридрих II пользовался широкой известностью среди интеллектуалов того времени. Стремясь повысить авторитет своей власти в международном научном сообществе, он привлекал ко двору ученых и переводчиков из разных стран. Султан Египта по его просьбе прислал ему известного астронома. Приглашенные философы переводили Аристотеля, Авиценну, Аверроэса. Некоторые почерпнутые из этих переводов знания воплотились в законодательстве Фридриха II. Покровительствуемая им Салернская школа впитала в себя традиции арабской медицины.

Фридрих II и сам писал научные трактаты. Его авторству принадлежит такой известный опус, как «Трактат об искусстве соколиной охоты» — традиционного увлечения многих мусульманских правителей, от которых император нередко получал в качестве даров диковинных зверей и птиц, например, исландского кречета. Звери, особенно охотничьи и экзотические, часто использовались в качестве почетных даров, так как, входя в систему геральдики, играли важную роль в символической репрезентации власти государей в средневековую эпоху (это отразилось и в прозвищах многих могущественных особ: например, герцоги Генрих Лев, Альбрехт Медведь).

Широко известна религиозная терпимость Фридриха II Штауфена. Косвенным образом это подтверждает саркастическая оценка императора хронистом Матвеем Парижским, который писал: «В народе говорят, что Фридрих II больше следовал закону Магомета, чем Иисуса Христа, завел себе сарацинских наложниц… давно был другом и союзником скорее им, чем христианам». Впрочем, религиозная лояльность императора имела вполне отчетливо различимый политический подтекст. Ситуация борьбы с папством вынуждала Штауфена виртуозно владеть искусством политического «слалома» и искать диалог с мусульманскими правителями Востока. Интеллектуально-религиозная атмосфера, царившая при дворе Фридриха II, существенно отличала ее от той, которой дышала придворная среда других европейских государств этого времени. Политические трения с папством, контакты с арабскими интеллектуалами, знакомство с «рациональным» наследием античности в контексте тех процессов, которые способствовали «десакрализации» сознания мирян в высокое Средневековье, определяли своеобразие религиозного сознания императора и некоторых его придворных — сознания, которое явно контрастировало со стереотипными формами мышления, присущими тому времени.

Неслучайно с его именем связано немало всякого рода легенд, передаваемых его современниками. Францисканский хронист Салимбене рассказывает, например, следующие характерные эпизоды из его жизни. Однажды император приказал плотно запечатать в ящик некоего человека, а через некоторое время велел вскрыть его. Когда ящик был распечатан, то, обнаружив в нем мертвое тело и не найдя признаков присутствия души, император преисполнился сомнений «в посмертном бытии души». В другой раз он удовлетворил свое «научное» любопытство следующим образом. Приказав обильно угостить двух людей, он затем одного отправил спать, другому же приказал бодрствовать. Через некоторое время велел умертвить обоих и вскрыть у них желудки, чтобы установить, где пища была усвоена лучше.

Религиозная терпимость и широкие интеллектуальные интересы императора имели определенные границы. Фридрих II мог себе позволить общаться с кем угодно и обсуждать сложные вопросы мироздания, но интеллектуальный горизонт простых подданных должен был ограничиваться ценностями его государства. Так, основав в 1224 г. Неаполитанский университет, император запретил всем желающим обучаться наукам учиться где-либо кроме этого университета. Те подданные, которые к тому времени уже обучались в североитальянских университетах, должны были под страхом смертной казни и конфискации имущества в самом скором времени вернуться домой. Очевидно, Фридрих II, хорошо осведомленный относительно распространенных в северной Италии коммунальных свобод, стремился предотвратить проникновение их в свое государство.

Важнейшую роль в системе массовой коммуникации аристократического общества играла поэзия. Поэт часто оказывался своеобразным политическим комментатором, перед которым его покровитель ставил задачу формирования общественного мнения. Естественно, что в обмен поэт был вправе ожидать от своего господина вполне определенных благ. Вальтер фон дер Фогельвейде, миннезингер той эпохи, прямо пишет об этом:

О князь Апулии, хранящий Вечный град,

Я нищ, хотя искусством так богат.

Мне только б свой очаг,

Я не прошу палат.

(Пер. О. Румера)

«Очаг», который пожаловал император поэту, — удел в Вюрцурге, к которому было присовокуплено 30 марок годового дохода, — позволил Вальтеру чувствовать себя достаточно уверенно за спиной такого могущественного покровителя, чтобы подтрунивать над жадностью герцога Леопольда Австрийского, чьим гостеприимством он раньше пользовался.

Неудивительно, что он мог позволить себе и едкий смех в адрес могущественных противников Штауфенов, включая самого папу:

Как набожно, небось, смеется папа в Риме,

Своим монахам говоря: «Я все устроил с ними».

Что так он вправе утверждать — позор для нас!

«Двух аламаннов, — говорит он, — я венчал за раз

С тем, чтобы помочь немецким землям разоряться,

Казне же нашей быстро наполняться.

К церковным ящикам своим я их согнал, как скот;

Их серебро в сундук мой скоро перейдет.

Вино и кур, попы, гоните в рот,

А немцы пусть… постятся».

(Пер. И. Иванова)