Глава 19. Последний полет германских орлов

Глава 19. Последний полет германских орлов

До этих пор я всегда думал, что из всех видов люфтваффе хуже всего обращались с истребительной авиацией. С одной стороны, она была оснащена Me-109, который был печально известен тем, что не отвечал требованиям перед лицом растущего превосходства противника. С другой стороны, серьезные недостатки этой машины проявились уже в самом начале войны. Но я ошибался. Другие виды авиационной техники, например бомбардировщики, которым в 1942 – 1944 гг. приказывали летать над Англией в любую погоду, бомбардировщики, которые от момента взлета и до посадки изводились ордами ночных истребителей, бомбардировщики, которые над Лондоном попадали в пекло зенитной артиллерии, были в том же самом, если не худшем, положении. Когда бомбардировочная авиация была фактически уничтожена, ее соединения были распущены, а оставшиеся в живых члены экипажей посланы на Восточной фронт.

Со стороны Верховного командования это был «гениальный» ход: роспуск тактической авиации именно в тот момент, когда враг достиг полного господства в воздухе. Навязчивая идея относительно «оружия возмездия» взяла верх.

Нет больше бомбардировщиков, нет больше самолетов-разведчиков, нет больше «Штук», а только истребители и истребители-бомбардировщики. Их должно было заменить секретное оружие. Теперь не было никаких самолетов, кроме ночных и дневных истребителей и штурмовиков, как они теперь назывались. Оставшаяся часть летного персонала была направлена на усиление пехоты или других наземных родов войск.

Такова была ситуация, когда я был направлен в группу истребителей-бомбардировщиков, находившуюся в Силезии[163] на испытательном аэродроме, где личный состав проходил инструктаж по применению нового оружия[164].

Впервые в истории немецкой авиации самолеты обстреливал «наземные цели ракетами. В своей основе это была неплохая идея. Было много доводов за то, что это лучший способ превращения танков Т-34 и ИС в груды старого железа, но идея оказалось несбыточной мечтой – лишь доводом. Практика опровергла теорию. Едва ли могло быть иначе, поскольку это уже стало нормой.

Группы была вооружены «Фокке-Вульфами-190», модернизированными истребителями[165]. Оснащенная радиальным двигателем с воздушным охлаждением, эта машина очень подходила для атак наземных целей. Двигатель был менее уязвим, чем двигатель Me-109, имевший жидкостное охлаждение; единственного попадания в радиатор было достаточно, чтобы вывести тот из строя.

Под крыльями были смонтированы направляющие, на которых устанавливались ракеты[166]. После нажатия на кнопку пуска ракеты запускались при помощи электросистемы. Первоначально они создавали лишь психологический эффект, поскольку большинство пилотов неизменно не попадали в цель. Наконец наступил день, когда некий гений заявил, что на малых высотах шансы поразить цель значительно возрастают. Траектория выхода в атаку была изменена, угол пикирования уменьшен и вероятность попадания ракет увеличилась.

Когда моя новая группа достаточно уверилась в эффективности этой тактики и цели поражались учебными ракетами, был отдан приказ о первом боевом вылете.

«Вылетайте на Западный фронт. «Шерманы» на Рейне, около Страсбура».

Группа отправилась туда и поднялась в атаку с аэродрома в районе Баден-Бадена. Чтобы быть точным, она попыталась начать атаку – ее миссия потерпела полный провал. В чем причина? Абсолютно ужасающий заградительный огонь вражеских зениток.

Лейтенант Юпп, который прибыл в группу в то же самое время, что и я, подвел итог этой попытки: «Еще два или три вылета, подобных этому, и мы должны будем ходить в атаку пешком».

Все мы знали о том, чем это должно было закончиться. Уже в течение долгого времени было очевидно, что мы проиграли войну, но мы продолжали летать. Мужество не оставило нас. То есть еще нет. Мы все еще действительно полагали, что, возможно, может случиться нечто невероятное. Ни один из нас не знал, не смогло бы некое непредвиденное политическое решение изменить курс войны[167]. «Может быть» – неизменное «может быть».

Тем временем мы должны были стиснув зубы продолжать летать. Было лишь три возможности уклониться от полетов: смерть, ранение или плен. Конечно, об отпуске можно было даже и не мечтать.

Я случайно узнал, что несколько пилотов по ошибке приземлились в Швейцарии, взяв ночью неправильный курс или сбившись с пути в сложных погодных условиях после того, как их рации вышли из строя. Эсэсовцы немедленно арестовали всех членов их семей, от дедушки до самого маленького ребенка. Коллективное заключение.

Иногда кто-то попадал в плен, где-нибудь около Ахена или в Эйфеле[168]. Обычно о них говорили: «Если он смог совершить аварийную посадку, тем лучше. Би-би-си[169] уже объявила, что он жив. Война для него закончилась».

А мы продолжали летать.

В один из дней произошло большое событие, которого мы все ожидали. Зимнее наступление в Эйфеле началось неожиданно, словно вспышка молнии. Мы собрались, чтобы выслушать приказ по войскам. «Вперед, товарищи. Направление – Ла-Манш». Послышался глухой гул обсуждения. «Где Париж? О да, вот тут. Под моим пальцем. Вперед. Танки снова на пути к нему. Наши передовые части находятся в окрестностях Динана. Вперед»[170].

Снова каждый был переполнен энтузиазмом, собирая свои силы – последние силы – для последнего удара после месяцев и месяцев ожидания. Мы летали над Эйфелем день за днем, исполненные решимости, сражаясь с численно превосходящим противником. Нам сказали: «Бросьте свои ракеты. Сейчас нет никакой потребности в противотанковом оружии. На линии фронта находятся новые танки «Тигр», вооруженные 88-мм пушками. Они уничтожают все, что оказывается у них на пути. Вешайте под свои машины бомбы и сбрасывайте их на последние углы, где еще держатся американцы. Бомбы на Бастонь».

Командир группы собрал нас.

– Наша группа имеет только одну цель. Единственный объект. Бастонь. Все, что мы можем нести, мы должны поднять в воздух и на Бастонь. Этот опорный пункт окружен. Противник окопался. Мы должны выгнать его оттуда. Немецкая пехота окружила Бастонь и вынуждена ждать, когда плод созреет. Немногочисленные американские подразделения не пытаются вырваться оттуда. Они ждут, когда их освободят. Мы должны дать понять им, что они ждут напрасно. Мы должны вывести их из строя как можно быстрее, чтобы войска, окружившие это место, смогли атаковать и занять их позиции. Сбросьте свои бомбы. Бастонь должна пасть.

Союзники ясно понимали, какое значение для них имеет этот опорный пункт. Они цеплялись за него, упираясь руками и ногами в бельгийскую землю. Их зенитная артиллерия создавала жуткий заградительный барьер огня перед истребителями-бомбардировщиками, когда те появлялись. Никто не отступал. Время от времени «Фокке-Вульфы» возвращались и опять начинали штурмовку, словно свора спущенных с привязи собак.

Я помнил Априлию и очень хорошо знал, что означают эти удары по мирному небольшому городку, поднимающие высоко в небо дома, столбы земли и облака дыма.

Бастонь должна была быть стерта с лица земли. Это был наш последний шанс. Вражеская авиация была застигнута врасплох. В этот момент она находилась на аэродромах вдали от линии фронта. Ей потребуется несколько дней, чтобы перегруппироваться, не больше. Сейчас же, когда воздух в последний раз был свободен для немецких крестов, имела значение лишь одна вещь: бомбы на Бастонь.

В то же время число зенитных батарей вокруг небольшого городка увеличивалось. Они также становились все более мощными. Между двумя вылетами я спросил у Юппа:

– Однако как они ухитряются доставать боеприпасы?

Он ответил очень быстро:

– Это очень просто. В течение ночи там приземляются полностью загруженные планеры. Разве вы не видели их? Они снабжают окруженных людей всем необходимым. У нас нет никаких ночных истребителей, чтобы помешать им. Они все позади, в Германии, обороняют наши города. Если бы мы только могли позаимствовать у противника одну-единственную ковровую бомбардировку, то вы увидели, что произошло бы. Экипажей бомбардировщиков, способных выполнять подобные операции на своих «летающих сковородах», больше не существуют. Они переведены из авиации. Некоторые из них управляют теми танками перед Динаном. Этого достаточно, чтобы заставить вас рвать на себе волосы. Мы никогда не сможем покончить с этой дырой.

Командование продолжало давить на нас. Бастонь должна пасть. «Садитесь в свои «ящики»; ваши бомбы подвешены. Отправляйтесь в ваш следующий боевой вылет. Бастонь должна пасть».

Но Бастонь держалась.

Крепость оставалась твердой, как скала, и это был конец наступления[171]. Из-за отсутствия топлива танки остановились посреди сельской местности. Они были на острие наступления и оказались неспособными преследовать отступающего врага. Большинство из них были окружены, в то время как остальные боязливо ползли по полям. Противник отрезал передовые наступающие части фланговыми ударами одновременно с севера и юга. Несколькими днями позже линия фронта вернулась на свое прежнее место.

– На сей раз, Юпп, мы действительно попали в переплет. Господа из Верховного командования думали, что танки могли заправиться из американских складов около Динана. Бронетанковый корпус должен был продолжать свое наступление на захваченном бензине. Но произошло то, что они не предвидели, – враг расстреливал собственные склады. Они уже горели, когда прибыли «Тигры». Теперь мы выпьем свою чашу сполна.

Юпп согласился:

– Это всегда вопрос проклятого снабжения. Оно заставило нас остановиться перед Эль-Аламейном, перед Москвой и перед Сталинградом. Теперь оно остановило нас перед Динаном. Все та же дурацкая история. Оно всегда отстает.

31 декабря 1944 г., в канун Нового года, командир нашей группы объявил:

– Мальчики, сегодня вечером никаких вечеринок. Все должны лечь спать. Завтра у нас будет много о чем подумать за завтраком. Мы должны иметь ясные головы. Герман решил, что в новогодний день все должны подняться в воздух.

На следующее утро я в шесть часов разбудил Юппа:

– С Новым годом, Юпп.

Старик изложил план предстоящей операции.

– Через час все имеющиеся машины должны быть в воздухе. Штаб определил нам цель. Мы не должны оставить им никаких шансов. Это – Сент-Тронд[172]. Летное поле там забито «Тандерболтами»[173]. Вылет, кажется, должен быть успешным. Враги будут спать, когда мы появимся, и не сразу придут в себя после ночного кутежа. Вот план атаки. Группа собирается над Прюмом, а затем берет курс на Бельгию. Никаких бомб. Задача должна быть выполнена исключительно бортовым стрелково-пушечным вооружением. Вы должны показать, из какого теста сделаны. Взгляните, это фотографии аэродрома Сент-Тронд. Вот выстроенные в линии «Тандерболты». Вот легкие зенитки. Их расчеты будут спать, по меньшей мере мы надеемся на это. После первой атаки группа разворачивается и на обратном пути снова штурмует летное поле. Затем каждый сам за себя. Не позволяйте втянуть себя в бой, если в противоположность тому, что я думаю, мы все же доберемся до этой стадии. Топлива у нас в баках хватит только на полет туда и обратно.

– Мы снова убегаем, – саркастически произнес Юпп.

– Используем фактор внезапности. Вы стреляете по рядам «Тандерболтов» и держитесь на малой высоте. У противника не будет времени, чтобы отреагировать. Вы разворачиваетесь над аэродромом. Все должно быть хорошо. Как только вы освободите свои магазины, держу пари, будут столбы дыма, поднимающиеся над «Тандерболтами». Вопросы есть?

– Нет, герр майор.

– Хорошо, тогда по самолетам.

Хватило только время, чтобы добежать до машин, занять свои места и затянуть привязные ремни. Мы взлетели.

Скоро группа в сомкнутом строю взяла курс на Сент-Тронд. Было еще темно – темная ночь без проблесков утренней зари[174]. На наших крыльях мигали навигационные огни, отражаясь на фюзеляжах красным, зеленым и белым цветом. Воздух был заполнен гулом двигателей. Каждый, кто имел на своих крыльях черный крест, находился в воздухе. Слева от нашей группы со свистом пронеслись несколько самолетов и, оставив позади себя инверсионные следы, исчезли.

– Реактивные, – произнес командир группы по двухсторонней связи.

«Так что старина Мессершмитт все же выпустил своих борзых, – подумал я. – Едва ли это поможет в настоящий момент…»

Мой энтузиазм ослаб.

«Сент-Тронд, – размышлял я. – Скопление «Тандерболтов», а топлива в наших баках едва хватает».

Я летел около лидера в головном звене. Солнце еще не встало. Мир под нашими крыльями выглядел утонувшим в белой дымке. Небо на востоке еще только начинало розоветь. Мы летели над Эйфелем: синие тени, темные леса, зеленые и белые следы дорог обозначали долину Рейна. Над Прюмом самолеты перегруппировывались, в небе раскручивалась громадная карусель[175]. Наконец все собрались. Дальше на север, над Крефельдом и Ахеном, и южнее, над Триром, была такая же армада кружившихся самолетов.

А позади нас вставало солнце. Люфтваффе в последний раз взяли курс на запад, располагая 1000 самолетов. Каждая группа, каждая эскадрилья знала свою цель. Начинался новый рассвет.

И все же топливо ограничивало нас.

Еще раз во Франции, Бельгии и Голландии началась паника. Около восьми часов утра немцы появились там, скользя над летными полями и взлетно-посадочными полосами, поливая их очередями и залпами из бортового оружия. Несколько американских эскадрилий попытались подняться в воздух на своих более скоростных машинах, но мы кружили над аэродромами и пригвоздили их к земле. Зенитная артиллерия еще полностью не проснулась. В большинстве случаев это были лишь клубы пороха, безопасные хлопушки, а аэродромы превратились в море огня.

Информационная сводка извещала: «Безоговорочный успех. Большой триумф. Германские орлы снова расправили свои крылья».

Наш командир добавил вслед этому:

– Да… возможно, другие эскадрильи добились лучших результатов. Насколько мне известно, ликовать не о чем[176].

Он поднял телефонную трубку и связался со штабным офицером, отвечавшим за проведение операции.

– Я предполагаю, что вы исходили из соображений высшей стратегии, но какого черта вы выбрали именно этот маршрут? Из одного конца в другой мы следовали над аллеей зенитной артиллерии, которая была создана для борьбы с Фау-1. Прюм, Сент-Тронд и Лондон на одной линии – прямой, по которой летают «жуки-скакуны»[177]. Вы хотите узнать результат? Как только мы пересекли линию фронта, весь воздух вокруг нас был усеян «цветной капустой»[178]. Американцы расставили свои батареи из одного конца в другой, бок о бок, от Эйфеля до Лондона. Они насажены там тысячами, словно лук. Избежать их невозможно. Каждый обход означал дополнительный расход двух или трех литров топлива. Каждый вираж означал удлинение перелета. На обратном пути мы должны были совершать аварийные посадки где-то за линией фронта. Рискуя жизнью, мы непрерывно следовали над аллеей зениток. Кроме того, нам было бесполезно набирать высоту: мы испытываем нехватку топлива, а радары обнаружили бы нас слишком рано, и мы лишились бы фактора внезапности. Это была трагедия. Оберст был сбит[179], если это вас интересует, а я в своей группе имею славную коллекцию пустых стульев. Я должен сказать, что эти штабные офицеры – блестящая компания ублюдков.

Он повесил трубку.

– Те, кто не возвратились, уже не вернутся обратно, – сказал я Юппу. – Уже прошло слишком много времени. Их баки опустели. Позвольте тем, кто вернулся сюда, напиться, пока все еще есть время.

Юпп попытался ободрить меня:

– Только наша группа потерпела неудачу. Главное состоит в том, что остальные выполнили свою работу.

Мой ответ был нецензурным.

Бомбардировщики союзников прилетали днем и ночью. Они без остановок атаковали аэродромы и взлетно-посадочные полосы. Бомбы градом лились вниз, и группы, которые в новогоднее утро добились неожиданного успеха, были уничтожены на земле. После очень короткого затмения четырехмоторные бомбардировщики одержали победу, и от мечты о новом полете германских орлов можно было определенно отказаться.

Затем было объявлена всеобщая готовность. Русские прорвали фронт. Мы должны были снова приспособить под наши крылья ракеты и опять начать преследовать танки.

– Так, Юпп, сейчас без пяти двенадцать. Давайте полетим и посмотрим, будет ли последний батальон, оставшийся на поле битвы, немецким батальоном, как сказал Адольф.

Я встретил своего первого русского над Бреслау. Он летел на Як-9 и продемонстрировал замечательное мастерство. Моя группа находилась на аэродроме Розенборн-ам-Цобтен[180], южнее Бреслау, в то время как фронт в Силезии рушился повсюду. Т-34 прорывались вперед так, как они это делали, начиная со Сталинграда. Везде появлялись танки ИС со своими огромными пушками. Бреслау был окружен, и впервые в истории рейха группа немецких истребителей-бомбардировщиков сбросила свои бомбы на немецкий город.

Между двумя вылетами я сказал Юппу:

– Я думаю о кафе «Хутмахер» на Швейднитцерштрассе. Вы помните? Я думаю, что этим утром я уничтожил его. В любом случае моя 500-килограммовая бомба упала очень близко от него.

Я сидел на ящике, бледный, подавленный, с дрожащими руками, все вращая и вращая на пальцах свою фуражку. Юпп не отвечал.

Мимо промчался механик.

– Приготовиться к следующему вылету. Цель та же самая. Взлетайте немедленно.

– Пошли, – произнес Юпп. – Давайте продолжать это проклятое дело. У меня ощущение, что теперь это не продлится слишком долго.

Неделю спустя Юпп погиб. Его предчувствие было правильным.

Линия фронта отступала, и мы тоже. Группа перелетела на аэродром Дрезден-Клоче[181]. Наши вылеты теперь были в район Бреслау, Гёрлица и Лигница[182]. Каждый раз, когда мы ложились на курс, мы могли видеть в восточном направлении Силезию, выгоравшую дотла. Пылающие деревни и горящие города. С линии фронта доносился ураганный шум. Пролетая над Нижней Силезией, мы видели огромные потоки беженцев, пробиравшихся по заснеженным дорогам.

Они уходили из Нижней Силезии по дорогам и тропинкам, ведущим на запад. Немецкая пехота также отступала в западном направлении. Русские танки, рвавшиеся вперед, и Красная армия тоже двигались на запад. Мы были единственными, кто следовал восточным курсом. Последние. Мы могли видеть Исполиновы горы, Альтфатер и Шнеекоппе[183], пролетая над Бреслау, иногда выполняя разведывательные полеты над промышленным районом Верхней Силезии, сбрасывая бомбы на дома наших соотечественников. Мы выполняли приказы с обливающимися кровью сердцами и с лицами, красными от стыда.

Никто не спрашивал нас, что мы чувствовали.

Фронт рушился словно лавина, от Балтики до Карпат. Никакая сила в мире не могла остановить этот поток. Паровой каток не остановится, мы знали, – особенно мы, последние немецкие пилоты, которые день за днем бороздили небо, без цели, без надежды, совершенно бесполезно. Мы сгибались под бременем, которое не могли стряхнуть. Мы были куклами, которые потеряли возможность чувствовать или размышлять. Мы сражались, но наши головы были пусты. Мы летали, пока наши пропеллеры продолжали вращаться, пока нам отдавали распоряжения. Иногда мы усмехались, когда слышали пламенные увещевания, передаваемые последними немецкими радиостанциями. Мы знали правду – мы могли видеть ее каждый день, – и мы имели ясное представление о ситуации, в отличие от других. Зная, что все было бесполезно, мы, несмотря на это, все равно летали.

– Вы видели, что беженцы на дороге Бунцлау[184] – Гёрлиц бросались на животы на снег, когда вы пролетели низко над ними? Они приняли вас за русского и стремглав неслись в заснеженные канавы. В будущем я буду избегать полетов над любой дорогой, которая загромождена беженцами.

Мы чувствовали себя виноватыми.

Из радио на длине волны Гёрлица бормотал Геббельс: «Вы можете быть всецело уверены в том, что мы победим. Мы отбросим их назад. Это лишь вопрос дней, возможно, часов».

Мы молча слушали дальше. Нам было стыдно за него.

На всех стенах и на каждом автомобиле были прикреплены плакаты: «Товарищ! Каждый шаг назад приближает смерть к твоему дому».

Так что мы погружались во мрак.

Дрезден был в огне. Еще раз союзнические бомбардировщики прилетали массированными соединениями в течение дня и последующей ночи. Целую неделю над городом поднималось громадное облако дыма. Летя на высоте 9000 метров над Гёрлицем, я мог видеть поднимаемый ветром на 7500 метров грибовидный столб дыма, черный, темно-синий, серый, с желтыми искрами и вспышками. Куда бы я ни полетел, я везде мог видеть его, высившимся над горизонтом, разрывающим облака. Даже когда земля была закрыта туманом, было достаточно спикировать к столбу дыма, чтобы найти дорогу обратно на свой аэродром.

В момент налета на аэродроме Дрезден-Клоче находилась дюжина «Мессершмиттов-110», переделанных в ночные истребители. Они взлетели, чтобы встретить вражеские бомбардировщики, не боясь протаранить их над горящим городом. Нашей группе запрещалось летать в темное время суток. В любом случае, даже если бы наши двадцать машин поднялись в воздух, это было бы бесполезно. Каждый сбитый бомбардировщик падал бы на Дрезден. С полным бомбоотсеком и полными топливными баками он прибавлял бы ужаса этой апокалиптической ночи. Волны атакующих нельзя было остановить. Дрезден был заранее обречен.

Прекращение боевых действий было лишь вопросом скорости, с которой массы русских и союзнических танков мчались навстречу друг другу с востока и запада.

Однажды командир нашей группы собрал пилотов и выступил со следующей речью:

– Парни, прощайте. Я покидаю вас. Я только что отстранен от командования. Очевидно, за то, что мы не смогли остановить русские танки. Вы, так же как и я, знаете, что наши ракеты не всегда поражают цель. До свидания. Продолжайте свою работу… еще неделю или две.

Меня переполняли эмоции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.