1926 г.

1926 г.

«12 марта 1926 г. Вагон. День перед отъездом прошел сумбурно. Как всегда, осталось много дел, время же бежало быстрее обыкновенного. К вечеру удалось все устроить, и я очутился на вокзале. Как-то томило чувство грусти разлуки и неизвестность будущего. Жаль маму, и Шурочку, и малыша. Очень жаль, и не хотелось уезжать. Наконец поезд тронулся, и я остался в вагоне один. Ехал я в отделении с китайцами. Разместился довольно хорошо и проспал ночь так же. Плацкарта. Утром в Куане проверяют документы – спросят фамилию и больше ничего. Они проверяют лишь характер – и только. Европейцев побыстрее отпускают.

В 7 часов утра попал в Чан-Чунь. Русский носильщик, в красной фуражке, как на японской дороге, взял мои вещи и понес на вокзал. Шли через Вонца – большой, хорошо оборудованный район. Я всегда любил побродить по хорошему незнакомому городу. Утром Чан-Чунь производит впечатление особого городка. Дым валит из всех труб. Солнце бросило уже свои первые лучи, едва пробиваясь сквозь туман. Асфальт – на всех улицах, много телефонов общего пользования и дома с разнообразной архитектурой, но они не создают впечатления красоты. Многие дома с плоскими крышами, как огромные ящики наряду с белыми европейскими домами. Видны и японские домики с их стилем, в том числе и маленькими окнами. У многих домов видны клумбы. Идут в школу школяры – японцы и китайцы.

Я еще не сказал, что со мной в Шандун едут еще 18 человек. Из них – капитан Борисов, прапорщик царских времен и еще 2 монгола. Наконец в 11 часов подали состав для посадки. Я прекрасно расположился и наблюдаю по обе стороны. Помылся в очень чистой уборной, где есть и полотенце, и мыло. Вообще, ничего отрицательного сказать не могу. Здесь все стоит очень недорого. А я люблю всякие японские яства и все это можно достать. Гляжу в окно. Кругом – поля. Удивительно заботливо все возделано. На одной стороне – деревушки. Налево по движению поезда виднеется гряда гор, покрытых местами снегом. Рядом – подходящая публика, едут двое японских военных, подполковник и подпоручик. Рядом со мной сидит китаец в шелковой куртке на меху. Хочу сейчас съесть куропаток.

13 марта, 2 часа дня. В открытом море на пароходе. Спать довольно хорошо, но просыпаемся часто. Из порта поехали на вокзал и пересели на поезд. Утром, часов в 5, разбудил японский жандарм. Спросил мой документ. Посмотрел, поставил печать и спросил фамилию, куда еду и профессию. Я сказал – учитель, еду в Цинанфу в военное училище. Спросил про мой чин, и я сказал, что учителя вообще чина не имеют. На этом дело и закончилось.

Едем по историческим местам Русско-японской войны. Как в тумане, доехали до Дайрена. Было часов 7 утра. На вокзале нас встретил какой-то подозрительный брюнет, но с национальной ленточкой на кокарде. Он взял у меня квитанцию для получения багажа, затем усадил на извозчика и отправил. Привезли нас в какой-то бар. Нужно было ждать И. Ф. Шильникова. Наконец он пришел и, узнав наше количество, отправился за билетами. До приезда Шильникова мы пошли побродить по улицам. Было еще рано, поэтому мы видели лишь чистильщиков отхожих мест, которые выполняли свою работу с ведрами в руках. Все время моросил дождь, и поэтому мы ничего толком не смогли посмотреть. Вскоре пришел Шильников с билетами. Мы вместе с ним сели на извозчиков и пошли на пароход «Сасаки-Мару», вполне опрятный. Когда доставали билеты, Шильников сказал, как бы извиняясь, что на 2-й класс билетов нет, поэтому он взял мне 1-й. Между прочим, за мой билет заплатили 25 иен, а за остальные – по 7 иен. Дали мне двухместную каюту, очень чистую, а остальные поместились в носовом трюме, где не было скамеек, и они легли просто так, на циновках. Скоро 2 буксира толкнули наш пароход, и мы быстро вышли из гавани, прошли маяк и пошли берегом. Хотелось увидеть Порт-Артур, и мы стояли на палубе в его ожидании, не обращая внимания на других, призывавших нас к завтраку. За обедом чувствовал себя гадко, ибо пришлось сидеть между двумя дамами в весьма несвежем костюме. Переодеваться же не хотелось. Кроме этого, меня совершенно вывело из кондиции меню, и я ничего не ел, как хотелось, так как не знал, что пробовать. Море, к счастью, было тихим, хотя все же легкое колебание ощущалось.

14 марта. Опять ужин с теми же впечатлениями, что и вчера. Начинается качка. Пришлось скорее лечь. Утром, часов в 11, мы прибыли в Циндао. На рейде был медицинский осмотр только пассажиров самого дешевого 3-го класса. Нас встретили солдаты в грязном обмундировании, в папахах и с винтовками за плечами. Осмотр города. Холодное утро.

15 марта. Поезд. Вагон – общего основания, грязь. Мы прибыли в Цинанфу. Встретил комендант управления Ин(Ни)тинцев. Вещи уехали с китайцем на склад. Мы же сделали путешествие пешком. Провел холодную ночь у Нитинцева и простудился.

16 марта. Туман. Гун-Шу. Встреча с Квятковским, Михайловым, Меркуловым. Первое знакомство – «горячий» разговор. Кого ругают? Это освещает создавшуюся обстановку.

17 марта. Я предполагаюсь на место начштаба русских войск, вместо Михайлова, который уйдет с этого места. Это делается для умиротворения страстей, так как между Нечаевым и Меркуловым идет сильная борьба, вредная делу. Я могу, как человек свежий, быть примиряющим лицом. Нечаев лежит раненным в обе ноги немного ниже колена в японском госпитале. Вчера привезли. Также и Стеклов, опять ранен. Меркулов опять уехал на фронт.

18 марта. Меркулов с Андогским едут на фронт. В 9 часов – проводы. Похороны убитых. Кладбище. Священник. «Имена же их веси» – всего 6 человек. Контраст – похороны китайцев, мусульман. Встреча со Стекловым.

19 марта. Визит к Нечаеву, разговор с ним. Училище, его осмотр.

20 марта. Решение ехать к Меркулову для выяснения обстановки. Осмотр гранатной фабрики.

21 марта. Обмундирование. Обед у Николаева. Отъезд.

22 марта. Приезд в Тезне-Госоу. Капитан Усиков, общее впечатление. Разговор с Меркуловым и генералом Чеховым.

23 марта. Утром явился к Меркулову. Еду с Меркуловым и эшелоном училища (60 юнкеров). Равнина. Боевая обстановка. Кое-где – окопчики. Взорваны водокачки, мост. Кругом – могилы.

24 марта. По дороге видел Михайлова, он едет в Цинанфу. Немного позавидовал, что здесь нечего делать, а условия жизни – походные. Полагая, что наш состав уйдет не скоро, ушел из вагона налегке. Вернулся – нашего состава и след простыл. Пришлось ехать с эшелоном Танаева, на открытой платформе. Хорошо, что погода была теплая. Приехал в Тянь-цзин. Меркулов уже уехал к Тупану. Я решил съездить к нему. Поехал зря, так как его не застал и сильно проголодался, целый день не ел. Вернулся в вагон, где меня покормил майор Чжан, и я улегся. Слышал ночью, как приехал Николай Дионисьевич.

Ужасно грязный русский народ, даже интеллигенция. Совершенно потрясающая ругань, везде и повсюду! Даже сказал Танаеву, что вообще это не является необходимостью. Не знаю, понял ли он.

25 марта. Проснулся прекрасно. Танаев угостил двумя яйцами. Он произведен в капитаны, хотя служит только один месяц. Никуда не хотелось бы выходить из вагона. Ничего не делаю. Сегодня постараюсь отправить письма. Видел Жирара. Встретились – поцеловались. На нем китайская форма, как на корове седло. Особенно не гармонируют тонкие ноги с толстым задом. Характерная фраза: «Нечаев приказал, и я, конечно, остался». В вагоне у нас – грязь кромешная. Вестовые, обвешанные оружием, пьянствуют, а начальство, «шляпы», ничего не предпринимают. Получил письмо от Доброходова, все просит места. Сейчас же каша, ничего не разберешь. Я еще и сам не знаю, что буду делать. Чепуха необычайная.

26 марта. Утром поехал в Луй Шу. Теперь этот штаб именуется «Штабом победы». Вчера были иллюминация и парадное угощение для всех нас из-за поездки куда-то Тупана. Невозможно проехать по улице. Пришлось объезжать круговым путем. Сегодня все убирается. Хотел ехать за вещами в Цинанфу, но Николай Дионисьевич не пустил, пришлось написать письма, чтобы их прислали. Ходил смотреть резиденцию Тупана. Какая большая она и даже огромная построена и как все заброшено и загажено! Все равно, как было на нашей гражданской войне. Увидел причудливые карликовые яблони и груши. Хотелось взять с собой. Одна из комнат – видимо канцелярия, вся завалена бумагами и книгами. Кругом – мерзость запустения. Был сегодня в доме Тупана: смесь роскоши с убожеством. Потолки – лепные, а двери выкрашены охрой, и на стенах – большие фотографии. Уже 2-й день угощаюсь изысканным китайским столом. Угощают нас майоры и подполковники. Познакомили с каким-то генералом, который говорит по-русски. Смесь азиатчины с поверхностной культурой Запада. Милофу[910] держит себя Наполеоном. Видел Чехова. Он мне нравится. Поздним вечером вместе с Мамлеевым иду в город. Зашел в русскую лавку и кафе Кислинга. Затем были на европейской концессии. Среди громадных красивых домов – мертвая тишина. Зато в японской и китайской стороне – оживление. В вагоне – недоразумение между Мамлеевым и командиром инженерной роты из-за уборной. Так в конце концов создается недоразумение крупное. Надо подробно описать китайские порядки в штабе Гун Шу в связи с «победами и мужеством». Прислали мне вещи и письма. Надо помыться да руки помазать, но я не мог ничего достать для этого. Тяньцзин в этом отношении скверный город: что надо, не достанешь, а то, что не надо, на глаза лезет. Надо уже думать, как достать деньги. Но пока дело не двигается.

27–29 марта. Два дня не писал. Болтаюсь без дела и свободно себя не чувствую. Гложет мысль, что свой денежный вопрос я не могу скоро решить. Из-за этого могут быть неприятности. Выбрался из вагона в штаб. Здесь хорошо, но холодно и в смысле удобств плохо. Пошел в город 27-го, где я хотел купить костюм, Мамлеев – фуражку, а Танаев и Пешков – забрать заказанные костюмы. По дороге видели быт китайцев, в том числе пытки и казни с вырезанием у женщин груди, мускулов ног, отрезанием рук и т. п. Все это производит гадкое впечатление. Затем зашли к Кислингу закусить. Выпили немного, закусили и хотели уходить, но пришел школьный офицер Шайдицкий и еще один. Последний был уже «под мухой». Уговорили зайти в кабаре, выпить пива. Когда мы шли туда, увидели какое-то здание, около которого стояли 2 молодые русские женщины, говорившие с американскими матросами. Это бардак. Впечатление – сильное. Наконец зашли в какое-то здание. Было пустовато. К нам подошел английский матрос, участник Германской войны, который все время говорил: «Большевик – ноу гуд». Затем здесь очутилось много незнакомой публики. В результате заплатили 85 серебряных долларов, по 14 долларов на брата. Мы с Шайдицким, забрав костюм, уехали часов в 12 ночи. Публика осталась и пошла еще гулять, заплатив 50 долларов серебром. Лишь только я пришел, умылся, разделся и лег спать, как меня разбудил солдат, Пусан, сказавший, что Тупан скоро едет в Мукден и надо об этом известить Меркулова. Послал к нему Пусана. Часов в 6 явился Мамлеев и тоже бегал в поисках Николая Дионисьевича. Безрезультатно. В 7 часов Тупан приехал в училище под звуки 3-х или 4-х оркестров. Я прилег, но часов в 10 встал и отправился за своим костюмом, так как было неизвестно, едем ли мы за Тупаном или нет. На всякий случай я приказал снарядить паровоз. Оказалось, что Тупан поехал не в Мукден, а на 7-ю станцию от Тянь-цзина, чтобы увидеть сына Чжан Цзолина. Николай Дионисьевич делает вид, что это ему безразлично, но ругается более сильно, когда разговаривали по прямому проводу с Цинанфу. Тогда же было отдано распоряжение переселяться Мамлееву. Переехал и я, так как зря тратить деньги не стоит – на проезд на вокзале, да и с довольствием стало неопределенно. Здесь же кормят китайской кухней. Вечером пошел опять побродить по старому городу и попал опять к Кислингу выпить кофе и съесть пирожки. Стоит всего это по 70 центов на брата. Поехали на трамвае, и стоило это сущие гроши. В трамвае не берут серебро. Оказалось, что курс серебра колебался и поэтому билетер боялся давать сдачу. Утром было прохладно, даже в теплой одежде, поэтому я встал около 9 часов. Я сегодня пошел побродить около канала и проходил по китайским лавочкам. Много здесь всякой всячины, что нам казалось диковатым. Даже днем здесь все мы слышали неоднократно «предложения мадам Ю.». Дал на месте последние 4 иены и 2 харбинских доллара облигациями. Сказал и Мамлееву, не знаю, что из этого получится. Завтра должен получить вещи, так как сегодня выезжает база 65-й дивизии. Приедут и письма. Я еще ни одного письма не получал от Шурочки. Как-то она живет и получила ли деньги? Хватит ли ей их? Все это меня волнует, и мне так хотелось бы скорее ее устроить поближе. Надо мне помыться, а то ведь я еще не раздевался как следует с самого приезда. Только на пароходе поспал как следует, а то все по-походному. Зубы не чистил дня 4. Сейчас у меня и с полотенцами вопрос возник и остался один носовой платок. Какое-то глупое положение.

Мне кажется, и не без основания, что Тупан и Николаю Дионисьевичу не особенно верит, поэтому и не любит говорить о Нечаеве. Из слов Николая Дионисьевича можно предположить, что все это Тупана изводит и он, в сердцах, не прочь вовсе отделаться от русских. Конечно, это утопия, но все же неприятно звучит. Тревожит меня, не упустил ли я удачный случай исправить свои дела? Надо было устроиться к Лю начштаба. Там было и место себя показать, да и с денегами там проще. Но это хунхузское формирование, а значит, неустойчивое. Здесь у меня перспективы, но это все чаще имеет какую-то расплывчатую форму. Сегодня и холодно на улице, и голодно, так как повар запьянствовал и у меня китайская еда.

30, 31 марта. Получил, наконец, свои вещи и письма. Читаю, умиляюсь и опять читаю. Что делают Шурочка и мои родные? Плохо себя чувствую, простудился. Это все еще последствия Циндао, не могу поправиться, так как очень холодно. Из всей обстановки я вывожу заключение, что здесь ничего путного не будет. Жалко очень, что упустил удобный случай переметнуться к Лю начштаба. С М. ни о чем не говорю – это бесполезно – одна брань. Чехов выдвинул проект образования отряда из-под полы. Мне кажется, что это опять кончится ерундой. Тут необходимы другие методы. Надоели и холод, и грязь. М. живет отлично, и я уверен, не за свой счет. Завтра Тупан выезжает на фронт. Поедем на 2 станции вперед. Тупан – верхом, и все иже с ним, а мы – в поезде. Это мне лучше. Хотели училище тащить пешком, но передумали, так как у юнкеров многого нет, да и есть из них только первые сроки. Я расхворался, самого всего ломает.

1–4 апреля. Прямо безобразие, что я не могу всего записать, что нужно. Сегодня опять уже час ночи. Лягу спать с тем, чтобы завтра встать пораньше и написать побольше. Много интересного.

5, 6 апреля. Интересный процесс. Милофу отказывается якобы от военщины. Я будирую Чехова, он уже говорил, но толку мало. Милофу занят торговлей, с этим он уже сдружился. Кругом слякоть. Я очень болен. Михин – или болен, или дурак. Сегодня попытался построить сотни. Меня волнует жена, будущее наше ненадежно, она не у дел.

7 апреля. Сегодня стало еще хуже, ломает еще сильнее.

8 апреля. Мне думается, что на днях мы будем в Пекине, так как наши войска всего только в 8 верстах от него. Но мы все время стоим здесь. Училище – в вагонах. Паршивая обстановка, так как все сознают бесцельность такого положения. Тарасов плачет в жилетку и пишет рапорта, которые никто не читает. Вчера опять говорили с Чеховым, а он – с Милофу. Но Милофу сказал, что все это требует коренной ломки, а потому надо обдумать все как следует и уже сделать все по приезду в Цинанфу. Чехов согласился и будет ждать 9-го апреля. Если завтра не едем, то выписываем сюда Михайлова и здесь разрешаем все задачи. Проект разработан Чеховым, но с ним не согласен Тарасов. Это не так важно, так как Тарасов – пассивная величина и никакой угрозы он не приведет в исполнение. Юнкера говели, в день Благовещения – причастились. Следовало бы их построить перед церковью, поздравить, сказать подобающее сему слово. Увы, начальник училища, одетый в плащ и в фуражке по уши, нашел это неудобным, а Чехов не догадался это сделать. Шляпа на шляпе и шляпой погоняет. Николай Дионисьевич занят исключительно своими делами и делает гримасы, когда говорит о военщине. Один Терлин что-нибудь значит. У меня невольно симпатии склоняются к Нечаеву. Правда, там пьянство, но здесь я не вижу ничего хорошего. Дело не поставлено как следует, и главное – есть желание работать у всех, кроме верхов. Николай Дионисьевич ведет разрушительную работу, думает, что он может опереться на Бычкова и Сидамонидзе. Это заблуждение. Получается грандиозный обман. Ради какого-то мифа обманывать людей, и все мы должны с явным ущербом, как моральным, так и материальным, поддерживать бестолковое хамство против Нечаева! Для чего же? Будь что-нибудь лучше здесь, тогда можно было бы согласиться, но ведь ничего нет! Все не лучше, а хуже. Завтра хочу поговорить с капитаном Дюкшеевым и, если ничего путного не выйдет, постараюсь попасть к Лю или же к Нечаеву. Здесь быть среди бабьих душ и гама нет ни смысла, ни цели. При такой обстановке свои дела никогда не сделаешь. Как жаль, что я так тупо провел время в Харбине! Нужно было изучить английский язык. Это бы обеспечило бы меня. Надо будет заняться им. В Китае живо ощущаешь этот пробел. Вот уже сколько времени я живу в Тяньцзине, не нравится мне он. Город – дрянь. Пыли много, зелени почти нет. Среди улицы – грязища, как и в европейской концессии. Тоска ужасная. Уже в 7–8 часов вечера на улицах пусто. Здесь, гуляя вечером в форме, можно нарваться на малоприятные встречи. В штатском же костюме вечером домой можно вообще не попасть, так как не пропустит караул. Бродил среди китайских кварталов и должен сказать, что видел хорошеньких китаяночек с красивыми чертами лиц. Видел и другое. Сначала думал, что это театр или иллюзион, а это похороны. Масса яркого света, и это ночью, от множества электрических ламп. Было что-то феерическое: одних только лошадей с всадниками 30–40. Целый эскадрон. Затем множество всяких вещей. Идут после множества одетых в красивые шелковые одежды людей! Дороговато стоит умереть китайцу. Видел интересную свадьбу. Вообще у китайцев опрятность – высшая, конечно, у богатых. Беднота же хуже нашей. Особенно много теперь беженцев с разоренных войной мест. Их особенно много я видел на вокзале. День проходит зря. К вечеру очень устал и не могу толково работать. Надо бы написать в «Русское Слово», что и собираюсь сделать. Сейчас у меня денег нет. Погода сегодня была сносная, но вечером – прохладно. Вчера же сделалось жарко, да так, что в горле горело. Пытаюсь экономить.

9 апреля. Послал Михайлову и Квятковскому письмо с резкой критикой существующего положения. Теперь раздумываю: хорошо ли сделал? Думаю, что хорошо. Хотел поговорить с Николаем Дионисьевичем. Сам же утром поехал к нему, но не учел, что в это время он всегда занят. Постараюсь с ним поговорить завтра и попросить денег. Надо увидеть Чехова, так как время идет, а улучшений никаких нет – пора подумать об этом. Весь день прошел зря, пора спать. Кругом меня – поразительный народ! Мамлеев который день пьян, напивается ужасно. Завтра уже 10-е число, а я не сдвинул ни на шаг свое дело. Посмотрю еще, а затем нужно будет решать, что делать…

10, 11 апреля. Вчера не записал все, так как очень хотелось спать. Утром встал пораньше, чтобы успеть в церковь. Был у Николая Дионисьевича, только напрасно его ждал. Ночью паровоза не было, Пешков отправил с ним продукты на фронт. Кстати, вчера видел Усикова, на голове у него – китайская шапка. Тоже вчера Мамлеев с Тонких вернулись в 22 часа. Мамлеев с утра до вечера только пьет. Погода становится жаркой, но вечером – очень прохладно. Пишу это в новом штабном помещении. Грязь ужасная, все загажено. Одинаковые квартиры на войне.

12 апреля. Утром приехал Попов. В числе писем привез письмо от Шуры. Дома все благополучно, и деньги были получены вовремя. Попов говорил с Меркуловым, и удачно: он обещал деньги. В Цинанфу от моего письма, рассказов Европейцева и рапорта Тарасова – переполох. Михайлов очень обижен. Я ему ответил кратко, надо было написать больше. Милофу сегодня опять другим человеком кажется. Мне надо быть более осторожным в суждениях. Он поехал сегодня к Пекину. Я чуть было не остался из-за разговора по прямому проводу. Поезд ушел, но хорошо, что его только переставляли на другой путь. Чехов пока со мной не говорит, не говорю и я. Мало проблесков, и я не знаю, что теперь мне предпринять. Крутишься, вертишься, а толку нет.

13 апреля. Милофу с Чеховым сидели в вагоне, и Милофу подвыпил. Через «пятое» слово была площадная брань, а у двери стоял юнкер-часовой. Так воспитывается у нас молодежь. О чем говорили они, не знаю, но вряд ли выйдет что-нибудь полезное. Уходя, Меркулов мне сказал: «Он собирается революцию устраивать». Я хочу поговорить на эти темы с Чеховым первым. Говорил с Чеховым о Михайлове и об обстановке. Он о хунхузах ничего не говорит, и я тоже. Плесень какая-то вообще. Пишу сейчас в вагоне. Едем куда-то к Пекину. Вчера выезжали, но вернулись. Сегодня опять катим. Стоим сейчас на станции Ян-Зун. Здесь стоит и база 65-й дивизии. Русские части Милофу боятся показаться, так как они в подчинении Нечаева, враждебного к Меркулову. Ненормальная картина. Кругом зеленые поля, китайцы работают на них и пашут на себе или боронят. Все время мой мозг сверлит мысль: «Как я справлюсь со своими денежными делами?»

14 апреля. Возвратились в Тяньцзин. Тупан прислал за нами. Пекин взять очень не просто. Ходили в атаку, но безрезультатно. Конечно, упустили время, надо было сразу на него идти, а не разводить антимоний. Решили еще сформировать 3 бронепоезда. Я сижу и ничего не делаю.

15 апреля. Сцена с инженерной ротой. Мой гнев. Брань. Разговор. Собака, которая только лает, но не кусает. Начало взаимного понимания.

16 апреля. Пишу Михайлову. Его приезд. Попов. Его назначение командиром бронепоезда. Бычков. Мое назначение. Обед у Пислита.

17 апреля. День разговоров. Опять не договорили. Поезд Чехова. Отношения с Меркуловым хорошие. Устал. Уже ночь, но беседа – часа на 3.

18 апреля. Приезд Иевлева. Ничего из разговора с Михайловым не вышло, не поняли друг друга. Разговор о производствах.

19 апреля. Разговор с Чеховым и с Николаем Дионисьевичем. Приезд Францелова и путешествие с ним в город Кисми.

20 апреля. Положение тяжелое. Были у Пекина, едем в Цинанфу. Сделали путешествие в городе Силяне.

21 апреля. Наш отъезд в Пекин. Опоздание Меркулова и его пассажиров задержало нас, так как мы принуждены были пропустить эшелон. Всю вчерашнюю встречу с ним занял мой долбеж. Едем в поезде. Писать трудно, так как очень сильно качает.

22, 23 апреля. Пишу на вагонном столе. Станция Чен-Янг-Тен, рядом с городской стеной Пекина. Вчера прибыли в предместье Пекина Фенг-Тай. Там стоял состав Тупана. Меркулов, конечно, ругался, бегал по вагону и всячески выражал свое неудовольствие положением вещей. Так и ехали с бранью. Оказалось, что он занял у частей еще 500 долларов, так как не мог добиться их от Тупана. Меня пугает, что как будто бы между Тупаном и им чувствуется холодок. Они все реже и реже бывают вместе. В отношении военных частей Меркулов как-то скис после приказа подчинить особый отряд Нечаеву. Сегодня Сидамонидзе говорил с Нечаевым и вынес ответное впечатление. Меркулов не желает что-либо делать и не делает, отказывается от управления всеми частями. Чехов, конечно, повозится с Тупаном по этому поводу, раз не понимает человек создавшегося положения и предопределяет гибель всему, то нам стоит самим делать меры самосохранения. Видел Семенова, который искал меня. Засели мы крепко. Просил его «вытащить» и решил пойти к нему в вагон. Там познакомился с совершенно опустившимся Потуловым, бывшим артиллерийским офицером. Они оба на меня напали, но я пошел домой и сказал, что буду ужинать у Стеклова, пригласившего меня к себе. Стеклов, вопреки моему желанию, пошел меня провожать. Встретили Манжетного, его адъютанта и Комо-Фланцолева. Всю эту компанию Стеклов пригласил к себе. Сели ужинать. Очнулся я лежа на холоде и простудился. Меня несколько раз тошнило и рвало уже только желчью. Я смутно все вспоминаю, глядя на дверь, за которой все происходило. Добрел домой около 8 утра в отвратительном состоянии. Целый день я лежал и лишь к вечеру немного отошел. Было очень скверно и гадко. Вечером приехал в Пекин. Утром получил письма из Тяньцзина и Харбина. Пишет Шурочка, просит скорее отвечать и присылать деньги, так как ее жмут кредиторы, а я пока это сделать не могу. Очень неблагоприятно складывается обстановка. Послал Шурочке телеграмму, что деньги вышлю.

24 апреля. Ужасно хочу спать – глаза слезятся. Происходит знакомство с Пекином и первые впечатления от этого.

25 апреля. Утром, часов в 10, пришел Николай Дионисьевич с Вс. Н. Ивановым, взял бумагу, на которой было написано «для Тупана», и уехал к нему. Ждал его, но не дождался. Поехал в училище. Приехал Танаев, рассказывает, что Тупан ездил делать смотр войскам, а мы и не знали этого. Хороша связь и хороши советники! С Воробьем пошли в Запретный город, куда нас пустили, на стены. Красиво смотреть на Императорский дворец с золотой крышей и желтой глазированной черепицей. По дороге к нему у стен на шестах – отрубленные головы. Ездили на трамвае к Храму Неба. Уезжаем в Ла-Фанг, будем делать смотр. Пришел и Кобылкин.

26 апреля. Мухи меня заели так, что пишу в фуражке. Меркулов хотел посетить наш вагон. Я сказал, чтобы ему поставили лестницу. Вместо благодарности он сказал нам такие «нежности», да по всем родственникам! Бедный он человек, сильно обидел Господь его голову!

27 апреля. Поехал в Духовную Миссию в Пекин. Вокруг миссии – жалкие лачуги. И это находится среди стен китайской столицы! Пекин так неинтересен, что и ходить по нему не хочется, грязная деревня, да и только. В миссии видна печать разрушения. Как-то все расползается, хотя довольно чисто. Здесь раньше заведовал делами генерал Карамышев. В результате у миссии получился 30-тысячный долг. Видел архиепископа Иннокентия – он стройный, выше среднего роста, с русой бородой. Живет в Китае больше 30 лет, пережил Боксерское восстание, когда была разрушена вся миссия, и он еле успел удрать с немногими православными китайцами. Теперь на месте старого храма и прежнего дома остались каменные основания-фундаменты. В братской могиле более 200 убитых православных китайцев. Наверху и внизу стоит церковь во имя Святого Николая Чудотворца – во имя 40 мучеников. Есть даже женская обитель с двумя монашенками. Все это помещается в углу. Он образован Северной и Восточной стенами. Собрались кое-кто из албазинцев. Тип – совершенно китайский, и нет даже намека на русское происхождение. По поводу строительства новых бронепоездов Милофу жмется, говорит, что это не нужно и дорого.

28 апреля. Приехал Чехов. Он был в Штабе Тупана и получил приказ о сформировании и постройке броневиков. Начштаба был очень удивлен, узнав, что броневики еще не построены. Тупан сердится на 65-ю дивизию за ее озорство и пьянство. Конкуренты Нечаева стараются ее всячески очернить и не скупятся на помои. Возможно, из-за этого 65-ю дивизию отводят в Ты-Чжао, между Тяньцзином и Цинанфу на отдых. Вообще, на всех русских стали смотреть неважно. Мухи заели, днем и вечером грызут.

30 апреля. Смотр конвоя. Впечатление – неважное.

4 мая. Явился Милофу с каким-то немцем, которого он рекомендовал как своего управляющего, и с недурненькой девочкой, якобы женой немца.

5 мая. Вчера искали бинокль Чехова, но не нашли. Возможно, что украли. Вообще, со здешней публикой надо быть осторожнее – кругом ворье.

6 мая. Ходил в китайский ресторанчик, была масса блюд, это стоило 4 доллара и 1 цент. Дал 5 долларов, все были очень довольны. Видел китайских девочек – ничего интересного. У Чехова опять украли бинокль. С Чжао вышло столкновение. Я ему дал сделать перевод на китайский язык, но он отказался и заявил, что на этом не остановится. Надо бы его поставить на место – скажу Николаю Дионисьевичу, а там посмотрим. Тупан Чжан вернул нас в город, где водил по домам, знакомя со своими временными женами. Здесь это запросто. Посмотрели мы их, этих цариц любви. Жалуются, что не дают покоя солдаты. Вчера Чжао было сделано указание, чтобы он переводил все бумаги, которые я ему буду давать для этого. В штабе – возня. Если Михайлов, Милофу и К^о – против Нечаева, то Куклин, Жирар де Сукантов, Карлов, Мрачковский, Стеклов – против Михайлова.

13 мая. Провожая Чехова и Михайлова, я видел нищего китайца, у которого одной ступни не было, а нога была завязана тряпкой, другая ступня была наполовину оторвана от ноги, которая почернела, а на месте разрыва видны кости, мясо вокруг раны было воспалено. Вид китайца был ужасный, и, конечно, он был страшно грязный. Ужас! И это на перроне вокзала. Вот Вам и Китай! Михайлов уехал, а я остался за него. Поужинал с водкой.

17 мая. В 65-й дивизии – каша. С броневиками – неспокойно, и вообще – явление разложения. Необходимо все подтянуть и направить в здоровое русло. За время отсутствия Нечаева, выбывшего по ранению, Чжао, командир китайской бригады в 65-й дивизии, распоясался и отказался подчиняться Малакену и Карлову.

7 июня. Меня произвели приказом Тупана в полковники.

14 июня. Случилась неладная вещь. Тупан отдал секретный приказ всех хунхузов, стоящих на его службе, разоружить и, кажется, расстрелять.

27 июня 1926 г. Сижу, а кругом трещат обои, бумага на стенах и потолке – всякая дрянь бегает и жалит. Комары грызут. Ну и климат! Сегодня ночью поэтому не спал…

31 июля. В Цинанфу пошли дожди. Все заливается. Мой дом начинает разваливаться, так как он – глинобитный. Сырость большая, и комаров – уйма. Квартиру снимаю с Квятковским за 50 долларов, по 25 долларов с каждого.

1 августа. Капитан Титов вызвал на дуэль Климовских, который хочет жениться на его жене. Что ни день – то удовольствие!

3 августа. Титова жена ушла к Климовских, а у капитана Маркова – к майору Любушкину. Надо всем предложить уйти из дивизии.

29 августа. В городе на стене на веревках висели 2 головы китайцев.

1 сентября. Обход частей. Везде удивил беспорядок. У Семенова во 2-м эскадроне неладно у анненковцев. В комендантском управлении – скандал. Арестовали профессора Поздеева и какого-то советника. При них были деньги. Когда брали у них вещи, то при этом исчезли 500 долларов США. Производится дознание. В общем, обстановка неприятная.

24 сентября. Инструктора увольняются. Роль зачинщика играет Смирнов. Вообще, я изведен. Никогда нельзя прохвостам давать поблажки – надо гнуть их в бараний рог, так как иначе они всегда будут делать гадости.

27 сентября. Завтра приедет Тупан, будет смотр дивизии. Интересно, что будет, хорошо или плохо. Пахнет войной…

3 октября. Получены деньги. Их забрал Меркулов. Скандальное поведение Михайлова, и вообще – охота за деньгами. Скверное впечатление. Словом, масса событий, а денег нет.

8 октября. Был на стрельбе гранатами вместе с Тупаном. Впечатление – сильное, рвались хорошо.

27 октября. Боевые стрельбы с маневрами. Несчастный случай – преждевременный разрыв гранаты – 2 убитых, 1 тяжело раненный и 5 – легко.

9 ноября. У Сун Чуанфана и У Пэйфу – дело плохо – как бы мы не пошли на войну.

23 ноября. Опять события. Вчера приехал Тупан и отдал распоряжение о переходе 65-й дивизии на границу Шанси, к Сучжоу-фу. Может быть, придется ехать в Нанкин вместо Харбина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.