УЧРЕЖДЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА В РОССИИ

УЧРЕЖДЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА В РОССИИ

Иван Грозный завещал трон слабоумному сыну Федору. Незадолго до смерти он назначил регентский совет, в который вошли удельный князь Иван Мстиславский, князь Иван Шуйский, Никита Романов и Богдан Бельский. Трое регентов принадлежали к аристократии и служили в земщине, и лишь Богдан Бельский происходил из худородной дворянской семьи, а своей карьерой был всецело обязан опричнине. Отменив опричнину, царь до конца жизни сохранил корпус, составленный из опричников и носивший наименование «двора». Стражу в Кремле несла «дворовая» охрана, подчинявшаяся Бельскому. Поэтому после кончины Грозного 18 марта 1584 года власть перешла в руки Бельского. Земские дворяне отказывались повиноваться ему. Тогда Бельский собрал в Кремле «дворовое» войско и попытался уговорить царя Федора возродить в стране опричнину. Попытка переворота послужила толчком к восстанию в столице. Толпа пыталась штурмовать Кремль. Во время перестрелки было убито до двадцати и ранено до ста человек. Тогда царь Федор решил пожертвовать правителем. Земские бояре объявили народу о ссылке Бельского, после чего волнения улеглись.

Место Бельского в регентском совете занял шурин царя Федора Борис Годунов, получивший чин конюшего, старшего боярина думы. Борис имел покровителя в лице популярного земского боярина Никиты Романова. Бояре не проявляли никакого почтения к государю, и родня Федора должна была объединиться, чтобы укрепить пошатнувшийся трон. Разногласия в боярском правительстве вспыхнули с новой силой после того, как дядю царя Никиту Романова хватил удар, надолго приковавший его к постели. В 1585 году глава регентского совета Мстиславский сложил с себя полномочия и удалился в монастырь. Борис торжествовал победу. Но его успех оказался кратковременным. Интриги бояр Шуйских едва не погубили Годуновых. Весной 1586 года волнения в столице возобновились. Подстрекаемый боярами народ требовал выдачи Годуновых на расправу. Правительство было вынуждено сидеть в осаде в Кремле. Опасаясь за свое будущее, Годунов тайно отправил в Англию гонца с просьбой предоставить ему и его семье убежище.

Бояре спешили использовать поражение Бориса, чтобы избавиться от него. Они вознамерились развести царя Федора с женой Ириной Годуновой и тем нанести смертельный удар влиянию Бориса. Союзником Шуйских выступили митрополит Дионисий и крутицкий епископ Варлаам Пушкин. Церковники, по их словам, руководствовались благочестивой заботой о будущем династии. Федор не имел детей в браке с Ириной, и Церковные правила разрешали развод с бесплодной женой. Митрополит и прочие сторонники развода составили прошение на имя Федора, чтобы он, государь, «чадородия ради второй брак принял, а первую свою царицу отпустил во иноческий чин». Прошение подписали регент Иван Шуйский и другие члены Боярской думы, митрополит и епископы, дворяне, столичные гости и торговые люди. Участники собора пытались привлечь на свою сторону Федора Ивановича Мстиславского, занявшего пост главы Боярской думы после пострижения регента Ивана Мстиславского. Они обещали женить царя на сестре Федора.

Явившись во дворец, митрополит Дионисий и земские чины подали челобитную царю Федору. Попытки вмешательства духовенства в семейную жизнь царя не имели успеха. Слабовольный Федор всеми силами противился разводу с женой, которую любил и во всем слушался.

Над головой духовенства разразилась гроза. 13 октября 1586 года митрополит Дионисий был лишен сана. Правитель Борис Годунов мягко обошелся с впавшим в немилость святителем. Дионисия отослали в тот самый Хутынский монастырь в Новгороде, игуменом которого он был до своего поставления на митрополию. Его «собеседника» — сарайского и крутицкого епископа Варлаама Пушкина от правили в новгородский Антониев монастырь. Опальные церковники получили возможность продолжать свои «беседы» в тиши и уединении. Годуновы сделали карьеру в опричнине, что побуждало их искать союзников в среде бывшего опричного духовенства. Благодаря проискам Бориса преемником Дионисия на митрополичьей кафедре стал Иов.

«История патриарха Иова» рассказывает, что первый духовный чин он получил в Старице «благорассмотрением» благочестивого царя Ивана. Можно установить, что произошло это в разгар казней, когда Иван сделал Старицу своей главной опричной резиденцией и произвел там обычный «перебор людишек». При таких обстоятельствах Иов получил в управление опричный старицкий Успенский монастырь. Как человек средних способностей, Иов не добился повышения в течение десятилетия, хотя и находился постоянно на виду у Грозного. Лишь в 1581 году он возглавил коломенское епископство и, казалось бы, достиг предела своих возможностей. Однако с приходом к власти Годунова все переменилось.

В разгар кризиса, 9 января 1586 года, Иова перевели из Коломны в Ростов и посвятили в сан архиепископа Ростовского, Ярославского и Белозерского. Бывший опричный архимандрит сделал головокружительную карьеру. Пробыв архиепископом менее года, Иов 11 декабря 1586 года занял митрополичью кафедру.

Однако князья Шуйские не смирились с поражением. По некоторым сведениям, их сторонники столичные купцы Федор Нагой, Голуб и другие пытались спровоцировать уличные беспорядки и использовать их для разгрома дворов Годуновых. Достоверность этих сведений не поддается проверке. Как бы то ни было, правитель Борис использовал версию о заговоре Шуйских для расправы с теми лицами, которые участвовали в подаче челобитной царю Федору.

Шесть сообщников Андрея Шуйского из числа «торговых мужиков» были выведены на пустырь у стен Кремля и обезглавлены. Боярин Андрей Шуйский и его братья Василий (будущий царь), Дмитрий, Иван и Александр были сосланы в свои вотчины, а позднее взяты под стражу. Боярина И. П. Шуйского арестовали в его вотчине, отправили в Кирилло-Белозерский монастырь и там насильно постригли в монахи. Шуйский был одним из лучших воевод России. Именно он возглавил оборону Пскова от войск короля Батория и спас страну от полной катастрофы в конце Ливонской войны. 16 ноября 1588 года старец Иов — регент и воевода — был тайно умерщвлен в монастыре по приказу Бориса Годунова. Полгода спустя в темнице при неизвестных обстоятельствах скончался Андрей Шуйский. Сторонники Шуйских князья Татевы-Стародубские и И. Ф. Крюк-Колычев угодили в ссылку. Боярин Ф. И. Шереметев вынужден был уйти в монастырь.

Попытка Шуйских захватить власть не удалась. Борис Годунов и его помощник думный дьяк и «канцлер» Андрей Щелкалов сосредоточили в своих руках бразды правления государством. Столкновение с боярской аристократией породило глубокий политический кризис, чреватый новой опричниной. В трудный момент Годунов показал себя мудрым государственным деятелем. В разгар кризиса он не побоялся распустить «двор» — последыш опричнины. Политическое наследие Грозного было уничтожено. Роспуск вооруженного охранного корпуса — «двора» — ослабил позиции правителя. Тем не менее Годунов подавил боярскую крамолу, не прибегая к кровавой резне и погромам.

Стремясь найти опору в дворянстве, Борис Годунов приступил к социальным реформам. Власти стали освобождать от податей помещичью запашку в дворянских усадьбах. Эта мера провела глубокую борозду между привилегированным неподатным дворянским сословием и низшими податными сословиями. В угоду помещикам приказные ведомства А. Я. Щелкалова временно наложили запрет на выход крестьян в юрьев день. Как раз в конце 1580-х годов в России начал складываться режим «заповедных лет». Заповедью на Руси называли всякого рода запреты. В заповедные годы власти запретили жителям городов — посадским людям — покидать тяглые (податные) дворы, а крестьянам уходить со своих тяглых пахотных наделов. Феодальное государство сделало решительный шаг к закрепощению крестьян.

Правление Бориса Годунова явилось важным этапом в развитии самодержавно-крепостнического строя в России. Переход трона к слабовольному и неспособному к управлению Федору лишь на время ослабил власть. Поражение Шуйских знаменовало возврат к прежним порядкам, установленным Грозным. По иронии судьбы, недееспособный Федор, за которого правил Борис Годунов, впервые официально усвоил титул самодержца.

При Грозном Россия превратилась в мировую державу, ставшую после падения тысячелетней Византийской империи главным оплотом православной религии. Начавшаяся перестройка ее государственной системы на самодержавных началах неизбежно должна была повлечь за собой перестройку церкви. Величие самодержавия было неполным без великой церкви. Церковь освящала власть московских государей, и ее главе надлежало носить высший церковный титул.

Безвозвратно минуло время, когда вселенская православная церковь, возглавляемая царьградским патриархом, рассматривала русскую митрополию как второстепенную периферийную епархию. Падение Византийской империи привело к перераспределению ролей. Некогда могущественная церковь пришла под властью турецких завоевателей в полный упадок, в то время как русская достигла наивысшего расцвета. В Московском царстве митрополиты располагали несравненно большими возможностями и богатствами, чем константинопольский патриарх под властью иноверцев. Положение же младших патриархов Александрии и Антиохии было и вовсе бедственным.

Новая действительность получила отражение в сочинениях русских книжников, сформулировавших доктрину «Москва — третий Рим». Гибель второго Рима (Византии), утверждали они, превратила Московское царство («третий Рим») в главный оплот православия. Со временем идеологи сильной церкви дополнили эту доктрину новыми рассуждениями. Если Россия стала главным средоточием всемирного православия, утверждали они, ее церковь должно возглавлять лицо с высшим духовным саном. Подле православного самодержца должен стоять патриарх, как это и было прежде в Константинополе.

Попытки католической церкви подчинить себе посредством унии православные епископства Западной Руси в пределах Речи Посполитой придавали особое значение церковной реформе в России. Сторонники учреждения патриаршества в России мечтали о том, чтобы собрать рассыпанную храмину русской православной церкви — митрополии Киевской и всея Руси — под эгидой московского патриарха.

Правитель Борис Годунов выступил главным инициатором церковной реформы в России. Помимо общих идей он имел сугубо личные мотивы, побуждавшие его спешить с церковным делом. Правление Годунова началось несчастливо. Он терпел унизительные неудачи. Не в силах справиться со своими недругами, он, подобно Грозному, готовился покинуть Россию, чтобы вместе со своими близкими укрыться в Англии.

Назначение преданного Иова на митрополию было для Бориса бесспорной удачей, ибо даже в узком кругу высших церковных иерархов Иова мало кто принимал всерьез. В отличие от «мудрого грамматика» Дионисия новый руководитель церкви не блистал талантами. Он обращал на себя внимание разве тем, что мог выразительно и без запинок читать наизусть длиннейшие молитвы, «аки труба дивна, всех веселяя и услаждая слухи сердца слышателей». Борис готов был употреблять любые средства, чтобы упрочить престиж Иова. Без авторитетного руководства церковь не могла восстановить своих позиций. Между тем обстановка острого социального кризиса требовала возрождения сильной церковной организации. В такой ситуации правитель Борис Годунов попытался использовать греческие связи церкви, чтобы добиться учреждения патриаршества в Москве.

Могущество и блеск Российского царства манили греков. В XVI веке обедневшие восточные патриархи вынуждены были все чаще обращаться в Москву за помощью. Число просителей из года в год умножалось. Вслед за мелкой сошкой на Русь потянулись митрополиты и патриархи. При царе Федоре в Москву приехал антиохийский патриарх Иоаким. Его приняли с большим почетом. Но когда он стал просить денег, московские власти предложили прежде обсудить вопрос об учреждении в России патриаршей кафедры. Иоаким весьма неохотно обещал передать пожелания московитов Вселенскому собору.

Столпы православной церкви Востока нимало не сочувствовали русским проектам, но не хотели и открыто отклонить их. Торг из-за патриаршего сана мог обернуться для них большими выгодами. В Москве стали ждать, как отреагирует константинопольский патриарх Феолит. Его гонец явился в Москву с грамотой, содержащей обычную просьбу о помощи, но на словах он передал весть, которую в Москве давно ожидали. Царьградский и антиохийский патриархи, заявил он, послали за другими патриархами, чтобы решить московское дело на соборе.

Византиец не желал вести с Москвой письменные переговоры об учреждении патриаршества, однако дни его правления были сочтены. Турки низложили Феолита и назначили на его место патриарха Иеремию. Новый глава вселенской церкви начал с того, что отправился на Русь.

В Москве ничего не знали о происшедших в Царьграде переменах и на первых порах даже заподозрили Иеремию в самозванстве. Но подозрения скоро рассеялись, и 21 июля патриарх удостоился аудиенции в Кремле. После представления царю Иеремию отвели в особую палату, где он имел беседу с глазу на глаз с правителем Борисом Годуновым и «канцлером» А. Я. Щелкаловым. Беседа выявила крайне неприятные факты. Русские ждали, что патриарх привез с собой постановление Вселенского собора. Оказалось же, что дело не сдвинулось с мертвой точки.

Аудиенция в Кремлевском дворце положила начало трудным переговорам, тянувшимся более полугода. Ход их получил в источниках неодинаковое освещение. Официальный отчет, составленный Посольским приказом, излагал историю переговоров с большими пропусками. Русские церковные писатели не останавливались перед искажениями. Они утверждали, будто Иеремия сразу уведомил царя о состоявшемся решении Вселенского собора учредить на Москве патриаршество. Помощники патриарха Иеремии — митрополит Дорофей и архиепископ Арсений, участвовавшие в переговорах с византийской стороны, изложили свои впечатления в записках. Их суждения расходились в самых существенных пунктах.

Архиепископ Арсений Елассонский описал путешествие в Московию в виде послания, адресованного некоему «другу» на Востоке. Сочинение Арсения прославляло патриарха Иеремию, этого «мудреца» и «нового Иова». Дифирамбы должны были успокоить недовольных членов Вселенского собора, указавших на незаконность действий Иеремии в Москве. Свои впечатления он излагает в стихах, поскольку виденное, заявлял автор, не поддается прозаическому описанию. Нетрудно обнаружить истоки вдохновения грека. Когда патриарх Иеремия получил аудиенцию в Кремле, царь щедро одарил его спутников, за исключением одного Арсения. Такая немилость была вызвана тем, что Арсений уже был однажды в Москве и получил большую сумму на помин души царя Ивана, но распорядился деньгами не так, как следует. Порядочные поминки Арсений мог сотворить лишь в своей епархии, а между тем, покинув Русь, архиепископ остался в неприятельской Литовской земле. Но в ходе переговоров об учреждении патриаршества Арсений оказал московитам столь важные услуги, что отношение к нему полностью переменилось. На прощальной аудиенции в честь Иеремии царь сказал Арсению: «Твердо надейся, что я никогда не оставлю тебя без помощи: многие города с их областями я тебе поручу и ты будешь управлять ими в качестве епископа». Со временем это обещание было исполнено: он стал епископом при Архангельском соборе в Кремле. Арсений помог московитам довести до благополучного конца переговоры с Иеремией в Москве. Затем он выехал в Константинополь, где Иеремии предстояло созвать Вселенский собор и добиться от него санкции на учреждение московского патриаршества. Перо Арсения немало помогло ему в этом деле. В своем стихотворном сочинении он постарался представить поведение патриарха в Москве безупречным.

Другой спутник Иеремии — митрополит Монемвасийский Дорофей — включил сведения о путешествии в Москву в текст составленного им Хронографа. Его краткая и лишенная каких бы то ни было литературных красот заметка представляется более достоверной, нежели стихотворные сочинения Арсения. Подлинной причиной путешествия Иеремии в Москву, сообщил Дорофей, было то, что константинопольское патриаршество из-за долгов оказалось в трудном финансовом положении. Переговоры в Москве по поводу субсидий сразу зашли в тупик, поскольку русские власти предварительно потребовали решить вопрос об учреждении у них патриаршества.

Появление Иеремии в Москве поставило правителя перед выбором. Можно было отпустить патриарха без субсидий и тем самым утратить возможности, связанные с первым посещением Руси главой вселенской церкви. Можно было дать ему богатую милостыню, но это не гарантировало успеха в достижении основной цели. Можно было, наконец, задержать Иеремию и заставить его уступить. В Москве избрали последний путь. На то были особые причины.

Когда патриарх Иеремия и его спутники по дороге в Москву проезжали через польские земли, канцлер Я. Замойский пригласил их к себе в Замостье и попытался прозондировать почву относительно возможности перенесения патриаршего престола из Константинополя в Киев, находившийся в пределах Речи Посполитой. После беседы с Иеремией канцлер записал: «Мне показалось, что он всему этому не чужд». Благодаря услужливости Арсения о беседе с канцлером узнали в Москве. Сообщение встревожило русское правительство и побудило его к энергичным действиям.

В Москве патриарха постарались надежно изолировать от внешнего мира. Приставы и стража никого не пускали к Иеремии, да и самому ему запретили покидать двор. Даже на базар патриаршие люди ходили со стражниками. Греков держали как пленников, но при этом обращались с ними самым почтительным образом и предоставили им всевозможные блага. Им дали просторные хоромы, убранные по-царски и пригодные для постоянных богослужений. Из дворца узникам постоянно доставляли изысканную еду и обильное питье. Патриарху полагалось ежедневно десять блюд, три кружки хмельного меду — боярского, вишневого и малинового, ведро паточного меду и полведра квасу. Между тем властители Кремля более не вызывали к себе византийцев и, казалось бы, окончательно забыли о них. И так, повествует Арсений, «дни проходили за днями, недели за неделями».

В действительности внимание московских властей было целиком поглощено внутренними и внешними трудностями. С разных сторон государству грозили вражеские вторжения. Многочисленные отряды крымских татар в 1587 году жестоко опустошили южные уезды России. Вновь избранный на польский трон шведский королевич Сигизмунд III планировал немедленную войну против России. Личная уния Швеции и Речи Посполитой вела к возрождению мощной антирусской коалиции. Война на северных, западных и южных рубежах грозила разоренной стране неисчислимыми бедствиями. В разгар переговоров с греками Россия была потрясена слухами о тайной казни бывшего регента Ивана Шуйского — старца Ионы.

В связи с неблагоприятными климатическими условиями значительная часть урожая 1587–1588 годов погибла, цены на хлеб поднялись и начался голод. С наступлением весны власти ждали новых народных выступлений, вследствие чего был отдан приказ о размещении в Москве усиленных военных нарядов. На улицах столицы громадные толпы горожан собирались вокруг юродивого, резко нападавшего на Годуновых. «В настоящее время, — писал английский посол Флетчер в 1588 году, — кроме других есть один в Москве, который ходит голый по улицам и восстанавливает всех против правительства, особенно же Годуновых, которых почитают притеснителями всего государства». Имя юродивого, упомянутого послом, известно из русских источников. Это был Ивашка, по прозвищу Большой Колпак. Он ходил почти ничем не прикрытый, а когда видел на паперти или на площади правителя Бориса, начинал бормотать и выкрикивать: «Умная голова, разбирай божьи дела! Бог долго ждет, да больно бьет!»

В дни переговоров с константинопольским патриархом вся Москва была взбудоражена слухами о чудесах, происходивших у могилы Василия Блаженного. Этот «дивный нагоходец» был едва ли не самым знаменитым русским юродивым. Он умер еще при жизни царя Ивана. С начала августа 1588 года неизлечимые больные, страдавшие различными недугами, получали от Блаженного исцеление. Сам царь Федор заинтересовался новым чудотворцем и велел сделать над его гробом серебряную с позолотой раку, украшенную «камением з жемчюги».

Годунов всеми силами старался привлечь на свою сторону духовенство. Задуманная им реорганизация высшей церковной иерархии была мерой прежде всего политической. Правитель Борис Годунов не без основания рассчитывал на то, что патриарший сан укрепит авторитет его ставленника Иова, а раздача новых митрополичьих и архиепископских должностей поможет ему достичь согласия с высшими иерархами. Годунов готов был заплатить любую цену, чтобы добиться успеха в переговорах с греками. Учреждение патриаршества стало для него вопросом личного престижа.

Сколь бы тяжким ни казалось московское гостеприимство, константинопольский патриарх по-своему ценил его. Прошло шестнадцать лет с тех пор, как он впервые занял пост главы православной церкви. Турки дважды сгоняли его с престола. Четыре года Иеремия провел в изгнании. Из последней ссылки он вернулся незадолго до отъезда в Москву. Испытав превратности судьбы, столкнувшись с предательством епископов, произволом иноверцев-завоевателей, изгнанный из собственной резиденции и ограбленный, престарелый патриарх не прочь был сменить Константинополь на Москву, тем более что, несмотря на внешние ограничения, греки жили в православной столице в полном довольстве и покое.

Однажды патриарх, беседуя с ближайшими советниками, заявил, что не хочет учреждать в Москве патриаршество, «а если бы и хотел, то сам остаться (здесь. — Р.С.) — патриархом». Записавший его слова Дорофей замечает, что в окружении Иеремии были «люди недобрые и нечестные, и все, что слышали, они передавали толмачам, а те доносили самому царю». Почти нет сомнений в том, что Дорофей, говоря о нечестивых советниках, имел в виду архиепископа Арсения, выступившего горячим сторонником московского проекта.

Принимая решение перенести свою кафедру в Москву, патриарх руководствовался не только соображениями личного благополучия, но и более существенными политическими целями. Византийская церковь не оставляла надежд на избавление своего народа от турецкого ига. Знаменитый Максим Грек связывал грядущее освобождение родины с борьбой России против Турции. В письмах к Василию III он выражал надежду на то, что православная Русь поможет возрождению «нового Рима» — Византийского царства и «от отеческих твоих престол наследника покажет и свободы свет тобою да подаст нам, бедным». Подобно Максиму, патриарх Иеремия также рассчитывал на помощь Москвы в деле освобождения Греции от турок. Но он и его спутники избегали огласки переговоров, связанных с внешнеполитическими целями, боясь мести со стороны турок.

Одновременно с Иеремией в Москву прибыл английский посол Джильс Флетчер. Ему стоило большого труда разузнать о секретных переговорах Иеремии. Записки Флетчера подтверждают, что Иеремия сам предложил царю перенести патриарший престол из Константинополя в Москву. Грек подкрепил свое решение следующими доводами: во-первых, престол патриарший находится под властью турок — врагов веры, почему и следует перенести его в какое-нибудь другое государство, исповедующее христианскую веру; во-вторых, русская церковь остается единственной законной дщерью церкви греческой, следуя одному с ней учению и одинаковым обрядам, между тем как прочие единоверцы подчинились туркам и отступились от истинной религии. В определенной мере решение патриарха было связано с надеждами на создание в Европе мощной антитурецкой лиги, способной освободить Византию от ига. По словам Флетчера, Иеремия приехал в Россию, чтобы способствовать заключению союза между царем и испанскими Габсбургами, которые могли оказать наибольшую помощь в борьбе с турками. К участию в лиге предполагалось привлечь также австрийских Габсбургов. Слухи об объединении католических сил не на шутку пугали английского посла, и он, по всей видимости, преувеличивал возможности такой коалиции. Накануне похода непобедимой Армады к берегам протестантской Англии ее дипломатам повсюду чудились интриги и козни папской курии. По утверждению Флетчера, Иеремия якобы готов был подчиниться папе римскому, а в дальнейшем подчинить его власти также и русскую церковь. Подозрения такого рода были конечно же неосновательны. Греческие патриоты не теряли надежды на то, что с помощью антитурецкой лиги им удастся освободить Византию от иноземных поработителей. Лига, включавшая Испанию, Австрию, Московию, Иран и Грузию, должна была организовать одновременное нападение на Османскую империю, с тем чтобы изгнать турок из Константинополя. Перенесение престола в Москву, вероятно, казалось Иеремии средством к тому, чтобы приблизить эту отдаленную цель.

Как только московским властям стало известно о намерениях патриарха, они пустили в ход дипломатическую уловку. Через приставов и других малозначительных лиц Иеремии постарались внушить уверенность в том, что в Москве его ждет блестящее будущее. «Владыко, — заявляли московиты, — если бы ты захотел и остался здесь, мы бы имели тебя своим патриархом». Но, заключает свой рассказ Дорофей, подобные заявления исходили не от царя и бояр, а лишь от приставов, стороживших патриарха. Иеремия попал в расставленную ему ловушку, и, не ожидая официального приглашения, объявил приставам: «Остаюсь!» Тайная дипломатия увенчалась успехом, с этого момента переговоры получили официальный характер и стали фиксироваться в документах Посольского приказа. Перед Боярской думой была зачитана «царская речь», из которой следовало, что Федор давно замыслил иметь в своем государстве патриарха, того, кого бог благоволит: «Будет похочет быть в нашем государстве цареградский патриарх Иеремия, и ему быти патриархом в начальном месте в Володимире, а на Москве бы митрополиту по-прежнему; а не похочет… быти в Володимире, ино б на Москве учинити патриарха из московского собору».

Инициатором обсуждения вопроса о патриархе в думе был, разумеется, не царь Федор, а правитель Годунов. Смысл его выступления был предельно ясен. Россия не желала вновь видеть грека во главе русской церкви. Борис не собирался жертвовать своим ставленником Иовом даже ради учреждения патриаршества в России. Просьбу патриарха правитель соглашался выполнить лишь на условиях заведомо для того неприемлемых. Греку дозволялось основать свою резиденцию в захолустном Владимире, с тем чтобы фактическим главой русской церкви в Москве оставался митрополит Иов. По решению Боярской думы Борис Годунов отправился на подворье к патриарху. Различные источники, несмотря на содержащиеся в них противоречия позволяют во всех деталях проследить за последующими переговорами.

Архиепископ Арсений описал посещение Бориса как очевидец. У великого боярина, замечает Арсений, был смущенный вид, когда он «не без страха, но почтительно и в порядке» приступил к изложению дела. Борис повел дело так ловко, что патриарх решился исполнить волю царя. Но ему воспрепятствовали его советники — митрополит Дорофей, патриарший племянник Дмитрий и двое других греков. Они обратили внимание Иеремии на то, что русские предлагают ему основать свою резиденцию в захолустном Владимире, а не в Москве. «А Владимир хуже Кукуза!» — говорил патриарху Дорофей, самый рьяный из противников московитов. Армянский городок Кукуз был местом заточения Иоанна Златоуста. Во Владимире, внушали патриарху, он будет в худшей ссылке.

По русским источникам, Иеремия заявил Борису, что согласен основать свою резиденцию только в Москве, «занеже патриархи бывают при государе всегда; а то что за патриаршество, что жити не при государе, тому статца никак невозможно». Выслушав окончательное мнение Иеремии, Борис стал настаивать на том, чтобы в московские патриархи был поставлен кто-нибудь из русских. Но патриарх отклонил и эту просьбу, сославшись на то, что он волен распоряжаться только своей кафедрой. «Не будет законно, — сказал он, — поставить другого, если мне самому не быть на двух кафедрах». По словам очевидцев, правитель покинул патриаршее подворье чрезвычайно опечаленным. Дипломатическая игра была проиграна. Тогда на греков решили воздействовать иными способами. Годунов на время покинул сцену. «Черную работу» взялись выполнять братья Андрей и Василий Щелкаловы. Дьяки попытались купить согласие патриарха щедрыми посулами. Они обещали ему дорогие подарки, богатое содержание, города и области в управление. В то же время патриарху дали понять, что его не отпустят из Москвы, пока он не уступит. Под конец с греками заговорили языком диктата. Когда митрополит Дорофей отказался подписать грамоту «о поставлении» Иова, Андрей Щелкалов пригрозил утопить его в реке.

Переговоры с греками дают наглядное представление о распределении ролей между двумя главными правителями русского государства. В то время как Борис Годунов предпочитал уговоры и убеждения и употреблял все свое красноречие, Андрей Щелкалов действовал без всяких церемоний. Его угрозы произвели на греков, по-видимому, более сильное впечатление, чем красноречие Годунова. Тем не менее честь благополучного завершения переговоров с греками выпала на долю Годунова.

Борис не мог допустить срыва переговоров, получивших широкую огласку, и постарался закончить дело как можно скорее. Боярская дума вторично собралась в царских палатах и окончательно отклонила просьбу Иеремии о «поставлении его патриархом на Москве». Решено было еще раз держать совет с Иеремией о возведении в сан патриарха Иова. Бояре распорядились взять у Иеремии «чин» поставления патриархов и учредить новые митрополичьи, архиепископские и епископские кафедры в тех городах, где будет «пригоже». Решение о преобразовании московской церковной иерархии было принято еще до того, как дума получила формальное на то согласие патриарха.

13 января 1589 года Годунов и Щелкалов уведомили Иеремию обо всех предпринятых ими шагах. Беседа была продолжительной. Как повествует официальный отчет, «патриарх Иеремия говорил о том и советовал много с боярином, с Борисом Федоровичем Годуновым…» Под конец патриарх уступил по всем пунктам, выставив единственное условие, чтобы его самого «государь благочестивый царь пожаловал и отпустил». Греки капитулировали ради того, чтобы вырваться из московского плена. «В конце концов, — повествует Дорофей, — хотя и не по доброй воле, Иеремия рукоположил патриарха России».

Архиепископ Арсений старался представить дело так, будто в переговорах с Иеремией с самого начала деятельно участвовало московское духовенство. Священный собор будто бы дважды обращался к патриарху, и тот впервые заявил о своем согласии двум епископам — посланцам собора. Источники опровергают эту благочестивую легенду. Правитель созвал духовенство лишь на четвертый день после завершения переговоров.

Борис Годунов не считал нужным советоваться с «государевыми богомольцами» по поводу выбора кандидата на патриарший престол. Этот вопрос был предрешен с самого начала, и «отцам церкви» оставалось лишь выразить согласие с волей правителя. Иеремия представил властям подробную опись церемониала поставления патриарха. Следуя ему, царь и священный собор сначала должны были выбрать «втаи» трех кандидатов в патриархи, после чего царю надлежало утвердить на высокий пост одного из них. Такой порядок выборов главы церкви показался московским властям неудобным. Но по настоянию Иеремии они в конце концов согласились провести «тайные» выборы. Вся процедура свелась к чистой формальности. Власти расписали сценарий избирательного собора до мельчайших деталей, включая «тайну» выборов. В соответствии с этим сценарием Иеремия должен был провести «тайное» совещание с московскими епископами, после чего «избрати трех: митрополита Иова всеа Руси, архиепископа Александра Новгородского, архиепископа Ростовского Варлаама». «Потом, — сказано было в наказе, — благочестивый царь Федор изберет из тех трех одного Иова митрополита… в патриархи». Иеремия беспрекословно выполнил все предписания Годунова относительно «тайны» выборов и 26 января 1589 года возвел Иова на московский патриарший престол.

Греки надеялись, что теперь-то их отпустят на родину. Но им велели ехать на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. По возвращении они настоятельно просили отпустить их в Царьград. Правитель отклонил просьбу под тем предлогом, что ехать весною неудобно — плохи дороги. Новая задержка греков была вызвана тем, что в Москве спешно составляли соборное постановление об учреждении в Москве патриаршества. Собор, будто бы выработавший этот документ, в полном составе едва ли когда-нибудь заседал. В числе участников собора грамота называла Иеремию и Дорофея. Но, по свидетельству Дорофея, грекам на подворье принесли готовую грамоту, которую они не могли понять из-за отсутствия перевода. Угрозы заставили Дорофея подписать грамоту, но он тут же посоветовал патриарху тайно наложить на грамоту заклятье.

На соборном постановлении помимо подписи Иеремии обозначены были имена членов константинопольского Синода. Поскольку их фамилии написаны одним почерком и доподлинно известно, что большинство членов Синода не участвовало в путешествии в Россию, явились подозрения, что их подписи поддельны, а следовательно, грамота об учреждении патриаршества является подложной. Сомнения подобного рода все же беспочвенны. Как патриарх, Иеремия являлся главой Синода, и для удостоверения документа достаточно было одной его подписи. Перечень членов Синода имел не столько удостоверительный, сколько осведомительный характер.

Пробыв в Москве без малого год, патриарх 19 мая получил наконец разрешение выехать на родину. Правитель не жалел казны, чтобы одарить освобожденных пленников. Не скрывая восхищения, Арсений писал, что царь и царица обогатили их всех. Что же касается субсидий на строительство новой резиденции патриарха в Константинополе (за этим Иеремия и приезжал на Русь), то выдачу их откладывали до последнего момента. Только после отъезда Иеремии Годунов «помянул» царю о забытом ходатайстве, после чего в догонку грекам послали тысячу рублей на новую патриаршую церковь. Царь Федор на прощание поднес Иеремии митру, украшенную драгоценными камнями. На ней жемчугом была сделана надпись: «От царя — патриарху». По случаю учреждения патриаршества в Москве устроили грандиозный праздник. Во время крестного хода новопоставленный патриарх выехал верхом из Фроловских ворот и объехал Кремль. «Ослять» под ним вел Борис Годунов. Процессию провожала праздничная толпа.

Затем была составлена утвержденная грамота об избрании первого московского патриарха, санкционировавшая преобразование высшей церковной иерархии. Вместо одной митрополичьей кафедры учреждено было четыре. Митрополичий сан получили прежде всего бывший архиепископ Новгородский и Псковский Александр и бывший архиепископ Ростовский и Ярославский Варлаам. Эти двое фигурировали на «выборах» патриарха в качестве кандидатов наряду с Иовом. Основаны были также Казанская и Крутицкая митрополии, шесть новых архиепископств и шесть новых епископств.

Принятое священным собором уложение установило порядок избрания русских патриархов. Оно декларировало право московской церкви на поставление патриарха без участия восточных патриархов, которых надлежало лишь известить о принятом решении. Право окончательного утверждения русского патриарха всецело принадлежало царю, что закрепляло зависимость церкви от светской власти.

Утвержденная грамота содержала указание на историческую роль Русского государства как оплота вселенского православия. Напомнив о гибели двух столиц Римской империи, составители грамоты адресовали царю Федору следующие слова: «Ветхий Рим падеся аполинариевой ересью; вторый же Рим, иже есть Константинополь… от безбожных турок, обладаем; твое же, о благочестивый царю, великое Российское царствие, третей Рим, благочестием всех превзыде, и вся благочестивая царствие в твое едино собрася, и ты един под небесем христианский царь именуешись в всей вселенной, во всех христианех».

Можно полагать, что в разработке утвержденной грамоты непосредственно участвовали лица из ближайшего окружения правителя, в частности его дядя Дмитрий Годунов. Прошло несколько лет, и он разослал по монастырям псалтыри с надписью об изготовлении их «в богохранимом и преименитом и в царствующем граде Москве — в третьем Риме, благочестием цветущем при державе… богом венчанного благоверного и христолюбивого великого монарха».

В течение многих десятилетий до установления патриаршества в Москве теория «Москва — третий Рим» излагалась в сочинениях неофициального толка. Претендовавший на неограниченную власть Иван Грозный ни разу не сослался на нее в своих многочисленных сочинениях. Только при Борисе Годунове эта теория впервые получила отражение в правительственном документе — утвержденной грамоте и таким образом превратилась в официальную доктрину.

Какое значение имело отражение в авторитетном документе формулы «Москва — третий Рим»? Можно ли считать, что Россия при Борисе Годунове выступила с претензиями на роль центра новой мировой империи, преемницы Древнего Рима и Византии? Такое толкование было бы совершенно неверным. В конце Ливонской войны Россия пережила сокрушительное военное поражение. Со всех сторон ее теснили враги. На первый план правительство Годунова выдвинуло задачу обороны границ и возвращения русских территорий, утерянных после военной катастрофы. Можно было бы предположить, что теория «Москва — третий Рим» выражала претензии русской церкви на руководство всемирной православной церковью. Но и такое предположение было бы необоснованным. Доктрина «Москва — третий Рим» при всей ее претенциозности выражала преимущественно стремление ликвидировать неполноправное положение Москвы по отношению к другим центрам православия.

Православный Восток с настороженностью отнесся к вестям об учреждении патриаршего престола в России. Нашлось немало богословов, ставивших под сомнение законность акции, проведенной константинопольским патриархом без совета со Вселенским собором. Высшими иерархами этого собора были помимо константинопольского владыки также александрийский патриарх, носивший пышный титул «папы и судьи вселенского», а также антиохийский и иерусалимский патриархи. Московская церковь обладала большим влиянием и несравненно большими материальными средствами, нежели все эти патриархи. Исходя из реального положения дел, глава московской церкви заявил о своих претензиях на третье место во вселенской православной иерархии. После жарких дебатов собор высших православных патриархов, созванный в Константинополе в 1590 году, санкционировал учреждение нового патриаршества, но отклонил домогательства московских властей относительно третьего места. Патриархи отвели своему русскому коллеге Иову самое последнее, пятое место, после четырех «древних» патриархов. Тщетно Борис Годунов слал на Восток гонцов с богатыми дарами. Вселенский собор 1593 года в Константинополе подтвердил свое предыдущее решение насчет распределения мест внутри вселенской православной иерархии.

Основание патриаршества стало важной вехой в истории русской церкви. Будучи при своем учреждении одной из многочисленных епархий византийской церкви, русская церковь давно стала фактически независимой от константинопольского патриарха. Преобразование московской митрополии в патриаршество закрепило эту независимость в нормах канонического права. Усилилось влияние русской церкви на международной арене.

Вопреки церковным легендам инициатива учреждения патриаршества в России всецело принадлежала светской власти. Преодолев конфликт с руководством церкви в годы опричнины, а затем во время правления Бориса Годунова, московское правительство все больше и больше подчиняло церковную организацию государству.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.