Глава восьмая.

Глава восьмая.

Причины наших неудач в войне с Японией. Малая роль во время войны с Японией нашего флота. Слабость Сибирской магистрали и Восточно-Китайской железной дороги. Отсутствие дипломатической подготовки для свободного расходования своих сил для борьбы с Японией. Запоздалая мобилизация подкреплений, назначенных на Дальний Восток. Недостатки «частных мобилизаций». Увольнение в запас из округов Европейской России во время войны. Несвоевременное укомплектование действующей армии офицерами и нижними чинами. Ослабление во время войны дисциплинарных прав начальствующих лиц по наложению наказаний на нижние чины. Замедление по подвиганию вперед отличавшихся на войне. Наши недочеты в техническом отношении

После ряда тяжелых боев, сражаясь с все возраставшей энергией и мужеством, армия наша заняла в марте 1905 г. так называемую Сипингайскую позицию и простояла на ней, все усиливаясь, до заключения мира. Этот неожиданный и нежеланный для армии мир застал ее оканчивающей свои приготовления к переходу в наступление.

Ниже, в своем месте, будет изложено, какой еще небывалой у нас готовности мы достигли к августу 1905 г. Генерал Линевич для начала решительных действий ожидал сосредоточения последнего (13-го армейского) корпуса из назначенных в его распоряжение. Корпус этот своей головой уже прибыл в Харбин, хвост — в Челябинск. Миллионная армия, устроенная, получившая боевой опыт, выделившая много имен, на которых мы могли остановиться с доверием, приготовилась продолжать кровавую борьбу с японцами. С другой стороны, по массе получившихся и несомненных для нас данных, наш противник начал ослабевать материально и морально. Все ресурсы Японии казались нам истощенными; среди пленных стали попадаться старики и почти дети; число пленных, которых мы брали, начало возрастать, и эти [201] пленные уже не обнаруживали такого патриотического фанатизма, как пленные в 1904 г. Мы, напротив того, избавились в значительной степени от запасных старших возрастов назначением их в тыл и на нестроевые должности, а взамен получили несколько сот тысяч молодежи: новобранцев и нижних чинов обязательного срока службы, значительной частью вызвавшихся идти в армию добровольно. Первый раз с начала войны армия была укомплектована до полного военного состава, а некоторые части, например, 7-й Сибирский корпус, получили значительный сверхкомплект, дозволявший выводить, за всеми расходами, роты в составе свыше 200 штыков. К армии прибыли пулеметы, гаубичные батареи, запас полевых железных дорог обеспечивал подвоз к армиям довольствия, которое было заготовлено на несколько месяцев; технические средства: телеграфы, телефоны, проволока, инструменты — все это было, наконец, налицо. Явился и начал действовать беспроволочный телеграф. Транспортная часть пополнилась. Санитарное состояние войск было отличное.

Армия стояла твердо на сильно укрепленных Сипингайских позициях и имела до Сунгари еще две сильно укрепленных оборонительных линии: Гунчжулинскую и Куанчензинскую. Вполне несомненно, что армия встретила бы переход японцев в наступление твердо.

По всем нашим расчетам, при переходе в наступление мы могли обрушиться на японцев превосходными силами. Никогда за военную историю Россия не выставляла такой силы армии, какую представляли в августе 1, 2-я и 3-я Маньчжурские армии, расположенные относительно сосредоточенно.

И вот при таких благоприятных для сухопутной армии условиях, нежданно для армии, получилось роковое для нее известие, что в Портсмуте между нами и японцами состоялось соглашение.

Несомненно, поэтому, что война нами была окончена ранее, чем Япония победила нашу сухопутную армию, выставленную против нее. [202]

Наши войска, защищая шаг за шагом Южную Маньчжурию, за год отступили до Сипингайской позиции, находящейся еще в Южной Маньчжурии. Еще вся Северная Маньчжурия с Харбином и часть Южной с Гирином и Куанченцзы были в наших руках. Еще враг, за исключением беззащитного Сахалина, не касался русской территории, а мы уже сложили в Портсмуте оружие и притом не только уступили японцам половину Сахалина, но, что в военном отношении несравненно важнее, отдали японцам без боя Сипингайскую и Гунчжулинскую оборонительные линии вместе с плодородным районом, кормившим нашу армию в несколько сот тысяч человек.

Со скорбным чувством и недоумением армия наша отходила в октябре 1905 г. на зимние квартиры к Сунгари. Несомненно, что ни одна из испытанных нами неудач не подействовала на нашу армию таким вредным образом, как этот преждевременный, ранее победы, мир.

Я твердил войскам с моего приезда в армию, что возврата домой никому ранее полной победы не будет, что без победы каждому из нас будет стыдно показаться домой, и, при дружном содействии начальствующих лиц всех степеней, добился, что все твердо уверовали в необходимость борьбы до победы, глубоко прониклись этой мыслью, и даже запасные начали не признавать возможным возврат домой без победы.

«Бабы засмеют», — говорили они мне неоднократно.

Такое настроение, конечно, менее ценно, чем патриотическое возбуждение, чем воинственный порыв вперед, чем искание подвига, но при тех обстоятельствах, в коих война велась, сознание, охватившее всю армию, что возврата домой до одержания победы не будет, давало полную уверенность, что армия в новых боях проявит упорное мужество. При таких условиях будущий историк, подводя итоги по Русско-японской войне, спокойно решит, что наша сухопутная армия в этой войне, хотя несла неудачи в первую кампанию, но, все возрастая в числе и опыте, наконец достигла такой силы, что победа могла быть ей обеспечена, и что поэтому мир был [203] заключен в то время, когда наша сухопутная армия не была еще побеждена японцами ни материально, ни морально.

Таким образом, нашей армии не был произведен полный экзамен. При одной весьма слабой железной дороге армия наша медленно сосредоточивалась, попадала под удары готового более нас к бою противника по частям, а ценой огромных жертв удержавшись в Южной Маньчжурии, наконец сосредоточилась и обеспечила всем необходимым для самой упорной борьбы.

Поэтому при рассмотрении причин наших неудач необходимо внести большую поправку: наша армия оказалась не в силах дать нашей родине победу в тот срок, который был оставлен в ее распоряжении, но могла продолжать борьбу с полной надеждой на успех.

Нельзя также принимать, что японская сухопутная армия победила в минувшую войну русскую сухопутную армию. В сражениях под Ляояном, на Шахе и под Мукденом у нас сражалась только относительно небольшая часть нашей армии против всех сухопутных сил Японии. Даже в августе и сентябре 1905 г., когда почти сосредоточились на Маньчжурском театре действий все предназначенные в армию подкрепления, мы по числу бойцов выставили против Японии примерно только одну третью часть всех своих вооруженных сил.

Наша морская военная сила в Порт-Артуре и в сражении у Цусимы действительно была большей частью уничтожена, но сухопутная армия не только не была уничтожена, но после Мукдена, кроме прибывших подкреплений, значительно усилилась развертыванием трехбатальонных Восточно-Сибирских стрелковых полков в четырехбатальонные. Кроме того, была вновь сформирована 10-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия. Эти меры дали увеличение нашим войскам на Дальнего Востоке в 76 батальонов пехоты.

Таким образом, при дальнейшем рассмотрении причин наших неудач в войне с Японией мы будем рассматривать по отношению к нашей сухопутной армии лишь [204] частный вопрос: почему наши войска в период до марта 1905 г. не могли одержать победы над японцами?

Ответ на этот вопрос в полном объеме весьма затруднителен, ибо мы еще не имеем данных о численности японских войск, действовавших против нас в главнейших боях минувшей войны. Мы приблизительно знали число действовавших против нас батальонов постоянной армии, но не знали числа резервных батальонов и числа штыков. Между тем участь боя в значительной степени решалась не числом частей войск, а числом стрелявших ружей.

Вполне возможно, что с появлением правдивой истории войны по японским источникам нашему самолюбию будет нанесен новый удар. Мы знаем, что во многих случаях мы были многочисленнее японцев, и все же не остались победителями. Объяснение такому явлению, однако, весьма просто: японцы, уступая нам в этих случаях материально, были сильнее нас морально.

Вот эта сторона и заслуживает особого нашего внимания, ибо военная история учит, что во всех войнах противник более сильный морально и является победителем. Исключения составляли только такие случаи, как, например, в войне англичан с бурами, когда противник, более слабый морально, выставил в поле подавляющие по численности силы и, несмотря на многие поражения, раздавил своего противника. В таком же положении находилась в войну североамериканскую армия южан: северянам потребовалось ввести в дело превосходные силы, чтобы победить ее. Но при подробном соотношении противных сил особо благоприятным обстоятельством служит для стороны, в начале войны морально слабейшей, то, что армия эта крепнет духом одновременно с приобретением превосходства сил. Примеры сему мы видим в Северную войну перед Полтавой и в войну Отечественную.

В предыдущей главе выяснено, что до заключения мира несла неудачи только относительно небольшая часть наших сухопутных сил. В период между сражением под Мукденом и заключением мира наша армия возросла почти вдвое, заняла весьма прочное положение [205] на Сипингайской линии, имея в тылу до р. Сунгари еще две сильно укрепленные линии: Гунчжулинскую и Куанчензинскую, и была готова к наступлению. В то же время японцы напрягали все свои силы, поставили в ряды войск даже контингент новобранцев 1906 г. и по многим признакам начали ослабевать морально.

В войне с Японией, по преимуществу морской державой, главное место должно было принадлежать действиям не на суше, а на море. Разбей мы японский флот, война на китайской территории стала бы для японцев невозможной. В действительности наш флот мало помог сухопутной армии. Укрывшись в Порт-Артуре, наш флот не сделал даже попытки помешать операциям японцев. Три японских армии — Оку, Ноги и Нодзу — произвели высадки на Ляодунском полуострове совершенно беспрепятственно. Из них две армии — Оку и Ноги — высаживались непосредственно вблизи стоянки нашего флота.

Имея прекрасную базу во Владивостоке, мы расположили главную силу нашего флота в Порт-Артуре, представлявшем огромные недостатки в морском отношении (не закончено строительство, не имел доков, мастерских, достаточно укрытого внутреннего бассейна).

Настоящий труд я пишу в деревне, лишенный возможности пользоваться официальными данными морского министра. У меня под руками имеется только статья Бруна «Итоги морской войны» (Русский вестник, 1095, октябрь и ноябрь). Многие данные этой статьи соответствуют тому, что мне было известно по морской части, и поэтому ниже я приведу некоторые из них.

Наш флот начал сильно увеличиваться с Японо-китайской войны, и в 1902 г. морской бюджет наш дошел до 112 млн руб.

К началу войны в списках нашего флота числилось 28 эскадренных броненосцев, 14 броненосцев береговой обороны, 15 мореходных канонерских лодок, 39 крейсеров, 9 минных крейсеров, 133 миноносца и 132 менее значительных в военном отношении вспомогательных [206] судна. На создание этого флота в период с 1881 по 1904 г. мы израсходовали 1300 млн руб.

Морские бюджеты (млн руб.), в годы, предшествовавшие войне, были следующие:

В японском флоте числилось:

эскадренных броненосцев — 6

броненосцев береговой обороны — 2

броненосных крейсеров — 11

малых крейсеров — 14

миноносцев — 50

канонерских лодок — 17

Ко времени начала войны наш тихоокеанский флот состоял:

эскадренных броненосцев — 7

больших крейсеров

(из них только 4 броненосных) — 9

малых крейсеров и минных — 4

миноносцев — 42

Флот наш не держался соединенно и в готовности к бою. Четыре крейсера стояли во Владивостоке и один в Чемульпо. Большая часть Порт-Артурской эскадры держалась во внутреннем рейде, но за несколько дней до нападения 27 января вытянулась на рейд, пробовала машины и не принимала должных мер предосторожности, даже когда последовал разрыв дипломатических сношений.

Еще в 1901 г. Главный штаб считал, что в случае войны с Японией наш флот в Тихом океане слабее японского.

Через два года, по указанию наместника генерал-адъютанта Алексеева, в основании плана стратегического развертывания войск Дальнего Востока было принято в 1903 г., что при настоящем соотношении сил нашего и [207] японского флотов возможность поражения нашего флота не допускается{31}.

Нечаянным нападением 27 января японцы вывели из строя несколько наших наиболее сильных судов.

Как ни значительны были повреждения их, но при хорошо устроенных доках поправки пошли бы быстро. Но мы израсходовали много миллионов рублей на оборудование доков и пристаней города Дальнего, а Порт-Артур остался без дока. Поэтому исправления велись медленно, с помощью самодельных кессонов (деревянных).

Тем не менее наша тихоокеанская эскадра ожила с приездом в Порт-Артур адмирала Макарова, и шансы на успех нашего флота возросли.

После гибели адмирала Макарова командование флотом перешло к адмиралу Витгофту. Получив приказание прорваться во Владивосток, адмирал Витгофт вышел в море и вступил в бой с эскадрой Того.

Сам адмирал Витгофт погиб, наша эскадра возвратилась в Порт-Артур, но ни одно из судов не было потеряно. Эскадра Того понесла серьезные повреждения.

В бою 28 июля 1904 г. наши моряки целый день упорно сражались с превосходной в силах японской эскадрой, отбивали многочисленные атаки миноносного японского флота, и вправе считать, что бой 28 июля был морским сражением с нерешительными для обеих сторон результатами.

Со времени возвращения в Порт-Артур эскадра наша держалась совершенно пассивного образа действий и, постепенно разоружаясь, усиливала, по примеру Севастополя, оборону Порт-Артура. По всеобщему свидетельству, действия моряков на сухом пути были самоотверженны и во многом облегчили положение сухопутного гарнизона. [208]

Насколько наш флот мог приносить существенную пользу в войне с Японией, видно из результатов молодецких действий небольшой крейсерской эскадры адмирала Йессена, сделавшей из Владивостока смелый набег к берегам Японии. На потопленном японском транспорте, кажется, были погружены и значительные осадные средства для Порт-Артура.

Успех Йессена произвел сильное впечатление в Японии.

1 октября 1904 г. вышла из Либавы в тихоокеанские воды эскадра адмирала Рожественского в составе 7 броненосцев, 5 крейсеров 1 ранга, 3 крейсеров 2 ранга и 12 миноносцев. Всего в эскадре было 519 офицеров и 7900 нижних чинов.

3 февраля 1905 г. из Либавы вышла на соединение с эскадрой адмирала Рожественского эскадра адмирала Небогатова из 1 эскадренного броненосца, 3 броненосцев береговой обороны и 1 крейсера 1 ранга. На эскадре было 120 офицеров и более 2100 нижних чинов.

Эскадре адмирала Рождественского приходилось до Владивостока сделать путь в 16 400 миль.

Без угольных станций, преодолевая чрезвычайные трудности, адмирал Рожественский успешно довел эскадру до Японского моря.

Бой 14 и 15 мая 1905 г. у о. Цусимы окончился полным поражением нашего флота. Из 47 вымпелов мы в 24 часа потеряли потопленными и взятыми в плен 30. Из 157 000 тонн водоизмещения нашего флота осталось на воде 19 600. Во Владивосток прошли только легкий крейсер «Алмаз» и два миноносца «Грозный» и «Бравый».

По донесениям адмирала Того, он потерял лишь три миноносца, убитыми 7 офицеров и 108 нижних чинов, ранеными 40 офицеров и 620 нижних чинов.

Много подвигов совершено нашими моряками в этом бою. Броненосец «Суворов», уже тонувший, до последнего момента стрелял по врагу. С «Наварина» спаслось только два человека. Слабый броненосец береговой обороны «Ушаков» отвечал залпом на предложение начальника [209] отряда японских крейсеров сдаться и пошел ко дну со всей командой.

Г. Брун следующими строками оканчивает свою замечательную статью: «Несомненно, в числе причин Цусимской катастрофы были и тактические ошибки, и неуместность транспортов среди эскадры, и неустойчивость кораблей, перегруженных вдвойне против первоначальных проектов, и даже окраска наших кораблей, и множество других мелочей.

Но главнейшая причина всех причин — неподготовленность нашего флота к войне, общая поголовная неподготовленность администрации, строевых чинов, материальная и духовная. У нас думали, что войны не будет и что флот существует лишь для ценза, министерства и смотров. Лучший в мире живой материал нашей команды, способные, восприимчивые, добродушные и отважные люди, не были не только обучены действовать всеми новейшими средствами войны, как, например, новейшими прицелами, но даже жить на кораблях.

Офицеры и командиры, глубоко сознававшие свой долг, понимавшие всю важность возложенной на них чрезвычайной задачи, впервые встретились с своими командами на палубах незнакомых им кораблей, управлять которыми им предстояло в виду флота, приобревшего боевую опытность в течение многих месяцев войны. Природные моряки, японцы не сходили с палуб своих кораблей еще и тогда, когда наши корабли не имели постоянных и полных экипажей. Даже в последние 8 месяцев похода нашей эскадры командиры не имели возможности повторить курс стрельбы и проверить свои знания по недостатку снарядов, отпущенных в обрез для одного сражения с неприятелем. Да, мы потеряли флот потому только, что не готовили к войне главнейший элемент, душу его — личный состав. Мы проиграли нашу войну, утратили значение на Тихом океане потому, что готовясь торжественно отпраздновать геройскую защиту Севастополя, забыли, что вся сила защиты зиждилась на духе всех чинов этого славного морского гнезда. [210]

Но неужели герои-защитники, чудные моряки, так гордо носившие Андреевский флаг, унесли с собой в могилу тайну создания личного состава?

Если это так, если тайна скрыта от Морского министерства, оно не воссоздаст флот и на затраченные миллиарды понастроит столько же кораблей, сколько мы утопили их в Японском море. Но корабли — не флот, не сильная вооруженная рука империи. Сила не в бронях, не в пушках, не в минах, а в людях, одухотворяющих их».

Вместо помощи эскадра Рожественского принесла сухопутной армии непоправимый вред. Поражение под Цусимой предрешило вступление на путь мирных переговоров и предрешило заключение мира в то время, когда собранная миллионная армия уже готова была к энергичному переходу в наступление.

Таким образом, во время минувшей войны, как и в войну 1853—1856 гг., флот оказал услугу сухопутному ведомству только усилением моряками и морскими орудиями сухопутной обороны Севастополя и Порт-Артура. Неправильная оценка сил нашего и японского флотов и заявление о невозможности для японского флота высаживаться в Корейском заливе повело к тому, что мы назначили первоначально меньшие сухопутные силы для борьбы с Японией, чем бы это следовало. Содействие нашим сухопутным войскам при атаке японцами Цзичжоуской позиции было оказано ничтожное (стреляла одна канонерская лодка).

Опасаясь за участь флота, мы сделали попытку движения на выручку Порт-Артура совершенно недостаточными силами и потерпели неудачу под Вафангоу. Имея флот запертым в Порт-Артуре, мы не могли пользоваться морем для подвоза к армии разных видов довольствия, что облегчило бы работу железной дороге.

Препятствия подвозу японцам разного рода довольствия, оружия, снарядов, материалов наш флот не оказал, и, наконец, неудача под Цусимой в значительной степени содействовала заключению Россией преждевременного и не почетного мира. [211]

Из предыдущей главы видно, насколько в то же время приобретение японцами господства на море усилило их положение на суше. Позволительно поэтому сделать вывод, что успех японцев на суше во многом был обеспечен отсутствием у нас активно действовавшего флота в Тихом океане. Имей мы такой флот, японцы вынуждены были бы оставить часть войск в Японии, перевозка запасов затруднилась бы, некоторые запасы попали бы к нам в руки, и, самое главное, десантные операции на Ляодунском побережье стали бы невозможными, или при совершении их японцы понесли бы большие потери.

После флота важнейшим фактором, облегчившим японцам их наступательные операции и затруднившим нашу боевую деятельность, послужила слабость Сибирской магистрали и Восточно-Китайской железной дороги. Чем сильнее была наша Сибирская магистраль, тем быстрее мы могли выполнить сосредоточение нашей армии. При условиях, в которых велась война, быстро собранные 150 000 человек могли сделать более, чем 300 000, собираемые в течение 9 месяцев и подставляемые под удар по частям.

Во всеподданнейшем докладе военного министра в 1900 г., когда Япония еще не закончила своих вооружений, я писал, что Япония может развить в военное время свои вооруженные силы до 380 000 человек при 1090 орудиях и что около половины этих сил могут принять участие в десантных операциях, но что в наибольшей готовности в Японии содержится с этой целью 7 дивизий, составляющих в военное время силу в 126 000 штыков, 55 000 шашек и 494 орудия.

В 1903 г., в марте, перед поездкой в Японию военный министр определял, что при существовавших в то время взглядах наших моряков на соотношение сил нашего и японского флотов мы должны в случае войны готовиться выставить в Маньчжурии армию в 300 000 штыков.

Насколько эта цифра значительна, видно из того, что в сражениях под Ляояном и на Шахе число штыков составляло только около 150 000—180 000. Имея более [212] сильную железную дорогу и сосредоточив ко времени боев под Ляояном 300 000 штыков, мы, несомненно, даже делая ошибки, победили бы японцев.

Из представленной мною 24 июля 1903 г. всеподданнейшей записки видно, что в августе 1901 г. мы могли располагать для военных перевозок на Восточно-Китайской железной дороге 20 вагонами в сутки. Летом 1903 г. мы располагали 75 вагонами, а с 1 января 1904 г. нам было обещано для военных перевозок 5 пар военных поездов в сутки 35-вагонного состава, что дает 175 вагонов в каждую сторону. В то же время предполагалось, что Сибирская дорога будет в состоянии давать по 7 пар военных поездов в сутки.

Эти обещания не были осуществлены.

Для сквозного движения по Сибирской дороге мы могли в 1903 г. рассчитывать лишь на 4 воинских поезда, а на Восточно-Китайской — лишь на 3 слабого состава.

В конце 1903 г. переговоры с Японией весьма усложнились, и стало возможным предполагать, что Япония, приготовившись к войне, ищет поводов к разрыву с нами, и что поэтому, даже уступив в том или другом требовании, мы можем встретить новое и вполне неприемлемое требование. Наша неготовность была очевидна, но в то же время было ясно, что в два-три года спокойной работы мы настолько укрепимся на Дальнем Востоке, настолько усилим железную дорогу, флот, сухопутные силы, крепости Порт-Артур и Владивосток, что борьба с нами уже не даст достаточных для Японии шансов.

На случай разрыва с Японией, кроме войск Дальнего Востока, предполагалось сначала двинуть из Европейской России на подкрепление войск Дальнего Востока четыре корпуса: два действующих и два резервных. Планы перевозки, ввиду неготовности железной дороги и неизвестности, с какой быстротой можно будет производить усиление дороги, можно было составлять только с весьма условной точностью. По этим планам при движении из Европейской России укомплектований для [213] войск Дальнего Востока, третьих батальонов для Восточно-Сибирских стрелковых полков, нескольких батарей, местных частей и парков для Восточно-Сибирских стрелковых дивизий и Сибирского корпуса и двух корпусов из Европейской России (10-го и 17-го), требовалось пропустить через ст. Маньчжурия около 500 воинских поездов с войсками, кроме большого числа поездов с грузами. Кроме того с объявлением мобилизации Сибирского военного округа таковая требовала местных перевозок на весьма значительные расстояния, которые отнимали около трех недель от перевозок войсковых частей. Мы ожидали, что с января 1904 г. Сибирская и Восточно-Китайская железные дороги могут давать нам ежедневно по 5 пар воинских поездов. Таким образом, даже не принимая в расчет половины назначенных на Дальний Восток подкреплений, сосредоточение относительно слабых наших сил требовало до 5 месяцев со дня объявления войны. Очевидно, что при такой медленности сбора войск, они подставлялись бы нашему противнику по частям. Поэтому главной заботой военного министра было добиться возможно быстрого усиления Сибирской и Восточно-Китайской магистралей первоначально до 7 пар воинских поездов в сутки, а на южной ветви Восточно-Китайской железной дороги, по которой движение должно было производиться через Харбин с двух сторон, с Приамурья и с Забайкалья, до 14 пар поездов в сутки.

Представленный мною доклад был утвержден, причем против цифры в 14 пар последовала высочайшая отметка: «хотя бы до 12 пар воинских поездов».

Для обсуждения вопроса о потребных кредитах и времени для проектированного нами первоначального усиления железных дорог по воле государя императора в середине января 1902 г. образовано было особое совещание из представителей министерств: военного, путей сообщения, финансов и государственного контроля, под председательством инженер-генерала Петрова. Совещание это должно было выяснить, какие необходимы средства и что должно сделать, чтобы получить возможность [214] пропускать по Сибирской и Восточно-Китайской магистралям до 7 пар поездов в сутки, а по южной ветви (от Харбина до Порт-Артура) — по 12 пар поездов.

16 января 1904 г. наместник прислал депешу о состоянии Восточно-Китайской железной дороги, в которой значится:

«Вновь полученные сведения о состоянии Восточно-Китайской железной дороги дают основание, несмотря на официально заявленные цифры о ее провозоспособности, усомниться в полной пригодности дороги для выполнения в настоящее время усиленного воинского движения. Ощущается недостаток в ремонтных средствах, почему много паровозов пришло в негодность. Водоснабжение оказывается настолько необеспеченным, что из-за него дорога недавно должна была отказаться от срочной доставки грузов. Личный состав, кроме воинских чинов, нельзя признать вполне надежным. Среди служащих проявляются уже некоторые признаки беспокойства, но самый существенный недочет заключается в отсутствии на линии достаточных запасов топлива, уголь сосредоточивается главным образом в дальнем, и оттуда развозится на линию по тысяче тонн ежедневно, но из этого количества только половина идет на приращение запасов, а другая составляет суточную потребность самой дороги. Для вывоза на линию всего Дальнинского запаса нужно еще около 25 дней, после чего только дорога будет обеспечена для усиленного движения на время до трех месяцев. На большие заказы, сделанные дорогой, едва ли можно рассчитывать в случае военного времени, т. к. они подлежат доставке морем».

В заседании особого совещания 22 января, т. е. за 4 дня до начала военных действий, из доклада ведающих делами Сибирской и Восточно-Китайской железных дорог лиц выяснилось следующее состояние этих дорог ко времени объявления войны.

Сибирская железная дорога, по расчетам Министерства путей сообщения, могла давать 6 пар сквозных поездов, в том числе 4 воинских, один пассажирский, один [215] хозяйственный. Из числа 4 воинских поездов, по состоянию вагонного парка, только 3 могли следовать с войсками, а один должен идти с грузами (платформы). Но представитель Военного ведомства, заведовавший передвижением войск, бывший на заседании, указал, что на участке Забайкальской железной дороги от ст. Карымская до ст. Маньчжурия можно было пропускать с войсками и грузами всего 3 воинских поезда. Таким образом, официальные сведения Министерства путей сообщения расходились со сведениями наших военных представителей по железнодорожным делам.

Представитель Восточно-Китайской железной дороги заявил на заседании 22 января, что по Восточно-Китайской железной дороге может пускать в январе всего 5 пар поездов. В апреле они рассчитывали довести пропускную способность до 6 пар на магистрали и до 7 пар на южной ветви.

При разборе в подробностях, какие работы надлежит выполнить, выяснилось, как слабо были оборудованы различные участки Сибирской и Восточно-Китайской железных дорог. Наибольший расход вызывался необходимостью увеличить подвижной состав. Затем следовали крупные расходы по увеличению станционных путей, разъездов и по увеличению водоснабжения. На Восточно-Китайской дороге оказалось весьма недостаточное число паровозных депо и слабое оборудование мастерских. Требовалось доставлять на линию рельсы, скрепления, шпалы, развозить балласт и пр., и все это одновременно с формированным воинским движением.

Дабы ускорить сосредоточение войск, я написал управляющему Военным министерством генералу Сахарову письмо (25 февраля, № 185), в котором указал, что ввиду полученных мною сведений о наличных запасах в наместничестве я признаю необходимым занимать на всей линии до ст. Маньчжурия под перевозку грузов, за редкими исключениями, не более одного поезда в сутки, а остальные поезда отправлять с войсками.

На Сибирской магистрали озеро Байкал представляло огромное препятствие. Ледокол действовал неисправно. [216]

Работы по Кругобайкальской железной дороге еще мало продвинулись вперед. У князя Хилкова явилась мысль, приведенная им в исполнение, проложить временный путь по льду, по этому пути перегонять вагоны и этим ускорить передачу их. Паровозы предположено было перевозить по «времянке» в разобранном виде. Тяга для вагонов и перевозов — лошади.

3 февраля мною была получена следующая депеша министра путей сообщения князя Хилкова:

«Вернулся с осмотра Забайкальской. В Маньчжурии виделся с Хорватом. Забайкальская сейчас доведена до 6 пар всяких поездов. Приступлено к устройству разъездов для 9 пар, но этого можно достигнуть только с наступлением теплого времени и при передаче подвижного состава. Теперь почти все реки промерзли до дна, делаются работы по устройству 13 временных водоснабжении, о наступлении теплого времени, об усилении его до 12 пар сообщу отдельно. Хорват сообщил, что теперь может принимать войсковых поездов три пары на западном участке, пять — на южном. Дальнейшее усиление почти исключительно зависит от подвижного состава, который будет передан. Сильные бураны, некоторые замешательства при призыве запасных несколько замедляют укладку пути через Байкал; тем не менее рассчитываю на успех. На ст. Маньчжурия принимаются меры к временному помещению в бараках и землянках от четырех до шести тысяч».

Из этой депеши видно, что мы начали войну с Японией, располагая для мобилизации, сосредоточения и подвоза запасов лишь тремя воинскими поездами в сутки, ибо пропуск на западной ветви Восточно-Китайской железной дороги от ст. Маньчжурия до Харбина только трех пар воинских поездов определял силу дороги на всем ее протяжении от Европейской России до Харбина.

Таким образом, в первый период войны главной пробкой для скорейшего успеха перевозок служил не Байкал, а западный участок Восточно-Китайской железной дороги. Промерзание рек в Забайкалье тоже составляло тяжелое явление. Приходилось вновь организовать [217] водоснабжение на многих станциях. Главное, что требовалось — это передать скорее подвижной состав на Забайкальскую и особенно на Восточно-Сибирскую железные дороги, пропускная способность которых была значительная, но провозная, вследствие недостатка подвижного состава, составила только три воинских поезда в сутки.

При нормальных условиях мы были бы вынуждены ждать весны и вскрытия озера Байкал и только тогда начать массовую перевозку к востоку от Байкала подвижного состава, а до середины марта довольствоваться тремя парами поездов в сутки. (На один ледокол надежда была плохая, ибо успех работы был весьма незначительный, а остановки в действии частые.) Вдохновение и энергия князя Хилкова выручила нас из этого тяжелого положения: невзирая на все трудности, на страшном морозе и ветре, старый князь лично вел дело и хотя крепко заболел, но выручил нас. Уже 22 февраля я получил от него следующую депешу:

«17 (февраля) начата переправа подвижного состава (по льду через Байкал). Передано свыше 150 вагонов. В ходу на озере около ста. Если погода будет благоприятна, начнется передача паровозов».

25 февраля мною получена от него депеша с изложением встреченных затруднений. Ввиду происходивших на Байкале частых и резких колебаний температуры на озере образовывались многочисленные трещины, и приходилось часто передвигать только что уложенный путь. Князь Хилков просил помочь ему рабочими из войск, что и было исполнено.

Насколько многое требовалось исполнить вновь, чтобы хотя несколько усилить Маньчжурскую дорогу, видно из доставленной мне 25 февраля 1904 г. по особому совещанию расценочной ведомости. Правление Восточно-Китайской железной дороги определило, что для доведения провозоспособности этой дороги до 7 пар и по южной ветви — до 12 пар воинских поездов требуется отпуск в 44 240 000 руб. При таком расходе сила дороги [218] получилась бы следующая: по главной линии — провозная: 7 пар воинских, 1 пара пассажирских и 1 пара хозяйственных, всего 9 пар; пропускная: 10 пар, водоснабжения 10 пар; по южной линии — провозная: 12 пар воинских, 1 пара пассажирских и 2 пары хозяйственных, всего 15 пар; пропускная: 16 пар, водоснабжения 16 пар.

В показной ведомости главными статьями расходов являлось проложение 126 верст станционных путей, требовавших доставки и развозки по линии 602 000 пудов рельсов и скреплений. Затем требовалось выстроить 224 паровозных стойла, 7600 кв. саж. мастерских, 2400 кв. саж. платформ. Жилых домов требовалось выстроить на 4 млн -руб. Водоснабжение на южной ветви предполагалось увеличить на 60 %. Но наиболее важную статью расходов составлял подвижной состав на сумму свыше 23 млн руб., в том числе 335 паровозов (16,7 млн руб.), 2350 товарных вагонов, 810 платформ и 113 пассажирских вагонов.

Очевидно, что доведение Сибирской и Восточно-Китайской магистралей до 7 пар воинских поездов и на южной ветви до 12 пар было совершенно недостаточно для успешной войны с Японией и должно было составить только первоочередные работы. Еще в июне 1903 г., в бытность мою в Маньчжурии, была задана для Восточно-Китайской и Сибирской дорог первоначальная задача по доведению всей магистрали до 7 пар, а на южной ветви до 12 пар воинских поездов.

Перед отъездом на Дальний Восток для вступления в командование армией мною был представлен 23 февраля государю императору доклад с изложением наиболее настоятельных нужд наших для возможного обеспечения успеха в войне с Японией. Доклад этот с собственноручными отметками государя императора был передан вступившему в управление Военным министерством генералу Сахарову.

В докладе этом значится:

«Согласно высочайшего соизволения Вашего Императорского Величества всеподданнейше докладываю, что для обеспечивания успеха войны с Японией очередными, [219] наиболее настоятельными нуждами нашими, по моему мнению, представляются следующие:

1) Усиление Сибирской и Восточно-Китайской железных дорог для постепенного доведения числа воинских поездов до 14 пар в сутки на всей магистрали и до 18 пар в южной ветви. Прибавка каждой пары поездов, сокращая время для сосредоточения войск, обеспечит в то же время в большей мере снабжение армии всеми видами довольствия. Большие затруднения будут встречены в особенности по увеличению пропускной способности на Средне-Сибирской и Забайкальской железных дорогах. С устранением этих затруднений увеличение провозной способности может быстро быть достигнуто временным позаимствованием подвижного состава с других железных дорог.

Позволяю себе высказать убеждение, что в ряду всех вопросов, успешное решение коих обеспечит результаты войны, вопрос об усилении железнодорожной связи всей России с ее сибирской окраиной есть главный. Поэтому к решению его в том объеме, который указан выше, необходимо, несмотря на значительные расходы, приступить безотлагательно. Расходы эти не пропадут и после успешной войны. Эти расходы будут в высокой степени производительны и потому, что сократят продолжительность войны.

2) Одновременно с передвижением войск и грузов по железной дороге необходимо энергично организовать гужевую перевозку по старому Сибирскому тракту и по грунтовым путям вдоль Восточно-Китайской железной дороги.

Для успешного сосредоточения и быстрого обеспечения подвоза всех грузов необходимо иметь до 30 воинских поездов в сутки. Мы же будем иметь, когда вышепоставленные требования будут удовлетворены, всего 14 пар, т. е. менее половины.

Отсюда видно, в каком тяжелом положении мы находимся теперь, располагая между Байкалом и Харбином всего 4 парами воинских поездов». [220]

При проезде в марте 1904 г. по Сибирской и Маньчжурской дорогам меня сопровождал начальник Сибирской железной дороги Павловский. Он заявил мне, что при отпуске ему в первую очередь 6,5 млн руб., если дадут заимообразно подвижной состав, он признает возможность уже в 1904 г. увеличить число воинских поездов до 10, а затем до 14 пар.

После доклада начальника Сибирской дороги мною была послана 6 марта управляющему Военным министерством генерал-адъютанту Сахарову депеша следующего содержания: «Вместе с сим телеграфирую тайному советнику Мясоедову-Иванову ходатайство следующего содержания: «Усердно ходатайствую об энергичном усилении провозной и пропускной способности Сибирской железной дороги. По докладу мне начальника Сибирской дороги инженера Павловского, им уже представлена расценочная ведомость для доведения к лету сего года числа поездов на западном — 13, на среднем — 14, горном — 15. Из них воинских будет 9, 10 и 11. Требуется отпуск 6,5 млн руб. Усердно прошу о скорейшем ассигновании этой суммы. Прошу ускорить отпуск соответствующих кредитов и на Забайкальскую железную дорогу. Я представлял уже Его Императорскому Величеству мои соображения о необходимости всю магистраль от Волги до Харбина оборудовать на 14, первоначально хотя на 12 пар воинских поездов. Инженер Павловский признает вполне желательным и возможным общее число сквозных поездов довести до 17. Признаю невозможным надеяться на энергичное ведение войны без указанного выше окончательного усиления железной дороги до Харбина, а от Харбина необходимо иметь до 18 и временно до 14 пар воинских поездов. Покорнейше прошу ваше превосходительство с своей стороны поддержать настоящее мое ходатайство».

Ввиду слабости Забайкальской и Маньчжурской дорог движение по Сибирской дороге совершалось при моем проезде до Байкала без задержек. Мною обращено еще в Челябинске внимание, что платформы, нагруженные повозками, [221] принимают полезный груз лишь 200—300 пудов. Сопровождавший меня по железнодорожной части подполковник Генерального штаба Гаврилица подал совет догружать эти платформы тяжелыми предметами, особенно рельсами. Совет был применен и принес большую пользу.

На Байкале князь Хилков успел в середине марта передать по рельсовому пути, проложенному по льду, 65 паровозов в разобранном виде и 1600 вагонов. Я встретил его на Байкале совершенно больным. Но большое дело было им сделано и, надо надеяться, будет оценено родиной.

Эшелоны войск делали в один день переход по льду в 44 версты. На каждых 4 человека наряжались одни сани для перевозки солдатских вещей. Во время моего переезда через Байкал через него переправлялось не более 4 эшелонов в сутки.

Забайкальская дорога работала слабо и вместе с Байкалом составляла пробку. Охрана дороги найдена мною недостаточной — на 1200 верст охрана состояла всего из 400 человек.

По Маньчжурской дороге эшелоны, принятые на ст. Маньчжурия шли беспрепятственно. Но дорога через туннель еще не была окончена. Временные тупики требовали пересоставления поездов.

В видах ускорения сосредоточения войск в Южной Маньчжурии я телеграфировал наместнику (3 марта, № 293) о необходимости организовать в широкой степени передвижение войсковых частей и грузов от Харбина грунтовыми дорогами к Мукдену и занимать под грузы, кроме исключительных случаев, на южной ветви не более одного поезда в сутки. Я обращал вместе с этим внимание наместника, чтобы войска не провозили с собой нештатных грузов. Осмотренные мною в пути на Байкале третьи батальоны стрелков везли с собой из России массу сундуков с солдатскими вещами, как будто передвигались на новую мирную стоянку.

14 марта я прибыл в Ляоян, где и началось томительное ожидание прибывающих эшелонов с подкреплениями. [222]

Первоначально прибывали по одному, по два в сутки третьи батальоны для семи Восточно-Сибирских стрелковых бригад, прибывали артиллерийские части, укомплектования для бригад 31-й и 35-й дивизии. Между тем вопросы об ассигновании необходимых денежных средств для усиления Сибирской и Восточно-Китайской железных дорог не разрешались с должной быстротой.

6 мая мной была получена от министра финансов (депеша от 5 мая, № 180) копия с его депеши наместнику от 2 мая. В этой депеше значилось, что вопрос о доведении провозной способности Восточно-Китайской железной дороги до 7 пар поездов и на южной ветви до 12 пар подвергался в многочисленных заседаниях особого совещания всестороннему рассмотрению. Причем была выяснена необходимость отправить на Восточно-Китайскую дорогу, сверх имевшихся в наличности, рельсы со скреплениями 285 верст, стрелок 770 штук, паровозов 355, вагонов классных 88, вагонов товарных и платформ 2755. В дополнение к этому количеству адмирал Алексеев просил еще выслать рельсы со скреплениями на 46 верст, стрелок 265 и 1628 товарных вагонов. Министр финансов сообщил, что для усиления и эксплуатации Китайской дороги на нее необходимо доставить по сделанным расчетам около 3000 вагонов разных грузов. Между тем в течение апреля удалось отправить на эту дорогу только 200 вагонов, в мае (по 16 мая) включен в планы перевозки 201 вагон: всего 401 вагон. Поэтому министр финансов сделал заключение, что «на вывозку всего вышеуказанного груза можно рассчитывать не ранее осени».

Насколько замедлилась отправка видно из того, что из 1000 разрешенных к приобретению вагонов были назначены к 5 мая только 60, а из 355 паровозов, назначенных к отправке, отправлено было только 105 паровозов. 120 паровозов представляется возможным отправить только 17 июля, а последние 130 паровозов гораздо позже.

Ввиду задержки в Харбине трех полков 1-й Сибирской дивизии на усиление Маньчжурской армии в течение всего апреля не прибыло ни одного батальона, а между тем [223] 18 апреля мы понесли неудачу под Тюренченом, а 23 апреля началась высадка армии Оку и Бицзыво. Затем в течение первой половины мая прибыла в Ляоян 2-я Сибирская дивизия, мы все еще были крайне слабы. 10 мая ко мне уже принес письмо наместника генерал Жилинский, в котором указывалось, что, по мнению наместника, для Маньчжурской армии уже наступило время перейти в наступление к Ялу или к Порт-Артуру.

Несмотря на мое мнение о нашей неготовности к наступательным действиям, несмотря на то, что из 12 назначенных нам на подкрепление дивизий прибыла только одна, несмотря на крайнюю еще слабость железной дороги, наступление было предписано и, предпринятое недостаточными силами, окончилось первого июня неудачей под Вафангоу.

Только 4 июня прибыла в Ляоян голова 10-го армейского корпуса. Таким образом, потребовалось свыше трех месяцев от начала военных действий, чтобы нашим войскам на Дальнем Востоке подать помощь корпусами, назначенными на подкрепление из Европейской России.

В это продолжительное и особо важное время кампания лежала на 5 Восточно-Сибирских стрелковых дивизиях, развернутых в трехбатальонные полки лишь в марте и апреле. 4-й Сибирский корпус, прибывший в мае, участия в боях не принимал.

За эти три месяца японцы, пользуясь нашей малочисленностью и, главное, бездействием нашего флота, высадили три армии на Ляодунском полуострове и на Квантуне, продвинули первую армию Куроки из Кореи в Южную Маньчжурию и одержали три победы на суше: под Тюренченом, на Цзинчждунском перешейке и у Вафангоу. Имей мы железную дорогу, подготовленную к началу военных действий хотя бы на 6 воинских поездов, мы под Вафангоу могли бы иметь не один 1-й Сибирский корпус, а три корпуса: 1-й и 4-й Сибирские и 10-й армейский. Исход боя был бы иной, что несомненно отразилось бы и на ходе всей кампании, ибо инициативу действий мы могли бы взять в руки. [224]

Прибытие головы 10-го корпуса было более чем своевременно, но по ходу военных действий мы не могли дожидаться сбора всего корпуса, так как армия генерала Куроки продвигалась вперед, и направление Саймадзы — Анпин-Ляоян, на котором обозначились значительные силы, прикрывалось нами лишь конницей и одним полком пехоты. Поэтому по высадке в Ляояне головной бригады 9-й пехотной дивизии, она и была двинута на это направление. Точно так же наши войска 17-го армейского и 5-го Сибирского корпусов прямо из вагонов шли на боевые позиции ранее сосредоточения корпуса. Только в 20-х числах августа, т. е. через 7 месяцев после начала военных действий, в Маньчжурии сосредоточились первые три корпуса войск, назначенные на подкрепление из Европейской России, — 10-й и 17-й армейские и 5-й Сибирский. Ко времени решительных боев под Ляояном из 1-го армейского корпуса успел прибыть лишь один Выборгский полк, который прямо из вагонов пошел в горячий бой.

Если бы мы располагали с начала военных действий хотя бы одним воинским поездом более, мы ко времени боев под Ляояном успели бы сосредоточить к этому пункту 1-й армейский и 6-й Сибирский корпуса, а располагая лишними 60 батальонами, разбили бы японцев.