IV~Флаг Ильича опускается

IV~Флаг Ильича опускается

«Знание — великая вещь… не абстрактное знание… не теории, которые соблазняют вас видимостью благородства и возвышенной добродетели, а подробное страстное повседневное знание человеческой жизни»

Грэм Грин «Ведомство страха»

Замена «диктатуры пролетариата» диктатом партаппарата

Первым документом, претендовавшим на конституционный акт, которым коалиционное, пока, правительство объявило о новом названии государства, была Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она объявляла Россию Республикой Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, в ней также провозглашалось, что «Российская Советская Республика учреждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик».

Данной формулировкой акцентировался интернациональный дух нового режима. Октябрьский переворот являлся сугубо интернациональным по своей сути, он заключал в себе идею замены войны между соперничавшими державами войной классов. Однако суровая реальность развеяла беспочвенные иллюзии и, в первую очередь, в этом пришлось убедиться первому наркому по иностранным делам Троцкому. Последний ничтоже сумняшеся заявил, что выпустит «несколько революционных прокламаций, обращенных к народам мира». А потом якобы закроет свою лавочку, то есть наркоминдел, за полной ненадобностью.

Обращение большевиков к воюющим государствам с предложениями о мире без «аннексий и контрибуций» не возымело должного эффекта. Пролетарии этих стран также и не подумали взбунтоваться. Неизбежно начал складываться стереотип, впоследствии прочно закрепившийся в мышлении многих, о существовании антагонистических миров, непримиримо противостоящих друг против друга, мира капитала и мира пролетариата, предназначенных уничтожить друг друга. Свою лепту в формирование стереотипа внесло и столь вызывающее название как диктатура пролетариата.

В то же время, как совершенно справедливо отметил крупнейший западный советолог Эдвард Хьюлетт Карр, сам термин «диктатура пролетариата», использованный большевиками для названия режима, устанавливаемого ими в период гражданской войны, не содержал каких-либо конституционных характеристик. Он определял лишь господствующий класс, а не форму правления, посредством которой этот класс намеревался претворять властные полномочия. Партия же, как было разъяснено впоследствии, являлась авангардом, передовым отрядом, помогавшим осуществлять полновластное господство пролетариата, то есть рабочего класса — представителей, преимущественно, промышленных предприятий.

В провозглашенной в июле 1918 года Конституции РСФСР правом участвовать в выборах наделялись лишь те, кто «зарабатывает на жизнь, создавая материальные ценности, или занятые социально-полезным трудом», а также солдаты и инвалиды. Тем самым, фактически власть в стране как будто принадлежала трудящемуся люду или пролетариату.

Сразу после Октябрьских событий основной задачей в стране считалось установление диктатуры городского и сельского пролетариата, а также беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти. Ее целью было полное подавление буржуазии, уничтожение эксплуатации человека человеком и водворения социализма. Признавалось необходимым всю власть в центре и на местах сконцентрировать в руках Советов, которые должны были обеспечить подлинный революционный порядок.

Это сугубо идеализированное представление о власти не выдержало испытания действительностью. Стихийность движения, создавшая Советы на заводах и в деревнях по всей стране, означала, что их независимые действия никем не регулируются, не координируются и деструктивны с точки зрения нормального управления.

Партия левых эсеров, пользовавшаяся поддержкой крестьянства, была окончательно подвергнута остракизму и фактически объявлена вне закона в июле 1918 года.

Государство формируется затем на однопартийной системе, одновременно с разгоравшимся все сильнее пожаром гражданской междоусобицы. Идиллические и оптимистические настроения о светлом братстве коммуны вступили в разрыв с суровой практической реальностью.

По мере превращения из оппозиционной партии в правящую, то есть перехода от задач разрушительных к управленческим, в ней автоматически начинают цениться соблюдение закона и порядка.

Постепенно большевистская партия становится руководящим ядром правительственной и административной машины государства, вследствие ее монопольного положения.

Значимость ее лидера Владимира Ленина основывалась на исключительно моральном авторитете, а не на внешних проявлениях власти. Он слыл неформальным главой партии и руководителем страны. Вследствие этого невозможно отделить Ленина — руководителя партии, от Ленина — лидера государства.

«Государство — это мы», многозначительно объявил Ленин в заключительном слове по политическому отчету ЦК на XI съезде партии. Подразумевая под «мы» горстку партийцев. Причем представлял подобную ситуацию мерой временной и в некотором смысле вынужденной. Поскольку считал государство лишь аппаратом насилия и принуждения, а также был убежден в его непременном и скором отмирании.

Олицетворение же партии с государством привело к тому, что распри в руководстве партии дестабилизировали управление и грозили перейти каждый раз в общегосударственный кризис. Ярчайшим примером тому служит дискуссия о роли профсоюзов, сотрясавшая страну зимой 1920 года.

Весь январь месяц следующего года газета «Правда» печатала полемические статьи, в которых главные руководители партии высказывали диаметрально противоположные взгляды. Троцкий, впервые после Брест-Литовска публично выступивший против Ленина, потребовал непосредственного подчинения профсоюзов государству. Партия выпустила два номера специального «дискуссионного листка», чтобы способствовать более обстоятельному обмену мнений. Ленин забеспокоился, в брошюре «Кризис партии» он выступил с анализом лихорадки, сотрясавшей партийный организм, и в очередной раз предупреждал, что внутренние разногласия в партии будут использованы внешними врагами. Кронштадское выступление — серьезнейшая внутренняя угроза режиму, подтвердило резонность опасений Ленина и его категорических требований тесно сомкнуть партийные ряды.

В первые месяцы после Октября большевики были правящей, но все еще одной из нескольких партий. После лета 1918 года другие политические партии существовали как бы из милости. Их положение становилось все более рискованным, а, начиная с 1921 года, они практически исчезли. Уход или исключение из единственной оставшейся партии, естественно, означал, по меньшей мере, отстранение от всякой легальной политической деятельности. Поэтому впоследствии внутри партии неизбежно должны были усилиться разногласия, особенно острые из-за того, что не было другого канала, через который можно было бы выразить несогласие.

Съезд, формально высший партийный форум, собиравшийся ежегодно, стал слишком громоздким. Его значение неминуемо начало падать, вслед за упадком параллельного государственного органа — Всероссийского съезда Советов. Даже когда обсуждения происходили на съездах, настоящие решения готовились и принимались не там, а в более компактных партийных структурах.

Первоначально в Центральном Комитете, а затем в трех новых его органах. Политбюро, Оргбюро и Секретариат разделили его функции между собой и узурпировали все, кроме внешних атрибутов власти.

X съезд партии явился поворотной вехой на пути роста могущества партийного аппарата. Новые принципы партийной дисциплины требовали, чтобы член партии, и особенно член ЦК, лояльно подчинялся решениям партии, как только они приняты, в противном случае он подлежал высшему наказанию в виде исключения из ее рядов.

Впервые на съезде с достаточной степенью вероятности в назначениях на решающие партийные посты можно увидеть растущее влияние Сталина. Двое из членов нового Секретариата станут впоследствии его самыми преданными сторонниками (В.М. Молотов и Е.М. Ярославский), а изгнанное трио (Крестинский, Преображенский, Серебряков), соответственно, противниками. Эти сторонники Троцкого лишились мест не только в Секретариате, но и вообще не были избраны в ЦК.

Сталин с марта 1919 года, являвшийся одновременно членом Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) не был главным действующим лицом в споре и извлек из дискуссии наибольшую выгоду, показав себя искусным политиком. После избрания его затем генеральным секретарем Сталин инициировал необходимость расширения так называемого Учетно-Распределительного Отдела (Учраспреда), ведавшего кадровыми перемещениями. Учраспред стал малоприметным, но могущественным центром контроля партии над государственными органами, политическими и экономическими.

Следовательно, еще до смерти Ленина была повсеместно признана и провозглашена власть партии над всеми сторонами политики, над всеми компонентами системы управления в России. И что характерно, подобное обстоятельство не нашло своего отражения в первых конституциях. То есть де-факто, но не де-юре, Российская коммунистическая партия (большевиков) давала жизнь, направление, движущую энергию любой форме социальной деятельности в стране, и ее вердикты были обязательны для любой общественной и полуобщественной организации. Любая значительная борьба за власть происходила уже в недрах партии. На высшем же уровне главная роль партии при окончательном определении политики была обеспечена верховной властью Политбюро.

Уничтожение организованной оппозиции большевизму после гражданской войны совпало с формированием наиболее значительной со времени Брест-Литовска оппозиции внутри партии. Острые разногласия продолжили свое существование, но они теперь сосредоточились внутри компартии. Одна партия вобрала в себя всю политическую жизнь страны, и с тех пор ее внутренние дела представляли собой важнейшую часть истории страны.

Одновременно же, в однопартийном государстве принципы партийного единства и дисциплины приобрели определяющий и, как оказалось впоследствии, трудно предсказуемый характер. Постепенно становилось легко и привычно расценивать другое мнение как выражение несогласия и нелояльности. От этого было рукой подать до объявления врагом народа.

Периодически партию начинают сотрясать разного рода «зачистки». Цифровые результаты чистки рядов РКП(б) 1921-1922 годов были впечатляющими. Исключили 24% партийцев и численность партии составила менее полумиллиона.

Строгие резолюции X съезда в марте 1921 года о партийной дисциплине, тем не менее, не переубедили внутрипартийную оппозицию, и смута не была устранена.

На следующем съезде было принято новое положение о партийных контрольных комиссиях и подразумевалось, что чистки из отдельного мероприятия должны превратиться в постоянный процесс.

На XII съезде партии было объявлено о расширении функций Центральной Контрольной Комиссии (ЦКК). Дела о членах партии, попавших в качестве подследственных в судебные органы и ГПУ, проводил специальный следователь с полномочиями от ЦКК. Партиец до поры до времени оказывался еще вне юрисдикции обычного судопроизводства.

В то же время ЦКК, члены коего избирались съездом, равно как и члены ЦК, фактически ставился в условия ему конкурентные. Так выполнение воли больного Ленина по уменьшению риска раскола партии напротив увеличивали шансы на размежевание.

О НЭПе, как средстве преодоления всеобщей разрухи

Осенью 1920 года большевистскую Россию посетил великий английский писатель и общественный деятель Герберт Спенсер Уэллс. Собственно, он побывал лишь в Петрограде и Москве и не мог увидеть всей гнетущей панорамы колоссального упадка, постигшего некогда могучую империю. Однако Уэллсу, приезжавшему в царскую Россию перед самой войной, представилась хорошая возможность сопоставления с картинами былого. Все увиденное в двух большевистских столицах, а также дорожные неурядицы, позволили доброжелательно настроенному в целом писателю-провидцу с полным основанием выразить свои впечатления в литературном труде, с весьма красноречивым заголовком — «Россия во мгле».

Когда Уэллс встречался с Лениным, у вождя пролетариата еще сохранялись иллюзии на скорую мировую революцию. Незадолго до этого в Москве завершился II конгресс III Коммунистического Интернационала (Коминтерна). На международном форуме присутствовало 217 делегатов из разных стран. На нем делегатами, сторонниками большевиков-коммунистов торжественно провозглашалось, что повсеместно существует революционная ситуация.

Поэтому Уэллс, повествуя о встрече, отмечает, что через весь их разговор проходили две основные темы. Одну линию вел сам писатель. Ее суть заключалась в следующем: Как Ленин представляет себе будущую Россию? Какое государство он стремится построить?

Другую линию настойчиво проводил Ленин: Почему в Англии не начинается социальная революция? Почему не уничтожается капитализм и не создается коммунистическое государство? Эти темы переплетались, сталкивались, разъясняли одна другую. Герберт Уэллс как бы скептически вопрошал: Что дала социальная революция? Насколько она успешна? Ленин страстно отвечал: «Чтобы она стала успешной, в нее должен включиться западный мир. Почему это не происходит?»

Уэллс откровенно признал впоследствии, что в споре ему пришлось очень трудно, вследствие изумившей англичанина ленинской эрудиции. Ленин показался писателю истым профессором, во всяком случае, он беседовал с ним «быстро, с увлечением, совершенно откровенно и прямо, без всякой позы, как разговаривают настоящие ученые».

Во время диспута, касавшегося множества вопросов, оппоненты не пришли к единому мнению. Отнюдь не случайно, отметив наличие в России сил созидательного характера, Уэллс прозвал Ленина кремлевским мечтателем. Он был твердо убежден, что без действенной помощи извне в большевистской России произойдет окончательное крушение последних остатков современной цивилизации. Но в целом Ленин произвел сильное впечатление на Уэллса, не в пример своему визави. Ильич в частном порядке пренебрежительно назвал писателя всего лишь заурядным филистером.

Он поведал, в частности, Уэллсу, невзирая на призыв присутствовавшего при встрече коммуниста Ротштейна к дипломатической сдержанности, о намерениях некоторых американских деловых кругов приобрести концессионные права на эксплуатацию природных ресурсов Дальнего Востока.

Переговоры русских с американцами велись посредством инженера Вашингтона Б. Вандерлипа, прибывшего в Москву через Копенгаген. С последним Уэллс уже познакомился. Они вместе проживали в Москве в особняке для гостей правительства. Где Вандерлип обосновался задолго до него. Суть миссии американца Уэллс толком не уяснил. Вандерлип же не обсуждал с ним свои дела и лишь раза два осторожно заметил, что они носят строго финансовый, экономический и отнюдь не политический характер.

В отличие от американца, Ленин ставил во главу угла политический интерес, что и предопределило их провал. В конце октября Вандерлип уехал на родину с проектом договора, не получившем поддержки ни со стороны своего правительсва, ни влиятельных финансовых групп США.

Весной 21 года он вновь приехал в Москву, мотивируя сменой президентов. В Америке очередным главой Белого дома стал журналист Уоррен Гардинг. На этот раз Ленин, однако, не принял незадачливого предпринимателя, сославшись на усталость и недомогание.

Вандерлип преувеличил заинтересованность Гардинга в торговле с Россией, что очень скоро обнаружилось. Но Ленин не оставил попыток сближения с американцами, а также явно утопичных намерений стравить на почве бизнеса империалистов. О чем откровенно отписал Чичерину: «Разъяснено ли Вандерлипу, что мы могли бы сдать американцам в концессию громадные нефтяные площади (Баку, Грозный, Эмба, Ухта) и этим бы Америка побила Англию?)».

Вопреки незадачливому Вандерлипу, его более молодому соотечественнику Арманду Хаммеру повезло в России значительно больше. Он приехал туда почти следом за ним и также яркими красками, подобно Уэллсу, живописует в своих мемуарах предельно неприглядную обстановку того времени. Будучи не в восторге от русской неделовитости, Хаммер не отказался, тем не менее, от представившейся ему возможности съездить на Урал.

По прибытии туда, предпринимателю особенно рельефно высветилась вся чудовищная нелепость положения. На Урале земля хранила величайшие сокровища мира — платину, изумруды, асбест, медь и почти все известные минералы. Однако люди не могли воспользоваться ими даже для того, чтобы спастись от голодной смерти.

Республику Советов, далекую от преодоления последствий многолетних непрерывных войн и смут, летом 21 года настиг сильнейший продовольственный кризис, в определенной степени инспирированный властями. Огромная часть населения страны была охвачена голодом, буквально опустошившим районы Поволжья и Казахстана. Число нуждавшихся в спасении от голодной смерти и болезней исчислялось десятками миллионов человек. В Башкирии голодало 92% населения, только за один месяц (февраль 22 года) там умерло от голода 47 778 человек, сообщалось в Бюллетене наркомз-драва РСФСР.

Отчаявшиеся крестьяне во многих местах брались за оружие. Особенно большого масштаба приобрело восстание на Тамбовщине под предводительством А.С. Антонова. На усмирение взбунтовавшихся мужиков Троцкий отправил наиболее боеспособные красные соединения под командованием Тухачевского. К тому времени знаменитый анархист батько Нестор Махно был уже разбит на Украине и подался за границу. Участь Антонова оказалась гораздо печальнее…

Между тем, Ленин, помимо подавления крестьянских восстаний железной рукой, не только прямо поспособствовал голоду, но и не принял действенных и оперативных мер по его ликвидации. В феврале 20 года он одобрял действия Сталина по уменьшению продразверстки на Украине. Но спустя год, вождь слал телеграммы за телеграммой во все концы с категорическими требованиями немедленной отгрузки хлеба, «в целях хотя бы некоторого смягчения продовольственного кризиса в центре».

Тем самым, «в порядке боевого приказа напряжением всех сил», продукты были выкачаны с периферии. Ленина поддержала вся верхушка партии, за исключением Сталина. Он единственный написал письменный отказ на намерении Ленина еще более усилить нажим на сибирских крестьян в преддверие X съезда партии. Дзержинский, Каменев, Молотов и Троцкий лишь расписались на ленинском предложении.

Ленин не дал возможности Американской администрации помощи (АРА), а также знаменитому полярнику Фритьофу Нансену, главному уполномоченному Красного Креста, оказать экстренную помощь умиравшим россиянам. Во всех западных инициативах он усматривал, прежде всего, лишь козни капиталистов.

Предложения Нансена, в одном из писем Сталину, он окрестил «наглейшими», а Молотову, в частности, собственноручно писал 11 августа 21 года: «Тут игра архисложная идет. Подлость Америки, Гувера и Совета Лиги наций сугубая. Надо наказать Гувера, публично дать ему пощечины, чтобы весь мир видел, и Совету Лиги наций тоже… P. S. Нужны тонкие маневры. Ряд мер, особо строгих. Гувер и Браун наглецы и лгуны. Условия поставить архистрогие: за малейшее вмешательство во внутренние дела — высылка и арест».

При малейшем упоминании о каких-либо подвижках в сторону либерализации политического режима Ленин приходил в неистовство, обрекая на голодную смерть сотни тысяч соотечественников. Параллельно он хватался за любую сомнительную и рискованную возможность приобретения продовольствия. Как в случае апелляции к рыбакам Аральского моря ввиду удачного, по слухам, промыслового сезона.

А также истории с юным американцем Хаммером, который сполна использовал представившийся шанс завязать деловые отношения с загадочными и ненавистными большинству капиталистов большевиками. Он заключил бартерный контракт с Екатеринбургским Советом. Хаммер обязался незамедлительно поставить зерно в обмен на кожи, меха и другие товары.

На этот факт немедленно обратил внимание Ленин и по возвращении пригласил его к себе. При чем неизвестно почему он считал миллионера Юлиуса Хаммера якобы отца и компаньона Арманда Хаммера родственным по духу — коммунистом. Американец возвратился из поездки на Урал, в Москву, на исходе октября и был поражен произошедшими в ней разительными переменами. В открывшихся повсеместно магазинах появились добротные товары, люди буквально оживились и стали, соответственно, более деятельными.

Начинала действовать новая экономическая политика, регламентированная декретом Совнаркома от 9 августа 1921 года. Повстречавшийся вскоре после приезда с Лениным, Хаммер был очарован вождем мирового пролетариата. Он уверяет, что Ленин обладал замечательной способностью предельно концентрироваться на предмете разговора. Вождь пролетариата вызывал у собеседника ощущение, что его мнение имеет огромную ценность. Однако предприниматель упускает из виду то обстоятельство, что Ленин нуждался в Хаммере больше, чем последний в нем. Для лидера, находившегося на грани катастрофы страны, это был вопрос жизни или смерти. Хаммер же рисковал лишь своим кошельком, и то не сверх всякой меры. Вследствие тогдашнего мирового экономического кризиса цена пшеницы на биржах Америки упала до рекордно низких отметок.

Ленин не только одобрил сделку Хаммера с Екатеринбургским Советом, но и обещал всемерное содействие, а также, в сущности, навязал ему асбестовую концессию на Урале. Инвестиции в это дело не сулили мгновенную прибыль. Ленин же руководствовался своими соображениями. Члену президиума ВСНХ Л.К. Мартенсу вождь-очковтиратель отписал: «Пусть фиктивная, но концессия… Нам важно показать и напечатать…, что американцы пошли на концессию. Политически важно».

На другой же день после встречи с Лениным, молодого американского бизнесмена перевезли в комфортабельнейший особняк для гостей правительства, расположенный напротив Кремля, на другом берегу Москвы-реки. В свое время там размещали Герберта Уэллса и мистера Вандерлипа. Отныне крысы и прочая живность предыдущего московского жилища Хаммера, гостиницы с громким названием «Савой», могли присниться ему лишь в кошмарном сне.

Один из пионеров американский предпринимательства в Советской России провернул за девять лет довольно крупные сделки. При этом существует мнение, что Хаммер хорошо пограбил Россию. Он не без юмора повествует о том, как в 1922 году в Новороссийский порт прибыли из Америки первые пятьдесят тракторов. Сорганизовавшись, колонна железных коней во главе с Хаммером отправилась в Новороссийск. Их появление, якобы, вызвало панику, живописует удачливый бизнесмен. Население приняло трактора за танки и ударило в набат. Но вскоре все прояснилось, и приготовлениям самообороны был дан отбой.

В 1925 году положение кардинальнейшим образом начало меняться. Довольно выгодным экспортно-импортным операциям Хам-мера был положен конец. Нарком внешней торговли Л.Б. Красин предложил ему найти другую прибыльную область деятельности. Что Хаммер осуществил незамедлительно, наладив оперативно выпуск карандашей и перьев. К концу 1929 года помимо карандашной фабрики у Хаммера было еще четыре предприятия.

Однако Хаммеру пришлось принять предложение русских о выкупе государством его концессионных прав, до истечения срока их действия. Цена была назначена справедливая, признается предприниматель. Но высокоприбыльного бизнеса, единственной причины его пребывания в СССР, он лишился. Хаммер резонно винит в этом Сталина и, естественно, в отличие от Ленина, не страдает избытком к нему чувств.

Находившееся практически в безвыходном положении большевистское руководство во главе с Лениным вынужденно сформировало новую концепцию перехода к социалистическому обществу. Внедряя НЭП, они замышляли лишь временное тактическое отступление от своей стратегической цели. От ленинского категорического утверждения о том, что в недалеком будущем в общественных нужниках будут стоять унитазы, изготовленные из чистого золота, пришлось отказаться.

В новой экономической политике денежная система была признана необходимой. Для ее стабилизации была нужна твердая валюта. Таковым в качестве стандарта долженствовал стать советский червонец, на основе презираемого большевистскими ортодоксами желтого металла. Для стимуляции деятельности крестьянства вводился продовольственный налог на сельзохпродукты, впоследствии ставший денежным. Ускорить снятие товарного голода, естественно, можно было лишь разрешив, с определенными ограничениями, частную собственность, а также передав на правах концессии иностранному капиталу советских промышленных объектов.

Вместе с тем большевики усиливали рычаги государственного регулирования товарно-денежных отношений. Сохранялась правительственная монополия на внешнюю торговлю. Учреждались инструментарии долгосрочного планирования наподобие Госплана и ГоЭлРо.

В недалеком будущем противоестественное сочетание социалистических (планово-государственных) и капиталистических (рыночных или частнособственнических) подходов в экономике неизбежно должны были сказаться.

В преддверии смены премьера

На X съезде РКП(б) Сталин выступал с докладом «Об очередных задачах партии в национальном вопросе», выступлением, казалось бы, не самым остроактуальным.

В его сообщении, а также заключительном слове явственно прослеживается, по меньшей мере, два императива: многочисленности наций, народностей и настоятельного требования «считаться с особенностями быта» их чиновничеству Советской страны.

Сталин акцентировал внимание на том, что существовать отдельно «без государственного союза советских республик, без их сплочения в единую военно-хозяйственную силу, невозможно устоять против соединенных сил мирового империализма ни на военных, ни на хозяйственных фронтах». Отсюда, кавказец, невзирая на неполадки со здоровьем, разного рода склоки и интриги, последовательно действует в направлении создания сильного союза республик, попутно высказываясь по другим вопросам.

23 августа 1921 года «Правда» публикует статью Сталина «Партия до и после взятия власти» — конкретную программу действий «партии в нынешний период ее развития». «Из партии переворота внутри России, — констатировал Сталин — РКП превратилась в партию мирного строительства. Именно поэтому она исключила из арсенала пролетариата ставшие теперь уже ненужными в России такие формы борьбы, как забастовку, восстание. Раньше можно было обойтись без знатоков военного и хозяйственного дела, ибо работа партии была по преимуществу критическая, а критиковать легко…», многозначительно присовокупил кавказец. «Теперь партия не может обойтись без знатоков дела, — категорично высказался Сталин, имея в виду разного рода специалистов, -…Без этого строить нельзя».

Он весьма четко и доходчиво обрисовал задачи партии в областях внутренней и внешней политики в тот период времени, а также неотложных мер по укреплению экономики государства.

Политическое поражение Троцкого на съезде партии в марте 1921 года на которое он обрек себя сам, значительно усилило позиции Сталина в ЦК. В следующем году, в апреле, состоялся XI партийный форум с неизбежными пертурбациями в верхушке. Сталина выбрали на нем членом Секретариата и в знак признания старшинства в новом секретарском трио (остальными членами были Молотов и В.В. Куйбышев) присвоили ему титул Генерального.

Центральной партийной машины сам Сталин непосредственно не создавал. Когда он вступил в должность генсека, то оказался во главе обширного, хорошо функционировавшего аппарата ЦК, сформированного за пять лет усилиями Свердлова, Крестинского, Молотова.

С момента избрания его генсеком, кавказец, очевидно, окончательно ощутил в себе силы стать единоличным лидером. В то же время нет веских оснований полагать, будто у него случился конфликт с терявшим физические силы Лениным. Разногласия с ним были чуть ли не обыденным делом в среде большевистских вожаков разных калибров. Стало чуть ли не модой оппонировать Ленину по самым разным вопросам, а также писать ему длинные исповедальные письма с выражениями всех своих сомнений и колебаний, а также претензий и упреков.

Ильич, что являлось одной из отличительных черт характера, никогда не гнушался столь же пространно ответить и подбодрить упавшего духом сотрудника либо союзника, которых он считал ценными. Даже на весьма существенные попреки, чуть ли не обвинения, Ленин не обижался и протягивал в ответ руку, объясняя их единственно состоянием «большого нервного раздражения и переутомления». Подобным образом он оценил состояние дипломата Иоффе (в конечном счете, сошедшего с ума) в период подавления восстания в Кронштадте и в качестве образчика стойкости назвал Сталина.

Последний, довольно часто навещавший больного Ленина, опубликовал в сентябре 22 года в «Правде» заметки о пребывании вождя на отдыхе. Лаконичные строчки буквально искрятся доброжелательностью в отношении серьезно хворавшего Ленина. Одновременно, Сталин с фотографической точностью запечатлел хаос мыслей, скрывавшихся за черепной коробкой вождя, о чем более подробно ниже.

Однако было от чего закружиться голове даже у более опытного и искушенного правителя. Финансовая система, суть кровеносная для любого хозяйственного организма, продолжала пребывать в расстроенном состоянии. Острая нехватка твердой валюты исключала шансы на быстрый подъем промышленности.

Правда, уцелевшее от голода крестьянство, начало подавать признаки жизни и, ввиду благоприятных погодных условий, страна вроде бы была обеспечена хлебом.

Незавидное положение государства усугубляла монополия на внешнюю торговлю, установленная декретом СНК от 22 апреля 1918 года и неоднократно подтверждавшаяся постановлениями правительства. Переход к НЭПу и некоторое увеличение торговых связей с заграницей диктовали необходимость внесения изменений в законодательство по внешней торговле.

Дебаты в большевистском руководстве по данному вопросу начались в конце 21 года и продолжались целый год. Против позиции Ленина — сохранения статус-кво, выступили Сокольников, Бухарин, Пятаков. За ослабление монополии внешней торговли высказывались Сталин, Зиновьев, Каменев…

Самым важным итогом 22 года, помимо окончательной утраты Лениным дееспособности, явилось образование Союза Советских Социалистических Республик (СССР) — государственно-правовой консолидации России без остова самодержавия. И вновь не обошлось без жарких дискуссий, вылившихся в крупный скандал, отягощенным рукоприкладством, когда темпераментный Орджоникидзе ударил по лицу своего земляка А.А. Кобахидзе. Справедливости ради надо отметить, что Кобахидзе спровоцировал вспыльчивого Серго оскорбительным выражением и обвинением в коррупции.

Узаконить отношения РСФСР с как будто независимыми национальными республиками было поручено комиссии во главе со Сталиным. Комиссия разработала проект резолюции, которым предусматривалось вступление Украины, Белоруссии, Азербайджана, Армении и Грузии в Российскую федерацию на правах автономных республик. Против чего яро выступил лишь ЦК КП Грузии, ратуя за непременное сохранение «всех атрибутов независимости».

Ленин немедленно поддержал позицию грузин, выступив против идеи об автономизации национальных республик и объявив войну великодержавному шовинизму. На состоявшемся 5-6 октября пленуме ЦК мнение Ильича (не присутствовавшего на форуме партии) по этому вопросу возобладало. Но в отношении ослабления монополии внешней торговли были сделаны определенные подвижки. Призвав на помощь Троцкого, слабеющий Ильич все же одержал вверх в затянувшейся борьбе вокруг монополии внешней торговли.

12 декабря Ленин выслушал Дзержинского, доложившего о результатах расследования грузинской склоки. На следующий день он провел двухчасовую беседу со Сталиным, которая оказалась последней. Приступ болезни, последовавший 16 декабря, явился началом периода окончательного ограничения активности. Принимать непосредственного участия в политических делах, невзирая на все усилия, он больше никогда не сможет.

21 декабря Ленин как будто с разрешения профессора О. Ферстера продиктовал Н.К. Крупской небольшое письмо Троцкому с выражениями удовлетворенности исходом борьбы за сохранение монополии внешней торговли и пожеланием «продолжать наступление». На следующий день Каменев прислал Сталину записку, в которой сообщал, что ему ночью звонил Троцкий и проинформировал о послании Ленина. Генсек откликнулся мгновенно, посоветовав Каменеву не суетиться и выразив недоумение организацией переписки с Троцким «при абсолютном запрещении Ферстера». Одновременно, Сталин позвонил супруге вождя Крупской. Он невежливо обошелся с ней и грозил санкциями партийной контрольной инстанции. Причем по свидетельству сестры Ленина «Н.К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа на себя, рыдала, каталась по полу и пр.». Оправившись, 23 декабря Крупская апеллировала к Каменеву и Зиновьеву в связи с тем, что «Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку». Общими усилиями неприятный для всех действующих лиц инцидент был вроде бы заглажен. При этом Ленину, вероятно, стало о нем известно тотчас же.

Спустя несколько дней принимается декларация об образовании СССР, решающий вклад в формирование которого внес Сталин. Явными признаками признания его заслуг явилось право выступления на последнем Всероссийском съезде Советов, об объединении Советских Республик. И предоставленного ему сразу же на I съезде Советов СССР 30 декабря 1922 года права зачтения торжественного доклада «Об образовании Союза Советских Социалистических республик». Советский Союз образовали РСФСР, Украина, Белоруссия и Закавказская СФСР (включала Грузию, Армению, Азербайджан).

Но в начале марта 1923 года случай, с якобы незаслуженно грубым обращением генсека с Крупской, видимо, по инициативе последней неожиданно получил свое продолжение. Ленин продиктовал дежурному секретарю короткую записку Сталину, помеченную грифами «Строго секретно» и «Лично», но посланную в копии Каменеву и Зиновьеву В записке Ленин ставил Сталина перед выбором. Представить исчерпывающие извинения за грубость в отношении Крупской, или порвать между ними отношения. Когда до Сталина довели ленинский ультиматум, он незамедлительно предпочел первый вариант, не дошедший до адресата.

Одновременно с запиской генсеку Ленин черкнул Троцкому послание, где просил его взять под защиту грузинское дела в ЦК, утратившего свою актуальность. Он апеллирует безуспешно, а также настаивает на отправке в Грузию телеграммы (в преддверие тамошнего второго съезда ЦК партии) с осуждением грубости Орджоникидзе и «потачками Сталина и Дзержинского». Судя по недоуменному тону текста записки Сталина, он явно успел подзабыть о стычке с женой Ленина и своим «старым партийным товарищем».

«Я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть». Впрочем, резюмировал генсек, если для сохранения отношений необходимо взять назад какие-то якобы обидные выражения, «я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят».

На очередном форуме партии (на котором так и осталось неосуществленным намерение Ленина, как уверяла Крупская, разгромить Сталина политически), кавказец выступал с организационным отчетом и тезисами «Национальные моменты в партийном и государственном строительстве», одобренными ЦК. Они вызвали изрядные многодневные споры на секции съезда по национальному вопросу.

Тем не менее, позиция Сталина, спокойно и взвешенно приводившего свои аргументы возобладала. В частности, он несколько утрированно и категорично объявил об определенном столкновении наций и народностей. Однако «из-за того, что одна культура выше другой, нельзя принижать значение местной культуры, наоборот, ее надо развивать и поднимать». Относительно меньших народов Сталин веско заявил: «научно национальными меньшинствами признаются такие группы, которые не имеют своей территории», которые вкраплены в другие территории. «Если вы думаете сюда причислить узбеков, ошибаетесь, у них есть своя территория. Если вы думаете причислить сюда киргизов (генсек имел в виду преимущественно казахов), ошибаетесь, у них есть своя территория. Надо иначе формулировать…»

Наступило лето, и большинство высокопоставленных цэкистов уехало на юг отдыхать и лечиться, оставив Сталина буквально разгребать авгиевы конюшни текущих дел. Одновременно, предъявляя ему претензии за проявление как будто бы своеволия при решении самых пустяковых вопросов. На что потерявший терпение, в конце концов, Сталин несколько меланхолично приписал в одном из писем Бухарину и Зиновьеву. «P.S. Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и пр., а я тут тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь «виноватым». Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои».

Полная недееспособность Ленина увеличила раздоры среди руководителей государства. Троцкий и другие вновь и вновь возвращаются к совершенно иллюзорным перспективам экспорта революции.

Кризисная ситуация в Германии летом 1923 года превратно истолковывалась как исключительно предреволюционная. Разрабатывался даже план мобилизации частей Красной Армии, если будет необходимость, для оказания военной помощи как будто восстававшему германскому пролетариату. Более чем подавляющее большинство из числа высшего руководства вместо решения насущнейших проблем страны озабочено, в первую очередь, личными амбициями и выступлением с малоконструктивными инициативами.

По приезду из Кисловодска Троцкий незамедлительно выступил с шумными демаршами. Скандал разразился на первом же пленуме ЦК партии. Протестуя против расширения состава РВСР за счет членов ЦК (в том числе Сталина), Троцкий демонстративно покинул зал заседания. За ним следом была послана целая делегация, однако смутьян проигнорировал уговорщиков и не вернулся на пленум. После чего настрочил членам ЦК и ЦКК длинную петицию с претензиями спекулятивного содержания.

Подчиненные следуют примеру своих вождей, невзирая на строгие запреты о недопустимости применения методов фракционной борьбы. 46 далеко не рядовых партийцев направляют в Политбюро ЦК письмо, ставшее программой оппозиции. Подпись Троцкого отсутствует, но вдохновителем так называемой платформы 46-ти был именно последний. Поднялся изрядный переполох, вынудивший большинство членов Политбюро прибегнуть к контрмерам.

Троцкий официально был признан «центром, вокруг которого собираются все противники основных кадров партии». Тут уж пошла «писать и гулять губерния» в полную мощь.

А Президиум ЦКК счел необходимым созвать в кратчайший срок объединенный пленум, «на котором должны быть поставлены возбужденные Троцким вопросы». На пленуме виднейшие члены партии и представители 10-ти крупнейших парторганизаций практически единодушно осудили Троцкого и его сторонников. Но последние отнюдь не успокоились. И вновь среди партийных функционеров разгорелась жаркая дискуссия, в которой Сталин не остался в стороне.

Выступая от себя лично 2 декабря на расширенном собрании Краснопресненского райкома РКП(б) города Москвы, он авторитетно заявил, что «дискуссия — признак силы партии». Далее выступавший обстоятельно проанализировал причины споров о внутрипартийной политике. Сталин предупредил собравшихся о неотъемлемом наличии некоторых внутренних элементов, разъедающих партию, и о том, что «с другой стороны нас обволакивает новая атмосфера зарождающейся и растущей буржуазии, которая еще не так сильна, но которая уже сумела побить некоторые наши кооперативы и торговые органы в деле внутренней торговли».

В завершение генсек вновь предостерег партийцев от крайностей: «…обсуждение вопросов необходимо, дискуссия нужна, но нужны и пределы дискуссии», предохраняющие от «вырождения в дискуссионный клуб».

На очередной конференции РКП(б), состоявшейся в конце второй декады января нового года, ярые дискуссионеры потерпели сокрушительное политическое поражение.

А спустя нескольких дней поступило известие о физической кончине Ленина, которое явилось сильным стимулом для соискателей вакантного кресла главы государства.

Секреты болезни и смерти

По общераспространенному мнению Ленин умер вследствие перенесения трех инсультов, нанесших сильные удары его мозговому кровообращению и, в конечном счете, приведших к летальному исходу.

В конце мая 1922 года случился «первый приступ болезни Ленина, приведший к частичному параличу правой руки и правой ноги и расстройству речи». К середине июня наметилось улучшение в состоянии здоровья вождя пролетариата. Осенью он вернулся к работе, хотя было совершенно очевидно, что силы Ильича серьезно подорваны. Но консилиум в составе профессоров О. Ферстера, В.В. Крамера и Ф.А. Готье разрешил Ленину приступить к работе с 1 октября. В конце ноября эскулапы «предписывают Ленину неделю абсолютного отдыха». 7 декабря он вынужден покинуть заседание Политбюро ЦК, а затем уехать в загородную резиденцию Горки. Откуда через четыре дня возвращается в московскую квартиру.

13 декабря отмечаются два приступа болезни. «С большим трудом, — записано в истории болезни Ленина, — удалось уговорить Владимира Ильича не выступать ни в каких заседаниях и на время совершенно отказаться от работы. Владимир Ильич, в конце концов, на это согласился и сказал, что сегодня же начнет ликвидировать свои дела».

16 декабря наступает «резкое ухудшение в состоянии здоровья Ленина». А в ночь с 22 на 23 декабря наблюдается «дальнейшее ухудшение в состоянии здоровья Ленина: наступает паралич правой руки и правой ноги». Однако Ленин в тот же день просит врачей разрешить ему продиктовать стенографистке в течение пяти минут один якобы необычайно важный вопрос. А затем требует, дабы ему было дано право ежедневно, хотя бы в течение короткого времени подобного общения с дежурными секретарями.

4 февраля 23 года у Ленина побывал немецкий профессор Ферстер, «который наговорил ему много приятных вещей, разрешил гимнастику, прибавил часы для диктовки статей», чем Ильич остался весьма доволен.

Неделей спустя тот же Ферстер сильно расстроил больного, категорическими запретами на газеты, свидания и любую политическую информацию. (Очевидно, ему досталось от Сталина за чрезмерно оптимистическую оценку состояния Ленина).

25 февраля доктор A.M. Кожевников записал, что Ленин утром «читал и разговаривал о делах… Вечером читал и диктовал больше часа».

На исходе первой декады марта произошел новый приступ болезни вождя, приведший к усилению паралича правой части тела и потере речи. В «Известиях» печатается сообщение об этом факте, а также о том, что правительство признало необходимым начать «публикацию медицинских бюллетеней о ходе болезни Ленина»…

Таков краткий, весьма поверхностный и далекий от полноты анамнез — история заболевания Ленина, недуг которого был обусловлен, несомненно, психогенными причинами.

Ключом к его разгадке служат патетические слова Крупской на траурном заседании съезда Советов: «Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным (выделено мной — М.А.). Никогда этого он не говорил сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную минуту».

То есть исключительная ленинская целенаправленность на одной проблеме, которой так восхищался Карр, была суть идеей-фикс.

Борьба со всеми мыслимыми и немыслимыми поработителями трудового люда все больше и больше овладевала сознанием Ленина, превратившись, в конечном счете, во всепоглощающую манию. Еще в молодости он изрядно настрадался от болей в области желудочного тракта. Обратившись однажды за консультацией к одному крупному швейцарскому специалисту, Ленин был поражен его диагнозом. В вашем болезненном состоянии повинен ваш мозг, то бишь нервы, безапелляционно объявил врач. Следовательно, напряженная умственная деятельность усугубляла физические недомогания и была ему практически противопоказана.

Ильич намеренно чуждался больших и малых человеческих хобби и увлечений, коими так полон мир людской и которые так расцвечивают порою жизнь. В школьные годы ему очень нравилось кататься на коньках, но он слишком уставал — хотелось спать после этого. Посему юный Володя Ульянов забросил коньки. После возвращения из Сибири он перестал играть в шахматы — игра слишком увлекала и отнимала много времени. Однажды Ильич загорелся изучением латинского языка и вновь бросил. Так как равно как и в других случаях, увлечение латынью мешало другим, основным занятиям.

После октябрьского переворота он признавался Горькому, что не может часто слушать классическую музыку: «…действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по голове никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить бесжалостно, хотя, мы в идеале, против всякого насилия над людьми…» (выделено мной — М.А.).

Следовательно, Ленину мир представлялся исключительно негативными красками — черными, в лучшем случае, темно-коричневыми. Вероятнее всего он бессознательно воображал себя своего рода мессией. Всадником апокалипсиса на белом коне, призванном сражаться со злом, именуемом эксплуатация пролетариата, до победного юнца.

Внешне смехотворным, но если вникнуть довольно жутковатым выглядит настоятельное намерение Ильича воспрепятствовать, в марте 18 года «в телеграфном ведомстве» такому распределению «рабочего времени: 24 часа дежурства и затем три дня отдыха». Он грозно вопрошает: «Какие меры, когда и кем приняты для прекращения такого явно неправильного и недопустимого распределения работы». Ленин явно усмотрел в подобной практике нещадную эксплуатацию трудящихся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.