6. Федерация по названию

6. Федерация по названию

Открывая 10(23) января съезд, председатель Президиума ВЦИК Я.М. Свердлов предложил вниманию делегатов только два вопроса. О выходе из войны и ещё один, «наболевший», по его выражению, – национальный. Но мотивировал необходимость обсудить последний тем, что «Советом Народных Комиссаров издан декрет о независимости Финляндии, декрет об отделении Украины, и вы, товарищи, и в этом направлении должны вынести своё решение».¹¹⁴

На деле же оказалось, что чуть ли не все делегаты более всего стремились говорить об ином. Не менее важном, но более злободневном событии – о роспуске за три дня перед тем Учредительного собрания.

Практически никто, если не считать относительно мягкой по тону критики меньшевика-объединёнца Ю.О. Мартова, не возражал и тем более не протестовал против происшедшего. Общее же мнение съезда выразил выступивший от имени фракции эсеров-максималистов М.А. Рыбаков. «Не так давно, – с пафосом произнёс он, – в этом зале было сказано: Государственная Дума умерла, да здравствует Учредительное собрание! Мы говорим теперь: Учредительное собрание умерло, да здравствует власть Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!».¹¹⁵

И обсуждение национального вопроса также началось отнюдь не строго по повестке дня. О нём заговорил В.Л. Затонский, представлявший Всеукраинский ЦИК, в первый же день работы. В тот день, когда с трибуны зала заседаний Таврического дворца звучали традиционные приветствия. Не ограничившись общими фразами, Затонский счёл важным поведать о происходящем на Украине.

«Рада, – рассказывал он, – первое время пользовалась популярностью в массах, благодаря внешнему сходству /Затонский имел в виду тождество русского слова «советы» и украинского «рада» – Ю.Ж./. Разжигая националистические страсти, поднимая украинский народ против русских рабочих, крестьян и солдат, Рада всемерно поддерживала Каледина… И только недавно, после издания ею земельного закона, народ прозрел и увидел всю правду. Сейчас идёт раскол, как в войсках, так и в рабочих массах». Заметил: «возможно, что вскоре придёт сообщение об окончательном падении Рады».

Закончил же выступление несомненным призывом к воссоединению: «От имени Украинских Советов приветствую данный съезд как верховный орган не только Великороссии, но и всей Федеративной Российской Республики!».¹¹⁶

Подверг критике Раду не только её естественный враг, большевик Затонский, член Народного секретариата Советской Украины. То же сделал Троцкий в своем втором докладе съезду 13(26) января. Говоря строго по повестке дня – о проблемах войны и мира.

«Мы знали, – сказал он, – о том, что украинская делегация имела целый ряд тайных совещаний с немецкой и австрийской делегациями, и мы заявили украинцам, что мы обязуемся вести все наши переговоры с делегациями Четвертого союза при участии украинской делегации, что мы обязуемся сообщать протоколы всех тех заседаний, на которых она, по тем или иным причинам, не присутствовала или не будет присутствовать. Но что мы требуем такого же отношения к нам и со стороны украинской делегации. Нам ответили, что сделают соответствующий запрос у киевского правительства, но ответа мы до сих пор не получили, несмотря на наши многократные напоминания.

Тактика украинской делегации и Киевской Рады – это, в сущности, перевод на украинский язык тактики правительства Керенского. Слабость Украинской Рады лишила её возможности вести самостоятельную политику, честную и открытую, и история зло подшутила над теми, кто видел свою опору против «предательства» большевиков и левых эсеров в Украинской Раде… Киевская Рада уже вступила в сепаратные и тайные переговоры, как вступила бы и та часть Учредительного собрания, которая несколько дней тому назад добивалась здесь власти».

Однако Троцкий попытался хоть как-то оправдать свою позицию в Брест-Литовске. В полном противоречии со всем ранее им же самим сказанным, сделал безосновательное предположение:

«Германия не питает, очевидно, намерения аннексировать все занятые её войсками территории. Это значило бы включить в состав Германии широкие массы «мятежников», а при социальном значении такого акта трудно ввести в заблуждение кого бы то ни было в Германии».

Используя карту, Троцкий попытался доказать, что Берлин стремится достичь только военно-политической цели, хотя и признал: «наши военные специалисты утверждают, что намеченная германскими империалистами граница с Россией является для нас положительно гибельной». Опровергая мнение профессионалов, настаивал: «Германцы, очевидно, преследуют не только эту цель, но и хотят создать в оккупированных ими странах невыносимый переходный режим, который явился бы самым лучшим средством для подавления революции в столь близкой к пределам самой Германии территории».

Далее же, как самый веский довод в пользу своих взглядов, изложил собственное представление о самом близком будущем: «Те десять дней перерыва, – убеждал Троцкий делегатов съезда, – которые мы у них потребовали, прошли не бесследно». И голословно заявил, что будто бы в Австро-Венгрии и Германии «политический кризис достиг той критической точки, где начинается его падение». А затем поведал о своих дальнейших планах: «Мы будем стремиться к пробуждению западного пролетариата, к организации его сил, к обоснованию его политических стремлений». Иными словами, к подготовке мировой революции. «И параллельно с этим мы неуклонно будем проводить в жизнь две существеннейшие задачи момента – демобилизацию армии и продолжение переговоров».¹¹⁷

Троцкий не объяснил только одно – как он сумеет совместить такие взаимоисключающие цели.

Не только Троцкий находился в эйфории, порождённой слишком быстрым и необычайно лёгким переходом власти к большевикам. Грезили наяву, не видя реальности, чуть ли не все делегаты съезда. Без каких-либо на то оснований полагали, что мировая революция не за горами. Вот-вот охватит Европу. Только потому, обманывая сами себя, принимали голодные бунты и демонстрации в Вене и Будапеште за начало восстания австрийского и венгерского пролетариата.

Задал же тон таким настроениям не только Троцкий, но и председатель Президиума ВЦИК Я.М. Свердлов. Именно он, и вполне официально, оценил «политический курс рабочего и крестьянского правительства Российской Советской Республики как курс, верно взятый на мировую революцию».¹¹⁸ О том же, только более пространно, говорил в заключительном слове и Ленин.

«Можно сказать с неоспоримым основанием, – развивал он мысли Троцкого и Свердлова, – что Третий съезд Советов открыл новую эпоху всемирной истории, и ныне, в условиях мировой революции /выделено мной – Ю.Ж./, всё значение этого съезда начинает сознаваться всё более и более… Мы уже не одиноки. За последние дни произошли знаменательные события не только на Украине и Дону, не только в царстве наших Калединых и Керенских, но и в Западной Европе. Вы уже знакомы с телеграммами о положении революции в Германии. Огненные языки революционной стихии вспыхивают всё сильнее и сильнее над всем прогнившим мировым старым строем… Мы, создав Советскую власть, вызвали к жизни такие же попытки и в других странах. Ибо, повторяю, иного выхода у трудящихся из этой кровавой бойни не было. Ныне эти попытки уже осуществляются в прочные завоевания международной революции».¹¹⁹

Ленину вторил Л.Б. Каменев, только что вернувшийся из Бреста, где участвовал в переговорах. «С тех пор, – растолковывал он свои взгляды, – как только в мировой истории появились государства, войны заканчивались лишь такими переговорами, в которых выяснялось, какая часть обагрённой кровью страны отходит от одного господина к другому. У нас же речь шла не об этом. Мы сразу же заявили, что границы, созданные всеми предыдущими насилиями царизма, пали, и отныне в свободной России в тесном братском союзе будут жить только те народы, которые этого свободно пожелают, что для нас существует лишь одно обязательство, продиктованное не силою меча, а сознанием международной солидарности: «пролетарии всех наций, соединяйтесь». Вся Европа поняла нашу позицию, и если теперь до нас доносятся сведения о том, что в Праге провозглашена Чешская Народная Республика, то мы с удовлетворением можем констатировать, что в этом деле имеется доля и нашего участия».¹²⁰

То же утопическое видение самого близкого будущего выразил и ещё один большевик, делегат от Балтийского флота А.В. Баранов: «Не может быть никакого сомнения, что русская революция будет по-прежнему вести самую решительную борьбу за демократический мир, объединяя под своим знаменем все народы Европы, которые постепенно присоединяются к русскому пролетариату, сбрасывая свои оборонческие верхушки. У нас нет основания сомневаться в победе, ибо из Венгрии и Австрии уже приходят к нам подкрепления, и скоро к нам подойдут подкрепления и из Германии, Франции, Англии и всех других стран цивилизованного мира».¹²¹

Ну, ладно, так думали, так говорили большевики. Но в плену тех же грёз оказались и левые эсеры. Один из их лидеров. В.Д. Камков – член Президиума ВЦИК – также предавался несбыточным фантазиям: «Победа мировой революции неизбежна. Она идёт и развивается с неимоверной быстротой. И нет сомнения, что мы стоим на грани эпохи низвержения капитализма. И тот, кто верит в торжество социализма, тот знает, что вся программа, предначертанная нам историей, будет, в конце концов, совместно с международным пролетариатом выполнена до конца, и с победой мировой революции восторжествует, наконец, великая Европейская Федерация Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».¹²²

Даже меньшевик Л. Мартов, давний идеологический противник и большевиков, и эсеров, на этот раз поддержал их. «Нет сомнений, – заявил он в прениях, – что условия, предъявленные немецким империализмом, совершенно неприемлемы для революционных народов России, ибо принятием этих условий наносится не только тяжёлый удар самому существованию русского народа, но и ставится на карту судьба международного пролетариата. Нет сомнения, что российская революция не пойдёт на этот шаг и не принесёт в жертву алчности германского хищничества ни польский, ни эстляндский, ни латышский народы. И на вопрос – что же теперь нам делать – мы скажем только, что товарищ Троцкий и товарищ Каменев совершенно правильно говорят, что только восстание угнетённого международного пролетариата даст толчок для всеобщего демократического мира и для дальнейшего развития шагов по пути к братству».¹²³

После выступления Мартова оба вопроса – о выходе из войны и национальный – окончательно сплелись в единый. Так, меньшевик-интернационалист Г.Д. Линдов, комментируя доклад Троцкого, заметил: «Мы все знаем, какую позорную роль сыграла Украинская Рада во время брестских переговоров, когда Рада, учитывая, с каким нетерпением Германия ждёт от Украины помощи хлебом и ради этого готова пойти на уступки в переговорах с украинцами, пользовалась этим самым предательским образом, попирая принципы интернациональной борьбы демократии».¹²⁴ И тем сделал предсказуемым появление общих, по сути, хотя и совершенно разных, документов в один и тот же день, 14(27) января.

В оглашённой на съезде Декларации социал-демократии Польши и Литвы предельно чётко указывалось:

«Принимая русскую формулу «без аннексий и контрибуций, с правом самоопределения народов» на словах, германский империализм на деле стремится и к захватам, и к контрибуциям, и к насилиям над волей народов. Ярким доказательством этого служит оккупированная немецкими войсками Польша. Ничем иным, как замаскированной аннексией, является кюльмановское «самоопределение» края под видом помещичье-буржуазной власти, навязанной польскому народу (Регентский совет), или проявление «воли» польского населения представительством, избранным под опекой оккупационных войск, или, наконец, частичный только, по мере стратегической возможности, вывод немецких войск из края…

Пролетариат Польши непоколебимо верит, что русская революция, отбросив все компромиссы с империализмом, даст ему достойный революционный отпор трудящихся масс и, верная до конца своим принципам, ускорит международный пролетарский штурм против господства капитала – виновника варварской бойни, гнёта и эксплуатации».¹²⁵

Вторым документом стала принятая единогласно резолюция «По вопросу о мире», предложенная Троцким. Выражая наметившуюся тенденцию, она, в частности, гласила:

«Центральные империи завладевают поляками, литовцами, половиной латышей, частью украинцев, белорусов и эстонцев и, лишая их права на действительное самоопределение, насильственно утверждают в их среде господство привилегированных и имущих верхов. Таким образом, военная оккупация, которую Центральные империи намерены сохранить и после заключения всеобщего мира, прямо направлена против осуществления демократического мира на началах, провозглашённых российской революцией.

Всероссийский съезд выражает свою глубокую уверенность в том, что эта аннексионистская политика (контрреволюционные меры) окажется бессильной отрезать трудящиеся массы России от трудящихся масс Германии.

В могущественном протесте рабочих Вены, Нижней Австрии и Венгрии против аннексионистского мира, в пробуждающемся революционном движении пролетариата Германии Всероссийский съезд усматривает лучшую гарантию против империалистического мира, основанного на порабощении и насилии и замаскированной контрибуции».¹²⁶

В таком, оказавшемся тщетным, уповании на поддержку извне европейского пролетариата утонуло, оказалось незамеченным выступление, которое должно было бы стать предметом самого серьёзного обсуждения. Робкий протест делегатов– членов Белорусской социалистической партии – против разгона в Минске 17(30) декабря 1917 года, то есть ещё до вторжения немецких войск, Белорусской Рады. Вернее, Всебелорусского съезда, единственной резолюцией которого стало предложение сделать Россию федеративной республикой. Съезда не самозванного, а вполне законного, санкционированного наркомом по делам национальностей Сталиным.

Отреагировал на протест лишь один делегат. Тот, кто и осуществил жёсткую акцию – председатель СНК и нарком внутренних дел Западной области и фронта К.И. Линдер. Объяснил свой поступок некими «махинациями, при помощи которых Белорусская Рада пыталась фальсифицировать политическую организацию Советов в Белоруссии и при помощи которых она пыталась вступить в борьбу с действительной властью рабочих, солдат и крестьян Западной России».¹²⁷

Иными словами, на съезде вскрылось «опасное явление, характерное и для Украины. Естественная конкуренция в борьбе за руководство местными и областными советами между большевиками и социалистами. То, что вскоре и привело к затяжной, кровопролитной гражданской войне Центра с социалистами, становившимися сепаратистами.

…С докладом по второму вопросу повестки дня съезда – национальному – выступил Сталин. Он строго придерживался существа проблемы. Не обмолвился ни о мирных переговорах, ни о мировой революции. Но не преминул воспользоваться предоставившейся возможностью, чтобы повторить всё то, о чём писал, о чём говорил ещё весной 1917 года.

Почему же Сталин смог так поступить? Да только потому, что неожиданно для себя обрёл, наконец, поддержку. В первый раз – 11(24) января, за четыре дня до доклада, на заседании ЦК. Когда мрачно комментировал явно неудачно для партии развивавшиеся события в Европе.

«В октябре, – пессимистически констатировал он, – мы говорили о священной войне против империализма потому, что нам обещали, что одно слово «мир» поднимет революцию на Западе. Но это не оправдалось /выделено мной – Ю.Ж./».¹²⁸

Во второй раз Сталин ощутил свою несомненную правоту накануне доклада на съезде Советов. Тогда, когда представил, что являлось обязательным, проект резолюции на рассмотрение своей, большевистской фракции.

Выступая там, подчеркнул основной тезис. С одной стороны, вроде бы нельзя не признавать демократический принцип самоопределения. Однако с другой – приходится учитывать и его реакционную роль, что столь явно продемонстрировала политика Украинской Рады. Потому и надо установить – принцип этот не должен быть фетишем. Использовать его следует только в интересах социализма.

Далее Сталин заметил, что многие товарищи уже признали принцип самоопределения явно устаревшим. Поняли – настало время противостоять подобной тенденции, ибо ведёт она к крайне вредной децентрализации страны. К тому, что чуть ли не каждая губерния пытается объявить себя самостоятельной республикой. Учитывая же важность незамедлительной централизации советской власти, необходимо решительно возражать против подобной формы переустройства. Необходимо укреплять и объединять советские элементы в федерируемых регионах. Ограничить для них принцип самоопределения лишь согласием съездов республик на вхождение в Российскую Федерацию.¹²⁹

И вновь Сталин ничьих возражений не услышал.

Уже на трибуне съезда Сталин, для большей убедительности, подтверждения своей правоты, проанализировал политические события последних месяцев, сделав единственно возможный, как он полагал, вывод: «Корень всех конфликтов, возникших между окраинами и центральной Советской властью, лежит в вопросе о власти. И если буржуазные круги тех или иных областей стремятся придать националистическую окраску этим конфликтам, то только потому, что им это выгодно».

Как и большинство выступавших перед ним делегатов. Сталин, как самый отрицательный пример, привёл действия Рады. Тем вновь напомнил основной тезис доклада – «принцип самоопределения был использован буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих собственных целях». И пришёл к логическому заключению: принцип самоопределения следует рассматривать как «право на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством борьбы за социализм и должен быть подчинён принципам социализма».¹³⁰

Иначе говоря, предложил ставший пресловутым принцип в его привычной трактовке полностью отвергнуть. Раскрыл же эту мысль текстом подготовленного им проекта резолюции, названной весьма неожиданно – «О федеральных учреждениях Российской Республики».

В ней, но не акцентируя на том внимания, несколько изменил существо двух статей уже принятой съездом 12(25) января «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Первой статьёй предложенная Свердловым «Декларация» провозглашала Россию «республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов», учреждённой «на основе свободного союза свободных наций как федерация советских национальных республик /выделено мной – Ю.Ж./». А четвёртая уточняла – предоставляется «рабочим и крестьянам каждой нации /выделено мной – Ю.Ж./ принять самостоятельное решение на своём полномочном съезде: желают ли они, и на каких основаниях, участвовать в Федеральном правительстве и в остальных федеральных советских учреждениях».¹³¹

Подобная формулировка юридического документа, да ещё являвшегося «установлением коренных начал федерации советских республик», создавала опасный по далеко идущим последствиям прецедент. Хорошо, если «полномочный съезд» подтвердит своё участие в федеральных органах власти. А если нет? Что это будет означать – готовность просто подчиниться, или отделение от России?

Потому-то Сталин в проекте своей резолюции решительно отказался использовать столь двусмысленное, неопределённое положение. И отказался не только от него. Вроде бы повторил первый пункт «Декларации» – «Российская Социалистическая Советская Республика учреждается на основе добровольного союза народов России как федерация советских республик». Повторил, выбросив всего только одно слово – «национальных», принципиально изменив сущность создаваемой федерации. Вслед за тем использовал уже предлагавшуюся структуру:

«Способ участия советских республик отдельных областей в федеральном правительстве, областей, отличающихся особым бытом и национальным составом, равно как разграничение сферы деятельности федеральных и областных учреждений Российской Республики определяется немедленно по образованию областных советских республик /выделено мной – Ю.Ж./ Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом и Центральными Исполнительными Комитетами этих республик».¹³²

Только теперь становилось понятным, что Сталин не изменил своим убеждениям. Как был, так и остался сторонником унитарного государства. Слово же «федерация» использовал в чисто декоративных целях. Л ишь для того, чтобы ублажить всех тех представителей власти на местах (и прежде всего – на национальных окраинах), которые непременно включали в свои решения и постановления это слово, нисколько не задумываясь о том, как же такая форма государственного устройства станет осуществляться на практике и будет ли она жизнеспособна, особенно в сложившихся, весьма непростых условиях полураспада страны.

Сколь ни было предложение Сталина противоречившим традиционным взглядам на национальный вопрос, большинство делегатов съезда вполне сознательно его одобрило.

Львович-Давидович, фракция эсеров: «Вся речь Сталина проникнута централистской политикой, которая сквозит в каждом его слове».

Ю.А. Ге, фракция анархистов-коммунистов: «Этот закон до того понятен, что не подлежит никакому обсуждению и не должен вызвать никаких прений на этом съезде… Для нас, анархистов, было всегда ясно, что о вопросе о национальном самоопределении не может быть и речи, ибо у нас должен быть на очереди один вопрос – вопрос о классовом самоопределении».

В.Е. Трутовский, фракция левых эсеров: «Рассматривая вопрос национальный, мы должны иметь в виду то обстоятельство, что в данный момент перед нами уже имеется целый ряд единств, которые существуют и формируются в единства, уже вполне самоопределившиеся… Ввиду серьёзности национального вопроса (надо) создать специальный Совет из представителей Советских Национальных Республик, ибо вероятно, что в будущем решения съезда могут стать источником конфликта».

Ю.А. Мартов, фракция меньшевиков-интернационалистов: «На Украине к партии Винниченко принадлежит значительное количество рабочих и крестьян, и это необходимо иметь в виду при разрешении проблем в национальной области. Необходимо всем национальностям, в том числе и украинскому пролетариату, предоставить самоопределяться так, как они пожелают сами, не ограничивая их никакими рамками условий. Вы хотите, чтобы народы России строили везде не демократические, а исключительно советские республики, но, на наш взгляд, предоставьте это им самим. Для Украины, например, необходим созыв украинского Учредительного собрания для того, чтобы путём голосования дать возможность этой стране выявить, наконец, окончательно своё отношение к Украинской Раде».

Е.А. Преображенский, фракция большевиков: «Национальное движение только тогда является исторически прогрессивным, когда оно направлено против империализма, когда оно протекает в обстановке буржуазно-капиталистического строя… Большевики потому сочувствовали /до революции – Ю.Ж./ движению, возглавлявшемуся украинскими эсерами и социал-демократами, хотя последние мало чем отличаются от русских социалистов-соглашателей, что их движение преследовало одну, общую для них и русского трудового народа, цель – свергнуть буржуазное правительство Керенского.

Теперь же, поскольку украинская буржуазия руками господ Винниченко, прячущихся за ярлычком социалистов, стремится использовать принцип самоопределения для борьбы с Советской властью как у себя, так и вне пределов Украины, поскольку гражданская борьба объективно революционна и неизбежна…

Нас упрекают в том, что мы навязываем, насильно навязываем самоопределяющимся народностям советскую организацию власти в границах их самостоятельных территорий. Нам указывают, что в этом отношении мы противоречим своим же принципам. Товарищ Мартов удивляется, почему в то время, как мы в отношении Польши, Литвы, Курляндии и т. д. перед лицом Германии требуем референдума, то есть всеобщего голосования как способа изъявления народом своей воли, в то же время мы у себя, внутри России, навязываем Украине, Кавказу, Финляндии и т. д. советские федерации…

Для каждой области существует два периода в её политическом развитии. Покуда западные окраины России ещё не сбросили с себя цепей монархического порабощения, требовать от них советской организации власти является невозможным, ибо им предстоит ещё чисто-демократическая революция, в результате которой должно последовать падение царизма».

Селиванов, фракция эсеров-максималистов: «Если сепаратизм российских окраин до октябрьского переворота ускорил развязку с правительством буржуазной коалиции, увеличивая степень недовольства этим правительством и ослабляя его опору, то те формы, которые теперь приняло национальное движение, грозят самому существованию Советской власти…

В основу самоопределения национальностей (теперь, когда Россия является Социалистической Республикой и носительницей великих идеалов всемирного освобождения угнетённых классов, которым нет надобности бежать от Великороссии, нет тех оснований для сепаратизма, которые питались желанием освободиться от империалистического гнёта раньше) должен быть положен принцип краевого самоопределения, принцип культурной автономии, но не отмежевания по национальному признаку…»

Лозунг самоопределения наций как таковых, а не одних лишь их угнетённых элементов, должен быть отвергнут в Советской России».¹³³

Вот всё, абсолютно всё, что сказали делегаты съезда во время прений по национальному вопросу. И позволили Сталину окончательно утвердиться в своей правоте, выступая с заключительным словом.

С первых же слов Сталин позволил себе то, о чём умолчал, представляя проект: «Предложенная резолюция не является законом, а намечает лишь общие основы будущей Конституции Российской Федеративной Республики. Пока ещё не кончилась борьба между двумя политическими течениями – националистической контрреволюцией с одной стороны, и Советской властью с другой, – до тех пор не может быть речи об отчеканенной Конституции, ясно и точно определяющей все детали государственного устройства советских республик. Резолюция содержит лишь общие основы Конституции, которые будут переданы для подробной разработки Центральному Исполнительному Комитету и представлены на окончательное утверждение ближайшему съезду Советов».

Завершая выступление, Сталин вернулся к тому, о чём говорил в основном докладе.

«Приходится продолжать, – сказал он, – так называемую гражданскую войну, являющуюся, по сути дела, борьбой между течением, стремящемся утвердить на окраинах власть коалиционную, соглашательскую, и другим течением, борющемся за утверждение власти социалистической… Вот в чём содержание и исторический смысл тех острых конфликтов, которые возникают между Советом Народных Комиссаров с одной стороны, и окраинными буржуазно-националистическими коалиционными правительствами – с другой. Ссылки этих правительств на то, что они ведут борьбу для того, чтобы отстоять национальную независимость, являются не более как лицемерным прикрытием ведущегося против трудового народа похода».¹³⁴

Теперь заменим в данной цитате прилагательные «коалиционный», «соглашательский», «буржуазный» на иное слово – «сепаратистский», а «социалистический» – на «унитарный». И только тогда поймём, что же хотел сказать Сталин, вынужденный использовать подобный флёр, чтобы добиться своего, не вызывая возмущения делегатов, представлявших все без исключения социалистические партии страны.

Уловка почти удалась. Против выступили лишь меньшевики – Добронацкий, Д.Ф. Жилунович и А.С. Мартынов. Правда, обрушились они не на Сталина и предлагаемую им форму государственного устройства. Настаивали на восстановлении диктатуры истинной демократии и её олицетворения – Учредительного собрания. Делегаты от остальных фракций– анархистов-коммунистов, левых эсеров, эсеров-максималистов – безоговорочно поддержали докладчика. Правда, дополнили проект. В формулировку «Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» внесли слово «и казачьих». Да ещё присовокупили к резолюции два пункта, лишь усилившие её смысл:

«6. Все местные дела решается исключительно местными советами. За высшими советами признаётся право регулирования отношений между низшими советами и решение возникающих между ними разногласий. Центральная Советская власть обязана следить за соблюдением основ федерации и представлять Российскую Федерацию Советов в её целом. На центральную власть возлагается также проведение мероприятий, осуществимых лишь в общегосударственном масштабе, причём, однако, не должны быть нарушаемы права отдельных, вступивших в федерацию, областей.

7. Разработка этих основных положений Конституции Российской Федеративной Республики поручается Центральному Исполнительному Комитету Советов для внесения на следующий съезд Советов».¹³⁵

Начиная с этого момента, Российская Советская Республика хотя и оставалась федеративной, но только по названию, неумолимо превращаясь в унитарную. В административном отношении разделённую на области, они же – областные объединения или областные республики. Теперь оставалось столь же юридически окончательно определить и границы государства. Решить: сохранятся ли они прежними – разумеется, без Польши и Финляндии – или станут иными. Но ответ на такой вопрос можно было получить лишь по завершению переговоров в Брест-Литовске.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.