Эпилог. Последствия

Эпилог. Последствия

Спасение Муссолини, — которое англоамериканцами и режимом Бадольо, естественно, рассматривалось как бегство — вошло в анналы спецоперации разведок многих стран и удивило весь, предельно уставший от войны мир, который в большинстве своем не имел желания погружаться в макиавеллиевские интриги, столь вдохновлявшие государства «оси» летом 1943 года. Даже сегодня, считаясь самым драматическим эпизодом Второй мировой войны, распад альянса Берлин — Рим остается малоизвестной главой ее истории.

На следующий день после операции в Гран-Сассо немцы передали по радио сообщение о спасении дуче, придав ему тональность будничного, повседневного события, тем самым показали в благоприятном свете роль, выполненную Отто Скорцени и СС. «Сотрудники СС и полиции безопасности, руководя действиями группы немецких воздушно-десантных войск, провели операцию по освобождению дуче, — писала газета „Нью-Йорк Таймс“. — Попытка оказалась успешной. Муссолини освобожден, и передача его в руки англо-американских военных, согласованная с правительством Бадольо, провалилась». Хотя Гитлер горько сожалел о капитуляции Италии, он мог утешиться тем, что спас Муссолини и самим фактом его спасения поднял моральный дух немцев. Однако более важным было то, что в августе он ввел в Италию достаточное количество немецких войск, позволивших еще какое-то время сдерживать натиск англоамериканцев. «Если принять во внимание успех немцев, сумевших оккупировать большую часть Италии и долго удерживать противника южнее Рима, — писал биограф Гитлера Алан Буллок, — восстановление режима Муссолини можно представить триумфальным окончанием кризиса лета 1943 года, в результате которого возникла угроза открыть южный фронт рейха наступлению армий США и Британии».

Радио оккупированного немцами Парижа сделало зловещий прогноз относительно того, что освобождение дуче вымостит путь возрождению фашизма в Италии. «Муссолини теперь может взять Италию в свои руки и повести ее вперед с того места, на котором Бадольо пытался заставить ее свернуть в сторону. Он свободно может отомстить за те оскорбления, которыми изменники запятнали итальянский флаг, свободен в желании снова вместе со своей армией стать на сторону Европы. Италия вновь обрела лидера нации». Япония, союзница Германии на Дальнем Востоке, выразила союзникам сердечные поздравления. «Весь японский народ, — сообщило миру японское Государственное информационное агентство, — полон радости, вызванной известиями об освобождении дуче».

Со стороны прессы США и Великобритании происшедшее рассматривалось в более циничном ключе — отмечалось, что у немцев нет особых поводов для радости. «Комедийный боевик под названием „Спасение Бенито Муссолини“ был рассказан, повторен и значительно приукрашен сегодня по немецкому радио, — сообщалось в номере „Нью-Йорк Таймс“ от 14 сентября. — Он оказался для немцев очень кстати после нескольких недель натужных объяснений их военных неудач в Тунисе, России, Италии и на Сицилии».

В той же статье сухо упоминалось о том, что немцы сделали дружбу двух народов главной темой своей пропаганды. «В рассказанной Берлином истории акцент делался на том, что похищение Муссолини стало возможным благодаря личной дружбе двух диктаторов. В своем выступлении в пятницу 10 сентября Адольф Гитлер с теплотой отозвался о бывшем дикторе Италии. Немецкие пропагандисты заявили, что „фюрер лично составил план спасения своего друга и отдал приказы по его выполнению“.

Прямых свидетельств того, что Гитлер лично участвовал в разработке операции в Гран-Сассо, не существует. Однако он, несомненно, напутствовал будущих ее участников и внимательно следил за ходом операции „Дуб“».

Далее в статье говорилось следующее: «Говорят, будто первое, что сделал Муссолини после своего спасения, — это позвонил Гитлеру. Немцы утверждают, что было трудно выразить словами чувства, которые фюрер и дуче испытывали во время этой исторической беседы».

Объяснять то, что большая рыба ускользнула из сетей англоамериканцев, пришлось Уинстону Черчиллю. «У нас были все основания верить в то, что Муссолини находится под надежной охраной в тайном месте, — сообщил он членам Палаты общин на заседании 21 сентября. — Вполне естественно, что в интересах правительства Бадольо было не допустить его бегства. Неоднократно сообщалась о том, что сам Муссолини часто высказывал опасения относительно того, что его выдадут англо-американским войскам. Такое намерение действительно имело место, однако обстановка полностью вышла из-под нашего контроля».

Черчилль, который всегда понимал важность пропаганды и сам эффективно использовал ее в наиболее драматичные дни войны, был вынужден признать удачу противника: «Операция была проведена смело и хорошо разработана. Она свидетельствует о множестве возможностей подобного рода, применяемых в современной войне… Карабинеры имели приказ стрелять в Муссолини при попытке бегства, однако они пренебрегли своим долгом, заметив большое количество немецких парашютистов. Они поняли, что немцы во что бы то ни стало решили обеспечить безопасность дуче».

* * *

Немцы сделали Скорцени «звездой» операции «Дуб», и эта роль вполне устроила великана-австрийца. С благословения Гитлера он объявил всему миру, что является тем человеком, который освободил Муссолини. Его повысили в звании и наградили. Он получил Рыцарский крест от Гитлера и медаль ВВС от Геринга. Дуче вручил ему Орден ста мушкетеров. (Помощник Скорцени Радль также был повышен в звании.)

«Рейд на Гран-Сассо в одночасье превратил безвестного гауптштурмфюрера СС Скорцени в героя, — вспоминал Вильгельм Хеттль, сотрудник политической разведки рейха, в августе того же года занимавшийся разработкой плана бегства Чиано. — Он должен благодарить за это доктора Геббельса, стараниями которого его слава распространилась так широко и просуществовала так долго. Для своих пропагандистских задач Геббельсу отчаянно требовались военно-политические успехи немцев, и Скорцени идеально подошел для этого».

Сам Геббельс был в восторге. «Освобождение дуче — величайшая сенсация как в Германии, так и во всем мире, — писал он в своем дневнике через несколько дней после рейда на Гран-Сассо. — Даже на врага это событие повлияло самым драматическим образом. Весь немецкий народ… несказанно счастлив». Далее он добавил: «Вряд ли какое-то другое событие этой войны пробудило столь бурные эмоции и вызвали такой огромный человеческий интерес. Мы имеем полное право отпраздновать первоклассную моральную победу».

Однако далеко не все были в радостном настроении. Если Скорцени имел основания для радости, то генерал Штудент и майор Харольд Морс посчитали себя обиженными. Они полагали, что Скорцени и его диверсанты получили максимальную славу за спасение Муссолини, тогда как в целом это была операция люфтваффе, подготовленная и осуществленная ведомством Геринга. По их мнению, тот факт, что Скорцени и Радль высадились на Гран-Сассо раньше парашютистов — вопреки плану, — позволил СС спасти дуче и удостоиться лавров главных спасителей.

Хотя все участники операции «Дуб» получили в разной степени причитающиеся им награды, включая Герберта Капплера, Морса, Герлаха, Мейера (пилота планера, на котором летел Скорцени) и многих летчиков и офицеров люфтваффе, львиная доля почестей досталась Отто Скорцени. (Морс был награжден Германским крестом в золоте. Герлах и Мейер — Рыцарскими крестами. Капплер получил звание оберст-лейтенанта и награжден Железным крестом. Помощник Капплера Прибке получил звание гауптмана и Железный крест.)

По признанию Штудента, Муссолини даже не соизволил поблагодарить его или его парашютистов за ту роль, которую они сыграли в его спасении.

«Получалось так, будто Скорцени и его диверсанты одни осуществили эту сенсационную операцию», — вспоминал Штудент, получивший Дубовые листья к Рыцарскому кресту примерно через две недели после вызволения дуче из плена.

Когда Морс попытался официально пожаловаться, Гитлер оставил его рапорт без внимания. Фюрер предпочел осыпать почестями Скорцени и фанатично преданных ему СС, только которым он мог доверять. Однако это не помешало Штуденту и его парашютистам вернуться в Гран-Сассо вместе с киногруппой, чтобы заново имитировать спасение дуче и позволить кинодокументалистам заснять его на пленку.

Чтобы придать забавный характер этому эпизоду истории, вспомним о том, что американский писатель Джон Стейнбек коротко поучаствовал в саге о спасении Муссолини. Когда англо-американские войска попытались закрепиться в Салерно в первые дни капитуляции Италии, Стейнбек оказался на острове Вентотене, где, по его мнению, мог находиться дуче. «Следуя вместе с танковыми частями армий США и Британии, недавно (9 сентября) захватившими остров Вентотене, который расположен недалеко от Неаполя, — писала газета „Нью-Йорк Таймс“ в выпуске от 13 сентября, — мистер Стейнбек заявил, что упустил Муссолини, опоздав всего на полсуток».

Как уже говорилось ранее, дуче никогда не содержался на острове Вентотене, хотя в первой половине августа тот был оккупирован гитлеровскими войсками. (В результате расследования Стейнбек установил, и на этот раз правильно, что Муссолини содержался на острове Понца.)

Через два дня после своего освобождения Муссолини встретился с Гитлером, который за десять лет их знакомства сыграл в жизни дуче важные роли протеже, ментора и спасителя. Встреча состоялась в «Волчьем логове», в Восточной Пруссии. (Муссолини вылетел туда из Мюнхена, где после спасения встретился с женой и детьми.) Триумфальная встреча двух диктаторов была заснята на пленку группой немецких кинооператоров; получившаяся в результате кинохроника затем показывалась по всему рейху и за пределами Германии. На черно-белых кадрах хроники можно было видеть, как Гитлер жизнерадостно приветствует Муссолини, только что вышедшего из юнкерса-52 на аэродроме близ Растенбурга. Дуче, в темном костюме и шляпе, напоминал уставшего после долго авиаперелета коммивояжера. Оба диктатора долго обменивались рукопожатиями и, по всей видимости, теплыми словами. У Гитлера в глазах якобы блеснули слезы.

Истинное настроение за фасадом этих эпизодов было менее оптимистичным. Гитлер ожидал, что дуче будет лучиться дьявольской энергией, однако тот, напротив, выглядел опустошенным и усталым. Для начала диктатор Германии принялся убеждать своего друга, чтобы тот незамедлительно покарал Галеаццо Чиано и других заговорщиков, голосовавших против Муссолини на Большом фашистском совете. Горстка этих людей попала в руки немцев, и Гитлер решил поступить с ними так, чтобы преподать урок всем остальным.

Чиано, женатый на дочери Муссолини Эдде, в конце августа вылетел в Германию, в наивной надежде на то, что немцы помогут ему перебраться в Испанию. Однако Гитлер с презрением отнесся к зятю дуче, равно как и другие представители военно-политической верхушки рейха, и намерения Чиано опубликовать мемуары фактически предопределили его конец. «Чиано собирается писать мемуары, — отметил в дневнике Геббельс. — Фюрер абсолютно прав, подозревая, что подобные мемуары будут наверняка написаны в пренебрежительной по отношению к нам манере, поскольку иначе их публикация за рубежом будет невозможна. Таким образом, не может быть и речи о том, что Чиано покинет пределы рейха. Он должен остаться под нашим надзором».

В беззаконном мире нацизма недостаточная кровожадность Муссолини рассматривалась как признак слабости. «Дуче не извлек выводов из факта катастрофы, постигшей Италию, а ведь именно этого ожидал от него фюрер, — писал Геббельс в дневнике. — Он, естественно, был рад видеть фюрера и доволен тем, что снова оказался на свободе. Однако фюрер ожидал, что первое, что дуче сделает, вырвавшись из плена, — яростно отомстит изменникам. Однако он этого не сделал и, таким образом, проявил свою ограниченность. Он не революционер, как фюрер или Сталин. Он настолько привязан к итальянскому народу, что ему не хватает широких качеств истинного революционера и мятежника». Сам Геббельс верил в то, что Чиано будет казнен, а Эдду «подвергнут порке».

Гитлер чрезвычайно удивился, когда дуче выразил желание удалиться от общественной жизни и вернуться в Рокка-делле-Каминате, свое поместье в провинции Романья. Это было вызвано его желанием избежать гражданской войны в Италии. Тем не менее фюрер быстро запретил это своему другу, настаивая на том, что подобный поступок плохо отразится на внешней политике Германии и подорвет законность нового фашистского государства, которое Гитлер намеревался создать в оккупированной немцами Италии. В конечном итоге Муссолини уступил требованиям Гитлера, возможно, надеясь, что тем самым он сумеет защитить своих соотечественников от зверств немецких войск.

В результате оба были разочарованы встречей, состоявшейся в сентябре в «Волчьем логове», а также новым воплощением союза стран «оси». Реакция Муссолини давала Гитлеру основания полагать, что теперь от итальянского диктатора вряд можно чего-то ожидать. «Мы видим, что фюрер разочарован теперешним настроением дуче», — писал Геббельс о Гитлере, правда, добавив, что это «на самом деле не было размолвкой». Следует отметить, что Геббельс ревностно относился к личным отношениям Гитлера и Муссолини и отчасти получал удовольствие от того, как низко пал дуче в глазах вождя немецкого государства. В окончательном его суждении Муссолини был «всего лишь итальянцем, не способным дистанцироваться от своего происхождения». Разочарование Гитлера углубилось еще больше. «Вера в фашистскую Италию как в столп ницшеанского рая была частью его психологического устройства, — писала специалист по странам „оси“ Элизабет Вискеманн. — Теперь он был вынужден признать, что главная иллюзия его жизни оказалась пшиком, что Италия повела себя в этой войне не лучше, чем в предыдущей, и что Муссолини был типичным итальянцем. Его наставник, его близнец-сверхчеловек оказался самым обычным человеком».

В подобном откровении есть нечто ироническое. Хотя спасение дуче приободрило немецкое общество, оно в то же время отчасти лишило Гитлера его былых иллюзий.

* * *

Что касается Муссолини, то испытываемое им сожаление отпечаталось на его лице. «Спасенный диктатор выглядел постаревшим и сильно усталым, — вспоминал Ойген Долльман, видевший дуче 27 сентября. — И лишь в его глазах сохранился прежний огонь… Я поздравил его с освобождением из плена и восстановлением власти, однако он отозвался на мои слова лишь небрежным жестом». Ракеле Муссолини позднее писала, что «после июля 1943 года Бенито Муссолини, мой муж, стал считать, что его звезда закатилась. Время от времени он говорил о себе как о Mussolini defunto, или былом Муссолини. Он сильно опасался за будущее Италии, судьбу которой решала Германия, и понимал, что, возглавив Итальянскую социальную республику, всего лишь защищает итальянцев от мести немцев».

Итальянской социальной республикой назывался новый фашистский режим дуче, возникший в сентябре 1943 года. Поскольку никто не знал, когда именно Рим падет под натиском англо-американских войск, на западном берегу озера Гарда было создано государство под управлением Муссолини. Гарда располагается в северной Италии, на равном расстоянии от Милана и Венеции. Считалось, что появление дуче в Риме может привести к взрыву общественного недовольства и в конечном итоге к антифашистскому восстанию. Позднее историки назвали это марионеточное государство, существовавшее под эгидой немцев, Республикой Сало. Хотя Муссолини был всего лишь номинальным правителем, политический курс республики полностью зависел от немцев. Свои последние дни он провел вдали от Вечного города, так больше и не побывав в нем.

Под давлением Гитлера в январе 1944 года Муссолини все-таки затеял состоявшийся в Вероне судебный процесс над Чиано и пятью другими функционерами фашистской партии, которые за несколько месяцев до этого проголосовали против дуче на Большом фашистском совете. (В ночь с 24 на 25 июля всего 19 человек проголосовали против Муссолини, однако большей их части, включая Дино Гранди, удалось ускользнуть от немцев. На процессе в Вероне тринадцать из них были заочно приговорены к смертной казни.)

Скитания Чиано закончились в Проколо, что в нескольких километрах от Вероны, где он вместе с пятью другими осужденными был расстрелян. Все стояли лицом к стене, но Чиано удалось обернуться и посмотреть в лицо палачам. Эдда, умолявшая отца пощадить ее мужа, была морально раздавлена смертью Галеано и пребывала в глубокой депрессии. (Попытки Эдды спасти мужа и вывезти из Италии его дневники чрезвычайно интересны, но лежат за пределами данной книги. По сути дела, ее жизнь — это жизнь немецкой шпионки, которая де-факто стала двойным агентом после того, как влюбилась в Чиано во время его кратковременного тюремного заключения.)

* * *

В своей второй жизни диктатора Муссолини обрел себе новый дом на вилле Фельтринелли, в небольшом городке Гаргано на озере Гарда. По мнению итальянского историка Паоло Монелли, он фактически стал пленником немцев. Виллу день и ночь охраняли люди из СС; они повсеместно следовали за ним, куда бы он ни пошел. Им было в первую очередь предписано охранять его, но они также шпионили за ним и прослушивали все его телефонные разговоры. Муссолини любил называть Карла Вольфа, командующего войсками СС в Италии, своим тюремщиком. Еще больше усугубляло обстановку то, что вилла Фельтринелли была шумным и многолюдным местом. В ней находилось почти все семейство Муссолини, включавшее в себя его жену, детей, враждовавших друг с дружкой золовок и нескольких внуков. Муссолини считал семейную жизнь крайне обременительной и начал проводить все больше и больше времени на соседней вилле Орсолине. Здесь он по большей части предавался философским размышлениям, предоставляя государственные дела своим министрам-фашистам. Людям из тогдашнего окружения дуче казалось, что он живет в отрыве от реального мира. «Он живет мечтами, в мечтах и благодаря мечтам, — вспоминал Фернандо Меццазома, молодой фашист, знавший Муссолини в дни Республики Сало. — Он никак не был связан с реальностью. Дуче жил в мире, который сам для себя создал, это исключительно фантастический мир, он жил вне времени».

Любовницу Муссолини, Кларетту Петаччи и ее семью поселили на соседней вилле. Однако под давлением жены дуче навещал Кларету не так часто, как ему хотелось. Он находил иные способы занять время, например, тайно злословил в адрес немцев, играл на скрипке произведения Бетховена и Верди, читал Платона и Гёте, жаловался на бессонницу и другие проблемы со здоровьем.

«Он был старым человеком, — писал историк Мартин Кларк, — который потерпел в жизни поражение; человеком с ослабленным здоровьем, брошенным дочерью, окруженным алчной семьей, затравленным немцами, не имеющим друзей и надежды. И все же свою судьбу он заслужил. Он был высокомерным грубияном и допустил в жизни ряд серьезных ошибок».

Мрачное настроение Муссолини усилилось еще больше, когда он увидел, что за позициями, удерживаемыми немцами в Италии, вспыхнула гражданская война. «Желание Муссолини возродить фашизм вызвало ужасы гражданской войны, — писал позднее Черчилль. — Через считаные недели после сентябрьского перемирия офицеры и рядовые итальянской армии, находившиеся в оккупированной немцами северной Италии, и патриоты из различных городов и деревень начали формировать партизанские отряды и вести активные боевые действия против немцев и своих соотечественников, поддерживавших Муссолини».

Примерно 80 тысяч партизан (более половины которых входили в прокоммунистические гарибальдийские бригады) делали все, что только возможно, для того, чтобы затруднить жизнь Муссолини и немцам. Они использовали традиционные партизанские способы ведения войны: убийства, диверсии и нападения из засады. Немцы отвечали на это тем, что разворачивали яростные нападения на партизан и мирных жителей и иногда сжигали целые деревни. (По территории оккупированной немцами Италии бродили тысячи бывших пленных англичан и американцев, многие из которых, рискуя собственной жизнью, помогали простым итальянцам.)

* * *

Последняя конференция руководителей стран «оси» состоялась в «Волчьем логове» 20 июля 1944 года, через считаные часы после взрыва бомбы, едва не убившей Гитлера. (Глава абвера адмирал Канарис был обвинен в подготовке заговора, имевшего целью физическое устранение Гитлера, и впоследствии брошен в концентрационный лагерь. В 1945 году по приказу Гитлера он был казнен. После этого военную разведку передали в состав разведки СС, под начало Вальтера Шелленберга. Долгой вражде разведслужб рейха был положен конец.) По словам Ойгена Долльмана, присутствовавшего на церемонии чаепития, оба диктатора какое-то время провели за обсуждением обычных вопросов. «Единственным новым вопросом, — вспоминал он, — была предпринятая заговорщиками попытка переворота и признание того факта, что теперь и итальянцы могут не страдать молча от последствий событий 25 июля и 8 сентября».

Обстановка приняла более занятный характер после того, как сподвижники Гитлера — Геринг, Дёниц и Риббентроп — принялись обсуждать военные неудачи рейха, пытаясь свалить вину друг на друга. Муссолини молча слушал их разговор, но не вмешивался в него, разминая пальцами кусочки пирожного и что-то вылепливая из них. Гитлер тоже сохранял безучастность, видимо, размышляя о том, что совсем недавно чудом избежал смерти. Затем он неожиданно заявил: «Никогда еще я не чувствовал так остро то, что провидение оказалось на моей стороне. Случившееся всего несколько часов назад чудо еще больше убедило меня в том, что я самой судьбой назначен возглавить мой народ и вести его к величайшей победе в истории человечества».

Хотя в ту пору дуче представлял собой лишь бледную тень собственного былого «я», он все-таки дал достойный ответ: «Должен сказать, что вы правы, фюрер, — произнес он. — Наше положение скверное, можно даже сказать, отчаянное, но то, что случилось сегодня, придает мне мужество. После произошедшего в этой комнате чуда сегодня кажется невероятным, что наше дело потерпит неудачу!»

Когда встреча закончилась и оба диктатора попрощались на железнодорожном вокзале, Гитлер очень долго смотрел Муссолини в глаза и заверил дуче в своей дружбе. «Я знаю, что могу рассчитывать на вас, — сказал он. — Прошу вас верить мне, когда я говорю, что смотрю на вас как на моего лучшего и, возможно, единственного в мире друга». Когда дуче повернулся спиной, Гитлер якобы отвел в сторону Рудольфа Рана, немецкого посла в фашистской Италии, и велел ему не сводить глаз с Муссолини. До сих пор остается неясным, носила ли эта реплика характер подозрительности или благожелательной дружбы.

«Бледный старый человек [Гитлер]… протянул руку для рукопожатия другому бледному старому человеку, — вспоминал Долльман. — Два столь непохожих человека пристально посмотрели друг другу в глаза, как в дни их былой славы, однако свет в этих глазах давно померк, как будто они оба понимали, что это их последняя встреча».

* * *

В следующем году их обоих не стало. Весной 1945 года правительство Муссолини в северной Италии начало стремительно распадаться под натиском англо-американских войск и в результате активизировавшейся деятельности итальянских партизан. Свою последнюю записку дуче Гитлер отправил 24 апреля, известив его о том, что «борьба за существование достигла своего пика». Вскоре после этого Муссолини и Кларетта Петаччи были пойманы партизанами на выезде из деревни Донго близ озера Комо. Дуче был в форме немецкого солдата, в шинели, каске и солнечных очках. 28 апреля Муссолини и его любовница были расстреляны на обочине дороги близ деревушки Меццегра, расположенной на западном берегу озера Комо.

Казнь осуществили без фанфар и без какого-либо подобия суда. Тела убитых перевезли в Милан, где беснующаяся толпа повесила их за ноги на Пьяццале Лорето вместе с телами еще нескольких казненных фашистов. Место было подобрано символично: именно в Милане десять лет назад Муссолини объявил о создании «оси». (Проведенное в 1945 году вскрытие не смогло пролить свет на загадочные проблемы Муссолини со здоровьем, однако выявило небольшой шрам, указывавший на наличие язвы желудка.)

В те часы, когда дуче висел на веревке в Милане, Гитлер находился в подземном бункере в Берлине. В ноябре 1944 года он навсегда покинул «Волчье логово» и в январе 1945 года приказал уничтожить Ставку, однако у немецких военных инженеров не оказалось достаточного количества взрывчатых веществ, чтобы выполнить это приказание. (Развалины «Волчьего логова» в настоящее время находятся на территории Польши и являются туристической достопримечательностью.) Практически впавший в безумие, едва ли не парализованный от мощного нервного напряжения и безумного коктейля принимаемых им лекарств, Гитлер все еще судорожно продолжал цепляться за власть, когда ему сообщили о казни Муссолини.

«Гитлер узнал о постыдной смерти Муссолини, — вспоминала Траудль Юнге, одна из секретарш фюрера. — Я думаю, что кто-то показал ему фотографии обнаженных тел, подвешенных вверх ногами на главной площади Милана. „Я не попаду в руки врага — ни живым, ни мертвым. Когда я буду мертв, мое тело нужно сжечь, чтобы никто не смог найти его“, — заявил Гитлер». (В «Последних днях Гитлера» историк Хью Тревор-Роупер утверждает, что Гитлер не мог видеть фотографий мертвого Муссолини и вряд ли знал зловещие детали его казни.)

30 апреля Гитлер и Ева Браун, ставшие за день до этого официально мужем и женой, покончили жизнь самоубийством. Геббельс, остававшийся рядом с ним до его последнего часа, также принял решение свести счеты с жизнью, не пожелав попасть в руки русских солдат, которые уже вели бои на улицах Берлина. (Вскоре после этого Третий рейх возглавил адмирал Дёниц.)

* * *

В дни Республики Сало Муссолини выразил благодарность за свое спасение в Гран-Сассо. «Греческий философ Фалес, — писал дуче, как обычно, ссылаясь на великих людей, — благодарил богов за то, что они сотворили его человеком, а не животным; мужчиной, а не женщиной; греком, а не варваром. Я же благодарю богов за то, что они избавили меня от судилища на Мэдисон-Сквер в Нью-Йорке, которому я предпочел бы быть повешенным в лондонском Тауэре».

За несколько месяцев до своей смерти Муссолини в редкие моменты искренности также признавался, что он и Гитлер, словно безумцы, пошли на поводу собственных иллюзий.

После рейда на Гран-Сассо Скорцени снискал благоволение в глазах Гитлера, который теперь часто поручал ему выполнение важных заданий. «На протяжении всей его военной карьеры, — писал Х. Мак-Рейвен, служащий спецназа ВМФ США, — Скорцени использовал тактический обман и предпринимал действия поразительной храбрости с тем, чтобы ввести противника в заблуждение и таким образом обеспечить себе преимущество в опасной ситуации». И хотя ему далеко не всегда сопутствовал успех, он до конца войны сумел провернуть еще несколько блестящих спецопераций, чем снискал себе сомнительную славу.

Так, например, одна из самых знаменитых его операций имела место во время сражения в Арденнах, когда Гитлер в декабре 1944 года неожиданно развернул контрнаступление на Западном фронте. Основные силы немцев состояли из регулярных пехотных частей, однако во время одного из последних штабных совещаний Гитлер дал Скорцени задание отправить в тыл врага группу диверсантов, переодетых в американскую форму (операция «Грайф»). После нескольких месяцев подготовки эти квазиамериканцы должны были проникнуть на подконтрольную союзникам территорию для совершения диверсионных актов, создавая неразбериху на дорогах, перерезая телефонные линии и вообще сея вокруг себя хаос. Хотя на самом деле достижения диверсантов Скорцени были весьма скромными, их присутствие породило массовую панику в стане врага, совершенно несоизмеримую с их реальным числом.

В течение этого периода солдатам войск Англии и США не всегда удавалось отличить врага от своего, и они были вынуждены подвергать друг друга бесконечным перекрестным допросам. Бывало, что настоящих американцев хватали по подозрению в шпионаже, принимая их за переодетых немцев. Не спасало даже воинское звание. Так, например, американский генерал по имени Брюс Кларк был арестован полевой полицией и провел в комендатуре пять часов.

В результате операции «Грайф» «полмиллиона американских солдат играли друг с другом в „кошки-мышки“» всякий раз, когда встречали на дороге своих, вспоминал генерал Омар Брэдли, трехзвездочный генерал, которого постоянно останавливали на блокпостах и устраивали ему допрос с пристрастием. «Меня трижды заставляли доказывать, кто я такой. В первый раз меня попросили назвать столицу штата Иллинойс, и я правильно назвал Спрингфилд (тот, кто меня допрашивал, считал, что это Чикаго), во второй раз — описать боевой порядок во время атаки, в третий раз — назвать имя очередного мужа некой блондинки по имени Бетти Грейбл».

Как будто этого было мало, у союзников вскоре получила популярность идея, что Скорцени планирует похитить самого генерала Эйзенхауэра. В результате этих опасений Верховное командование союзных войск практически посадило его под домашний арест, а в качестве охраны приставило его непосредственных подчиненных.

«Офицеры сил безопасности, — вспоминал секретарь Эйзенхауэра Кей Саммерсби, — тотчас превратили штаб (располагавшийся в Версале) в неприступную крепость. Вокруг здания натянули колючую проволоку. Рядом со штабом постоянно стояли в карауле несколько танков, число часовых было удвоено, затем утроено, затем увеличено в четыре раза. Система пропусков из пустой формальности превратилась в вопрос жизни и смерти. Рокота автомобильного мотора было достаточно, чтобы в кабинетах тотчас начинали трезвонить телефоны, и всем требовалось узнать, все ли в порядке с шефом».

В конечном итоге гитлеровское контрнаступление провалилось. Тем не менее в конце войны имя Скорцени превратилось в легенду. Когда в мае 1945 года он наконец сдался, военные репортеры не могли не высказать своего восхищения смелым австрийцем. «Это довольно симпатичный мужчина, — писал репортер газеты „Нью-Йорк Таймс“, — даже несмотря на шрам, который протянулся через все лицо, от левого уха к подбородку. Он с улыбкой опроверг слухи о том, что прошлой зимой планировал убийство членов Верховного командования союзных войск, заявив, что если в тылу у американцев и действовали переодетые в американскую форму немецкие солдаты, их явно туда заслал кто-то другой, но только не он».

Впрочем, была тема, на которую Скорцени был не прочь поговорить.

«После того, как он несколько раз пытался убедить тех, кто его допрашивал, в том, что он обыкновенный солдат, оболганный вздорными слухами, Скорцени взялся рассказывать историю, которой он явно гордился и которой хотел поделиться. Это был рассказ о том, что он с горсткой солдат вырвал Муссолини из застенка и таким образом на какое-то время спас дуче от судьбы, которая в конце концов настигла итальянского диктатора в Северной Италии».

Хотя Скорцени с его разбойничьим шармом и сумел очаровать ряд журналистов и историков, были и такие, кто проникся к нему редкостным омерзением, видя в нем всего лишь изобретательного террориста.

В 1947 году именно таково было мнение американского военного трибунала. Скорцени вменили в вину многочисленные преступления, связанные с проведением операции «Грайф», в том числе убийство американских военнопленных. Во время суда судьи выслушали показания Форреста Йео Томаса, легендарного британского агента, который тесно сотрудничал с французским Сопротивлением. Йео Томас, известный также во время войны как Белый Кролик, рассказал суду, что поручал своим оперативникам задания, для выполнения которых требовалось переодеваться в немецкую форму. В результате этих и других свидетельских показаний в конце концов Скорцени был оправдан по всем пунктам обвинения, хотя и не выпущен на свободу.

После суда он провел несколько месяцев в лагере в немецком городе Дармштадте, ожидая начала процесса денацификации. Некоторые страны-союзники, такие, как Чехословакия и Бельгия, требовали экстрадиции Скорцени, чтобы он предстал перед судом по другим обвинениям. Когда он обратился за поддержкой к Йео Томасу, ответ британского героя был краток: «Беги!» Вскоре Скорцени последовал его совету. В июле 1948 года трое бывших эсэсовцев, переодетые в форму американской полевой полиции, подъехали на машине к воротам дармштадтского лагеря, в котором содержался Скорцени, и, предъявив якобы официальные бумаги, вывезли знаменитого пленника на свободу (по крайней мере так рассказывают). (Некоторые авторы утверждали, что побег Скорцени из лагеря организовало ЦРУ — с тем чтобы в дальнейшем пользоваться его услугами.)

Последние годы жизни Скорцени, которые он провел в Южной Америке и Испании, окутаны тайной. Они стали предметом самых невероятных домыслов. Впрочем, некоторые вполне могут соответствовать действительности. Так, например, ряд авторов утверждают, что в послевоенные годы Скорцени оказывал услуги ЦРУ, а также работал в Аргентине на чету Перонов (поговаривают даже, что у него был роман с супругой аргентинского диктатора Эвитой). Он также сыграл ключевую роль в создании сети «ОДЕССА» — подпольной организации, чьей целью был переезд из Германии бывших нацистов, чтобы те избежали карающей руки правосудия за границей.

Нередко правда оказывается даже фантастичнее вымысла. В 1989 году стало известно, что в начале шестидесятых годов Скорцени какое-то время работал на израильскую разведку «Моссад». Согласно сообщениям прессы, он помогал Израилю сорвать план Египта, намеревавшегося использовать нацистских специалистов с целью создания ракет.

Скорцени умер от рака в 1975 году в Мадриде.

После войны имя Отто Скорцени стало синонимом спасителя Муссолини. Сам он не имел ничего против. Разумеется, его слава служила источником вечного недовольства для генерала Штудента и немецких парашютистов, чья обида на Скорцени пережила даже холодную войну. По мнению историка Чарльза Уиттинга, который в семидесятые годы брал у Штудента интервью, бывший глава десантных войск даже спустя тридцать лет после похищения Муссолини имел на Скорцени зуб. Штудент умер в 1978 году.

До своей смерти в 2001 году майор Морс также продолжал восхвалять воинскую доблесть люфтваффе. «Операцию спланировали и провели десантники». Морс пояснял в своем интервью, опубликованном в 1987 году в «Лос-Анджелес Таймс»: «На протяжении сорока лет заслуги приписывались Скорцени. Его версия — это своего рода волшебная сказка. Дело в том, что Скорцени и его диверсанты-эсэсовцы участвовали в операции, скорее, как пассажиры самолета. Группу захвата возглавлял фон Берлепш».

По словам Морса, его собственная роль при проведении операции была многим непонятна, потому что он оставался в долине. «Я предпочел остаться с двумя ротами в долине на тот случай, что, если что-то пойдет не так с планерами, я смогу взять на себя руководство операцией и решать, что делать дальше. Позднее многие этого не поняли, однако моя задача заключалась в общем руководстве операцией, а не в каком-то отдельном ее аспекте».

Другой офицер-десантник, Арнольд фон Роон, служивший во время войны майором в штабе генерала Штудента, утверждал, что суть операции была искажена по политическим мотивам. «Как только Гитлер решил, чтобы именно Скорцени и диверсанты из числа эсэсовцев возглавляли операцию, в этом стало невозможным кого-либо переубедить. Генерал Штудент не хотел вступать в споры с Герингом по поводу того, кому принадлежат заслуги, и потому никогда не оспоривал расхожего мнения, полагая, что история сама все расставит по своим местам».

Однако и Морс, и Роон признают, что Скорцени являл собой внушительную фигуру. «Рослый, крепкий, умный, хотя далеко и не интеллектуал, — вспоминал Роон. — А еще у него имелся шарм, и он мог кого угодно перетянуть на свою сторону. Просто дело в том, что он не планировал и не возглавлял операции по похищению Муссолини».

Хотя и не отрицая роли немецких десантников, некоторые военные историки продолжают подчеркивать роль Скорцени. «Безусловно, Морс сыграл важную роль как при планировании, так и при проведении операции, — пишет в своей книге, вышедшей в 1979 году, историк Мак-Рейвен, — но именно Скорцени проводил разведку с воздуха, именно Скорцени первым высадился на Гран-Сассо, именно Скорцени контролировал действия генерала Солетти, именно Скорцени первым добрался до Муссолини. Был ли Скорцени лишь попутчиком или автором операции, не так уж важно. Главное, что от его действий, а не от действий Морса зависел ее успех».

Справедливо будет сказать, что противоречащие друг другу утверждения Скорцени и немецких десантников добавили еще одну главу в запутанную историю операции «Дуб».

Как только лето 1943 года стало достоянием истории, занавес поднялся вновь, открывая сцену для новой, куда более крупномасштабной драмы — битвы за Италию. «Начиная с сентября 1943 года и по конец апреля 1945-го, — писал историк Ричард Лэм, — Италия пережила оккупацию со стороны двух соперничающих армий, и весь полуостров превратился в театр ожесточенных сражений». В некотором роде шесть коротких недель, последовавших сразу за переворотом, определили ход долгой и кровопролитной борьбы. Не сумев поставить заслон на пути немцев в Италию и отказавшись поддержать высадку союзников (как в районе Рима, так и в других местах), итальянский король и Бадольо несут ответственность за все плачевные последствия своей преступной недальновидности.

Впрочем, 8 сентября эти последствия еще не были столь очевидны. После победы при Салерно союзники начали бросать жадные взгляды на остальную часть полуострова. Почти как Гитлер и Роммель, они полагали, что перед лицом их натиска немцы будут вынуждены оставить провинции к югу от Рима и закрепятся на севере, где-нибудь в районе Флоренции, то есть более чем в ста пятидесяти километрах севернее итальянской столицы. Таким образом, большая часть Италии окажется в их руках почти без боя. Захват Рима виделся им, как глазурь на торте победного шествия. Впрочем, учитывая символическую значимость Вечного города, его можно было считать и самим тортом. Стоит ли говорить, что большая часть итальянцев предпочитала этот оптимистичный сценарий, поскольку он избавил бы их страну от ужасов войны.

«Поначалу Гитлер в случае выхода своего союзника из войны намеревался удерживать лишь северную Италию, — вспоминал генерал Вестфаль, начальник штаба генерала Кессельринга. — Предполагалось, что дивизии Кессельринга вольются в группу армий Роммеля на севере полуострова и будут стоять там до конца. Самого же Кессельринга, который, согласно слухам, был чересчур мягок с итальянцами, предполагалось перебросить вместе с его штабом на какой-нибудь другой фронт — например, в Норвегию».

Однако Кессельринг, который считал англоамериканцев чересчур осторожными и потому предсказуемыми, сумел перевернуть ситуацию с точностью до наоборот. В первые недели сентября он с таким успехом отражал натиск вражеских войск, что Гитлер в ноябре отправил Роммеля в отставку и назначил Кессельринга главнокомандующим немецкими войсками в Италии. Кессельринг, чья наивность в первые месяцы кризиса не раз становилась причиной неудовольствия фюрера, сумел раз и навсегда победить своего основного соперника. (Осенью 1943 года Гитлер посоветовал Роммелю найти применение своим талантам в деле обороны западных границ рейха. Роммель, который не раз высказывал свое восхищение Гитлером во время итальянского кризиса, позднее, в июле 1944 года, оказался замешан в заговоре, имевшем целью устранение нацистского диктатора, и был вынужден совершить самоубийство.)

Несгибаемость Кессельринга создавала для союзников постоянные проблемы. Чтобы это понять, достаточно одного взгляда на календарь. Англо-американские силы планировали освободить соседний Неаполь к третьему дню. В конечном итоге, чтобы попасть туда, им потребовалось три недели (Неаполь пал 1 октября). За это время 5-я армия под командованием генерала Кларка понесла потери в количестве 12 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Многие в стане союзников цеплялись за надежду, что Рим удастся взять этой же осенью, например, в конце октября. К великому сожалению как для самих союзников, так и для итальянцев, предсказатели ошиблись на целых восемь месяцев.

225 километров, отделявших Салерно от Рима, возможно, и смотрятся на карте весьма скромно, а вот на земле картина была совершенно иной. Американские и британские солдаты, которые должны были победным маршем подняться вверх по голенищу итальянского сапога, были вынуждены преодолевать бесконечные преграды в виде гор, рек и зорких глаз немецких артиллеристов. Кессельринг вынуждал их брать каждую пядь земли с боем. Обратив себе на пользу рельеф местности, он установил несколько естественных линий обороны, которые протянулись от Апеннин к морю. Немцы держались за каждую такую линию до самого конца и, лишь когда дальнейшее сопротивление теряло смысл, отходили дальше, к новой такой линии, тщательно приготовленной заранее, оставляя после себя выжженную землю. Тактика Кессельринга приобрела утомительное постоянство, хотя и оказалась весьма эффективной. (Парашютисты генерала Штудента входили в состав вверенной Кессельрингу армии. Похищение Муссолини стало их последней успешной десантной операцией. До конца войны их использовали в роли отборных наземных частей.)

«Гористая местность центральной Италии была главным союзником Кессельринга, — пишет военный историк Карло д’Эсте. — Однако внушительным препятствием служили не только горы, но и многочисленные реки, суровая зимняя погода с ветром, распутицей и дождями, а также слабо развитая сеть дорог — все это превращало наступление союзников на хорошо подготовленного врага в настоящий кошмар».

«Линия Густава», которая пролегла по соседству с городком Кассино, примерно в 120 километрах южнее Рима, была одним из самых неприступных барьеров, созданных Кессельрингом. К январю 1944 года продвижение союзников было приостановлено. Когда же применение силы не помогло выбить немцев, союзники в конце января решили перехитрить врага, высадив дополнительный десант в Анцио, расположенном к северу от «Линии Густава». Расчет был таков: если все пойдет по плану, немцы окажутся зажаты между двумя союзными армиями — одной под Кассино и другой у них в тылу, в Анцио.

Увы, план провалился. Союзникам удалось застать немцев врасплох, их солдаты, которые высадились в Анцио, довольно легко создали там плацдарм и закрепились на нем. Однако к тому моменту, когда они были готовы двинуться в другие районы страны, Кессельринг весьма удачно запер их на побережье. (Командир эскадрильи планеров во время нападения на Гран-Сассо Отто фон Берлепш принимал участие в битве при Анцио, где и погиб.)

Союзники, которые теперь увязли сразу на двух фронтах, провели у Кассино и Анцио еще несколько месяцев, не в состоянии прорвать мощную линию обороны немцев. Затяжной характер боев и большие потери чем-то напоминали самые трудные месяцы Первой мировой войны.

Сломить сопротивление немцев удалось лишь весной, притом немалыми усилиями. Американские солдаты 5-й армии генерала Кларка вошли в Рим 4 июня 1944 года — спустя девять месяцев после высадки в Салерно.

Город отнюдь не благоденствовал в период немецкой оккупации. «Рим был „открытым городом“, чьи стены сотрясались как от топота немецких сапог, так и от грохота американских бомб, — писал военный историк Роберт Катц о тех нескольких месяцах, когда Римом правили немцы. — Разбухший примерно вдвое вследствие притока беженцев из сельской местности, Рим был наводнен шпионами, двойными агентами, информаторами, палачами, беглыми пленными, евреями и просто толпами голодных людей».

За этот период в лагеря Третьего рейха из Вечного города было вывезено около двух тысяч евреев (впрочем, следует отметить, что большая часть римских евреев сумели избежать нацистских лагерей). (Благодаря усилиям итальянцев примерно 80 процентов живших в Италии евреев сумели в период немецкой оккупации избежать поимки. Тем не менее 8 тысяч человек погибли от рук нацистов. В период Республики Сало Муссолини также сумел спасти некоторое число евреев.) Не удивительно, что многим итальянцам казалось, что высшее руководство страны бросило их на произвол судьбы, как, впрочем, и союзники, чьи обещания быстро очистить Италию от немцев так и не воплотились в жизнь. Пока союзники топтались под Анцио, один разочарованный римлянин, пародируя лозунги пропаганды союзников, написал на городской стене следующие строчки: «Американцы, держитесь! Мы вскоре вас освободим!»

Однако куда большую ненависть вызывали у римлян немцы. В течение всего периода оккупации немцам то и дело отравляли жизнь участники римского Сопротивления. После одной такой дерзкой вылазки в марте 1944 года, во время которой были убиты 33 эсэсовца, маршировавших на виа Разелла, Гитлер пришел в бешенство и отдал приказ казнить несколько сот римлян. Герберт Капплер, который из военного атташе превратился в главу римского гестапо, привел при содействии своего подчиненного Эриха Прибке приказ фюрера в действие. В результате облав были схвачены 335 человек; все как один были расстреляны в Адреатинских пещерах в окрестностях Рима. (После войны Капплер был признан виновным в военных преступлениях и провел несколько десятилетий в итальянских тюрьмах. Прибке бежал в Южную Америку, где прожил на свободе еще пятьдесят лет. В середине девяностых годов он был разоблачен и выдан Италии. Его, восьмидесятилетнего старика, приговорили к пятнадцати годам домашнего ареста.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.