ТЕРРОР ПО—БАЛКАНСКИ

ТЕРРОР ПО—БАЛКАНСКИ

Хорватские фашисты—усташи (усташ — дословно повстанец) были каким—то уникальным зверьем, на фоне коих даже эсэсовцы с их душегубками и концлагерями выглядели нудными бухгалтерами от убийства. Могли, скажем, в качестве отчета о проделанной работе прислать немцам двадцать килограммов человеческих глаз…

Вот лишь несколько отрывков из показаний свидетелей. Вспоминает Лерка Зибар, учительница из города Юкинац:

«Перед нашей закусочной остановился грузовик, и из него вышли усташи Янко Кихалич, Стево Крешталица и Пайо Крешталица. Они были пьяны. Ввалились в закусочную. Через некоторое время Янко Кихалич постучал в дверь кухни, где я находилась, требуя, чтобы я дала ему горячей воды. На мой вопрос, зачем ему горячая вода, он ответил: «Вот тут у меня человеческое сердце, можешь посмотреть». Моя падчерица Вера Зибар — тогда ей было 12 лет — прибежала на кухню и стала упрашивать меня не разрешать жарить это сердце.

Посетители, присутствовавшие в закусочной в то время, позже рассказывали, что вместе с сердцем в свертке находились и человеческие глаза, но я их не видела. Меня охватил ужас, и мы с мужем выпроводили их на улицу, закрыли закусочную…».[41]

По словам свидетелей, усташам надоедало однообразие. Тогда они искали разнообразия, как в городе Глина в православной церкви.

Вспоминает Иван Пациента, портной из Глины:

«…Я жил за церковью. Выглянув вечером из окна, я заметил, что пространство перед церковью было освещено. Слышны были доносившиеся оттуда глухие стоны… На следующее утро перед церковью я обнаружил лужи крови…».

Столяр Мато Бакшич:

«…Я жил в пятидесяти метрах от бывшей православной церкви. Около девяти часов вечера я заметил из своего окна, что из церкви грузовиками вывозят людей. Затем я услышал, как из церкви доносились крики и стоны, похожие на завывания зверей или рев забиваемого скота.

Выдержать это было трудно, и я отошел от окна. Но моя семья, все мы не могли заснуть от проникавших в нашу квартиру непрекращавшихся криков. Подойдя снова к окну, я увидел, что эти изверги выносят людей одного за другим из церкви, сваливая их в кучи. После этого их грузили на машины и увозили.

Некоторых усташи убивали прямо перед церковью. До меня доносились приказы:

— Подыми ему рубашку! Где там у него сердце?

После чего слышался хриплый стон жертвы.

Около полуночи мы с женой заметили, как из церкви вышел усташ с засученными рукавами. Его руки были окровавлены. В правой руке у него был нож. Не сдержавшись, моя жена спросила его:

— Что происходит в церкви? Приостановившись, он коротко бросил в ответ:

— Режем».

Любан Еднак, крестьянин, единственный из мучеников, чудом оставшийся в живых. Он не знает, что хуже — умереть или остаться в живых. Ибо после всего, что произошло, жизнь ему стала казаться сплошным кошмаром.

«…Через несколько минут после того, как нас заперли в церкви, появился Крешталица, мясник из Глины, а за ним — жандарм Йосо Миленкович. Через час после того, как они нас переписали, в церковь пришел человек в форме домобрана, который сказал: «Вы, сербы, еще в 1919 году были приговорены к смерти, но тогда нам не удалось привести приговор в исполнение, поэтому мы всех вас уничтожим сейчас».

«…Затем опять вывели вперед Перо Милевича и вновь стали расспрашивать его, знает ли он что—либо о партизанах? И когда он снова ответил, что не знает ничего, один из усташей схватил его и, на виду у всех вонзив нож в горло, распорол ему всю грудь. Милевич, не издав ни звука, замертво рухнул на пол. На повторный вопрос, кому известно что—либо о партизанах, который на этот раз сопровождался обещанием отпустить домой того, кто сообщит о них, вперед вышел человек.

— Говори! — приказали ему.

— Я знаю, что партизаны недалеко от Топуско взорвали теле

графные столбы и остановили машину с усташами… — сказал

человек, надеясь на освобождение.

Но вместо этого усташи приказали ему положить голову на стоявший в церкви стол, а когда он это сделал, один из усташей перерезал ему горло и приказал петь. Но из горла брызнул фонтан крови на расстояние в несколько метров, и петь он не смог. Тогда усташ так ударил его прикладом по голове, что из черепа потекли мозги.

И тут началась настоящая резня. Убивали всех подряд. Усташи хватали одного за другим и бросали на стол. Один упирался коленом в грудь жертвы, а другой перерезал ей горло. При этом они даже не дожидались, пока жертва истечет кровью или испустит дух. Полуживых людей выволакивали из церкви и бросали в грузовик.

Уничтожив почти три четверти обреченных, усташи решили отдохнуть. Чтобы развлечься, они вытащили на середину церкви старика и, весело смеясь, спросили:

— Ты отдашь нам свою жену, сестру и дочь?

Старик медленно обвел всех по очереди испуганным взглядом, как будто размышляя о чем—то. Потом ответил:

— Я отдам вам все, что вы хотите, только отпустите меня.

Усташи разразились хохотом. Схватив зажженную свечу, они

поднесли ее ко рту старика. Сначала они сожгли ему усы, затем ресницы и, наконец, выжгли ему глаза. Крики старика о помощи не остановили их. Наоборот, один из усташей крикнул другому:

— Чего ты тянешь, прикончи его!

И они вновь принялись убивать, пока нас не осталось пятеро или шестеро. Затем усташи стали выносить мертвых.

Улучив момент, я бросился на пол среди убитых и притворился мертвым. Было страшно, но мне не оставалось ничего другого. Я притаился среди трупов и не шевелился. Меня охватил еще больший страх. Вернувшись в церковь, усташи, заметив, что кто—то из убитых еще шевелится, прикончили его. Один из них подскочил и добил несчастного ударом ботинка по голове, после чего бедняга скончался. Этот же усташ ударил меня по голове, но несмотря на нестерпимую боль, я и виду не подал, что живой.

Спустя некоторое время один из находившихся на улице усташей приказал тем, кто был в церкви, хорошенько проверить, не остался ли кто—нибудь в живых. Чтобы быть уверенными в том, что все мертвы, усташи наносили удары ножом в сердце или спину каждому трупу, в зависимости от того, кто как лежал. Я ждал своей очереди. Но мне повезло: усташ встал на меня, чтобы дотянуться до очередной жертвы, меня же при этом миновал.

После того как они перекололи всех убитых, усташи начали вновь вытаскивать из церкви трупы. Они хватали их за ноги, за руки и швыряли в грузовик, как мешки. Поскольку убитых было много, получилось три или четыре слоя. Когда меня бросили в кузов, я оказался на самом верху. Но так как этот грузовик был переполнен, усташи решили часть трупов свалить в другой. Меня схватили за ноги и бросили туда. Падая, я сильно ударился головой о какой—то железный предмет. Этот удар и сейчас дает о себе знать. На меня бросили труп, и он упал таким образом, что его перерезанное горло, из которого еще сочилась кровь, оказалось над моим ртом. Я не смел даже мизинцем пошевельнуть. Я только сжал покрепче челюсти, чтобы кровь не попадала мне в рот.

Когда грузовики загрузили, нас повезли в Якинец. Усташи при этом восседали на трупах: два — возле моих ног, а два других — у моей головы, так что я чуть не задохнулся от недостатка воздуха. При приближении к небольшому лесу я услышал, как кто—то крикнул шоферу:

— Подъезжай поближе ко рву!

Нас наспех выбросили. Здесь я увидел много людей, которые ждали своего смертного часа. Тут же усташи изнасиловали одну женщину. Я слышал, как, отвечая на вопрос, она сказала, что работает учительницей в поселке Бович.

Когда трупы свалили в ров, я оказался рядом с учительницей, которую убили после изнасилования. Я услышал, как один из усташей сказал, что надо осмотреть учительницу, нет ли у нее колец, ведь их можно неплохо продать.

Вслед за этим кто—то спрыгнул в ров и, обнаружив кольцо, снял его с пальца учительницы…».[42]

В конце концов Любану Еднаку удалось выбраться из рва и добраться до деревни, где его укрыли местные жители.