План «Барбаросса»

План «Барбаросса»

По убеждению Гитлера, одним из его козырей оставался Советский Союз. К лету 1940 года в отношениях с ним наметилось два возможных сценария. Первый: укреплять оборонный союз и активизировать торговый обмен; в этом случае можно добиться сближения СССР с тройственным пактом и континентальным блоком, как того желал Риббентроп. Второй: вернуться к изначальной программе и искать на востоке то самое жизненное пространство, которое необходимо Германии, готовиться к длительной войне и в конечном счете столкнуться с «американской угрозой».

Гитлер колебался между этими двумя сценариями на протяжении нескольких месяцев. Первый вариант выглядел предпочтительнее, пока Англия не отказалась от борьбы. Он позволял избежать того, чего фюрер и его военные советники боялись больше всего на свете: войны на два фронта. Осуществление этого плана, конечно, зависело от поведения стран, которые должны были составить «континентальный блок», в том числе от поведения самого Советского Союза. Усилия, направленные на привлечение Испании, Франции и Балканских стран, как мы уже показали, имели ограниченный успех, и отношение Советского Союза выглядело не намного более многообещающим. Сталин согласился на поставки Германии сырья и пищевых продуктов, но этот процесс шел очень вяло; с другой стороны, он воспользовался западными военными кампаниями Германии для расширения собственной территории. С 15 по 17 июня он занял страны Прибалтики. Затем потребовал от побежденной Финляндии концессии на никелевые рудники в Пестамо (16-го) и совместного контроля над островами Аланд. На следующий день Румыния была вынуждена отдать ему Бессарабию (которая согласно секретному соглашению от августа 1939 года попадала в сферу его влияния) и север Буковины. Одновременно он установил дипломатические отношения с Югославией.

Советские успехи грозили осложнить рейху добычу сырья на севере и на юге. На севере присутствие советского флота в Финском заливе могло в случае конфликта создать угрозу для транспортировки в Германию шведской железной руды. На юге советские войска, стоявшие в непосредственной близости от румынских нефтяных месторождений, могли в любой момент перерезать пути доставки «черного золота», сделав невозможным продолжение войны. Кроме того, существовала угроза со стороны советской авиации, которая могла достичь военных складов в Силезии.

Все эти соображения вынудили начальника Генерального штаба армии Гальдера провести реорганизацию войск. В отличие от Гитлера, он не считал, что отпала нужда во вторжении в Великобританию, которая оставалась главным врагом. Однако генерал сильно сомневался, что она сдастся в обозримом будущем; он не верил, что немецкие авиация и флот достаточно сильны, чтобы поставить ее на колени. К тому же Гальдер не исключал возможности, что Великобритания и Советский Союз договорятся между собой. В этом случае возникала угроза, что Германия, как и в годы Первой мировой войны, окажется лицом к лицу с коалицией из мощных держав и должна будет вести войну на нескольких фронтах на протяжении многих лет – чтобы прийти к тому же результату, что в 1918 году? Он решил реорганизовать армию в два этапа: сначала 120 дивизий, а затем, с перспективой мира, 70. Для первого периода он планировал развернуть 15 дивизий для защиты восточных границ в рамках стратегии «наступательной обороны». Гитлер дал свое согласие на это 23 июня 1940 года. Любопытно, что Гальдер сообщил наркому обороны Ворошилову, что передвижение войск к восточной границе не означает угрозы для СССР. Отныне он предпочитал надевать традиционную форму начальника Генерального штаба, о которой напрасно мечтал Бек: это стало возможным после победы над Францией, большую часть заслуг которой он приписал себе. Гальдер был убежден, что только он способен вывести рейх из тупика, в котором тот оказался, так как его усилиями и стараниями его подчиненных закладывается база будущей победы – вопреки невежеству Гитлера и его военного штаба. 25 июня 1940 года генерал созвал совещание, на котором присутствовали начальники основных отделений штаба армии. Именно тогда были разработаны первые планы ограниченного нападения на Советский Союз. Как только оно начнется, Великобритания потеряет последнюю надежду выиграть войну.

Из дневника Геббельса нам известно, что Советский Союз занимал умы не только военных. Поначалу министра пропаганды мало заботил тот факт, что Сталин ввел войска в прибалтийские страны, – это была цена, которую Германии пришлось уплатить. Однако военные операции против Румынии уже были расценены как нарушение пунктов соглашения. 5 июля Геббельс писал: «Славянство растекается по всем Балканам. Россия не упустила своего шанса. Может быть, в дальнейшем нам снова придется обернуться против нее?»

Нет ничего удивительного в том, что 21 июня Гитлер, собрав в Оберзальцберге командующих трех родов войск, потребовал от них поразмыслить над угрозой, исходящей от США и СССР, для дальнейшего ведения войны. Учитывая, что Генштаб армии уже разработал несколько планов, Браухич смог представить первый относительно подробный доклад на тему вероятной восточной кампании. Он подсчитал, что для этого потребовалось бы от 80 до 100 дивизий, которым пришлось бы столкнуться с 50–75 «хорошими» советскими дивизиями. Эта оценка исходила из вероятного наступления, целью которого был захват экономических центров на западе СССР и стремление убедить СССР в том, что хозяином в Юго-Восточной Европе должна оставаться Германия. Но Гитлера этот план не удовлетворил: он желал полного уничтожения Советского Союза как военной державы. Как только эта цель будет достигнута, можно будет не опасаться, что в войну вступят США, поскольку японское присутствие в Тихом океане к этому времени усилится. Англия потеряет последнюю надежду и будет стерта с лица земли; Германия будет «владычицей Европы и Балкан». Гитлер потребовал заняться составлением глобального плана уничтожения Советского государства.

31 июля он снова созвал военное совещание, на котором выступил Редер, изложивший свои идеи по поводу средиземноморской стратегии и сообщивший, что вторжение в Великобританию возможно начиная с 15 сентября. Однако Гитлер возразил, что планирует на весну 1941 года войну против СССР. Он согласился с генералами, заявившими, что никакой прямой угрозы от СССР не исходит; мало того, один из них заметил, что Россия не окажет им такой любезности и не нападет первой. Гитлер предложил несколько оперативных соображений и предложил два направления атаки: на Киев, форсируя Днепр, и на Москву. Оба армейских корпуса должны будут затем объединиться, по всей видимости, за Москвой. Позже нужно будет провести локальную операцию в нефтяном районе Баку. Финляндию и Румынию – но не Венгрию – можно будет привлечь в качестве союзников. Территориальными приобретениями станут Украина, Белоруссия и прибалтийские страны. В целом, по оценкам Гитлера, потребовалось бы 180 дивизий, из них 120 – на востоке. Таким образом, к 120 уже существующим и 18 находящимся в отпусках требовалось сформировать еще 40 дополнительных дивизий. Разумеется, вся подготовка должна вестись в недосягаемости от британской авиации. 7 августа Генштаб получил указание начать разработку плана восточной кампании.

Первоначальное название кампании было «Фриц», но в декабре его сменили на «Барбаросса». Необходимо подчеркнуть, что Гальдер, вопреки своим прежним возражениям, вовсе не демонстрировал враждебности к планам Гитлера напасть на СССР: в его «Военном дневнике» нет ни намека на это. Он никогда не делал никаких замечаний на этот счет в присутствии своих сотрудников или друзей по оппозиции, к которой вскоре примкнул. Впрочем, трудно сказать наверняка, что стояло за словами Гитлера – твердая решимость или смутные намерения. Также не известно, что оказало на фюрера наибольшее влияние – военная и экономическая ситуация (последняя играла огромную роль), иными словами, «рациональный расчет», или жажда удовлетворения идеологических амбиций – завоевания жизненного пространства и уничтожения «жидобольшевизма».

Летом и осенью 1940 года, в ходе совещаний с военными командующими, доминировали, разумеется, рациональные мотивы. Особенно большое значение приобрели соображения экономического характера. Ведение современной мобильной войны в основном зависело от наличия материальных и человеческих ресурсов. Положение той или иной воющей стороны радикально менялось в зависимости от того, имела ли она прямой доступ к таким ресурсам или вынуждена была полагаться на чью-либо добрую волю. Поэтому был велик риск того, что Советский Союз может в любой момент прекратить поставки в Германию, без которых ей было бы затруднительно продолжать войну против Англии. Мало того, СССР и Англия могли договориться между собой. Уже с середины сентября Геббельс отмечал, что начались трения с СССР из-за задержки поставок.

С июня по декабрь Гитлер пребывал в сомнениях, которые разделяли с ним военное командование и часть нацистских руководителей. Быстрая победа над Францией во многих вселила уверенность в том, что нет ничего невозможного, и оживила мечты о превращении Германии в мировую сверхдержаву. Все были согласны, что этой державе необходимо большое экономическое пространство, сопоставимое с колониальными империями Англии и Франции или с Америкой, занимавшей целый континент. Мнения расходились лишь относительно методов достижения этой цели: одни стояли за торговый обмен, другие настаивали на применении силы.

Окончательное решение предстояло принять Гитлеру. Судя по всему, что он писал, он явно склонялся в сторону войны. Единственным, что его удерживало, оставался временной фактор. С СССР следовало расправиться до наступления зимы, а до нее оставалось всего пять месяцев. Поэтому начинать кампанию в 1940 году он считал нецелесообразным. Кроме того, страх перед вторым фронтом заставил его предпринять некоторые шаги, направленные на ослабление позиции Англии, хотя в их эффективность он сам не слишком верил.

Прояснить ситуацию должны были переговоры с наркомом иностранным дел Молотовым, состоявшиеся в Берлине 12–13 ноября. Во время первый встречи Гитлер по своему обыкновению начал с изложения общих соображений о будущих взаимоотношениях обеих стран. И нам, и вам, говорил он, для решения внутренних проблем нужен мир, а не война. Что касается Германии, то она вынуждена была вступить в войну, которая была ей навязана, и помимо собственного желания занять территории, не представляющие для нее ни политического, ни экономического интереса. Отсюда возникло обострение жизненных потребностей, но оно ни в коей мере не затрагивает русские интересы. Нужда Германии в пространстве удовлетворена до такой степени, что ей потребуется не меньше века, чтобы его «переварить»; все, что ей теперь нужно, это кое-какие территории в Центральной Африке и некоторые сырьевые ресурсы. Вместе с тем Германия не потерпит, чтобы иностранные державы устраивали свои воздушные и военно-морские базы где им вздумается. В Европе интересы России, Германии и Италии пересекаются в отдельных регионах, так как все три страны испытывают потребность в выходе к морю. Германия хотела бы получить доступ к Северному морю, Италия – запереть Гибралтар, Россия – получить возможность свободного плавания по океанам. Все эти вопросы можно решить, не прибегая к конфликтам. Он уже имел беседы с французскими государственными деятелями, заверил Гитлер, и встретил с их стороны определенное понимание.

Новые проблемы возникли на Балканах, где Германия не имеет политических интересов. Все, что ей требуется – это сырье для обеспечения военных нужд. Идея о закреплении Англии в Греции и закладке там английских военных баз неприемлема. У него самого, добавил Гитлер, остались самые дурные воспоминания о боях на Салоникском фронте во время последней войны. Серьезные осложнения могут появиться, если англичане займут территории, слишком близко расположенные к румынской нефти, – о том, что аналогичная угроза исходила и от русских, он предпочел не упоминать. Наконец, фюрер остановился на опасности американского империализма, хотя не считал его угрозу непосредственной, полагая, что она проявится не раньше 70—80-х годов.

После этого пространного вступления, в ходе которого фюрер всячески избегал касаться действительно важных проблем, Молотов настойчиво потребовал урегулирования ряда конкретных вопросов. Его интересовали Финляндия, тройственный пакт, советские интересы на Балканах и в Черном море. Существование тройственного пакта не вызывало у него враждебности, но он желал бы вначале определить границы восточноазиатского пространства.

Более детальный разговор состоялся во время второй встречи, проходившей в более напряженной тональности. Гитлер подчеркнул, что Германия выполнила все свои обещания касательно зон влияния, определенных секретным протоколом, и относительно Финляндии. Если какие-либо изменения и имели место, то они были вызваны советскими инициативами, в частности в Литве и Буковине. Молотов заявил, что необходимо различать три разных этапа развития ситуации. Первый закончился в 1939 году в результате войны Германии против Польши, второй – после поражения Франции; теперь наступил третий этап, и обе державы должны определить свои взаимные позиции.

По поводу Финляндии было высказано несколько кисло-сладких замечаний. Эта страна находилась в зоне советского влияния, однако Германия направила туда небольшой военный контингент для охраны транзита на север Норвегии. Затем Гитлер заговорил о дележке территорий после возможного краха Британской империи и о создании «мировой коалиции для их использования», но Молотов не проявил к этой теме интереса и вернулся к более насущным проблемам: Турции, Румынии – которой Германия и Италия дали ряд гарантий без консультаций с СССР, между тем Советский Союз не скрывает, что считает эту акцию направленной против его интересов. Что, если СССР, в свою очередь, даст подобные гарантии Болгарии? Болгария его об этом просила, тут же оживился Гитлер. Затем разговор свернул к безопасности Дарданелл, но здесь фюрер не сказал ничего конкретного, поскольку не желал отвечать, не посоветовавшись с Муссолини.

В тот же вечер Молотов встретился с Риббентропом; встреча проходила в бункере, поскольку была объявлена воздушная тревога. Советский министр в основном настаивал на интересах своей страны на Балканах, в частности в Болгарии, Румынии и Венгрии. Также он желал получить информацию о намерениях Оси в Югославии и Греции. Он говорил о морских путях в Балтийском море, о нейтралитете Швеции и о позиции Финляндии. Было очевидно, что он придает большое значение северному и южному европейским регионам – то есть именно тем, в которых Германия стремилась упрочить свои экономические позиции и где она была наиболее уязвима.

Сопоставление встреч Гитлера с Молотовым, с одной стороны, и Франко и Петеном – с другой, показывает, что он всегда использовал одну и ту же тактику, пытаясь соблазнить собеседников будущим разделом Британской империи, однако никогда не вдавался в подробности и всячески избегал обсуждения конкретных вопросов. Ни один из трех не поддался на эти сладкие посулы и взамен не пообещал ничего существенного. Различие заключалось в том, что Франко и Молотов могли вести себя более жестко, даже агрессивно, поскольку у Гитлера не было никаких средств давления на них, тогда как Петену приходилось лавировать – все-таки Франция уже лежала под сапогом победителя.

В том же ноябре 1940 года Гитлер встретился с венгерским премьер-министром Телеки и дважды – с маршалом Антонеску. Эти встречи были вызвано тем, что обе страны примкнули к тройственному пакту. Каждый раз фюрер прибегал к тому, что он называл «дипломатией», то есть говорил собеседнику то, что тот хотел услышать, не смущаясь тем, что каждому из них сообщал практически противоположные вещи. Впрочем, на явное сближение с Антонеску он шел ради румынской нефти, необходимой рейху, а также потому, что 22 октября в Румынии находилась немецкая военная миссия, и потому, что Гитлер уже планировал будущее вторжение в СССР. Прочие его встречи – и итальянским послом Альфьери, с болгарскими дипломатами, с югославским министром иностранных дел – показывают, что в этот период он стремился вовлечь соответствующие страны в тройственный пакт, разжечь в них антиславянские настроения и помешать им договориться с Великобританией.

25 ноября состоялся тайный обмен мнениями между Берлином и Москвой. Сталин уточнил свои требования в случае присоединения к тройственному пакту: вывод немецких войск из Финляндии, заключение советско-болгарского пакта о взаимопомощи и передача СССР военных баз в Дарданеллах. Гитлер приказал Риббентропу не отвечать ничего.

После провала миссии Канариса, так и не сумевшего склонить на свою сторону Франко, и ряда других бесплодных попыток осуществить операцию «Феликс» (кодовое название операции по захвату Гибралтара и обретению баз в Испании и Португалии), а также после того, как стало известно двусмысленное поведение армии Вейгана в Сирии и Северной Африке, было принято решение о контратаке на Балканах – с целью придать блеска итальянскому партнеру и изгнать англичан с греческих островов. Один из пунктов операции (кодовое название «Марита») предусматривал вывод большей части немецких войск сразу после победы. Их ждало новое задание – война против России. 5 декабря Гитлер изложил свои намерения представителям военного командования. Кульминацией его речи стала мысль о том, что единственным способом завоевания гегемонии в Европе может стать борьба против России.

Во время последующих совещаний вспыхнул конфликт между Гитлером и Гальдером. Генерал объяснял, что последним восточным рубежом, на котором может укрепиться Красная армия для защиты советских промышленных центров, служит «линия Днепр – Двина», поэтому необходимо бросить все силы на подавление сопротивления в районах западнее этих двух рек. С этой целью группа армий «Центр», как наиболее сильная, должна двинуться на Москву из Варшавы. В помощь ей будут приданы две группы армий – северная, наступающая на Ленинград, и южная – на Киев. В состав южной группы должно войти три армии; одна из которых выйдет из Люблина, вторая – из Лемберга и третья – из Румынии. Конечной целью операции станет установление линии по Волге, вплоть до Архангельска. Для этого потребуется 105 пехотных дивизий, 32 моторизованные и танковые дивизии; кроме того, понадобятся значительные вспомогательные силы.

Гитлер в общем и целом одобрил этот план, однако оставил открытым вопрос о продвижении на Москву, точнее говоря, к востоку от города, как только основная часть советских войск будет взята в кольцо. По поводу конечной цели плана Гальдера, то есть «линии Волга – Архангельск», он также не обмолвился ни словом. Ему казалось более важным, чтобы группа армий «Центр» могла при поддержке других сил повернуть к северу и окружить противника на территории Прибалтики. Таким образом, взятие Москвы, предусмотренное планом Гальдера, также оказывалось под сомнением. Относительно южного крыла Гитлер делал ставку на армии, находящиеся севернее; по его замыслу, они должны были обойти Киев и окружить советские войска на территории Украины. Что касается наступления с территории Румынии, то Гитлер планировал его лишь частично и значительно позже, что абсолютно не соответствовало разработанной Гальдером стратегии окружения.

Поскольку Гитлер отказался от заключения военных соглашений с Венгрией, Гальдер не мог настаивать на том, чтобы одним из плацдармов наступления стал Ламберг; тем более он не мог признаваться, что уже вел предварительные переговоры с венграми. Но продуктивного спора не получилось. Гитлер полагал, что Гальдеру придется смириться с его указаниями, а Гальдер в свою очередь рассчитывал, что развитие событий само докажет его правоту.

После консультаций с командующими армиями и шефом департамента вооружений генералом Томасом, составившим меморандум, к которому мы еще вернемся, была разработала первая версия директивы за номером 21 «Барбаросса». Первым ее получил Йодль; он ее доработал и 17 декабря представил Гитлеру. После внесения еще ряда изменений в духе указаний фюрера план «Барбаросса» 18 декабря был занесен на бумагу. В ходе последующих обсуждений Гитлер подтвердил намеченные цели и подчеркнул, что главной из них остается необходимость «отрезать прибалтийское пространство от остальной части России», уничтожить советскую армию, захватить крупнейшие промышленные центры и разрушить остальные. Гальдер предвидел опасности, которые могли возникнуть в ходе осуществления операции подобного масштаба, в первую очередь риск распыления сил. Если бы основной удар был нацелен на Москву, угроза была бы значительно меньше. Однако, занимаясь проработкой всех деталей, начальник Генерального штаба все еще не верил, что Гитлер всерьез намеревается напасть на СССР. 28 января 1941 года он отмечал, что смысл операции «Барбаросса» остается неясен, поскольку с его помощью нечего и надеяться разбить англичан и существенно улучшить материальное положение Германии. Кроме того, он опасался появления второго фронта на юге. Тем не менее ни он, ни Браухич не высказали Гитлеру открыто своих сомнений, как делали это в 1939 году или как теперь это делал фон Бок. Помимо личной неуверенности в успехе подобного предприятия, свою роль сыграли и структурные недостатки немецкой военной системы, лишенной авторитетного органа, способного стать преградой на пути политической инстанции, готовой ввязаться в рискованную авантюру, не просчитав заранее всех ее рисков. Эту роль мог бы сыграть Генштаб армии, но не сыграл в силу отсутствия твердости в характере Кейтеля, который был не в состоянии справиться с вечным соперничеством между собой представителей трех родов войск. Второй причиной было то, что Гитлер начал все более активно вмешиваться в принятие чисто военных решений.

Задаваясь вопросами об истинных целях войны на востоке, Гальдер рассуждал как тактик, гораздо меньше фюрера заботясь об экономической и расовой стратегии. Однако в случае войны против СССР военные, экономические и идеологические аспекты были неразрывно связаны между собой.

Обострившееся напряжение в отношениях между СССР и рейхом объяснялось растущими требованиями Советского Союза в области вооружений и продуктов химического производства на фоне задержек и срыва поставок со стороны Германии.

Независимо от военных и идеологических мотивов, ставящих под сомнение предусмотренное германо-советским пактом сотрудничество, летом 1940 года в Германии возникло два течения, развивавшихся в одном и том же направлении. Представители первого утверждали, что Советский Союз испытывает растущую потребность в сырьевых ресурсах и продовольствии, тогда как плановая военная экономика была основана на доступности этих продуктов. Сторонники второго обращали внимание на отсутствие средств давления на СССР при наличии таких средств по отношению к европейским странам, отныне либо перешедшим в лагерь союзников (Италия, Словакия), либо стремившихся – вольно или невольно – к сближению (Швеция, Швейцария), либо уже оккупированным или аннексированным, но в любом случае подвергающимся немецкой эксплуатации. Именно последнее течение оказывало влияние на Генштаб, склоняя его к разработке планов ограниченной военной кампании. Часть офицеров военно-морского флота, основываясь на опыте Первой мировой войны, в этот период раздумывали об ограниченной войне с целью аннексий.

Таким образом, Гитлер был не единственным, кто мечтал о завоевании жизненного пространства на востоке. Над аналогичными планами работали высокопоставленные чиновники министерства иностранных дел, министерства экономики и руководство отдела Четырехлетнего плана; в некоторых экономических кругах существовал широкий «консенсус между традиционными элитами и национал-социалистическим руководством», согласно которому «германо-русский экономический альянс не мог в создавшихся условиях служить гарантией ни поставок сырья и продовольствия, ни мирного распространения немецкой гегемонии в Европе». В этих кругах задавались вопросом о том, не сможет ли военная кампания открыть более радужные перспективы.

Доклад, представленный 9 августа 1940 года, подчеркивал промышленное значение Москвы и Ленинграда, а также Украины, занимавшей важное место в советской промышленности и сельском хозяйстве; в числе других целей назывались Баку и Уральский промышленный центр. Обрисованные подобным образом географические рамки намного превосходили площадь нужных Германии территорий, приобретенных в 1917–1918 годах. В том же докладе подчеркивалось, что оккупация этих регионов не будет означать окончания конфликта, потому что, в отличие от положения в годы Первой мировой войны, в азиатской части СССР успели сложиться значительные производственные мощности. Однако от этих соображений просто отмахнулись – настолько сильны были предрассудки о слабости Советского Союза, истощенного войной и сталинскими чистками, что проявилось во время столкновения с Финляндией.

Службы Геринга и министра финансов Шверина фон Крозига провели свои исследования, но, несмотря на сделанные экспертами отрицательные выводы, решение в пользу вооруженного конфликта приобретало все больше сторонников. Государственный секретарь по вопросам сельского хозяйства Баке уверял Гитлера, что захват Украины снимет с Германии весь гнет экономических забот; начальник армейского отдела военной экономики и вооружений, также представивший Кейтелю свой доклад, разделял эти оптимистические надежды, скорее всего, из желания угодить Кейтелю или из страха быть обвиненным в некомпетентности, хотя анализ, проведенный его сотрудниками, не давал никаких оснований для подобного оптимизма. 20 февраля генерал Томас, в 1939 году высказывавший беспокойство по поводу вероятной войны, представил Гитлеру меморандум, полностью поддерживавший замыслы фюрера. В этом документе обращалось внимание на необходимость использования нефтяных скважин Кавказа и обеспечения связи Германии с Дальним Востоком с целью добычи каучука. Военные операции должны были проводиться как можно дальше на востоке, ибо этого требовала военная экономика. Планировалось, что 75 % советского производства вооружений перейдет в карман Германии. В результата азиатская часть России не будет представлять для немецкого господства никакой опасности – при условии разрушения промышленных городов Урала.

Пока полным ходом шла разработка планов «Марита» и «Барбаросса», Гитлер почти три недели провел в Бергхофе. Здесь он принял премьер-министра и министра иностранных дел Югославии и попытался привлечь Белград к вступлению в тройственный пакт; Югославия оставалась последней страной, которая этого еще не сделала; не согласилась она и на этот раз.

24 февраля фюрер выехал в Мюнхен для празднования годовщины основания партии и встретился здесь с Герингом, Гиммлером и Розенбергом. Рейхсмаршал получил задание с помощью генерала Томаса заняться организацией управления и эксплуатации будущих завоеваний на востоке. Для обеспечения тылов армии и извлечения максимума пользы следовало «выкорчевать» коммунизм путем уничтожения всех политических кадров. Не исключено, что именно в ходе этих мюнхенских встреч были заложены основы преступных методов, характерных для ведения войны на востоке. Прежде чем передать эти инструкции военному командованию, Гитлер съездил в Вену для участия в торжествах по поводу вступления Болгарии в тройственный пакт – они проходили в замке Бельведер в присутствии болгарского премьер-министра Филова, графа Чано, японского посла Ошимы и Риббентропа. Одновременно немецкие дорожные рабочие наводили три понтонных моста через Дунай для проникновения войск на территорию Болгарии и последующего удара по Греции. Гитлер сообщил об этом Чано во время долгой беседы; также была затронута тема прибытия в Триполи первых немецких частей, явившихся на помощь итальянскому партнеру.

На обратном пути в Оберзальцберг поезд в 6 часов 45 минут остановился в Линце, чтобы фюрер мог спокойно прогуляться по городу и обсудить планы расширения Дуная и строительства моста Нибелунгов, о котором он мечтал с юности. Он хотел превратить Линц в главный город Австрии.

3 марта Гитлер посвятил Йодля в истинную сущность готовящейся войны и продиктовал ему новую версию «директивы номер 21 для ведения особых кампаний»:

«Это кампания – не просто вооруженный конфликт, это столкновение двух идеологий. Учитывая размеры пространства, для окончания этой войны недостаточно победить врага. Весь регион должен быть разделен на отдельные государства с собственными правительствами. Каждая широкомасштабная революция создает необратимые ситуации. Только социалистическая идея может служить политической основой создания новых государств и правительств. Жидобольшевистская интеллигенция должна быть уничтожена как угнетатель. Наш долг – построить зависимые от нас социалистические государства с минимумом применения военной силы. Эта задача настолько трудна, что мы не можем требовать ее исполнения от армии».

В этом тексте Гитлера содержатся четыре базовых принципа ведения войны. Во-первых, протесты многих высших офицеров против бесчеловечного поведения в Польше заставили его поручать «особые задания» соединениям СС и полиции, а также комиссарам рейха. Во-вторых, учитывая огромные размеры советской территории и необходимость обеспечить ее управление небольшими военными силами, а также необходимость предотвратить возрождение сильного российского государства, он пришел к выводу о расчленении страны. В-третьих, поскольку Германия намеревалась присвоить себе сельскохозяйственные богатства и сырьевые ресурсы России, следовало избежать их «растрачивания» на нужды населения, то есть убить как можно больше народу. В-четвертых, ликвидация политических руководителей и советской интеллигенции должна была подавить в зародыше всякое сопротивление оккупантам и, кроме того, служить ответом на «азиатскую дикость». Эти «рациональные» соображения, лишенные всякой «сентиментальности», основывались на социал-дарвинистской платформе, уважающей право сильного, и на убеждении в том, что высшая раса имеет право использовать любые средства для подавления низших рас. Для Гитлера (и не только для него) славяне представляли собой существ низшего порядка, пригодных лишь на то, чтобы служить рабами – роль, к которой их уже свели жидобольшевики.

Гитлер изложил эти «линии поведения», разработанные специально для войны на востоке, 17 и 30 марта перед расширенным офицерским составом. Были ли с их стороны высказаны сомнения или возражения? Печальная истина заключается в том, что таковых не последовало: «Высшее командование приняло этот план без попыток протеста, хотя со времен польской кампании оно прекрасно знало, что подразумевается под “специальными заданиями”. Инструкции армейского Генштаба были доведены до завершения военным бюрократическим аппаратом, в результате чего 13 марта 1941 года был издан указ о «применении военной процедуры и юрисдикции в зоне “Барбаросса” и специальных мерах касательно войск в России»; 6 июня была издана инструкция «об обращении с политическими комиссарами». Что касается

«организации развертывания полицейских сил безопасности и СД внутри армии», то она стала предметом обсуждения с руководителями СС.

Таким образом, Гитлеру не понадобилось предпринимать дополнительных усилий, чтобы операция «Барбаросса» превратилась в войну на уничтожение. Немецкий военный историк, работавший над архивами, считает, что отношения фюрера с вермахтом «в значительной степени определялись идеологией и представлением о той роли, которую Германия должна была играть в мировой политике. Действительно, армейское командование с готовностью восприняло доктрины фюрера, поэтому нельзя сказать, что стало жертвой традиции профессионализма. Высшее офицерство давно поддерживало идею немецкой экспансии на восток не только с экономической, политической и географической точек зрения, но и согласно учению социал-дарвинизма, провозгласившего право сильного в борьбе за выживание. Кроме того, высшие военачальники были убеждены в необходимости раз и навсегда уничтожить угрозу со стороны России и большевизма. Разве не евреи и не большевики в 1918 году воткнули нож в спину немецкой армии и послужили причиной краха имперской армии?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.