ГЛАВА IV. Военная монархия в Сицилии и на Понте
ГЛАВА IV. Военная монархия в Сицилии и на Понте
В то время как Спарта воевала с Персией из-за независимости малоазиатских греков, в Сицилии также началась освободительная война против варваров. Со времени мирного договора 405 г. Дионисий ни на минуту не упускал из виду эту цель и неустанно готовился к предстоящей решительной борьбе. Для этого он прежде всего должен был позаботиться об упрочении своего положения во главе сиракузского государства, потому что поход 406 г. ясно показал, что демократия совершенно неспособна разрешить ту задачу, которая предстояла сицилийским грекам.
Дионисий обязан был своим возвышением главным образом неимущей массе, и ему надлежало прежде всего позаботиться о вознаграждении этих своих приверженцев. Средства к тому доставило ему восстание сиракузского дворянства. Эти господа, восставшие против своего полководца в то самое время, когда к городу приближался неприятель, и в немногие часы своего господства в Сиракузах сумевшие только с животною грубостью оскорбить беззащитную женщину (см. выше, с.66), потеряли всякое право на пощаду. Теперь их земли были конфискованы и розданы по жребию равными участками бедным гражданам, выслужившимся наемникам и отпущенным на волю рабам, которые приняты были в число граждан.
Но Дионисий хорошо понимал, что на такие элементы его власть долго не может опираться. Поэтому, чтобы на всякий случай создать себе надежный оплот, он отгородил старую часть Сиракуз, остров Ортигию, от остального города стеной; отныне здесь могли жить только друзья и наемники тирана. На перешейке, соединяющем остров с самим городом, построен был крепкий замок, укрепления которого охватывали также арсенал у малой гавани; здесь-то поселился тиран.
Как только дела в Сиракузах были до некоторой степени приведены в порядок, Дионисий обратил свое оружие против сикелов, которые во время последней войны свергли с себя сиракузское владычество. Прежде всего он осадил город Гербесс, расположенный в горах к северу от Сиракуз. Но здесь вспыхнул бунт среди сиракузских ополченцев; они убили своего начальника, назначенного Дионисием, избрали себе сами новых стратегов и призвали на помощь бежавших в Этну всадников. Тирану ничего другого не оставалось, как поспешно возвратиться со своими наемниками в Сиракузы. Мятежники погнались за ними; они заняли возвышенность Эпипол и приступили к осаде города. Регий и Мессена прислали им на помощь весь свой флот; метрополия, Коринф, также поддерживала восставших, а коринфянин Никотел принял главное начальство над ними. Положение Дионисия сделалось настолько критическим, что он серьезно стал подумывать о капитуляции и завязал переговоры с мятежниками. Но в эту минуту, когда победа была, казалось, обеспечена, пыл осаждающих начал ослабевать и многие из них разъехались по своим поместьям. Между тем Дионисию удалось привлечь к себе подкрепления, в том числе отряд из тысячи двухсот кампанских всадников, состоявший до тех пор на службе у Карфагена. С этим войском Дионисий предпринял атаку на позицию осаждающих в предместье Темените; мятежники потерпели полное поражение, но число убитых было невелико, потому что, как только победа была решена, тиран прекратил дальнейшее кровопролитие. Он позаботился также о почетном погребении павших и этим подготовил себе путь к соглашению с противниками. Республиканская армия после этого поражения распалась; однако значительная часть ее, по преданию, 7000 человек, снова собралась в Этне. Наконец, при посредничестве спартанцев заключен был договор, по которому Дионисий даровал всем участникам восстания полную амнистию. Большинство мятежников вернулось на родину; те немногие, которые не желали принести повинную и оставались еще в Этне, были в следующем году без труда изгнаны оттуда тираном.
Государственное устройство Сиракуз было упорядочено теперь таким образом, что Дионисий сохранил военную власть, которую вверило ему Народное собрание летом 405 г. В силу этого полномочия ему предоставлялось верховное начальство над армией и флотом государства; он назначал офицеров, адмирала, комендантов крепостей и начальников отдельных частей войска. Кроме того, ему были предоставлены и гражданские полномочия, какими в республиканское время пользовались стратеги: представительство в сношениях государства с иностранными правительствами, председательство в Народном собрании, взимание экстраординарных прямых налогов, предназначенных на военные нужды. Без сомнения, в его кассу притекала также часть постоянных государственных доходов. Но Совет и Народное собрание были сохранены; без их согласия тиран не мог ни объявлять войны, ни взимать прямых налогов с имущества граждан. Вероятно, и большинство гражданских чиновников избирались Народным собранием. Вообще Дионисий смотрел на себя как на представителя сиракузского народа; подобно древним тиранам, он не принял царского титула, и на его монетах написано имя Сиракуз.
Теперь Дионисий мог снова приняться за осуществление своих завоевательных планов, и в этот раз с большим успехом. Он покорил один за другим халкидские города Наксос, Катану и Леонтины; большая часть их жителей должна была переселиться в Сиракузы. Наксос был разрушен и область его отдана соседним сикелам; в Катане поселены были кампанские наемники (403 г.). Сикелы также должны были признать над собою верховную власть Дионисия; чтобы держать их в подчинении, на западном склоне Этны основана была военная колония Гадранон, названная так по имени сикельского божества, знаменитый храм которого находился в этом месте (400 г.). С Мессеной Дионисий заключил союз, тогда как Регий отверг все дружественные предложения тирана; тем охотнее вошли с ним в соглашение италийские Локры, издавна враждовавшие с регийцами. Со времен Гиерона Сиракузы еще на разу не достигали такого могущества, как теперь.
Дионисий мог наконец приступить к осуществлению великой задачи своей жизни, к освобождению Сицилии от карфагенского ига. Приготовления начаты были в грандиозных размерах. Сиракузы точно превратились в большой арсенал; всюду — в галереях, на базаре, во дворцах, даже в храмах — ковали оружие и строили военные машины. В гавани приступили к постройке двухсот новых военных кораблей, в том числе четырех- и пятивесельных, которые теперь строились впервые; это нововведение коренным образом изменило характер морской войны. Но главное — на возвышенности Эпиполы, господствующей над городом, возведено было укрепление Эвриал и соединено с городом посредством двух длинных параллельных стен. Таким образом, блокада с суши, вроде той, которая грозила Сиракузам во время войны с Афинами, стала теперь невозможной; а так как благодаря прочности стен и характеру местности штурм представлял очень мало шансов на успех, то Сиракузы сделались теперь почти неприступной крепостью. И действительно, в течение двух столетий все неприятельские атаки разбивались об эти стены. Правда, опасность заключалась в самой обширности укреплений, которая требовала очень многочисленного гарнизона, да и тогда крайне затрудняла оборону против внезапного нападения; только благодаря этому Сиракузы и были в конце концов покорены римлянами.
Весною 397 г. все приготовления были окончены. Дионисий созвал Народное собрание, и по его предложению решено было объявить войну Карфагену, если он добровольно не откажется от владычества над греческими городами южной и западной части острова. Накопившаяся в Сицилии со времени последней войны ненависть к финикийцам разразилась теперь страшным взрывом. По всему острову началось преследование семитов. Имущество карфагенских купцов всюду подверглось разграблению, в подвластных Карфагену городах все финикийцы, попавшие в руки народа, были убиты после варварских истязаний; это было законное возмездие за те жестокости, какие совершили сами карфагеняне десять лет назад.
Дионисий принужден был делать свои приготовления вполне открыто, и всякому было ясно, против кого они направлены. Но силы Карфагена были парализованы чумою, которая уже несколько лет свирепствовала в Ливии, и республика оказалась совершенно неподготовленной. Однако теперь, после сицилийских событий, она ни в каком случае не могла уклониться от войны. В Иверию и в страну кельтов были посланы офицеры для набора войска; но последний должен был занять несколько месяцев, и в течение этого времени Дионисий был совершенно свободен в своих военных действиях на Сицилии.
Он поспешил воспользоваться своим выгодным положением. Во главе всего ополчения своего государства он перешел карфагенскую границу, приветствуемый всюду в греческих городах как освободитель и подкрепляемый всеми имевшимися в их распоряжении военными силами. Сиканы и элимийцы с горы Эрике также подчинились без сопротивления. Только три финикийские колонии, Мотия, Панорм и Солунт, и города элимийцев, Сегеста и Галикии, сохраняли еще верность Карфагену, равно как и Энтелла, которою за несколько лет перед тем овладели кампанцы, отпущенные со службы Дионисием.
Прежде всего Дионисий двинулся на Мотию, бывшую в то время главным оплотом карфагенян в Сицилии. Город был расположен на небольшом острове (теперь С.-Панталео), посреди береговой лагуны, к северу от мыса Лилибей, приблизительно на расстоянии одного километра от берега. Сиракузский флот, около двухсот военных кораблей, вошел в лагуну, и осаждающие принялись насыпать дамбу до острова, что при незначительной глубине воды не представляло затруднений. В короткое время они дошли до стены и сквозь проломы, пробитые в ней машинами, проникли в город. Но граждане и после этого продолжали сражение на улицах, причем высокие, построенные по финикийскому образцу, дома сильно мешали нападающим. Однако, несмотря на отчаянное сопротивление семитов, они были наконец побеждены благодаря численному перевесу неприятеля, богатый город отдан был на разграбление войску, а из жителей те, которые спаслись от меча, были проданы в рабство. Так как уже наступила осень, то Дионисий, оставив своего брата Лептина со 120 кораблями на западной оконечности Сицилии для наблюдения за неприятелем, сам с главною армией вернулся на зимние квартиры в Сиракузы.
Карфагеняне принуждены были оставаться почти безучастными зрителями осады Мотии; морская демонстрация, предпринятая для спасения города, не имела успеха. Лишь следующею весною (396 г.) они окончили свои приготовления; их полководец Гимилькон, тот самый, который в предшествовавшую войну взял Акрагант и Гелу, высадился с сильным войском в гавани Панорма. Между тем Дионисий снова перешел в наступление, привлек на свою сторону Галикии и приступил к осаде Сегесты. Но когда перед ним явился Гимилькон, он не решился сразиться с более сильным неприятелем и поспешно вернулся в восточную часть острова, чтобы на всякий случай обеспечить себе сообщение с Сиракузами. Эрике, Галикии и сиканы снова перешли на сторону карфагенян; Мотию Гимилькон также покорил снова. Спустя короткое время карфагеняне срыли Мотию вследствие ее неудобного стратегического положения и вместо нее основали поблизости новый город Лилибей, на мысе того же имени, составляющем крайнюю западную оконечность Сицилии. С тех пор Лилибей оставался главным арсеналом карфагенян на острове.
После этих успехов карфагенский полководец повел свое войско вдоль северного побережья острова на восток. Фермы подчинились ему без кровопролития, Мессена после слабого сопротивления была взята штурмом и разрушена до основания. Затем и сикелы отложились от Дионисия и выставили свой контингент в карфагенскую армию. Так как извержение Этны сделало непроходимой прямую дорогу вдоль берега, то Гимилькон направился через страну своих новых союзников в Катану, оставляя вулкан по левую руку; в Катане флот снова должен был соединиться с армией.
Чтобы прикрыть Сиракузы, Дионисий занял оборонительную позицию у горы Тавра, вблизи нынешней Августы; он хотел воспользоваться этим благоприятным моментом, когда армия и флот неприятеля были разъединены, для того чтобы нанести ему решительный удар. Он прошел вперед до Катаны и приказал своему брату Лептину, командовавшему флотом, напасть на отрезанный от своего сухопутного войска карфагенский флот. Хотя карфагеняне имели 200 с лишком военных кораблей, а сиракузцы только 180, но это небольшое количественное различие с избытком возмещалось тем, что греческий флот состоял частью из четырех- и пятивесельных кораблей. Действительно, карфагенский адмирал Магон хотел избегнуть сражения; но Лептин скоро настиг его, далеко опередив с 30 лучшими своими судами остальную часть своего флота. Финикийцы поневоле должны были вступить в битву; ввиду их численного перевеса Лептин после мужественного сопротивления принужден был отступить; остальные сиракузские корабли, подошедшие без всякого порядка, были легко обращены в бегство и, преследуемые финикийцами, большею частью взяты в плен или потоплены. Сиракузцы потеряли более ста кораблей со всем экипажем, свыше 20 тыс. человек; стоявшее на берегу сухопутное войско было беспомощным зрителем поражения.
Теперь Дионисию ничего другого не оставалось, как поспешно возвратиться в Сиракузы. Карфагеняне последовали за ним; их флот, состоявший из двухсот восьми военных кораблей, вошел в большую гавань, тогда как Гимилькон с сухопутной армией расположился лагерем у храма Зевса Олимпийского, к югу от устья Анапа, почти на том самом месте, где 18 лет назад стоял лагерь афинян. Блокада города была невозможна со времени укрепления Эпипол; поэтому карфагенский полководец ограничился опустошением окрестностей Сиракуз. Между тем наступила осень, и в войске, скученном на небольшом пространстве в болотистой низменности, появилась чума, зародыши которой армия принесла с собою из Ливии; жертвы эпидемии вскоре насчитывались тысячами. В то время как силы неприятеля были парализованы чумою, к сиракузцам подоспела помощь из Пелопоннеса. Спарта только что заключила перемирие с Тиссаферном (см. выше, с. 103) и потому получила возможность отправить в Сиракузы эскадру под начальством Фаракса; Коринф также прислал несколько кораблей на помощь своей колонии, да и италийские греки не отказали Сиракузам в поддержке. Дионисий произвел одновременное нападение на осаждающих с суши и с моря, увенчавшееся полнейшим успехом. Значительная часть неприятельского флота была сожжена, а сухопутная армия заперта в своем лагере. Гимилькон счел свое дело проигранным; бросив армию на произвол судьбы, он со своим карфагенским ополчением бежал в Африку. После этого сицилийские союзные отряды карфагенян рассеялись по своим городам, а главная масса армии, ливийские подданные, иберийские и кельтские наемники, на следующий день сдалась победителю. Карфагенская экспедиция окончилась так же плачевно, как 17 лет назад афинская.
Даже последствия, которые имело поражение для Карфагена, оказались сходны с теми, какие некогда имело сицилийское поражение для Афин. В Ливии вспыхнуло всеобщее восстание, грозившее гибелью Карфагенской республике и подавленное лишь с большим трудом. Между тем Сицилию пришлось предоставить самой себе, и Дионисий мог распоряжаться на острове по собственному усмотрению. Большинство сикельских городов было покорено, Фермы снова завоеваны, финикийский Солунт взят при помощи измены. В Леонтинах, граждане которых, как мы знаем, несколько лет назад были отведены в Сиракузы, теперь поселены были выслужившиеся наемники. Мессена была восстановлена в качестве сиракузской колонии, а несколько далее к западу, на северном побережье Сицилии, напротив Липар, основан был новый греческий город Тиндарис, в котором ядро населения составили изгнанные спартанцами из Навпакта и Кефаллении мессенцы (см. выше, с.93). Таким образом, Дионисий господствовал теперь над большей частью острова и с полным правом мог принять около этого времени титул „архонта Сицилии".
Но теперь, когда остров освободился от страха перед карфагенянами, снова обнаружился тот партикуляризм, который так глубоко коренился в характере греков. Регий, видевший для себя опасность в восстановлении Мессены, объявил войну Сиракузам, и его примеру последовала часть сикелов (394 г.). Правда, регийский стратег Гелорис потерпел кровавое поражение при Мессене, а укрепление Милы в Мессенской области, занятое наксосскими и катанскими изгнанниками с помощью регийцев, также вскоре было взято войсками Дионисия. Но затем счастье изменило сиракузцам. Дионисий двинулся на Тавромений, город, основанный несколько лет назад сикелами на горе Тавр, недалеко от разрушенного Наксоса, но не мог справиться с хорошо укрепленным городом. Осада затянулась до поздней зимы; когда Дионисий наконец решился штурмовать город, он был отбит с уроном в 600 человек и едва сам не попал в плен (394/393 г.). Это поражение повлекло за собою также отпадение от Дионисия Акраганта, второго по величине греческого города в Сицилии.
Между тем Карфаген подавил восстание в Ливии и мог снова послать войско в Сицилию. Карфагенский полководец Магон направился к Мессене, чтобы поддержать регийцев, но должен был отступить перед наступавшими сиракузцами в союзный сикельский город Абакен и здесь потерпел поражение от Дионисия (393 г.). Затем Дионисий двинулся против Регия, в надежде взять город неожиданным нападением. Хотя этот план и не удался, однако регийцы принуждены были заключить перемирие на год, так что Дионисий имел теперь возможность выдвинуть против карфагенян все свои боевые силы.
Тем временем карфагеняне прислали в Сицилию подкрепления, и Магон двинулся на юг поперек острова (392 г.). На берегу реки Хрисас, в области Агиррия, Дионисий встретил его, и некоторое время обе армии стояли лагерем друг против друга. Ни греческий полководец, ни финикийский не желали битвы; дело в том, что Карфаген добивался теперь еще только сносного мира, а для Дионисия также важно было окончить войну, чтобы развязать себе руки для борьбы с теми общинами, которые еще отказывались подчиниться его власти. Поэтому обе стороны скоро пришли к соглашению: Карфаген отказался от всех греческих городов острова и отдал на произвол Дионисия своих сикельских союзников; зато он сохранил власть над крайним северо-западом Сицилии, над финикийской колонией Панормом и страной элимийцев и сиканов. Акрагант возобновил союз с Сиракузами, Тавромений сдался, и Дионисий для защиты этого важного пункта основал здесь военную колонию. Теперь вся Сицилия, исключая небольшую карфагенскую область, была объединена под его властью.
Теперь пришла пора свести счеты с Регием. Но этот город теперь уже не стоял особняком, так как и италийские греки наконец поняли, что им неминуемо грозит порабощение, если отдельные общины не сплотятся в одно целое. На севере луканцы все более и более расширяли свои владения; Посейдония, Лаос и, вероятно, также Пике уже находились в их руках, и область Фурий была открыта их разбойничьим набегам. На юге грозно росло могущество сицилийского тирана, который благодаря своему союзу с Локрами имел уже надежную точку опоры в Италии. Ввиду этих условий греко-италийские города заключили между собою союз еще в том самом году, когда Дионисий предпринял поход на Регий, и, без сомнения, под влиянием этого события. Ядро нового союза составляла коалиция трех городов, Кротона, Кавлонии и Сибариса на Треиде, образовавшаяся вскоре после основания Фурий для защиты от опасности, которая угрожала с этой стороны ахейцам; теперь к ней примкнули все остальные италийские общины, кроме Локр, которые благодаря своему аристократическому строю стояли в оппозиции к другим городам и даже теперь оставались верны своей традиционной дружбе с Сиракузами. Впрочем, узы, связывавшие италийцев, были крайне слабы; союз имел свое святилище, в котором собирались депутаты отдельных городов для обсуждения общих дел, — но был лишен центральной власти. Обязанности членов ограничивались взаимной поддержкой во время неприятельских нашествий; в случае войны одному из участвующих городов вверялось верховное начальство. В прочих отношениях самостоятельность отдельных государств нисколько не была ограничена. Как бы то ни было, союз располагал очень значительными военными силами; но Дионисий считал себя достаточно сильным для того, чтобы начать борьбу, которая должна была доставить ему господство над всеми западными эллинами.
Его первые шаги были направлены, конечно, против Регия (осенью 391 г.). На помощь городу поспешил италийский флот из 60 кораблей; когда Дионисий с 50 судами вышел к ним навстречу, заранее уверенный в победе, вдруг поднялась буря, от которой неприятели укрылись у берега близ Регия, тогда как семь сиракузских кораблей пошло ко дну; сам тиран лишь с большим трудом добрался до Мессенской гавани. Ввиду неудачи он отказался на этот год от задуманного предприятия и ограничился заключением союза с луканцами. Последние не замедлили вторгнуться в фурийскую область (390 г.), но скоро были отбиты италийскими греками, которые теперь в свою очередь напали на Луканию. Здесь ждала их гибель; при Лаосе они внезапно были окружены более многочисленным неприятельским войском, большая часть греческой армии была перебита, а остаток ее, около тысячи человек, оттеснен на прибрежную возвышенность. Он также погиб бы, если бы благодаря посредничеству сиракузского адмирала Лептина, присланного Дионисием на помощь луканцам, не был заключен мир. А так как это шло совершенно вразрез с намерениями Дионисия, то Лептин был лишен звания наварха, и вместо него назначен был командиром флота второй брат тирана Феарид.
В следующем году (389) Дионисий снова выступил в поход. У Липар его адмирал Феарид захватил десять регийских кораблей; затем войско перешло в Италию и приступило к осаде Кавлонии. Ей на выручку двинулись италийские греки со всем своим войском, состоявшим, по преданию, из 25 тыс. пехотинцев и 2 тыс. всадников, под начальством сиракузского изгнанника Гелориса. Дионисий вышел навстречу неприятелю и неожиданно напал на него у реки Элепора; Гелорис, находившийся во главе авангарда, пал в самом начале сражения, армия его была без труда обращена в бегство, а значительная часть ее, свыше 10 тыс. человек, заперта на безводной возвышенности и принуждена на следующий день сдаться на полную волю победителя. Последний против всякого ожидания обошелся с побежденными милостиво; он без выкупа освободил пленных и даровал италийским грекам мир на сносных условиях, определив границей между их и своими владениями Катанзарский перешеек. Скиллетий, лежавший на самом перешейке, кротонцы должны были уступить JIокрам; города, находившиеся к югу от перешейка, были освобождены от участия в союзе. Чтобы оградить новые приобретения от вторжений луканцев, Дионисий приступил к постройке фортификационной линии поперек перешейка, от Тирренского к Ионическому морю.
Теперь Регий оказался изолированным и должен был во что бы то ни стало искать соглашения с победителем. Мир был заключен под условием уплаты Регием трехсот талантов, выдачи всего его флота и ста заложников. Кавлония тоже подчинилась Дионисию; жители ее были переселены в Сиракузы, где получили права гражданства, город был разрушен, а область его отдана Л окрам. Та же участь постигла в следующем году Гиппоний, который, будучи локрской колонией, тем не менее уже давно находился во враждебных отношениях со своей метрополией. На обратном пути Дионисий довольно долго простоял со своим войском под Регием, и когда регийцы, заподозрив его во враждебных намерениях, прекратили доставку съестных припасов его войску, он возвратил им их заложников и начал осаду. Город защищался до последней возможности; наконец, на одиннадцатом месяце голод принудил его к безусловной сдаче (387 г.). Победитель нашел на улицах груды трупов, а те 6000 жителей, которые уцелели, походили скорее на мертвецов, чем на живых людей. Дионисий предоставил право выкупа всем, кто мог уплатить одну мину; остальные были в Сиракузах проданы в рабство. Регий подпал под власть сиракузцев, и Дионисий построил себе там дворец, сады которого долго славились своими прекрасными платанами.
Итак, Сиракузы снова были подняты Дионисием на степень первоклассной державы. В греческой метрополии взирали с большими надеждами, а иные и с большим беспокойством, на новое западное государство, возникшее с такой удивительной быстротой в течение немногих лет. Афины еще в 393 г. пытались завязать сношения с Дионисием; но он не забыл, что Спарта дважды приходила ему на помощь — в первый раз против революции внутри государства, во второй — против карфагенян, грозивших извне. Поэтому тотчас после падения Регия Дионисий вмешался в Коринфскую войну в интересах Спарты, и главным образом отправленная им эскадра в 20 триер заставила афинян согласиться на мир (см. ниже, гл. V). Да и позднее Дионисий и его сын оказывали поддержку Спарте везде, где она нуждалась в их помощи.
Но главным образом Дионисий воспользовался годами мира для того, чтобы положить основание колониальной державе Сиракуз. Наиболее удобными для этой цели являлись прибрежные области Адриатического моря, которыми эллинская колонизация до тех пор почти совершенно пренебрегала. На иллирийском берегу заселен был остров Исса (Лисса) и здесь устроена стоянка для флота; на соседнем Фаросе (Лесина) с помощью Дионисия основали колонию паросцы (385 г.). Хищные иллирийцы с близлежащего материка были усмирены сиракузским флотом; с иллирийскими племенами, жившими южнее, заключен был союз при посредничестве эпирского царя Алкета, который, будучи изгнан из своего государства, нашел убежище в Сиракузах. После этого сиракузское войско, вместе с ополчением союзных иллирийцев, двинулось в Эпир, победило соперника Алкета в кровопролитной битве и вернуло последнему трон его предков.
Дионисий распространил свою власть также и на противолежащий берег Италии. Здесь, у одной из немногих удобных гаваней на западном берегу Адриатического моря, он основал колонию Анкону, а дальше к северу, при устье По, завладел Адрией; еще в позднейшие времена „канал Филиста" свидетельствовал здесь о творческой деятельности этого сиракузского тирана.
Таким образом, Сиракузы подчинили своему влиянию весь бассейн Адриатического моря, и для сиракузской торговли открылся обширнейший рынок, который до сих пор находился в руках главным образом Тарента и Керкиры. Господства на Тирренском море добивался еще Гиерон (см. выше, т.1, с.319 и след.), а после падения Дейноменидов демократия сделала дальнейшие шаги в этом направлении. Ее флот опустошил побережье Этрурии и этрусского Кирна и завоевал важную Эфалию (Эльба) с ее богатыми железными рудниками (около 453 г.). Но скоро все внимание сиракузцев было поглощено сицилийской смутой. Они покинули Эльбу и Исхию, и сиракузское влияние в Тирренском море сменилось афинским. Теперь Дионисий возобновил борьбу с этрусками. Момент для этого был как нельзя более благоприятен; на юге Этрурию теснили римляне, несколько лет назад завладевшие могущественными Вейями, а на севере этрусские владения в равнине По были завоеваны кельтами, которые с тех пор через Апеннины совершали опустошительные набеги на самую Этрурию. По преданию, Дионисий еще в лагере под Регием заключил союз с этими варварами; спустя три года он сам двинулся на Этрурию во главе большого флота (384 г.). Берега Этрурии подверглись разграблению, в особенности храм Лейкофеи в Пиргах, гавани Церы, где ограблены были все храмовые сокровища; жители Церы, вышедшие в поле для защиты своей святыни, были прогнаны обратно в город. Дионисий дошел до Кирна, где невдалеке от южной оконечности острова основал станцию для флота, в гавани, которая с тех пор называлась сиракузской; эта позиция служила отличной точкой опоры для военных действий против этрусков, как и против карфагенской Сардинии. Возможно, что и Эльба тогда снова подпала под власть Сиракуз.
Эти блестящие успехи в области внешней политики, благодаря которым Сиракузы сделались политическим и торговым центром греческого Запада, обеспечили спокойствие внутри страны: даже раздор, возникший в царствующем доме, не навлек серьезной опасности на тиранию. Брат Дионисия Лептин уже несколько лет назад начал вести самочинную политику и был за это отставлен от должности главнокомандующего флотом (см. выше, с. 117). Он пользовался большой популярностью среди сиракузского населения, и разрыв, происшедший между ним и Дионисием, конечно, еще увеличил его популярность. Теперь к Лептину примкнул даже Филист, вернейший из слуг Дионисия, которому последний в значительной степени был обязан своим возведением на трон и который в течение многих лет занимал важнейшую должность в государстве, должность коменданта Сиракузской крепости. Лептин без разрешения главы семьи выдал за него свою дочь, и эта явная непокорность вывела Дионисия из терпения. Однако он не решился прибегнуть к насилию; удалив Лептина из Сиракуз с военным поручением, он отправил его затем в изгнание, а жену его и дочь посадил под арест. Филист был сослан в колонии на Адриатическом море и только после смерти Дионисия получил позволение вернуться на родину. Множество других лиц, близко стоявших к тирану, также были изгнаны или казнены, и даже Поликсен, женатый на сестре Дионисия Фесте, страшась за свою безопасность в Сиракузах, тайком бежал за границу. Таким образом, предотвращена была опасность дворцовой революции, и через несколько лет Дионисий мог примириться с братом, которому после его изгнания оказан был почетный прием в Фуриях.
Теперь Дионисий считал себя достаточно сильным, чтобы окончательно изгнать карфагенян из Сицилии. Армия и флот были в отличном состоянии, постройка сиракузских стен совершенно окончена, пограничный город Селинунт превращен в сильную крепость. Часть подвластных Карфагену сицилийских городов была готова к отложению, и Дионисий принял их в свой союз. Карфагенянам ничего другого не оставалось, как начать войну, и тут они нашли союзников в италийских греках, в которых страх перед Дионисием превозмог ненависть к варварам. Карфаген прислал им на помощь войско — здесь финикийские полки впервые вступили на почву Италии; главная же армия, под предводительством „царя" Магона, перешла в Сицилию. На обоих театрах военных действий борьба продолжалась долго и с переменным успехом: наконец, при Кабале в западной части Сицилии произошло большое сражение между Магоном и Дионисием. Карфагеняне были разбиты наголову, их полководец пал, 5000 человек были взяты в плен победителем, остальное войско было окружено неприятелем со всех сторон. Карфагенские офицеры вступили в переговоры и приняли предложение Дионисия об уступке всех карфагенских владений в Сицилии и уплате контрибуции, предоставив ратификацию этого договора своему правительству. До получения ее заключено было перемирие.
Между тем карфагенянам важно было только выиграть время. Они воспользовались перемирием для того, чтобы преобразовать свою армию и собрать подкрепления; затем они прекратили переговоры, и военные действия возобновились. Противники встретились при Кронионе, недалеко от Панорма. Сначала перевес был на стороне Дионисия; но другое крыло его армии, которым командовал его брат Лептин, не устояло против неприятеля. Сам Лептин пал, мужественно сражаясь, а затем обратились в бегство и полки Дионисия. Остатки разбитой армии со страшным уроном достигли, наконец, своего лагеря. Однако и карфагеняне понесли такие потери, что должны были возвратиться в Панорм. Переговоры возобновились, и на этот раз с большим успехом, так как Дионисий готов был купить мир даже ценой тяжелых жертв. Карфагену были уступлены Селинунт, Гераклея, Миноа, Фермы и находящаяся вправо от Галика часть акрагантской области; кроме того, Дионисий уплатил контрибуцию в тысячу талантов. Карфагенские владения занимали теперь около трети всего острова, и определенная этим договором граница оставалась без изменений в продолжение целого столетия, пока римляне не завладели Сицилией.
За то Карфаген отказался от своих италийских союзников, и Дионисий мог искать здесь возмещения своих сицилийских потерь. Он взял Кротон, но попытка завладеть и Фуриями не удалась, так как отправленный туда флот был разбит бурей. Руководящая роль в греко-италийском союзе, который, впрочем, состоял теперь еще только из четырех городов, — Фурий, Гераклеи, Метапонтия и Тарента, перешла к последнему; но чтобы пощадить самолюбие других общин, Гераклея была назначена местопребыванием союзного совета. При таких условиях о соперничестве с Дионисием уже не могло быть речи; напротив, чувство самосохранения заставляло италийцев стремиться к тесному единению с сицилийским государством, и в этом духе тарентинец Архит направлял политику союза.
Теперь на греческом Западе царил глубокий мир, нарушаемый изредка лишь пограничными войнами с луканцами. Таким образом, Дионисий снова мог посвятить свое внимание греческому Востоку. Когда спартанцы зимою 373/372 г. осаждали Керкиру, он отправил им на помощь эскадру из десяти триер, которая, впрочем, прибыла слишком поздно и взята была в плен афинским стратегом Ификратом (весною 372 г.). Когда затем фиванцы после битвы при Левктрах вступили в Пелопоннес, Дионисий снова пришел на помощь своим старым спартанским союзникам; те 20 триер и 2000 кельтских и иберийских наемников, которые он летом 369 г. прислал в Коринф, в значительной степени способствовали неудаче второго вторжения Эпаминонда в Пелопоннес. Следующей весною Дионисий оказал поддержку фригийскому сатрапу Ариобарзану в его стараниях восстановить мир в Греции; в то же время он, чтобы придать больше веса своему вмешательству, послал новое вспомогательное войско в Пелопоннес. Этим полкам и были преимущественно обязаны спартанцы своей „бесслезной победой" над аркадянами. В это время Дионисий заключил союз и с Афинами; любезность афинян дошла до того, что на Больших Дионисиях ближайшей весною первую награду присудили трагедии тирана.
Но несмотря на все эти успехи, Дионисий не мог забыть поражения при Кронионе. Когда затем в Карфагене снова вспыхнула чумная эпидемия и карфагенские подданные в Ливии и Сардинии, пользуясь этим, восстали, — наступил, казалось, благоприятный момент для отмщения. Повод к войне был легко найден, и сиракузская армия снова перешла карфагенскую границу (368 г.). Селинунт и Энтелла тотчас примкнули к Дионисию, Эрике был взят, и приступлено к осаде Лилибея. Но укрепленный и защищаемый сильным гарнизоном город отражал все приступы; часть сиракузского флота была уничтожена в Дрепанской гавани неожиданным нападением карфагенян, и так как уже настала осень, то Дионисию не оставалось другого выхода, как заключить перемирие с врагом и возвратиться в Сиракузы.
Однако труды и лишения похода надорвали здоровье 63-летнего тирана; он умер еще зимою, не доведя до конца дела своей жизни, — освобождения всей Сицилии от карфагенского ига. Но он достиг важных результатов. Если западные греки соединились в одно государство и тем остановили натиск карфагенян и италийских варваров, то это была и заслуга Дионисия, поскольку вообще это могло быть заслугой единичной личности. Дионисий указал путь, идя по которому эллинская нация могла не только сохранить свою независимость, но и достигнуть всемирного господства, — путь, на который позднее вступили Филипп и Александр.
Этими великими успехами он был обязан прежде всего своему выдающемуся политическому и военному таланту. Оборона Сиракуз против карфагенян, победы при Элепоре и Кабале принадлежат к самым блестящим успехам, какие отмечены военной историей древности. Еще более достойно удивления то, что он сумел из сиракузской демократии создать государство, которое, по выражению своего основателя, было упрочено стальными цепями, внутренний покой которого в продолжение почти полустолетия ни разу не был нарушен смутою. Но Дионисий был не только великим полководцем и замечательным государственным деятелем. Будучи тираном, он посвящал часы своего досуга сочинению трагедий. Вероятно, ни один из его военных или дипломатических успехов не доставил ему столько радости, как его победа на афинской сцене.
Путь к власти шел для Дионисия через реки крови, да и позднее он часто бывал вынужден прибегать к суровым мерам даже по отношению к людям, которые были ему очень близки. Он сам глубоко страдал от этого; в одной из своих трагедий он высказал мысль, что тирания — мать несправедливости. Дочерям своим он дал имена Арете (Добродетель), Дикайосине (Справедливость) и Софросине (Умеренность). И это не были пустые слова; Дионисий был искренно добродетелен, его частная жизнь была безупречна, так что даже клевета не дерзала касаться ее, и при всей царской роскоши, которою он, соответственно своему положению, окружил себя, лично он жил чрезвычайно просто. В обращении с окружающими он был одинаково приветлив со всеми и любил удачную шутку даже тогда, когда сам служил для нее мишенью; к придворным льстецам, ползавшим у его ног, он относился с заслуженным презрением. Свою храбрость он доказал во многих сражениях, но наиболее блестящим образом — при геройском штурме Тавромения; если он во время своего царствования принимал меры для охранения себя от покушений, то это было вполне естественно в эпоху, когда убийство тирана считалось великой заслугою. Правда, с течением лет этот страх принял, по-видимому, болезненные размеры; известная легенда о дамокловом мече хорошо характеризует душевное состояние стареющего тирана.
Дионисий вскоре после произведенного им государственного переворота женился на дочери Гермократа; когда же она спустя несколько недель после свадьбы пала жертвой грубых насилий, совершенных над нею сиракузскими аристократами (выше, с.66), Дионисий женился на Аристомахе, дочери своего единомышленника Гиппарина, одного из богатейших и знатнейших граждан Сиракуз. А так как этот брак долго оставался бездетным, то Дионисий перед началом войны с Карфагеном решился взять вторую жену, локрийку Дориду. Она родила ему двух сыновей, Дионисия и Гермокрита, и дочь Дикайосине. Тем не менее Дионисий оставил при себе и сиракузянку, продолжал жить с нею, и в конце концов дождался и от нее потомства; она родила ему сыновей Гиппарина и Нисея и дочерей Софросине и Арете. Наследником отца по праву являлся Дионисий, как старший сын; и несмотря на все интриги родственников Аристомахи, стремившихся возвести на престол ее сыновей вместо сына чужестранки, или по крайней мере добиться разделения государства, — престарелый Дионисий не изменил своего решения. Чтобы связать обе линии своего потомства, он женил своего старшего сына на его сводной сестре Софросине; впрочем, надеждам, которые он возлагал на этот брак, не суждено было осуществиться.
Дионисий-младший был во многих отношениях прямой противоположностью своего отца: насколько последний отличался умеренностью, настолько тот был распущен; притом он был совершенно лишен политических и военных способностей, хотя, правда, более мягок и миролюбив. Тотчас по восшествии на престол он завязал переговоры с Карфагеном об окончании войны, унаследованной им от отца; обе стороны скоро пришли к соглашению, в общем, на условии сохранения каждою из них ее прежних владений. Вообще же он продолжал внешнюю политику своего отца; он посылал Спарте вспомогательные войска против Фив, воевал в интересах италийских греков с луканцами и основал две колонии на япигийском побережье, главным образом с целью прекратить разбой на Адриатическом море. Внутри государства узда была несколько ослаблена; при вступлении на престол он отпустил на свободу большое число заключенных, облегчил бремя налогов, вернул на родину изгнанников вроде Филиста. Да и вообще Дионисий старался по возможности загладить те несправедливости, которые его отец принужден был совершить при основании государства. Регий был восстановлен как самостоятельная община под именем Фебеи; уцелевшим жителям разрушенного Наксоса позволено было поселиться на своей старой территории в Тавромении, который, таким образом, утратил свой прежний характер военной колонии (358/357 г.).
Самым влиятельным лицом при дворе был в первое время Дион, сын Гиппарина и, через сестру Аристомаху, шурин старшего Дионисия. Даровитый молодой человек пользовался большим расположением тирана, и когда брат последнего, Феарид, умер, Дионисий выдал его вдову, свою дочь Арете, замуж за Диона и поручил ему начальство над флотом, находившееся до тех пор в руках Феарида. Дионисий-младший вначале также находился всецело под влиянием шурина. А Дион втайне стремился к тому, чтобы свергнуть Дионисия с престола и самому захватить власть или доставить ее одному из своих племянников. Чтобы подготовить почву для такого переворота, он призвал Платона в Сицилию; и философ действительно явился туда в полной уверенности, что в Сицилии ему удастся осуществить свою политическую утопию, не догадываясь, что он предназначен служить орудием политической интриги. Вначале Дионисий со всем энтузиазмом своей впечатлительной натуры увлекся новым учением, несмотря на то, что учитель приступил к делу несколько педантично и никак не хотел понять различия между Академией и царским дворцом. Некоторое время геометрия была в моде при сиракузском дворе; Дионисий начал даже подумывать о реформе государственного устройства в духе Платона. В конце концов ему, однако, все стало ясно. Дион был втихомолку посажен на корабль и перевезен в Италию: впрочем, его огромные богатства не были у него отняты, и официально считалось, что Дион отправился в путешествие за границу. Спустя короткое время и Платон был отослан обратно в Грецию. В Сиракузах руководящее влияние перешло к Филисту; он же вскоре получил и звание наварха, принадлежавшее перед тем Диону. Бразды правления теперь снова находились в сильных руках, — главное, в руках человека, который был искренно предан тирану. Скоро наступило время, когда Дионисий стал крайне нуждаться в такой опоре.
На другом конце эллинского мира, в понтийских городах, дела находились в таком же положении, как в Сицилии. Правда, там грекам не грозил такой враг, как Карфаген, потому что на южное побережье Черного моря персы обращали мало внимания, а северный берег Понта вообще находился вне сферы их влияния. Зато греческие города при Понте обречены были на беспрерывную борьбу с варварами, обитавшими внутри материка, которые, сколько бы их ни побеждали, постоянно снова приходили из своих степей или гор; и эта борьба становилась все труднее, по мере того как греческая культура проникала и к исконным обитателям страны. В результате и здесь образовалась военная монархия.
В Пантикапее, важнейшем городе на Киммерийском Боспоре, еще во время Персидских войн (приблизительно с 480 г.) захватил власть род Археанактидов. Около 438 г. эта династия была свергнута Спартаком I, к которому и перешла затем верховная власть. Возможно, что этот переворот находится в связи с экспедицией Перикла к Понту (см. выше, т. I, с.397 и след.), последствием которой было обложение большинства понтийских городов, вероятно, также и самой Пантикапеи, данью в пользу афинян. Когда затем могущество Афин было сокрушено в Пелопоннесской войне, сыну Спартака, Сатиру I, удалось добиться независимости, отнять у афинян и подчинить своей власти остальные греческие города у Боспора — Фанагорию, Нимфей и Гермонассу; его верховную власть должны были признать и соседние варварские племена азиатского побережья, как, например, синды и дандарии. Таким образом, это Боспорское царство, как оно отныне называется, сделалось одной из первых держав на Понте. Впрочем, дружественные отношения с Афинами были вскоре восстановлены, так как, с одной стороны, Афины после катастрофы при Эгоспотамах не могли более думать об осуществлении своих прав на эту отдаленную область и в то же время не могли обойтись без ввоза понтийского хлеба, а с другой — боспорские князья находили в Афинах наилучший рынок для сбыта продуктов своей страны. Поэтому они предоставили афинским купцам драгоценные привилегии, как, например, право беспошлинного вывоза хлеба и право нагружать свои корабли раньше всех других; в награду за эти льготы Афины щедро наделяли дружественных государей почестями.