Морская академия

Морская академия

В 1714 году по царскому указу «на вечное житье» началось переселение в столицу многих дворян, купцов и мастеровых людей из близлежащих к Петербургу земель — Новгородских, Псковских и Великолукских. Много приехало на государеву службу и мелкопоместных дворян, в том числе Борис Иванович Лаптев, как опытный строитель речных судов, с назначением на особо почетную тогда должность корабельного мастера галерных верфей.

Не имея своих детей, он по-отцовски был привязан к племянникам Харитону и Дмитрию и взял их в столицу с надеждой определить на учебу в адмиралтейскую школу для приобретения основ морского дела. Поселились Лаптевы на Петербургской стороне в мазанковом доме на берегу речки Карповки. Место это еще не заселялось, и только вдали, слева, располагались домики татарской слободы, а справа, подальше, застраивалась русско-финляндская слобода. Окружающие лесные участки и заросшие кустарником возвышенные берега Карповки напоминали родные великолукские места. Уже в первый год своего пребывания в столице двоюродным братьям Харитону и Дмитрию Лаптевым довелось увидеть незабываемое зрелище торжества петровских побед — «праздник виктории».

В начале августа 1714 года [6] весь Петербург облетела радостная весть о первой большой победе молодого русского флота над шведской эскадрой при мысе Гангут. Ожесточенный бой закончился разгромом шведов, сдачей в плен оставшихся кораблей шведской эскадры и пленением их командующего, контр-адмирала Эреншельда. Победа показала, что русский военно-морской флот представляет уже грозную силу. Матросы и офицеры в этом бою проявили исключительную храбрость, высокий патриотизм и знание своего дела. «Во истину нельзя описать мужество российских войск, как начальных, так и рядовых», — указывалось в реляции.

Гангутской победе Петр Первый радовался, как полтавской. Уже в день победы из Ревеля по его приказу были посланы курьеры в Петербург, Москву и другие города с известием о событиях при Гангуте. В Петербурге готовилась торжественная церемония встречи победителей.

На Троицкой площади спешно воздвигались триумфальные ворота. Около Летнего сада, Меньшиковых и Кикиных палат, Зимнего дворца, на пристанях и около стен Крепости строили специальные пирамиды для иллюминаций и фейерверков.

Ранним утром 18 сентября в устье Невы начала входить эскадра кораблей, а к 12 часам дня население столицы заполнило набережные, ожидая предстоящего «викториального триумфа». И вот с бастионов Крепости раздался залп орудий, по Неве стройной кильватерной колонной шли корабли — герои русского флота. Народ ликовал, юный град Петров достойно встречал победителей Гангута.

Наступила тишина, а затем взрыв восторга толпы — это показался линейный корабль — флагман флота «Ингерманланд» с поднятым государственным штандартом.

За флагманом шли галеры, которые одними из первых приняли бой, взяв на абордаж корабли шведов, затем скампавеи, украшенные флагами, а за ними шла пленная эскадра шведских кораблей: шесть галер, три шхербота и фрегат «Элефант», на борту которого находился командующий шведской эскадрой контр-адмирал Эреншельд.

Когда эскадра бросила якорь напротив Троицкой пристани, пушки русских кораблей дали залп, а им ответили троекратно залпы батарей Крепости и Адмиралтейства. Отвалили шлюпки, и все команды вышли на берег. Звуки труб, литавр и барабанов известили о начале парада. Открывала парад рота лейб-гвардии Преображенского полка во главе с генерал-майором Головиным. Они первые прошли триумфальные ворота, увенчанные орлом, сидящим на слоне, с надписью «русский орел мух не ловит», что подтверждалось изображением под орлом захваченного в плен шведского фрегата «Элефант».

За преображенцами шли две роты Астраханского полка и несли шестьдесят трофейных знамен и три штандарта.

Дальше следовали пленные морские офицеры с контр-адмиралом Эреншельдом и двести шведских морских унтер-офицеров, солдат и матросов. Замыкали парад две роты преобра-женцев, впереди которых шел Петр Первый и пять унтер-офицеров, несших трофейный флаг шведского контр-адмирала.

Праздник продолжался. Вечерний город озарился множеством фейерверков и иллюминаций. После одиннадцати часов вечера начался аллегорический фейерверк—»победный флот». Напротив Летнего сада поставлен был корабль с иллюминированными транспарантами, где яркими огнями вспыхивала надпись: «Хотя в меня со всех сторон бьют, однако я возвышаюсь». На бортах горели разные фигуры.

Все дома по случаю праздника были освещены свечами, а перед дворцами и на главных улицах горели фонари.

Обширная торговая площадь, где стояли иллюминированные транспаранты, и ближайшие улицы заполнились народом. Здесь можно было встретить людей всех сословий из самых различных мест России.

Среди радостной толпы петербуржцев, встречавших победителей-моряков, были и двоюродные братья Харитон и Дмитрий Лаптевы.

Величие увиденного надолго осталось в памяти юношей Лаптевых. Это был первый день знакомства с победоносным флотом России. В следующем году свой жизненный путь они навсегда связали с его судьбой.

Нелегко досталась победа! Но главная цель была достигнута — шведский флот потерпел серьезное поражение и военные действия переносились на территорию Швеции.

Однако и теперь, когда Россия прочно укрепилась на Балтийском побережье, а русский флот стал господствующим на Балтике, необходимостьусиления флота как опоры в борьбе с внешними врагами не отпала, а продолжала быть предметом постоянных забот Петра Первого.

После Гангута в русском Балтийском флоте шла усиленная созидательная работа. Балтийские линейные корабли строились по последнему слову тогдашней техники, а для этого нужны были образованные кораблестроители и мореплаватели. В этих целях Петр Первый в конце 1714 года дает генерал-адмиралу Ф. А. Апраксину указание заняться организацией морского училища в Петербурге и прежде всего подыскать дом для этой школы.

С самого основания регулярного флота Петр Первый стремился иметь собственные морские кадры. Первой школой, которая готовила такие кадры, явилась Московская навигацкая школа.

Эта знаменитая петровская школа — колыбель кадров русского флота — дала для службы отечеству первых геодезистов, составителей карт, штурманов, артиллеристов, флотских офицеров и кораблестроителей.

Она же готовила первых русских учителей морского дела, математики и начальной грамоты. В ней были созданы первые русские учебники и учебные пособия.

Этой школе принадлежит значительное место в истории отечественной географии. Из ее стен вышло немало знаменитых исследователей, неутомимых путешественников, выдающихся географов, геодезистов и картографов.

В ней получил образование И. К. Кирилов — выдающийся географ петровской эпохи, организатор и руководитель первых геодезических работ в России. В ней учились Ф. И. Соймонов, А. И. Кожин, М. П. Травин, создавшие первую русскую карту Каспийского моря, И. М. Евреинов и Ф. Ф. Лужин — участники первой научной экспедиции на Камчатку и Курильские острова. Ее закончили А. Д. Красильников — выдающийся астроном XVIII столетия, видный участник экспедиции В. Беринга, впоследствии профессор Академии наук; астроном Н. Г. Курганов, профессор математики и навигации морского корпуса; С. И. Челюскин — известный участник Великой Северной экспедиции. В Навигацкой школе начинали свое образование участники русских географических экспедиций XVIII века А. И. Чириков, С. Г. Малыгин, Д. Л. Овцын, В. В. Прончищев, П. А. Чаплин, М. А. Головин, М. Я. Щербинин. В этой же школе учился М. С. Гвоздев — участник известной экспедиции Шестакова, открывший и впервые изучивший оба берега Берингова пролива. Создание этой школы было задумано еще в конце XVII века. В 1698 году, находясь в Лондоне, Петр Первый приказал отыскать для будущей школы хорошего преподавателя математики и морских наук. Школа была открыта в январе 1701 года. Для работы в ней пригласили трех иноземных учителей. Это были англичане профессор Эбердинского университета Генри Фархварсон и моряки-навигаторы Стефан Гвин и Ричард Грейс из колледжа Крист-Черч. Фархварсон (на русский лад он стал зваться Андреем Даниловичем) обладал солидными по своему времени знаниями в области математики, астрономии, теоретической навигации, знал несколько языков, затем изучил русский язык. Он был назначен преподавателем математики, а его помощники Гвин и Грейс — преподавателями навигации.

Дом для школы подыскали такой, как просили учителя, «на высоком месте, чтоб можно горизонт видеть и примечать обсервацию и начертание и чертежи делать в светлых покоях….» [7] Таким условиям удовлетворяла Сухарева башня, построенная в 1692–1695 годах.

Начались занятия в- школе, и сразу же возникли немалые трудности: не было учебников, не хватало учебных пособий, занятия приходилось проводить посредством переводчиков, так как иноземцы не знали русского языка и к тому же выбор преподавателей, за исключением серьезного ученого Фархварсона, был не совсем удачен. Ни Гвин, ни Грейс особенного рвения к занятиям не проявляли.

По рекомендации куратора школы дьяка Оружейной палаты Алексея Александровича Курбатова (в прошлом крепостного боярина Шереметева) в феврале 1701 года зачислили в состав преподавателей школы Леонтия Филипповича Магницкого с дополнительной оплатой по «четыре деньги в день кормовых денег» за составление учебника арифметики.

Родился Магницкий в 1669 году. Он не принадлежал ни к знатным, ни к богатым людям. Родители его были средними обывателями, но чисто русского происхождения. Семнадцатилетним юношей пришел учиться в Славяно-Греко-Латинскую академию, где пробыл с 1686 до 1694 года, затем связал свою судьбу с Навигацкой школой, где преподавал математические науки, и был ее руководителем до конца жизни. Это был один из образованнейших русских людей своего времени. Имел обширные познания в математике, русской словесности, знал теорию навигационных наук и владел языками: греческим, латинским, немецким и итальянским.

Много времени, сил и энергии вкладывал Магницкий в дела школы, радовался ее успехам. Работал за двоих — не за страх, а за совесть и требовал того же и от учителей-англичан, то опаздывавших на занятия, то пропускавших их вовсе.

В 1703 году Курбатов доносил хранителю Оружейной палаты боярину Ф. А. Головину, в ведении которого находилась школа, что в школе 200 человек и «англичане учат их той науке чиновно, а когда временем и загуляются или, по своему обыкновению, почасту и долго проспят» и только их помощник Леонтий Магницкий «непрестанно при школе бывает и всегда имеет тщание не токмо к единому ученикам в науке радению, но и к иным к добру поведениям, в чем те англичане, видя в школах его управление не последнее, обязали себя к нему, Леонтию, ненавидением, так что уже просил он, Леонтий, от частого их на него гневоимания от школы себе свободное. Далее Курбатов сообщает, что ему удалось урегулировать ненормальные взаимоотношения между учителями и Магницкий школу не покинет, «а дело из них, — отметил автор письма, — признал я в одном Андрее Фархварсоне, а те два, хотя и навигаторы написаны, только до Леонтия наукою не дошли». Потом Курбатов писал в том же году: «Точно доложу о сем, что учители учат нерадетельно, а ежели бы не опасались Магницкого, многое бы у них было продолжением, для того, что которые учатся остропонятно, тех бранят и велят дожидаться меньших». [8] Эти любопытные письма Курбатова хорошо раскрывают всю трудность налаживания учебного процесса в школе и роль Магницкого в этом деле.

В конце 1703 года школа уже работала нормально. Все классы были оборудованы инвентарем, приобретены учебные пособия и все инструменты, которые в то время имели распространение в самых передовых странах, началось печатание учебников.

Одним из первых учебников была знаменитая «Арифметика» Магницкого, которая, по словам Курбатова, вышла гораздо лучше иноземной. Этот учебник, «Арифметика, сиречь наука числительная», был написан Магницким за короткий срок и издан в 1703 году.

В течение 50 лет «Арифметика» служила основным учебным пособием по математике. По этой книге учились целые поколения русских людей. Ломоносов назвал этот учебник «вратами учености». «Арифметика» не только вносила много нового в русскую математическую науку того времени, но и была своеобразной энциклопедией, так как, помимо арифметических, давала алгебраические, геометрические, метеорологические, астрономические и навигационные сведения.

Интерес к Навигацкой школе с каждым годом рос. Школа была разночинная: в нее принимали всех, «кто пожелает».[9] Идея Петра Первого готовить нужные стране кадры, и прежде всего морские, у себя на месте, нашла самый широкий отклик среди людей «простых пород». В 1715 году в ней числилось более 700 человек и она уже не вмещала всех желающих учиться.

«Ради примножения учения» указом о наборе в школу разрешалось всем ученикам, кроме детей дворян, имевших более пяти крестьянских дворов, выдавать «кормовые деньги до гривны и до четырех алтын в день» и потом «кто прилежности в учении будет переходить в другие высшие степени того учения, таковым возрастать имеет прибавления». [10] Зачастую деньги выдавались неаккуратно и ученики, не имеющие поддержки из дому, бедствовали. Об этом говорят поданные в дирекцию школы рапорты учеников с просьбой оказать денежную помощь в «прокормлении».

Московская навигацкая школа состояла из трёх раздельных, но территориально объединенных школ: русской, цифирной и навигацкой. В русской школе с помощью букваря, часослова и азбуковника учили грамоте и письму. В цифирной школе Леонтий Магницкий обучал началам арифметики, геометрии, тригонометрии. После окончания этих наук ученики переводились в другую школу — навигацкую, где преподавал профессор математики Андрей Данилович Фархварсон. Здесь изучались «высшие степени наук»— навигация, ведение корабельного журнала, сферическая тригонометрия, практическая астрономия, элементарная геодезия и география.

Из астрономических и геодезических инструментов в школе имелись: квадранты, секторы, градштоки, ноктурналы, астролябии, буссоли, мерные цепи, пропорциональные циркули.

В школе имелись и пособия по географии. Это были географические карты, частью изданные для школы В. О. Киприяновым, а частью приобретенные Петром Первым за границей, и «книги морских картин» (атласы морских карт).

Навигацкая школа имела свою астрономическую обсерваторию, где ученики старших классов практически учились обращению с инструментами и астрономическим наблюдениям. Выпускались ученики обычно по окончании математической и навигацкой школ. Из-за недостатка специалистов и просто грамотных людей многих забирали из школы, не дав закончить полный курс. Окончивших математическую школу направляли для обучения артиллерии, в инженерную школу, к «архитектурным делам», для работы в Сенате и в других государственных учреждениях. Часть учеников, окончивших математическую школу, переводилась в навигацкую, где они получали специальное образование. По окончании навигацкой школы большая часть направлялась в распоряжение морского ведомства. Некоторые из окончивших школу посылались для выполнения геодезических работ. Навигацкая школа готовила первых отечественных учителей для русских, цифирных, адмиралтейских, навигацких и других технических школ, а в дальнейшем лучшие выпускники этой школы составили основной педагогический коллектив Морской академии. В то. время не хватало кадров, поэтому ученики использовались в самых различных областях государственной службы, и требовалось от них многое — подчас чтобы каждый из них был и «швец и жнец и на дуде игрец». Человек, окончивший Московскую навигацкую школу и позднее Морскую академию, был по своему времени не просто узким специалистом, но человеком всесторонне образованным, обладал способностью быстро ориентироваться при любых обстоятельствах, был энергичным и инициативным — деятелем «петровского склада».

В 1715 году началась подготовка к открытию Морской академии в Петербурге. К этому времени флот России стал могучей силой и продолжал расти. Однако Московская навигацкая школа уже не могла обеспечить потребность в специалистах для флота и адмиралтейских служб, кроме того, она находилась далеко от моря, что существенно затрудняло практическое обучение будущих навигаторов.

3. В сентябре боярину Ф. А. Головину, в ведении которого находилась Навигацкая школа, поступило распоряжение «объявить учителям: Фархварсону и Гвину, чтоб с учениками ехали в Петербург немедленно, а из нижних наук учеников отдать Магницкому».[11] Таким образом, навигацкая школа была превращена в Морскую академию, а цифирная осталась в Москве и стала называться Московской академией, Математической школой на Сухаревой башне и даже просто Московской школой. Средства, отпускавшиеся на содержание Московской математической школы, были значительно сокращены, внимание к ней со стороны правительственных учреждений заметно уменьшилось. Она теперь предназначалась главным образом для подготовки будущих учеников в Морскую академию и другие специальные учебные заведения.

Осенью 1715 года на Адмиралтейском острове Петербурга в доме, принадлежавшем ранее адмиралтейскому советнику А. В. Кикину, была открыта Морская академия.

Учитывая большую потребность в специалистах флота, вначале принимали в академию детей всех сословий, возрастом 12–17 лет, с обязательным знанием грамоты, письма и арифметики. После «разбора» всех неграмотных отчислили из академии и многих из них направили учиться в школы словесных и цифирных наук других городов, а часть в Московскую школу. В этот год приняли в академию 389 человек.

В первый набор учеников Морской академии попало немало будущих участников камчатских экспедиций Беринга.

В списках принятых числились: Алексей Чириков, двоюродные братья Харитон и Дмитрий Лаптевы, Степан Муравьев, Семен Челюскин, Михаил Павлов. Несколько позднее поступили в академию Иван Сухотин, Иван Чихачев, Дмитрий Стерлегов, Иван Елагин, Андрей Великопольский. Из Московской школы в 1717 году перевели Василия Прончищева, Степана Малыгина, Петра Чаплина, а в 1719 году Михаила Щербинина, Марка Головина, Дмитрия Овцына.

В академии, как и в Московской навигацкой школе, были подготовительные классы, так называемые русская и цифирная школы, куда старались брать недорослей до двенадцатилетнего возраста. В эту школу в 1718 году поступили восьмилетний Иван Кошелев и девятилетний Алексей Скуратов, также будущие участники камчатских экспедиций Беринга.

С 10 октября 1715 года приступили к учебе. Уже с первых дней ученики почувствовали себя моряками. Распорядок дня подчинялся морскому уставу, и все кругом напоминало о море и морской службе. Рядом с академией, справа и слева находились пристани, постоянно заполненные народом, едущим на Васильевский остров и Петербургскую сторону. Здесь же стояли большие корабли и легкие яхты.

В этой оживленной части Петербурга, походившей на предместье, так как центр города был на противоположной стороне Невы, жили только моряки, офицеры флота, рабочие и служащие Адмиралтейства.

Здесь все напоминало о флоте, даже названия улиц: Морская, Галерная и другие. Да и весь Петербург напоминал спущенный со стапелей новый корабль, на котором еще стучал топор мастера, подготавливающего его в большое плавание.

Первые занятия начали с изучения солдатских приемов с мушкетами. Ученики должны были уметь все, что полагалось уметь солдату и матросу.

В 7 часов утра все ученики маршировали под барабан во дворе, затем выделялся суточный наряд из восемнадцати человек и разводился по караулам, остальные шли в классы.

Днем и ночью каждый час вокруг академии «чинился рунд» (обход), а часовой, стоящий на посту у часов, отбивал склянки. В определенное время били «тапту» (зорю). После вечерней «тапты» по двору академии и вокруг нее ходил патруль из шести учеников во главе со старшим. Особое внимание обращалось на поведение учеников и дисциплину. Воспитанникам предписывалось «под страхом наказания» внимательно выполнять все «экзерциции», а во время занятий Петр Первый приказал «для унятия крика и бесчинства выбрать из гвардии отставных добрых солдат и быть им по человеку во всякой каморе (классе — И. Г.), во время учения иметь хлыст в руках; и буде кто из учеников станет безчинствовать, оных бить, несмотря какой бы он фамилии ни был…» За самовольные отлучки предписывалось строгое наказание, вплоть до ссылки на каторгу.

Содержанию обучения в академии Петр. Первый придавал первостепенное значение. Еще до открытия академии он передал Апраксину собственноручный указ и позднее утвердил Адмиралтейский регламент, где определялось: «Во Академии учить наукам: арифметике, геометрии с алгеброй, тригонометрии плоской, навигации плоской, навигации мерка то рекой, навигации круглой, ведению шканечного и навигацкого журнала, астрономии, географии, геодезии, артиллерии, фортификации, шанцам и ретранжаментам (полевой фортификации — И. Г.), апрошам (долговременной фортификации — И. Г.), черчению, толкованию корабельного гола (кораблеведение и корабельная архитектура — И. Г.) такелажным работам, рапирной науке, рисованию, экзерцициям солдатским с мушкетами». [12]

4. С января 1716 года малообеспеченным воспитанникам выдавали ежемесячно по 1 рублю и для поощрения учебы определили «как в геометрию вступят сверх вышеозначенного давать по полтине на месяц и того по полтора рубля, а когда в другие высшие науки вступят — прибавить, а именно в меркаторской навигации по два рубля с полтиною; в круглой навигации по три рубля человеку на месяц». [13]

5. Вначале определенных сроков пребывания в академии не было, и наиболее способные и старательные оканчивали начальные и «высшие» науки в пять-шесть лет, менее способные — в восемь лет. Для упорядочения этого вопроса Адмиралтейская коллегия обратилась к учителям академии с просьбой сообщить их мнение о том, «в какое определенное им время могли ученики науки произойти?» Профессор Фархварсон и учитель Алфимов определили сроки обучения отдельным предметам: арифметике— год, геометрии — восемь месяцев, тригонометрии плоской — три месяца и так далее, а всего шесть лет и шесть месяцев. Скоро в дирекцию академии и школ пришло указание Адмиралтейств-коллегий, в котором говорилось: ежели кто из учеников академии «в такое время науки не примет, таких отсылать в матросы, чтоб под видом учения время не продолжали и жалования даром не брали».[14]

Кто же учил будущих исследователей России? Кто дал им те знания, благодаря которым они с честью выполнили обширные и весьма трудные задания экспедиции по описанию ранее неизвестных мест Сибири?

Полного ответа до настоящего времени не было. Всюду указывалось только, что учили их трое иноземцев и Магницкий, имея нескольких учителей и их помощников — подмастерьев. Последние архивные исследования автора дают ответ на этот вопрос и позволяют несколько подробнее рассказать о жизни академий.

К 1724 году учебный административный и хозяйственный штат Морской академии вместе с русской и цифирной школами состоял из ста человек. [15] В него входили профессора, учителя, подмастерья (помощники учителей — ассистенты), переводчики, заведующий хозяйством, служители типографии, инструментальные мастера, подлекарь, канцеляристы и другие служители. Большинство из них ранее окончили Московскую навигацкую школу. Переведенный из Москвы профессор Андрей Данилович Фархварсон преподавал математические науки и астрономию, Стефан Гвин, профессор, учил навигации, Федор Дмитриевич Алфимов, учитель, «обучал Евклидовым элементам и главные навигацкие науки преподавал». После учебы в Навигацкой школе Алфимов некоторое время находился на практике за границей. Талантливый ученый, он часто замещал Фархварсона, участвовал в составлении учебных программ, учебников и различных астрономических и математических таблиц.

Иван Богданович Аничков обучал артиллерии, Андрей Борисович Шаховский преподавал фортификацию, Федор Стерлегов — «живописных наук учитель», Федор Михайлович Селиванов и Алексей Иванович Суков являлись «рапириой науки подмастерьями», Александр Данилович Норов — «за подмастерья в живописной науке», Иван Филлипович Смурыгин был учителем русской и цифирной школы при академии, унтер-лейтенант Матвей Дмитриевич Бибиков и сержант Иван Невский обучали военно-инженерным наукам, Федор Полетаев — «переводчик книг, принадлежащих к наукам»- часто выполнял личные задания Петра Первого по переводу английских и голландских книг, Дмитрий Осипович Грозинев являлся переводчиком при академической типографии, Никифор Богданович Полибин был заведующим типографией, Григорий Никифорович Апушкин — инструментальным мастером, Василий Дмитриевич Уразов занимал должность младшего подлекаря, Аким ПетровичДиринев являлся «комиссарчзм для раздачи денежной казны и смотрения за хозяйством академии». «Навигацких наук подмастерьев» было тринадцать человек: Ф. Ф. Угримов, М. М. Кашинцов, И. П. Дьяков, И. Г, Струков, М. Н. Страхов, А. Н. Никифоров,С. И. Полянов, С. В. Муравьев, А. Я. Сытин, С. А. Волков, И. Н. Боборыкин, Н. С. Репьев, И. С. Коптеев. Они являлись основным ядром учителей практической учебы, занимались с учениками не только в классах академии, но и в полевых условиях и на кораблях. Для подготовки будущих учителей, подмастерьев и мастеровых, потребных академии, существовали особые классы по 10–12 человек: «ученики большой астрономии», «рапирные ученики», «геодезии ученики», «типографские ученики», «ученики инструментального дела, паяльного, токарного, ковки меди и других металлов». В этих классах учились по расширенным программам наиболее одаренные слушатели.

В академии обучение велось на значительно более высоком уровне, чем в Навигацкой школе, и было тесно связано с практикой. Этому способствовало большое внимание к академии президента Адмиралтейств-коллегий генерал-адмирала Апраксина и постоянная забота «генерал-директоров» академии — Матвеева, а после него Скорнякова-Писарева.

Старанием последнего в академии была создана своя типография, и это помогло увеличить выпуск печатных отечественных и переводных учебников и других необходимых пособий. Пользовались теми же учебниками, что ив Москве, но позднее появились и новые. Лоцию Балтийского моря с 1721 года начали изучать по переведенному на русский язык учебнику Иогана Монсона «Книга морская» и атласу «размерных карт Варяжского моря», составленному Кононом Зотовым; в 1724 году появился учебник навигации Зотова «Разговор у адмирала с капитаном…», а в 1726 году — его же руководство «О погоне за неприятелем и о побеге от него». Книги Зотова излагали материал ясно и кратко и служили молодым навигаторам хорошим руководством в их практической деятельности. Они были основаны на большом практическом опыте, почерпнутом автором в дальних плаваниях.

Для астрономических исчислений в 1722 и 1723 годах были изданы таблицы восхождения и склонения солнца. В составлении этих таблиц принимали участие учителя Морской академии.

В 1717 году в переводе Велима Брюса выходит учебник географии «Книга мировоззрения, или мнение о небесно-земных глобусах» Гюйгенса, излагающий гелиоцентрические теорииТихо Браге и Коперника, а в 1718 и 1719 годах выходят еще; два переводных учебника географии: «География генеральная…» Бернхарда Варениуса и второе издание популярной в то время на Западе книги по географии Иоганна Гюбнера «Земноводного круга краткое описание».

Эти учебники географии просматривал Петр Первый и отобрал их среди многих книг для перевода на русский язык.

Книгу молодого голландского ученого Варениуса перевели во многих странах, в том числе в Англии, где ее редактировал Исаак Ньютон. Идеи этой книги только через полтораста лет были восприняты учеными, но в России с ней познакомились сравнительно рано благодаря прозорливости Петра Первого.

Фортификацию и артиллерию изучали по переводным трудам иностранных инженеров, механику — по книге русского инженера Григория Григорьевича Скорнякова-Писарева «Наука статическая или механика», изданной в 1722 году. Эта книга составлена в форме популярного пособия и чрезвычайно кратко, ясно и доходчиво излагает материал.

Ученики академии пользовались и рукописными руководствами и пособиями, составленными Фархварсоном, Зотовым и другими учителями Морской академии.

Одна из рукописей по навигации, написанная в 1721 году, под названием «Навигация или кораблеплавание плоское и меркаторское… со многих английских и голландских книг» представляет немалый интерес. Этот довольно большой труд — скорее самостоятельное произведение, чем перевод, так как авторского материала здесь гораздо больше по объему, чем переводного, что чувствуется по стилю изложения. Рукопись составлена в принятой тогда форме вопросов и ответов и легко читается.

Переводил и составлял материал штурман Иван Данилович Зимин, который в 1706 году был послан «за море в учение», а помогал ему в этой работе Иван Иванович Шамордин, купеческий приказчик. Будучи в 1722 году по торговым делам в Астрахани, Шамордин представился Петру Первому и просил об определении его в Морскую академию для окончания наук, изученных им «чрез свою охоту». Петр Первый с вниманием относился к таким талантливым самородкам и просьбу Шамор-дина удовлетворил; потом Шамордин долго служил во флоте штурманов.

В академии основой изучения морских наук считалось практическое обучение. Учебный год подразделялся на две части: теоретическое обучение зимой и весной и практика летом и осенью.

С начала навигации до поздней осени учащиеся Морской академии проходили практику на боевых кораблях Балтийского флота и береговых батареях. Некоторых направляли в Адмиралтейство учиться строить корабли. Отдельным группам практикантов поручалась геодезическая съемка районов местности с вычерчиванием карт, причем эти карты шли в правительственные учреждения для руководства в работе, так как недостаток топографских материалов особо чувствовался в таком обширном государстве, как Россия, и поэтому требовались от будущих морских офицеров немалые познания по геодезии.

Ученикам академии, проходившим морскую практику, присваивалось звание «гардемарин» (морской гвардеец), ученикам Московской школы, как правило, — «штурманский ученик». Все гардемарины и штурманские ученики должны были некоторое время отслужить простыми солдатами или матросами. На кораблях они участвовали в постановке парусов и во всех такелажных работах, «дабы всякий знал оную и мог указать во время нужды». Особое значение придавалось умению применять на практике знание навигации и астрономии.

После практики гардемарины проходили аттестацию, где им ставилась оценка, а их было три: «знает», «часть знает», «не знает», по изученным ими специальностям: штурманская, констапельская, солдатские экзерциции, матросская работа, корабельное управление.

Отпуск предоставлялся с 15 июля по 15 августа и в основном только после первого и последнего года обучения, притом только тем, кто не уходил в плавание.

Война со Швецией требовала больших расходов, и деньги на содержание академии отпускались нерегулярно. Помещения были тесными и редко отапливались. Многие ученики проживали в мазанках, нанятых для академического общежития, а часть из них расселялась по частным домам Адмиралтейского острова. В январе 1716 года, проверяя академию, Апраксин приказал часть учеников откомандировать учиться в Московскую навигацкую школу и оставить в академии только 322 человека, причем указывалось, что направлять только малодворных, за которыми числится менее пяти дворов. [16]

В последующие годы принимаются в академию только имущие дворяне в количестве 300 человек. Доступ в нее мелкопоместному шляхетству почти закрывается. Но не всегда набиралось установленное количество; вот тогда брали малодворных дворян и солдатских детей.

Выполняя приказ Апраксина, в феврале 1716 года 67 учеников Морской академии отправили учиться в Московскую навигацкую школу. В число откомандированных попал и Семен Челюскин. За матерью его было всего три двора.

По нелепой судьбе того времени Челюскин, о котором в последующих веках скажут много добрых слов как о талантливом исследователе Севера, вынужден был покинуть Морскую академию.

Об этом отважном моряке до сих пор было известно довольно мало. Последние архивные исследования автора позволяют рассказать о жизни Челюскина более подробно.

Семен Иванович Челюскин родился в селе Борищево, Перемышельского уезда Калужского наместничества, в семье мелкопоместного дворянина, стряпчего Ивана Родионовича Челюскина.[17] Владельцами села, стоявшего на берегу речки Квани, впадающей в реку Оку, были четверо дворян из рода Челюскиных. Во владении стряпчего Ивана Челюскина находился лишь «господский дом» с небольшой усадьбой и три крестьянских двора с проживающими в них восемью крестьянами.

Умер Иван Челюскин рано, оставив после себя вдову и двух сыновей: старшего — Герасима и младшего Семена, будущего мореплавателя. Пока не найдены документы, свидетельствующие о дате рождения Семена Челюскина. Судя по тому, что в 1714 году он был отправлен учиться в Московскую навигацкую школу, на год раньше своих будущих товарищей по экспедиции, он был немногим их старше, а возможно погодок или ровесник. По окончании Московской школы Семен Челюскин получил назначение на корабли Кетлинской эскадры; в 1725 году он находился на фрегате «Св. Яков» штурманским учеником.

В 1716 году часть учеников академии перевели в Москву, и в это же время во многие губернии направили указ о наборе недорослей в Московскую школу. Это было вызвано необходимостью укомплектовать школу, так как за 1715–1716 годы из Москвы в академию убыло 305 человек. Поэтому разосланный указ предписывал до марта 1716 года детям «малопоместных, за кем меньше десяти дворов, быть в учении в Москве в математической школе». [18]

23 февраля из Калужской провинции прибыла группа недорослей и среди них Василий Прончищев. Уже на следующий день Леонтий Филиппович Магницкий познакомился со многими новыми учениками, и в том числе — с четырнадцатилетним Василием. Он остался доволен подготовкой мальчика, но был удивлен, что тот не изъявил желания учиться в этой школе, а просил отправить его в Петербургскую академию, где учились трое двоюродных братьев.

Магницкий разъяснил Василию, что в этом году в академию никого не велено отсылать, а что касается выплаты «кормовых денег», он будет ходатайствовать.

В Петербург была отослана составленная писарем «челобитная» с припиской Магницкого, что Василий Прончищев успешно осваивает «начала арифметики» и скоро приступит «во окончание арифметики», а по «скаске ево» дворов за ним нет, а «есть за отцом его», а сколько дворов, не знает. В мае пришел ответ «для ведома учителю Леонтию Магницкому» кормовых денег Василию Прончищеву «не давать для того, что за ним и за отцом его крестьянских дворов он не означил, а как он о крестьянских дворах скажет и ему тогда жалованье будет».[19]

Трудно было на первых порах Василию Прончищеву — отказали в школьном жалованье и, к тому же, он попал всписок учеников, которые не поставлены на квартиры; «своих же дворов у них нет и поставить их негде». Однако Магницкий помог одаренному юноше, и Василий вскоре спокойно занимался в классе, где учился Семен Челюскин. Узнав, что оба из Калужского наместничества, они стали товарищами и потом по общим интересам и стремлениям связали свою жизнь единой судьбой — судьбой первых исследователей Таймыра.

Учился Василий Прончищев старательно, успешно закончил арифметику и геометрию. Третий предмет Московской школы тригонометрию— ему здесь не пришлось изучать. Осенью 1717 года Василия Прончищева и еще двоих из его класса, Петра Чаплина и Степана Малыгина, направили учиться в Морскую академию. Теперь, спустя более полутора лет, у него уже не было прежнего стремления ехать в Петербург, так как в Москве оставались товарищи и любимый учитель Леонтий Филиппович, принявший отцовское участие в судьбе мальчика. Учеба Василия Прончищева в академии началась с изучения тригонометрии. [20]

Шли годы учебы. В одной группе учились Дмитрий и Харйтон Лаптевы, Алексей Чириков, Василий Прончищев, Степан Малыгин, Алексей Нагаев, Степан Муравьев. Занимались дружно, помогали друг другу, вместе мечтали о морских вояжах и подолгу засиживались за книгами, читая вслух описания неизвестных стран, необычных животных, странных людей и их непонятных обычаев. Так хотелось все это увидеть!

Просматривая географию Гюбнера с ее интересными гравюрами, они всегда обращали внимание на мудрые афоризмы, придуманные русским переводчиком и помещенные на заглавных листах. Так, на титульном листе, где изображался Атлант, державший земной шар, было написано:

«Несу всех носящо, стар сый толь тяжкое бремя».

«Се зря из всяк учися — не трать всуе свое время».

В свободное время воспитанники академии шли смотреть молодую столицу, которая с каждым годом украшалась новыми величественными зданиями и сооружениями. При этом они часто посещали пристани, где стояли иностранные корабли и корабли молодого русского флота, вид их восхищал будущих моряков.

Большой интерес для юношей представляли так называемые «зверовые дворы», а их было два: на Троицкой площади и Хамовой улице, где находились различные звери и птицы, и в том числе слон, доставленный из Персии.

Прогулка по Петербургу обычно заканчивалась осмотром кунсткамеры, где были выставлены диковинные экспонаты: скелет человека громадного роста, собрание минералов, анатомические препараты, археологические находки. Здесь же находился знаменитый глобус, подаренный Петру Первому и привезенный из Киля.

Дружба учеников академии — будущих участников экспедиции — скреплялась не именитостью и богатством, как у многих их товарищей по учебе, а единой любовью к профессии моряка и стремлением к знаниям, полезным для отечественного флота.

Условия жизни учеников и даже преподавателей Морской академии были нелегкими. Часто задерживалась выдача денежного содержания, не хватало средств на питание, одежду.

Директор академии Матвеев в сентябре 1717 года докладывал адмиралу Апраксину: «На содержание академических всяких расходов денег у меня в приходе никаких нет, не токмо вновь прибылых гардемаринов, ни настоящих содержать оных нечем». А из разночинцев, которые математической науке обучаются, продолжает далее Матвеев, «сорок два человека во учение не ходят затем, что стали наги и босы». [21]

Особенно туго приходилось ученикам, принадлежавшим к мелкопоместному дворянству: родители их зачастую не могли оказать достаточную материальную помощь.

Уже на первом году учебы Харитон Лаптев и Семен Челюскин вынуждены были просить назначить им денежное жалование и предоставить жилье за счет академии.

Однако невзгоды они переносили стойко, и эта замечательная черта характера Дмитрия Лаптева, Харитона Лаптева, Василия Прончищева и Семена Челюскина в дальнейшем помогла им преодолеть трудности северных походов и заметно отличала их от многих товарищей по экспедиции.

Наступила весна 1718 г. За прошедшие два с половиной года большинство учеников академии первого набора изучили общие предметы и приступили к освоению «навигацких наук».

Весной направлялись на корабли только те ученики, которые уже начали изучать «навигацкие науки». Когда ученик приступал к практике на кораблях, то с этого года и считалась его служба во флоте.

23 апреля 1718 года в торжественной обстановке зачитали приказ о присвоении звания «гардемарина» ученикам, которые «определены в нынешнюю компанию» на корабли, и о назначении лучших учеников «для обучения других гардемаринов». [22]

На корабль «Мальбурх» назначили одиннадцать гардемаринов и трех для их обучения, в том числе Харитона Лаптева. На корабль «Москва» — девять гардемаринов и четырех для их обучения, в том числе Дмитрия Лаптева. Оба корабля входили в Котлинскую эскадру. На шняву «Диана», входящую в Ревельскую эскадру, направили гардемарина Василия Прончищева. [23]

Это было самое большое учение. Всего на кораблях находилось триста двадцать четыре ученика и гардемарина академии. Эскадры в течение трех месяцев производили маневры в водах Балтийского моря, Финского и Рижского заливов, а Ревельская эскадра заходила и в Копенгаген.

С апреля 1716 года гардемаринами называли тех учеников академии, кто был определен для прохождения морской практики, а в конце 1716 года было установлено уже официальное звание и сама должность гардемарина во флоте.

Гардемарины на кораблях ставились в строевом отношении в положение морских солдат, однако, в отличие от простых солдат и матросов, гардемарина требовалось обучать на корабле «навигации, артиллерии и прочего, что офицеру принадлежит будет», как указывалось в морском уставе.

С 1718 по 1724 год гардемарины систематически проходили летнюю морскую практику. Эти семь лет для Лаптевых и Прончищева были не из легких. Жизнь на корабле проходила со многими лишениями, но юные моряки были не случайными людьми во флоте и с упорством преодолевали все препятствия на пути к выбранной профессии.

В эти годы немало дней они провели на верфях, доках и в «чертежных амбарах» Адмиралтейства, где участвовали в проектировании кораблей и в их строительстве.

День спуска корабля на воду всегда обставлялся торжественно и редко обходился без участия Петра Первого. Зачастую он сам командовал этим событием. На это торжество часто приглашали гардемаринов академии. Так было и в один из майских дней 1723 года. [24]

Война со Швецией продолжалась, требовались деньги, вооружение, обученные солдаты и специалисты флота.

Уже с 1719 года начали отправлять в действующий военный флот гардемаринов академии, и поэтому, когда утром 3 сентября 1721 года в академию прибыл Апраксин, все подумали, что будет очередная «экзаменация» гардемаринов для назначения их на корабли, «но оказалось, что командующий флотом привез особо радостное сообщение: 30 августа заключен вечный мир с «короною шведскою» и война, продолжавшаяся двадцать один год, закончена.

Апраксин отменил занятия и приказал готовиться к торжественному параду в честь Победы.

В 1721 году в основном закончился период учебы учеников первого набора Морской академии. Большинство, в том числе Харитон Лаптев и Василий Прончищев, окончили академию в звании гардемаринов.

В первые годы по учреждении гардемаринства определенных сроков пребывания в этом звании до производства в очередной чин мичмана установлено не было, но морским уставом было оговорено, что мичман не может быть моложе двадцати лет и что кандидат в мичманы должен прослужить на флоте не менее семи лет.

Производство гардемаринов непосредственно в унтер-лейтенанты было редким, а в лейтенанты просто исключением.

На «экзаменациях» гардемаринов часто присутствовал Петр Первый, и он очень придирчиво относился к решению о присвоении очередного чина, считая, что лучше отправить во флот с тем же чипом хотя бы еще на год или более.

В 1721 году состоялось самое многочисленное при Петре Первом производство гардемаринов. Указом от 2 марта «пожалованы в нижеобъявлеиные чины»: 40 человек — в унтер-лейтенанты, в том числе Степан Малыгин и Алексей Чириков, и 129 человек — в мичманы; среди них были Дмитрий Лаптев, Алексей Нагаев, Семен Лаптев и Петр Головин. [25]

По представлению Адмиралтейств-коллегий 1 мая 1723 года Дмитрию Лаптеву и Алексею Нагаеву за лучшие успехи в морских науках досрочно присвоили унтер-лейтенанта, а с 1726 года Дмитрий Лаптев уже назначается командиром корабля. [26] Василию Прончищеву и Харитону Лаптеву 24 мая 1726 года был присвоен чин мичмана. В этом чине они служили на кораблях Балтийского флота и с 1730 года командовали судами, приписанными к Петербургскому адмиралтейству.[27]

В это же время Семен Челюскин, будучи подштурманом, проводил на кораблях практику с гардемаринами по описи отдельных участков прибрежных районов Финского залива.