Ведение войны

Ведение войны

Все это время повсеместно бушевала война. Военное положение рейха необратимо ухудшалось. 7 февраля 1943 года прошло совещание гауляйтеров в Познани, после чего Гитлер собрал их в своей штаб-квартире для обсуждения сложившейся ситуации и обрушил на них двухчасовую речь. По мнению фюрера, целью любой военной кампании было поставить противнику «шах и мат». Достичь этого можно двумя способами: уничтожив его живую силу или лишив его ресурсов; немецкая стратегия заключалась в сочетании обоих способов. В течение лета 1941 года основное внимание уделялось уничтожению вражеских армий и оружия; в 1942 году была поставлена цель отрезать его от экономических и продовольственных баз. Иначе говоря, вражеский потенциал должен был быть ликвидирован прошлым летом. Действительно, были достигнуты впечатляющие успехи, но они оказались недостаточны, потому что никто точно не знал, как много народу проживает на востоке; оставалось неизвестным даже точное число жителей Советского Союза, как и число солдат, которых Сталин мог мобилизовать на войну. Германии пришлось столкнуться со множеством неприятных сюрпризов и непредвиденных трудностей. Прошлым летом она пыталась завладеть Сталинградом, но это была лишь промежуточная цель, так как главным было пробиться в районы, богатые хлебом, углем и нефтью. К сожалению, несколько дивизий СС вынуждены были остаться на Западе, которому угрожало англо-американское вторжение (ожидаемое скорее в Тулоне, нежели в Северной Африке). Если бы оно произошло в Марокко или Алжире, это было бы вопиющей глупостью – вторжение на неоккупированную часть Франции сулило Германии гораздо больше опасностей.

В конце марта 1945 года, примерно за месяц до самоубийства, Гитлер все еще вспоминал свои соображения по поводу положения на фронте, обвиняя в неудачах генералов. Так, ответственность за катастрофу зимы 1941/1942 года он возлагал не на фон Браухича, а на Гудериана, в феврале 1945-го снова впавшего в немилость. Именно он, отступая, разрушил линию фронта. Вспоминал он и тогдашнюю свою беседу с генералом Кюхлером: тот предлагал, если потребуется, отвести войска к границам рейха, бросив все тяжелое оборудование. «Если бы мы так сделали, война, скорее всего, закончилась бы зимой 1941/1942 года».

Этот пример в очередной раз доказывает, что Гитлер понимал свою роль в продолжении войны, как понимал он и то, что его стратегия провалилась еще зимой 1941/1942 года, так что исправить положение на следующий год было уже невозможно. Упорно не желая оставлять захваченные позиции, Гитлер помешал беспорядочному бегству войск, но все его усилия, направленные на то, чтобы вернуть инициативу, оказались призрачными.

На 1942 год фюрер планировал захват «Кавказа, Ленинграда и Москвы. По достижении этих целей было решено остановить кампанию и вернуться на зимние позиции. Разумеется, следовало построить мощный оборонительный рубеж». Он был убежден, что повторения прошлой зимы не будет, даже если война растянется на сто лет. Советские методы ведения войны и грубая энергия Сталина производили на него впечатление. Именно Сталин спас положение на русском фронте. «Мы должны использовать похожие методы».

8 марта 1942 года генерал фон Манштейн во главе 11-й армии начал первое наступление на Крым. 15 мая он захватил в плен 170 тыс. человек. Второе наступление (операция «Фридерикус») планировалось на 18 мая, но Красная армия, теперь регулярно получавшая разведывательные данные от британских коллег, опередила немецкую и двинулась на Харьков. Генерал фон Бок пытался остановить наступление, но фюрер приказал контратаковать, и этот шаг оказался успешным. 22 мая группа армий под командованием генерала Клейста, установив связь с 6-й армией, захлопнула ловушку, захватив в плен еще 239 тыс. человек. Победа под Харьковом позволила Гитлеру вновь завладеть Донецким бассейном – той базой, на основе которой он намеревался достичь главных целей «второй кампании» и завладеть Кавказом. Однако вскоре темп был потерян, число пленных постоянно уменьшалось, из чего был сделан ошибочный вывод о том, что силы противника на исходе.

Даже если война на востоке оставалась главной заботой фюрера, он не мог полностью забывать и о средиземноморском театре военных действий. 29 и 30 апреля в замке Клессхайм, неподалеку от Зальцбурга, он встретился с дуче. Настроен фюрер был оптимистично: война завершится полной и окончательной победой, ни о каком мирном компромиссе не может быть и речи. Очевидно, это был намек на Италию, вызывавшую у фюрера все большее недоверие. Обсуждалось также отношение участников тройственного пакта к Индии и арабским странам, находящимся под английской опекой. Следовало успокоить японцев, опасавшихся возможного сближения Оси с Великобританией и выдвинувших несколько предложений по этому поводу. Но Гитлер не желал высказываться по этому вопросу до тех пор, пока немцы не захватят Кавказ и не прояснится позиция Турции. Дуче и фюрер пришли к согласию, что в настоящее время Ось не заинтересована в нападении Японии на СССР. Ей следовало сосредоточить свои усилия против англосаксов. Гитлер придерживался этого мнения до февраля 1943 года, когда стал настойчиво требовать от своего дальневосточного партнера выступления против СССР. В том, что касается Средиземноморья, то итальянцы настаивали на захвате Мальты, однако Гитлер проявлял сдержанность, ссылаясь не необходимость тщательной подготовки подобной операции. Несмотря на давление генерала Редера, он стоял на своем, пока в августе 1942 года от этого плана окончательно не отказались.

Вернувшись из Финляндии, куда он ездил поздравлять маршала Маннергейма с 75-летием, Гитлер узнал, что Гейдрих, 27 мая ставший жертвой покушения (в него бросили бомбу, начиненную смертоносными бациллами), скончался от ран. Ответ немцев был ужасен: в чехословацкой деревне Лидице, а также в Праге и Брно пролились реки крови. Геббельс приказал арестовать в Берлине 500 евреев; многие из них были казнены в тот же день.

21 июня 1942 года вечером Гитлер выехал в Берлин. По дороге ему сообщили о победе Роммеля под Тобруком; ему тотчас же было присвоено звание фельдмаршала. Роммель намеревался дойти до Нила. 28 июня началась операция на Кавказе, и в тот же день Гитлер узнал, что в Египте удалось взять в кольцо вражеские силы в Марса-Матруке. Воображение уже рисовало ему, как его войска входят в Александрию; он решил, что осенью можно будет склонить Англию к миру – надо только завершить кавказскую операцию.

Его оптимизм зиждился на данных службы разведки восточной армии; вместе с ним его разделяли начальники отдела планирования ОКГ и штаба армии. Воодушевленный, фюрер приказал разбить наступление на два потока: один на Волгу, второй – на Кавказ. Напрасно Гальдер убеждал его не распылять силы. Когда оба наступления захлебнулись, Гитлер уволил фон Бока. На лето он устроил свою штаб-квартиру в Виннице, на Украине. Было очень влажно, днем стояла почти тропическая жара, а ночи были холодные. Всем пришлось принимать препараты против малярии, и Гитлер жестоко страдал головными болями. Личный врач доктор Морелль лечил его пиявками.

В этом нездоровом месте он узнал о попытке высадки в Дьеппе англо-канадских войск с участием нескольких американских рейнджеров и двух десятков французских солдат. Операция носила имя «Юбилей» и по сути представляла собой репетицию высадки в Северной Европе. Союзники понесли тяжелые потери: более тысячи человек убитыми, две тысячи захваченными в плен, не считая машин и боевой техники (только канадцы оставили на поле боя 907 убитых бойцов; 1874 человека попали в плен). Немцы потеряли 345 человек убитыми, четверых – пленными, а также 25 бомбардировщиков и 23 истребителя. Вначале Гитлер иронизировал над этой операцией, говоря, что британцы впервые оказали ему любезность пересечь Ла-Манш и оставить образцы своего вооружения, однако впоследствии ему пришлось признать, что англичане в ходе операции кое-чему научились, так что фюреру имело смысл опасаться повторения попытки другими средствами и в другом месте.

К концу августа стало ясно, что силы Красной армии далеки от истощения, тогда как немецкое наступление остановилось. Главная проблема заключалась в том, что у рейха закончились резервы и от солдат в частях требовали невозможного. Как это бывало уже не раз, проявилось чудовищное расхождение между средствами и целями. Напряжение возросло до такой степени, что в сентябре разразился кризис между Гитлером и генералами. Как и в декабре 1941 года, он обвинил тех, кто стал ему неугоден, отстранил своего начальника штаба Гальдера и командующего группой армий на Кавказе генерала Листа, чьи обязанности до ноября выполнял сам, вызвав недоумение высшего командования вермахта.

Фюрер также рассорился с Йодлем, вставшим на сторону Листа, и объявил, что отныне будет принимать пищу в одиночестве. Борману он приказал доставить стенографистов, чтобы вели записи во время военных совещаний, – ему нужны письменные доказательства того, о чем он говорит. Дело было в том, что Йодль с помощью военного историографа генерала Вальтера Шерффа составил докладную записку, в которой указывал, что Гальдер строго следовал указаниям фюрера. Тот решил, что надо избавиться от Йодля и заменить его генералом Паулюсом, что он намеревался сделать сразу после взятия Сталинграда. Впрочем, Йодль сам просил отправить его на фронт. «Это мне решать, когда и куда вам отправляться», – ответил на его просьбу фюрер. Довольно долгое время Гитлер с ним не здоровался и не протягивал ему руки. Впоследствии Йодль вспоминал о своей жизни в штаб-квартире фюрера как о пытке; на Нюрнбергском процессе он рассказывал, что там царила атмосфера, напоминавшая одновременно монастырь и концлагерь. Его отношения с шефом больше никогда не были такими сердечными, как в прошлом. Тем не менее в январе 1943 года Гитлер наградил Йодля золотым крестом НСДАП – очевидно, чтобы показать, что «Винницкий кризис» миновал. Это была единственная полученная Йодлем награда, которая подвигла его 1 января 1944 года подать заявление о вступлении в партию, однако без надежды на успех, поскольку боевой офицер не имел права принадлежать к партии.

24 сентября на место Гальдера был назначен Курт Цайцлер, 47-летний офицер, за которым Гитлер специально посылал в Париж своего адъютанта Шмундта и которому немедленно присвоил звание пехотного генерала. Ему поручили отвечать за ведение восточной кампании, тогда как штаб занялся остальными операциями, – все это засвидетельствовано в стенографических отчетах военных совещаний. Эти протоколы, служащие ценным источником сведений о Гитлере, подтверждают то, что нам известно из записей Шпеера: это был человек с явной технической жилкой, наделенный отличной памятью и проявлявший не всегда уместную склонность вдаваться в самые мелкие детали. В тот же самый период он назначил Шмундта начальником кадрового отдела вермахта, чтобы быть уверенным, что ни одно важное назначение не состоится помимо его воли.

Уделяя повышенное внимание положению на восточном фронте, Гитлер не мог не понимать, что дело идет к открытию второго фронта. 29 сентября он посвятил этому вопросу свое выступление на узком совещании в канцелярии. О месте возможной высадки можно было только догадываться. Адмирал Канарис, шеф абвера, склонялся к окрестностям Шербура; средиземноморский флот – к Мальте или Сицилии, либо Триполи или Бенгази, что могло поставить под угрозу германо-итальянские войска. Таким образом, обманные действия союзников удались как нельзя лучше. К высадке в окрестностях Касабланки, Орана и Алжира, состоявшейся 8 ноября 1942 года, никто не был готов. Операция «Факел» (первоначальное название «Гимнаст») должна была стать первым актом союзнического наступления, жестким ударом в «мягкий живот» Оси, по выражению Черчилля. Сталин предпочел бы открытие второго фронта в Европе, чтобы снизить чудовищное немецкое давление, но одна только угроза подобного выступления заставляла Гитлера держать на Западе отборные войска и даже выслать им осенью 1942 года подкрепления. Кроме того, ему приходилось держать там сотни бомбардировщиков и транспортных самолетов, которые весьма пригодились бы под Сталинградом или в Тунисе. 11 ноября Роммель был выбит с египетских позиций в Эль-Аламейне в результате британской наступательной операции под командованием генерала Монтгомери.

Помимо всего прочего, высадка союзников в Северной Африке обострила ситуацию с Францией. События, приведшие к «повороту» адмирала Дарлана и «потере» французских колоний в Северной Африке, были детально изучены французскими историками, поэтому мы ограничимся здесь реакцией на них с немецкой стороны. Гитлер узнал о высадке в поезде между Берлином и Мюнхеном; в Бамберге к нему присоединился Риббентроп. Вместо того чтобы пересмотреть политику по отношению к Франции, министр иностранных дел, явно потрясенный случившимся, предложил Гитлеру связаться со Сталиным при посредничестве советского посла в Стокгольме Александры Коллонтай; с учетом сложившихся обстоятельств придется, очевидно, оставить большую часть захваченных на востоке территорий. Это было последнее, на что Гитлер был способен согласиться, – он сухо ответил, что намеревался обсудить положение в Африке и Франции, но не более того.

Франко-немецкие отношения на протяжении этого года заметно испортились, и тому были три причины. Во-первых, в обмен на возвращение 50 тыс. военнопленных Германия потребовала вербовки на работу 150 тыс. человек гражданского населения. В действительности инициативы «полномочного» генерала по набору рабочей силы Фрица Заукеля до конца 1942 года позволили вывезти в Германию 240 тыс. французских рабочих. Во-вторых, 7 июня 1942 года был принят указ об обязательном ношении желтой звезды для евреев, а 16 июля состоялась первая облава на евреев нефранцузского происхождения; в течение лета и осени они были депортированы, причем число жертв достигло 12 тыс. человек. Наконец, по приказам от 19 и 25 августа 1942 года был принят указ об обязательной военной службе для молодых мужчин из Эльзаса и Лотарингии. Все это не могло не омрачить отношения между обеими странами.

8 ноября, пока в Виши заседал совет министров, бурно обсуждавший положение в Северной Африке, Гитлер выступал перед партийными ветеранами в Мюнхене на памятной встрече в честь путча 1923 года. У его адъютанта Белова сложилось впечатление, что он растерян, но не желает этого показывать. Геббельс, напротив, нашел фюрера в прекрасной форме, как и его речь, судя по всему написанную за несколько недель до того. Впрочем, ему не требовалось особой подготовки, поскольку он повторял примерно то же, о чем твердил всегда. Сравнивал нынешнюю войну с борьбой за власть, которую ему пришлось вести в прошлом. Как и прежде, от категорически отверг возможность компромисса и заявил, что не намерен выступать с предложениями о мире: «Сейчас не время говорить о мире, сейчас время воевать». Он всегда страдал одним недостатком – или это было достоинство? – настоять, чтобы последнее слово осталось за ним. Если в прошлом Германия сложила оружие без четверти двенадцать, то он остановится не раньше, чем часы покажут «пять минут первого». Затем он обрушил поток инсинуаций на Сталина, Черчилля, Рузвельта и «надушенного мальчишку» Идена.

Между тем он через Абеца дал знать в Виши, что если французы готовы объявить войну англичанам и американцам, то он пойдет с ними «против всех бурь и ветров». Как отмечал Геббельс, фюрер оказывал им «огромное доверие. Французы, очевидно, попытаются внести в это предложение больше содержания и придать ему более широкую основу. Если с ними получится договориться, что пока сомнительно, это даст нам в руки бесценный пропагандистский козырь. Мы тогда сможем нарисовать весьма привлекательную картину будущей Европы; хартия нового европейского строительства, безусловно, затмит Атлантическую хартию Рузвельта и Черчилля. На мой взгляд, эта перспектива слишком заманчива, чтобы иметь шансы на осуществление». Все, даже Гиммлер, Риббентроп и Кейтель, соглашались с тем, что подобное строительство будет «красивым и приятным». Тем не менее фюрер, как и его министр пропаганды, оставался «крайне подозрительным и скептичным и не желал раньше времени связывать себе руки договором с Францией, пока он не получит всестороннего и искреннего одобрения итальянцев». Французское правительство продолжало дискутировать, и фюрер решил «немного смягчить свои требования. Он не настаивает на формальном объявлении войны, которое даст англичанам и американцам право бомбить Францию. Но если французы откажутся, он намеревается в самые короткие сроки захватить оставшуюся французскую территорию».

Поздно вечером состоялись трехсторонние переговоры между Мюнхеном, Виши и Римом. К часу ночи стало известно, что Алжир уже ведет переговоры о перемирии. Главный вопрос, волновавший всех, звучал так: где генерал Жиро, бежавший из концлагеря для пленных офицеров? В Берлине и Мюнхене знали, что Вейган в Виши ведет переговоры с Петеном, но местонахождение Жиро оставалось неизвестным, даже Абецу. «В Виши, – отмечал Геббельс, – царит смятение. В этот решающий час во Франции не нашлось государственного деятеля нужного масштаба, который знал бы, чего он хочет». Наконец, пришло сообщение, что Дарлан захвачен американцами.

«Вопрос еще и в том, будет ли он считаться военнопленным, поскольку официально США и Франция не находятся в состоянии войны. Если удастся договориться с французами, может быть, будет возможно уменьшить негативные военные последствия американского демарша. Но психологический успех американцев налицо. К тому же англичане начинают осознавать истинный масштаб сил Роммеля. До сих пор они их серьезно переоценивали. Как только они узнают, какими небольшими силами он в действительности располагает, его положение станет еще труднее».

Продолжая невеселый обзор ситуации, он затронул тему Сталинграда, на который готовилось наступление силами нескольких инженерных батальонов: «Было бы неплохо бросить Сталинград как противовес на чашу психологических решений. Мы должны любой ценой одержать зрелищную победу на любом театре военных действий и восстановить свою пошатнувшуюся репутацию». Таким образом, все зависело от визита Лаваля в Мюнхен; в противном случае оставался последний козырь – полная оккупация Франции.

Но картина ухудшалась час от часу. Выяснилось, что французы «почти не оказывали сопротивления в Северной Африке. Складывается впечатление, что они играют комедию, пытаясь спасти внешние приличия. Французы требуют от нас гарантий, не понимая, что гарантий должны требовать от них мы». Затем пришла весть, что Жиро в Алжире и «по приказу генерала Эйзенхауэра собирает в Северной Африке национальную французскую армию. Это означает коренной перелом в ситуации. Мы не верим, что Дарлана захватили в плен в честном бою». Он сам отправился в Алжир и сдался в плен американцам, лишь бы «не принимать решений. Все эти французские военные и государственные деятели ведут чрезвычайно легкомысленную и коварную игру». Арест Дарлана выглядел в глазах немцев «заранее отрепетированным фарсом». Поэтому переговоры с Лавалем проходили «под давлением фактора времени» и событий. Надежда прийти к соглашению таяла с каждым часом и в конце концов испарилась окончательно.

Фюрер, между тем успевший встретиться с Чано, принимал президента французского совета в его присутствии, а также в присутствии Риббентропа. Лаваль явно старался выиграть время и рассуждал о поэтапной эволюции. Но немцам было ясно, что «о конструктивном сотрудничестве с французами больше не может идти и речи. У нас нет больше времени. Фюрер решил, что мы займем не оккупированную пока часть Франции, а итальянцы – Корсику. А тот, кто сегодня захватит ту или иную территорию, просто так не отдаст ее после войны». Переговоры завершились составлением письма для вручения Петену, в котором Гитлер объяснял «необходимость своих действий». Геббельс отмечал, что нерешительность итальянцев, возможно, помешала немцам совершить серьезную ошибку: «Лавалю на самом деле нечего было предложить.

Если хочешь вступить в брак, необходимо иметь приданое. С пустыми руками замуж не берут – во всяком случае, в политике и на войне». По сравнению с недавним прошлым ситуация изменилась: «Мы снова берем инициативу в свои руки. Ошеломление первого часа прошло».

Вину за раскол германо-французского альянса возложили на Дарлана, однако немцы продолжали не доверять французам, особенно Петену: «Они сменят лагерь, все как один, едва подвернется удобный случай. Выжидание – вот главный урок французской политики с момента поражения. Нельзя не отметить, что Франция добилась на этом пути некоторых успехов». Операция «Факел» для многих французов зажгла огонек надежды, а возможно, знаменовала собой коренной поворот в войне, пусть даже за него пришлось заплатить дорогую цену – 11 ноября 1942 года, в годовщину перемирия 1918 года, была предпринята операция «Антон», завершившаяся оккупацией всей страны и последующим затоплением флота в Тулоне.

Вскоре коренной поворот в войне – особенно психологический – проявился со всей отчетливостью. В чисто военном отношении Германия проиграла в тот день, когда решила напасть на Советский Союз. Для Гитлера и Сталина битва за Сталинград – столицу Волжского региона – была делом политического престижа. Но если у Сталина имелась разработанная стратегия и были средства для ее осуществления, то у Гитлера не было ни того ни другого; впрочем, выбора у него тоже не было. К тому же, выступая 30 сентября во Дворце спорта, а 8 ноября в Лёвенбрау, он поклялся вырвать город у врага.

Советское контрнаступление началось 19 ноября с широкого захода на окружение. 21-го на значительном участке был прорван фронт 3-й румынской армии, союзной немцам. 27-го в кольцо попала 6-я армия рейха; над войсками на Кавказе нависла угроза вытеснения к Ростову. О начале наступления Гитлер узнал в Бергхофе, куда удалился на несколько дней. Он немедленно отдал приказ бросить в дело бронетанковый корпус генерала Гейма – в брешь, образовавшуюся в тылах румынской армии, которая мужественно сражалась, теряя почти всех генералов и других командиров, но была почти полностью уничтожена. Группу армий Гейма, находившуюся в стадии формирования, постигла та же судьба; генерал был смещен и приговорен к смертной казни, которой избежал чудом. Для поддержки группы армий «Юг» Гитлер приказал сформировать группу армий «Дон» под командованием фельдмаршала фон Манштейна. По мнению генерала Йешоннека, прибывшего из штаба Люфтваффе в Восточной Пруссии, можно было попробовать снабжать 6-ю армию генерала Паулюса воздушным путем; 22 ноября вечером Геринг одобрил это решение. Гитлер полагал, что операция займет всего несколько дней и Паулюс с Манштейном быстро соединятся. На следующей день он сел в поезд и поехал в свою штаб-квартиру. Поездка тянулась 20 часов; каждые два часа фюрер приказывал остановить поезд и звонил Цейцлеру. Тот передал просьбу Паулюса разрешить ему попытаться вырваться из окружения. Гитлер отказал и продолжал стоять на своем, даже когда 8-я итальянская армия была полностью разбита. Единственное разрешение отступить он дал кавказским войскам. «Он продолжал, – комментирует Геббельс, – проводить ту же линию, что и прошлой зимой, иначе говоря, не уступать ни пяди», разве что его принудят к этому силой. «Большевики в подобных военных ситуациях действовали точно так же и достигали бесспорных успехов. Мы не сможем одолеть большевиков, если только не начнем использовать одинаковые или схожие методы».

Но «черная серия» еще не закончилась. 28 ноября в штаб-квартиру без предупреждения явился Роммель, заявивший, что удерживать Африку невозможно. Гитлер принял его весьма холодно, сурово отчитал и отправил в Рим, вместе с Герингом, чтобы обсудить с Муссолини возможности избежать разгрома в Тунисе. Моральный дух дуче, страдавшего язвой желудка, упал ниже всяких пределов. Он предложил срочно отыскать способ закончить русскую кампанию. Ту же «гипотезу» выдвинул перед фюрером Чано, прибывший в «Волчье логово» чуть позже, 18 декабря. Гитлер отказался, приведя ряд аргументов. Во-первых, Германия не может согласиться на линию раздела, по которой от Советского Союза отойдут только Прибалтика и Польша. Во-вторых, не представляется возможным отыскать линию, которая удовлетворила бы потребности и Советского Союза, и Оси в угле, железе и хлебе. В-третьих, даже если бы удалось прийти к политическому урегулированию конфликта с большевиками, воевать на Западе, пока существует Советская армия, слишком опасно. В-четвертых, стоит американцам и англичанам только заподозрить, что немцы и русские вступили в переговоры, как они, несмотря на огромный риск, немедленно начнут операции в странах Оси – из текста беседы с Чано не понятно, о каких именно операциях думал Гитлер. Скорее всего, его мысли занимали воздушные атаки и бомбардировки немецких городов, и так уже начинавших ощущать на себе их ужас, тем более что благодаря развитию техники союзная авиация все чаще предпринимала ночные вылеты.

Чано и Гитлер затронули также французскую проблему. В глазах итальянца, выступавшего от имени Муссолини, Лаваль намного меньше представлял «настоящую Францию», нежели правительство Дарлана в Алжире; кроме того, не следовало придавать слишком большого значения разногласиям между де Голлем и адмиралом. С этим Гитлер был согласен; по его мнению, 10 % французов чувствовали враждебность к Оси; от 5 до 10 % были настроены на сотрудничество, а остальные выжидали. Но с учетом положения в Северной Африке было необходимо сохранять видимость французского правительства. Поскольку алжирский режим призывал французов к борьбе – в отличие от действовавшего во Франции – и поскольку французы совсем не стремились умирать, можно было надеяться, что они обратят свой выбор на победителя Вердена Петена.

На следующий день, 19 декабря 1942 года, Гитлер принял по его просьбе Лаваля в присутствии Геринга, Риббентропа, Абеца и Чано. Напрасно президент совета пытался выбить снижение оккупационных расходов или умерить аппетиты Заукеля в области отправки в Германию рабочей силы. Впрочем, этот визит послужил своего рода интермедией в переговорах Гитлера с Чано, которые продолжались еще два дня. Фюрер делал все ради консолидации альянса с Италией, понимая его растущую шаткость.

В последние дни года фюрер сделал попытку разработать операцию по восстановлению связи с 6-й армией под Сталинградом, ожидая, когда улучшится погода. Но попытка провалилась. Советская армия получала от британской разведки точные данные о передвижении немецких войск. Новогоднюю ночь Гитлер провел наедине с Мартином Борманом в бункере, где они просидели до четырех часов утра. Это грустное новогодие не сулило ничего хорошего. 1943 год стал для нацистского режима самым суровым со дня его прихода к власти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.