ПОЯВЛЕНИЕ ВАСИЛЬЕВА

ПОЯВЛЕНИЕ ВАСИЛЬЕВА

Витя Васильев явился на следующий день, явился без помпы, буднично, его глаз был оттенён синяком — саданулся на гонках.

Мы ждали их в кафетерии за столиком, я сидел лицом к раскрытой двери, чтобы увидеть и пригласить их. Кофе остыл, но их не было. Мы прошли на крохотный базар, где осталась лишь самая отважная бабуся, пытавшаяся продать даже последний килограмм клубники за восемь рублей — это две дневные зарплаты инспектора, инженера или молодого рабочего.

Мы вернулись на пятачок у магазинов. Две элегантные дамы ждали нас. Не сразу их можно было узнать: удивительные сочетания цветов их кофт, блузок, юбок, гетр тому причина да ещё туфли с французским каблуком, делавшие их ещё выше ростом и потому красивее, небеснее.

Слева подрулил таксист и за левую же цену согласился доставить нас в Ялту. Мы как бы поплыли между небом и морем в мягких сиденьях, на поворотах нас легко качало, сквозь дождевое низкое облако мы пролетели в одну минуту. Зелёный склон справа опять золотило солнце, стало весело, легко, пока мы не врезались — так мне показалось — в ялтинские лабиринты улиц. Магазины. Постовые на углах, на других углах — парни со спиртным, цена — два номинала. Бродячие фотографы, муравейники площадей, сами муравьи и муравьихи. Вроде нас. Мидгард. Средний мир, где живут люди или делают вид, что живут.

Балаганчик. На закат от площади. Это шашлычная. Восточная. Узбекские блюда в исполнении вновь появившихся здесь крымских татар. Это единственный шанс. Пивные залы так грязны, что входить туда нашим дамам можно лишь в тёмных очках и противогазах. Как везде, конечно. Ничего другого нет на морскую милю в окружности. Обычные хлопоты, уговариваю продлить рабочий день балаганчика за мой счёт. Заказ принят! Вдруг вспоминаю: магазин с удочками закрывается через полчаса. Это важнее всего для меня сейчас. Если какой-нибудь мудрец вот сейчас, под руку, скажет мне, что эти удочки через месяц будут валяться в сарае моего друга под Москвой, я без труда опровергну его построения. Но есть выход. Подхожу к одному из парней у мангала. Объясняю. Ещё раз. Ответ: столько удочек не дадут. Это меня не убеждает.

Потом вспоминаются Куприн и его персонаж из «Поединка», денщик, доводящий до сведения офицера с некоторым акцентом: «Буфенчик папиросов не даваит».

Нужно что-то предпринять. Я порылся в карманах, извлёк какой-то московский рецепт, вероятно, поликлиники Литфонда, на нем огрызком карандаша, который тут же охотно подарила мне Оля, жирно написал: «Один татарин, два аула, сто десять удочек». Я вручил ему этот рецепт с напутственным словом:

— Беги, дружище Ахмет, вот деньги, прочитай там, этим, нашу с тобой визитку. Пусть попробуют не дать. Ты понял?.. Тогда в путь. Надеюсь, ты вернёшься с удочками. Буду ждать здесь. Ну а если исчезнешь, дружище, то потом не узнаешь это замечательное кафе, ведь мне приходилось на лету перебивать кирпич пополам ребром ладони. В путь, дружище, в путь!

— Сумасшедший! — воскликнула Оля, когда Ахмет растаял в облаке выхлопных газов трейлера.

— Почему?

— Он исчезнет.

— Э, нет, не исчезнет. Если бы я был здесь во время войны, то не допустил бы, Хельга, всех этих безобразий с эскадроном смерти.

— Но ты тогда ещё не успел родиться!

— Успел, Хельга.

— Да? Ты такой пожилой?

— Похож на пожилого?

— Бросьте молоть чепуху, — воскликнула Ира. — А этот аттракцион с удочками вам, первооткрыватель Асгарда и создатель первого в мире махолёта, даром не пройдёт, вот увидите.

— Готов держать пари на семь поцелуев на центральной набережной Ялты или всего на три на вечерней набережной Гурзуфа.

— Я присоединяюсь, — меланхолично заметил Виктор.

— Готов заказ! — донеслось из балаганчика. — Кто будет сервировать?

— Разумеется, я буду сервировать.

Через три минуты я вернулся к столику с, бумажными тарелками.

Исполняя эти почётные обязанности, я услышал ласкающий слух вопрос:

— А ты правда перебиваешь кирпич пополам ребром ладони, да ещё на лету?

— Разумеется, это правда. — В этих случаях нужно проявлять твёрдость даже в интонации, и женщина обязательно поверит, смотря, конечно, кто говорит.

— Не верится.

— А я верю, — почти воскликнула Ира.

— Стол накрыт, — я мгновенным движением извлёк из чёрного пластмассового пакета портвейн, купленный с рук в центре города, движение моей руки было не замечено, и потому я заработал аплодисмент.

— Браво!

— Бис!

На «бис» я достал так же стремительно второй сосуд.

— Вторая амфора с нектаром!

— Расскажите об Асгарде!

— Ещё чего!.. — остановил я этот небольшой коллектив. — Асгард — это серьёзно, лучше поговорим о махолётах, мне пришло в голову, что испытывать эту птицу мы будем на стадионе регби, и я прыгну с верхней трибуны, чтобы подняться ещё выше, но не так высоко, как Икар. Идёт?

— Идёт! А хватит у вас денег, чтобы завершить постройку?

— У человека, открывшего Асгард, не может не хватить денег на такую мелочь, как первый в мире махолёт! — внятно и громко парировал за меня Виктор, овладевший в совершенстве нашей общей аргументацией.

— Это правда, — сказал я. — Я был счастлив в ту ночь, когда бродил по набережной, названной мной в честь проекта Набережной махолётов, до утра все основные расчёты были готовы, а главное, я открыл закон машущего полёта, который верен для птиц, бабочек, стрекоз, жуков, комаров, божьих коровок…

— И женщин! — подхватил Виктор не очень удачно и не был поощрён. Витя предал меня. Они узнали об Асгарде. Можно было представить себе, что он им порассказал. Хоть стой, хоть падай. Такие дела. Я даже побледнел, Они этого не заметили. Ну как можно отказать Ире, если она спрашивает о том самом тоннеле?..

— Ладно. Дал слово забыть здесь все это, но не получается. Ну, тоннель, совсем круглый, в начале не совсем светло, а на противоположном конце яркие лучи, зарево.

— А потом?

— Райская роща. Точнее, роща Гласир. Пурпурные яркие листья, кроны как будто охвачены огнём. Стена. Дворцы, малиновые внизу, белые вверху. Может быть, это вообще такой воздух, внизу как бы один свет, вверху другой.

— Это там, в Асгарде?

— Там. Свет разный, внизу и вверху, что же удивительного в этом? Это же не пляж дома отдыха «Гурзуф». Почему там не может быть двух ярусов, по-разному освещённых?

— Что такое этот круглый тоннель? — спросила Оля. — Непонятно.

— По нему летят души в рай. Что же тут такого удивительного?

— Да? — почти воскликнула Ира. — Это как? Души — в рай?

— О чем я вам говорил! — С отчаянием, картинно заломив руки, возгласил Витя Васильев. — Все поняли, кроме самого главного! Говорил же, что роща Гласир — это райская роща, что Асгард — это и есть город-сад, или, проще, рай.

— Как же так… — растерянно пробормотала Оля. — И откуда там тоннель? Это что, линия метро на небо, да?

— Почему обязательно на небо? — возразил я. — Никто не знает куда, скорее всего ещё дальше нашего неба, к которому мы привыкли. Но это не метро, хотя похоже. Тоннель идеально круглый и большой, просторный. Но никакое электричество не идёт в сравнение с его освещением.

— Ну так что это, просим человеческого объяснения!

— Человеческого объяснения этому не существует!

— Тогда просим объяснения левитатора! И об этом Витя осведомил их, то есть что объяснение я все-таки нашёл. Но если оно не воспринимается даже им, человеком, привыкшим к крутым виражам и гонкам на всех марках автомобилей, то как это будет выглядеть, если начать рассказ для двух обаятельных девушек, и удастся ли его когда-нибудь закончить?

Сухо, тоном радиодиктора я проинформировал их, что тоннель — это свёрнутое в трубу пространство. Что инопланетные корабли перелетают из одного мира в другой, сворачивая пространство. И обгоняют свет. Возникает свечение. Такое, как райское. Физикам известен эффект Черенкова. Это когда электрон влетает в среду, где обгоняет свет, потому что скорость фотонов там ниже, чем в вакууме. И за ним тянется световой конус — свечение Черенкова. Если скорость электрона очень большая, то конус похож на трубу, на тоннель. Такой же тоннель открывается перед межзвёздными кораблями инопланетян. Я видел его, потому что души летят с очень большой скоростью, как и звездолёты.

— Откуда известно об их скорости? Кто измерял её?

— Я измерял. Косвенно. Читал Платона и запомнил его сравнение душ с метеорами. Но Платон не знал, что такое метеоры, и не знал их скорость. Для него это были падающие звезды или просто свет. Чем не свидетельство очень высокой скорости душ, летящих в рай, а точнее, в Асгард?

— А как же свёрнутое пространство? Его видно, да?

— Видно. Я нашёл такое пространство на картине Хиеронимуса ван Босха. Был такой средневековый художник. Внизу на его картине души, готовые вознестись в рай, изображены они как люди. Над ними тучи, облака. Ещё выше это обычное пространство переходит в плоскость, как бы в стену, уже двухмерную. В этой стене — тоннель, и яркий свет на другом его конце, за этой стеной. Эта стена и тоннель — свёрнутое пространство, по которому путешествуют души. Понятно?

— Нет. Ещё вопрос: если души — это люди с телом, то что остаётся на земле?

— Остаётся тело. Но душ у человека не одна, а три, одна из них — копия человека, внешне, конечно. Древние египтяне это хорошо знали, потому и бальзамировали тела фараонов и не только фараонов, чтобы эта улетающая душа вернулась к своему владельцу.

— Обычное дело! — вставил Витя словцо.

— А ещё кто видел этот тоннель?

— Многие. Потому что возвращались оттуда, как я. Он даже в пословицу вошёл и очень давно. Тот свет как маков цвет. Это старинная русская пословица. Учёным невдомёк, что о том свете говорят неспроста.

— Свет! И правда — именно свет, хотя должна быть тёмная могила, и всё, ничего больше. А эффект Черенкова? Это ведь известно?

— Можно считать, что неизвестно. Наблюдали электроны. Ни о чем другом и не думали. Да и кто может знать, что Черенков открыл дорогу на тот свет? Говорю об этом, откровенно упрощая.

— Душа и электрон. Как странно! Душа ведь похожа па самого человека. И вдруг — электрон! Тоже неясно.

— Душа лёгкая. В самом деле чуть тяжелее электрона. Она полупрозрачная, что ли. Как пунш «Северное сияние» в нашем баре.

— Левитатор изволит шутить, устал, что ли, отвечать на вопросы?

— Нет, не устал. Просто боюсь более сложных вопросов.

— Хорошо, не будем!

— Нет, будем! А если это левитатор только с нами так говорит, а сможет ли говорить об этом с учёными, с настоящими? Ну?

— Сможет. Нужно все написать на их языке, со ссылками, с цитатами. Нудная работа. Но дальше оттягивать некуда, вернусь в Москву, придётся отключить телефон и горбиться над столом.

— А если я позвоню? — сказала Ира.

— А если я? — сказала тут же Оля.

— Я услышу. Даже при отключённом телефоне.

— Как это?

— Так. Приобрёл такую способность после того, как побывал в тоннеле.

— Розыгрыш?

— Наполовину. Иногда действительно слышу.

— Если звонят с той стороны тоннеля, — добавил Витя.

— Да, мальчики, с вами не соскучишься!

— Лично я мальчиком стал недавно, — сказал Витя.

— Ну да, здесь, с нами, — произнесла нараспев Оля. — Рад?

— Ещё бы!

— И этот тоже рад, мальчик… — Ира фамильярно запустила свои длинные красивые наманикюренные пальцы и мою посветлевшую и даже выгоревшую на солнце шевелюру и ласково потаскала меня за волосы, потом запустила и вторую руку, подтянулась на обеих руках, согнула ноги в коленях и повисла на мне.

— Пойдём, а то здесь прохожие, — сказала Оля.

— Я согласна идти только так, — ответила Ира. — И никак иначе.

— В тоннеле ему тоже было неплохо, — меланхолично заметил Витя.

— Ахмет!..

— Удочки!..

Я сгрёб товар в охапку…

…Кто бы подумал, что с вязанкой удочек на плече я увижу в свой последний день здесь нищую норну Галю, женщину-бомжа. И она будет идти по набережной быстрой походкой, с заплечной сумкой, идти так стремительно, словно ей открылось то, чего не знают другие.