Часть восьмая Крушение

Часть восьмая

Крушение

Некоторым народам национализм оказался навязан насильно, и именно это произошло с турками после падения Абдул-Гамида. Современная Турция начинается его свержением в 1909 году. Это, конечно, не означало, что младотурки хотели радикально изменить общество – они пытались контролировать правительство за сценой. Но они сами разделились – любой британский комментатор сразу же скажет о «комитете», «единении» и «прогрессе», которых нельзя иметь более, чем два из трех. Существовали исламисты различной степени; существовали либералы; существовали турецкие националисты; существовали секуляристы – люди, обычно с медицинским образованием, которые, как это свойственно врачам, смотрели на религию и религиозных людей с тихим презрением и более чем тихим недоумением.

Абдулла Севдет был одним из них и по происхождению являлся курдом. Он искренне желал бы избавиться от уродливой национальной одежды, уныния, постоянных глупостей, нелепых утверждений о моральном превосходстве, идиотской системы образования, даваемого высокопоставленным туркам, и автоматических обвинений со стороны Европы во всех грехах. Другой курд, Зия Гокалп, пришел к идее о необходимости турецкого национального государства. Еевропейские мыслители, такие, как Джон Стюарт Милль или Эмиль Дюркгейм, считали иначе: национальное государство – это препятствие для прогресса. Милль писал, что отсталые народы, такие, как шотландские горцы, баски и, как он указывал, курды, должны просто исчезнуть. Маркс считал так же.

Ко всему прочему крестьяне не могли достичь грамотности, если национальный язык не станет им проводником для образования. Иначе анатолийские селяне просто останутся в невежестве, вынужденные взаимодействовать с текстами на персидском или арабском. К тому же на практике перед турками имелся образец в виде балканского национализма, особенно греческого. Существовал древнегреческий язык, а также церковный греческий – оба очень далекие от мира крестьян. Были предприняты усилия, чтобы модернизировать язык, что привело к любопытному изобретению – metafora esoterica для «иностранных путешественников» и efemeristika для журналистов. Но Греция выиграла свои войны – а могла ли Турция сделать такое же усилие по модернизации национального языка с помощью языка, еще более удаленного от наречия обычных людей?

Старый турецкий словарь несет филологу истинное наслаждение, поскольку содержит такие слова, как ifrahat, то есть «гордость, которую отец испытывает по поводу достижений своего сына»; adamsendecilik, что значит «быть бессмысленно запутанным властью до такой степени, что требуется помощь» – проще говоря, sans parjles. Крестьяне широко пользовались этим языком. Но если Турция модернизировалась, следовало использовать более постоянный и единый язык, и младотурки начали навязывать турецкий язык нетуркам. Арабы жаловались.

После 1908 года, когда была отменена цензура, произошел буквально взрыв журналистики, на страницы прессы изливалось огромное количество едких комментариев и злобных дебатов. И здесь вскоре проявилась одна из наибольших слабостей секуляристов. Их довольно-таки замкнутый круг был непоколебимо уверен в собственном превосходстве; увлеченные звуком своих голосов, они не могли понять проблем и требований более низких слоев. Все это напоминало времена французской Третьей республики, где в 1906 году церковь была отделена от государства и солдаты штыками выгоняли монахинь из монастырей. Турция, как и предсказывал Абдулла Севдер, пришла к тому же или чему-то подобному в течение следующих двадцати лет. Но сначала последовало десятилетие кошмара.

Когда младотурки пришли к власти, как минимум в одном деле они управились совсем неплохо. Продолжив деятельность Абдул-Гамида, но с гораздо большей энергией и с лучшими кадрами, они занялись улучшением коммуникаций, реконструкцией городов и системы образования – в том числе активно создавая новые школы для девочек. Они сделали популярным футбол, ставший теперь родом национального сумасшествия. В начале 1900-х годов британцы устраивали футбольные матчи в Моде, на азиатской стороне Босфора. Турки хотели того же – но улема не одобрили эту идею, и турецкая команда под названием «Черные гетры» вынуждена была выступать в полумасках. Полиция вообще остановила их первую игру. Создавались лишь клубы для англичан, греков и других меньшинств – первый появился в Кадикое, возле Моды. И лишь после 1905 года, когда мальчики из лицея Галатасарай создали свой клуб, турецкие игроки приняли участие в только что возникшей Константинопольской футбольной лиге.

Зато при младотурках этот процесс пережил бум, а в наши дни по странному совпадению Галатасарай является любимой командой стамбульских курдов.

Но одновременно люди открыли, что значит быть турком, и даже приняли предположение (в действительности принадлежавшее иностранцам, особенно Арминию Вамбери и кому-то из венгров, а также русским татарам, которые нашли прибежище в Анатолии) о связях с давно потерянными братьями в Центральной Азии.

Так или иначе, но младотурки создали организацию, которая распространилась по всей Анатолии, где создавались местные группы «Комитета „Единение и Прогресс“» (CUP) – в Анкаре, например, они заняли шикарное здание, где позднее разместилась Национальная Ассамблея. На большей части страны люди обсуждали принципы модернизации, а также сделанные назначения и подписанные контракты. Члены Комитета были уверены в одном – должна быть создана «национальная буржуазия», способная конкурировать с не-мусульманами, а это означало бы передачу национальному бизнесу в первую очередь общественных контрактов. Шли также дискуссии о реформе языка, в том числе изменении алфавита. Для всех таких вещей это был необыкновенно созидательный период.

Однако на политическом уровне имели место разброд и замешательство. Парламент 1908 года в большинстве состоял из сторонников CUP, и какое-то время при достойном и умном спикере (Ахмеде Ризе) функционировал с изяществом и серьезностью. Но, как оказалось тогда, и как показали более поздние эксперименты с привнесенной извне демократией, парламентские институты фатально воспроизвели раскол нации, а затем лишь усугубили сложную ситуацию – случилось в точности то, о чем всегда говорили российские реакционеры. Российская Дума, которая родилась из революции 1905 года, целиком исчезла в июне 1907, когда тогдашний премьер-министр приколол на двери уведомление, приказывающее депутатам разойтись. Австрийцы в том же 1907 году получили парламент, избранный всеобщим голосованием, но он лишь обострил существующее национальное напряжение до точки, при которой бюджеты утверждались декретами, депутаты стучали крышками столов, а молодой Адольф Гитлер, наблюдавший эти процедуры, начинал понимать суть момента.

Османский парламент собирался в здании на Ипподроме – оно позднее сгорело, и новое здание парламента было выстроено на Финдикли, возле Долма-бахче и других босфорских дворцов. Он представлял империю христиан всех конфессий, курдов, арабов, албанцев и множества иных народов. В нем можно было говорить на любом языке, на каком вы хотели (как и в австрийском парламенте), и в итоге ассамблея постепенно оказалась в руках неумных людей с огромным самомнением, любящих и умеющих говорить. Сами младотурки оказались расколоты на либералов, которые придерживались уважения к исламу и считали необходимой терпимость по отношению к не-мусульманам, напористых националистов, постепенно все более конфликтующих с либералами, и армейских офицеров, которые уже видели себя спасителями страны.

К 1912 году, когда в стране стало расти недовольство иностранцами, младотурки на время даже оказались отстранены от власти. Они назначили выборы на апрель 1912 года, но часть военных объединилась с либералами, и летом 1912 года новая коалиция взяла верх, а министром образования даже стал грек. Но это правительство, в свою очередь, было сброшено переворотом в январе 1913 года, когда Энвер-бей вывел пушки на улицы столицы. Так произошел первый военный переворот в современной турецкой истории – последний из них и самый интересный состоялся в 1980 году.

С этого момента и до последних дней Первой мировой войны в стране сохранялась диктатура CUP. Тем временем в повестку дня встал турецкий национализм. Национальный бизнес расширялся и креп, а с началом войны ненавистные «капитуляции» были наконец устранены, и все доходные контракты начала получать «национальная буржуазия». Эта грязная ситуация в итоге завершилась конфискационным налогом 1942 года и антигреческой программой 1955 года. Но предпосылки этих событий лежали в ситуации, сложившейся перед Первой мировой войной.

Существенной причиной этого политического беспорядка явилось то, что турки оказались вытолкнуты назад на собственную духовную родину, в Анатолию. Албания и арабы теперь угрожали отделиться. Последним мирным годом стал 1910; Первая мировая война на деле началась в 1911 году и закончилась в 1923, обе эти даты касались турецких дел. В 1910–1911 годах младотурки (будем так обозначать CUP) имели немного времени и возможностей для ведения обычной политики, однако даже провели нормальные дополнительные выборы (проигранные с разницей в один голос).

Но затем пришла война. Летом 1911 года французы предприняли агрессивный шаг в Марокко, и немцы ответили посылкой туда канонерской лодки, а кайзер продемонстрировал себя защитником ислама. Британцы публично приняли сторону французов, и англо-германский раскол стал виден всем. Итальянцы нырнули в этот пролом и попытались захватить последнее владение османов в Северной Африке – Ливию; они спровоцировали здесь войну. На земле дела шли плохо – итальянцы смогли захватить только узкую береговую полосу, а турки подняли арабские племена. Однако имело место безусловное превосходство Италии на море, и оно было использовано для захвата южно-эгейских островов – так называемых «двенадцати» (на самом деле их тринадцать), именовавшихся «Додеканессами» (по-гречески это значит двенадцать). Это, в свою очередь, подтолкнуло Балканские государства к активности: если Турция распадается, каждый может урвать свою долю. В этой связи возникло редкое согласие между Грецией, Сербией и Болгарией по поводу разделения турецких Балкан, включая Албанию, которая в большой степени уже была на пути к восстанию.

В октябре 1912 года Балканские государства перешли в атаку. Османская армия была разделена между Анатолией, Албанией, Фракией, а морские коммуникации оказались из рук вон плохими. Греки разбили турецкий флот и за несколько недель захватили Салоники, в то время как болгары подошли к самому Константинополю. Сербы заняли большую часть Македонии, а черногорцы вторглись в Северную Албанию.

После такого успеха союзников греки встревожились и настояли на прекращении военных действий.

Но перемирие было нарушено болгарами, которые захватили Эдирне. Повсюду османские войска сдавались, возникли громадные волны беженцев. 30 000 беженцев скопилось только в окрестностях Айя Софии, но сотни тысяч их растеклись повсюду. Эти ужасы хорошо описаны Львом Троцким: женщин, детей и стариков выгоняли из деревень, где все молодые мужчины были вырезаны, взбесившиеся священники и профессора подстрекали балканских националистов.

На этом фоне в январе 1913 года была установлена диктатура CUP. Тем временем в мае был заключен унизительный мир, но балканские государства уже сами схватились с Болгарией во второй войне. Она быстро закончилась, так как турки перешли в контрнаступление и снова захватили Эдирне – последний кусок Османской империи на Балканах. «Европейская Турция» – Салоники, откуда вышли столь многие младотурки, – стала греческой.

Балканские войны закончились летом 1913 года, но это не уничтожило пугающего беспорядка даже в тех странах, которые их начали. Один из признаков грядущих проблем заключался в том, что Албания, долгое время бывшая прочной опорой империи, в декабре 1913 года стала независимой; единственной памятью о долгом турецком владении ею остается район Стамбула, называемый Арнавутка – «Албанская деревня».

Однако теперь появились и более опасные угрозы. Курды почти превратились в восточный эквивалент албанцев – тоже свирепые и разделенные на племена, и так же пока безусловно лояльные. Но некоторые их вожди, которые научились изворотливости в Константинополе, узрели некий смысл в национализме. Русские особенно активно проявляли интерес к курдам и первыми начали изучать курдский язык (точнее, языки). Арабы также вытащили на свет некоего рода национализм – при этом ведомые в первую очередь арабскими христианами, которые могли обращаться к французам (а теперь и к британцам в Египте) за деньгами и поддержкой. В Йемене также началась долгая война.

Однако самую большую угрозу представляли армяне. В шести восточных анатолийских провинциях исторической Армении все еще существовало значительное армянское население, хотя нигде армяне не составляли большинства. Распад Османской империи на Балканах и в Северной Африке предсказывал общий распад империи, и армянские националисты вставили ногу в щель; в этом они наконец-то получили одобрение России. Через границу потекло оружие, а российские консулы предложили поддержку и другими путями. Дело в том, что на Кавказе царские губернаторы всегда очень подозрительно относились к армянам, отчасти потому, что в Баку и в других местах, будучи успешными в бизнесе, они осложняли взаимоотношения с мусульманами – татарами или азерисами, как их называли тогда. Карс, с 1878 года являвшийся русским провинциальным городом, увенчанный громадной великолепной цитаделью, стал на девять десятых армянским, мусульман здесь знали только как носильщиков и бродячих торговцев, а армянские националисты теперь мечтали, чтобы он стал центром их восстановленной страны.

Русская политика в этих делах была очень далека от прямолинейности. Да, христианская Великая Армения могла стать полезным инструментом – но при этом она равно могла смотреть на запад, и особенно на британцев, которые тщательно искали нефть в близлежащих Иране и Ираке. Кроме того, существовали курды, некоторые из которых уже действовали совместно с Россией, но которые имели собственные разногласия с армянами.

И снова – да, захват Константинополя, новый влет Двуглавого Орла во Второй Рим – это оставалось давней мечтой России. Но что бы произошло, если бы город взяли поддержанные британцами греки? Поэтому осторожные русские подсчитали, что их интересам лучше послужит слабость Турции, чем ее разгром. В этом направлении они и работали, создав проект не для армянской независимости, а для «реформы», по которой должно было создаваться шесть провинций с христианским губернатором и контролируемой иностранцами полицией, но все еще в составе Турции.

Этот план был тщательно обсужден и принят, но во избежание возражений других великих держав выполняться он должен был не под контролем русских – наоборот, для этого выбрали иностранцев из нейтральных стран. В начале 1914 года турок заставили принять этот план, хотя он никогда не был ратифицирован. Как знак доброй воли, одно министерское кресло в турецком правительстве было даже предложено армянскому лидеру Богхосу Нубару – но он отказался, заявив, что турецкий язык не способствует должности.

Во все это вмешались немецкие генералы. Весной 1913 года младотурки попросили прислать немецкую военную миссию, чтобы реформировать армию. После изматывающих переговоров (в основном по поводу жалованья советникам) в декабре 1913 года семьдесят германских офицеров прибыли в Сиркеси – конечную станцию османского экспресса с европейской стороны. Главой группы являлся некто Лиман фон Сандерс, сын крещенного еврея, имевший также жену-англичанку – как предполагалось, его деревянное прусское мышление более всего подходило для Востока.

Немецкий генерал, командующий турецким армейский корпусом в Проливах? Это уже касалось жизненно важных интересов России: 90 процентов экспорта ее зерна – а она в это время была самым крупным экспортером зерна в мире – шли через эти самые Проливы,[51] закрытие которых ставило под угрозу ее стратегические интересы. Это стало первым прямым немецко-русским столкновением, и оно закончилось шероховатым компромиссом только в марте следующего года. Лиман фон Сандерс и некоторые его офицеры вели себя с таким упрямым высокомерием, что и немецкий посол, и тогдашний гражданский лидер младотурок Талаат-бей, (тогда он был министром внутренних дел, но вскоре стал великим визирем с генеральским рангом паши) одновременно потребовали от Берлина отозвать военную миссию. Но на продолжении ее работы сходились могущественные немецкие интересы – в том числе «Дойче Банка», финансировавшего строительство железной дороги Берлин – Багдад, а в Берлине царила идея, что Турция может стать «нашим Египтом». Французы вложили в османскую экономику максимальные инвестиции, но немцы и австрийцы держали в руках большую часть турецкой торговли и понемногу вытесняли британцев.

К этому времени все уже списали турок со счетов. Вопрос стоял только, как разделить империю, нефть и все остальное. Здесь важную роль играл контроль над Балканами, потому что они находились буквально на дороге. Ранее дележ Китая вызвал яростное соперничество среди великих держав, но там были задействованы военно-морские силы, а не сухопутные армии, и в любом случае не были вовлечены исторические интересы. Османская Турция, Средний Восток и Балканы – это совсем другое. Пока Россия оставалась слабой и находилась на задворках, как показала Крымская война и даже война 1877–1878 годов, существовало по крайней мере равновесие. Но с 1908 года Россия испытывала экономический подъем, и к 1917 году, когда должен был завершиться план ее перевооружения и строительства стратегических железных дорог, она в союзе с Францией стала бы достойным противником для Германии.

Со времени скандала вокруг Лимана фон Сандерса в Берлине росла паника. Генералы стучали по столу: войну теперь же, до того, как станет слишком поздно! Канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег говорил это личному секретарю, который записал высказывание в своем дневнике. Но как найти оправдание для войны? Повод подвернулся, когда наследник престола Австро-Венгрии был застрелен сербским террористом в Сараево, в Боснии. Немцы заявили о поддержке австро-венгров, чтобы спровоцировать войну с Сербией; затем, когда русские ответили мобилизацией своих сил, чтобы защитить свои позиции на Балканах, Берлин объявил войну. Когда Франция начала мобилизацию, война пришла и туда тоже, а стратегическая логика продиктовала Германии вторгнуться в Бельгию – в результате британцы также оказались втянутыми в войну. К 4 августа разразилась общеевропейская война. Что теперь оставалось делать туркам?

Некоторые деятели доказывали (вплоть до отставки), что ничего не надо делать, либо же надо заключать союз с британцами. Проблема состояла в том, что тогда Турция могла просто оказаться разделенной при заключении некоего компромиссного мира – что-то похожее носилось в воздухе после того, как Наполеон и Александр I заключили соглашение в Тильзите в 1807 году.

По необыкновенному стечению обстоятельств два немецких военных корабля смогли спастись от британского флота в Средиземном море и добраться до нейтральные тогда вод Проливов. Уже 2 августа наиболее важные члены правительства (другие министры просто не были проинформированы) начали готовиться к образованию альянса с Германией. Талаат, великий визирь Саид Халим-паша и главнокомандующий Энвер-паша подписали документ о союзе в саду летнего дома немецкого посла в Тарабии, немного выше по Босфору в сторону Черного моря. Документ хранился в секрете.

Теперь был найден ловкий способ уйти от британцев: два германских корабля, «Гебен» и «Бреслау», превратились в корабли османского военно-морского флота, их команды надели фески, а адмирал Вильгельм Сушон поступил на турецкую службу. Так сложился прекрасный момент создать собственно независимую Турцию, бросить вызов ограничениям, налагаемым на нее западными государствами.

Энвер выбрал путь провокации войны. Он послал немецкие корабли в Черное море, где они были сильнее всего русского флота. Крейсера обстреляли русский порт Одесса, вызвав большие разрушения. Ошеломленные русские дипломатически затребовали объяснений; последовал уклончивый ответ, и к началу ноября Турция оказалась в состоянии войны с Британией, Францией и Россией – к этой коалиции вскоре присоединилась Италия. К 1916 году все четверо разработали проект раздела империи после войны.

Энвер был авантюристом по природе, типичным стилем его поведения до сих пор было вытаскивание кролика из шляпы в самый неожиданный момент. Он все еще был очень молод – его карьера закончилась окончательным падением в 1922 году, когда ему было лишь сорок. Он желал в первую очередь короткой войны (это была почти всеобщая иллюзия, оказавшаяся самой трагической), а после нее – договорного мира, по которому турки смогли бы возвратить Салоники. Младотурки имели одну прямую цель, которой сочувствовали все турки: отмены «капитуляций» – исключительных привилегий, получаемым гражданами западных государств в экономике страны. Они, с вынужденного немецкого согласия, были действительно отменены, и поэтому турки смогли, наконец, строить собственную экономику. Это пошло на пользу зарождающейся национальной буржуазии, и свидетельством тому был закон об обязанности бизнеса вести свои дела по-турецки.

Энвер также играл на международном исламе. Лидер младотурок серьезно относился к Священной войне. Ему не мешало ни то, что он был масоном, ни то, что Священная война для Турции означала войну одних христиан против других. Но в любом случае призыв к ней упал в пустоту и не привел к восстанию индийских мусульман (эмир Афганистана, к которому официально обратились несколько предприимчивых немцев, более или менее превратил его в бумажную стрелу) или русских татар. А главное – он не произвел впечатления в Египте, и странная атака на Суэцкий канал в итоге ни к чему не привела.

Энвер также надеялся на крушение позиций России на Кавказе. Он двинул свою Третью армию через снежное плоскогорье к западу от Карса. Связность на востоке была ужасной, так как Багдадская железная дорога шла только до Анкары, и войскам пришлось маршировать от нее еще пятьсот миль. Необходимое вооружение могло поступить только из Германии, которая сама находилась в стесненных обстоятельствах, и коммуникации с ней через Балканы также были напряженными. В итоге сражения у Сарыкамыша в декабре 1914 года было потеряно 90 000 человек.

Затем наступил необыкновенный момент турецких успехов – крупномасштабная репетиция их состоялась в первые месяцы 1913 года. Британцы во главе с Черчиллем посчитали, что Турция рухнет, если военный флот приложит усилия против Дарданелл, и в марте 1915 года вместе с французами послали 12 крупных линкоров в Проливы[52], прикрытые большими пушками. Но турецкие мобильные береговые батареи оказались хорошо укрыты и наносили противнику серьезный урон; кроме того, союзники несли потери на минах. Три линкора были потоплены, три сильно повреждены; в итоге британцы отступили.[53]

Затем союзники попытались высадиться на берег полуострова Галлиполи, и сражение здесь длилось до февраля 1916 года, когда силы англичан вынуждены были эвакуироваться. Эти действия имели смысл только при предположении, что турки сдадутся – и в Константинополе действительно была паника. Но благодаря этим военным иллюзиям возник и другой результат. Операции по высадке десанта даже в век современного вооружения ужасно сложны. Людей, высаживающихся с десантных судов, легко выводить из строя при помощи хорошо укрытой береговой артиллерии или даже просто стрелковым вооружением. Высадившиеся войска нелегко снабжать даже элементарными предметами первой необходимости – хотя бы просто водой. А обычный турецкий солдат, как бы слабо ни был он обучен и как бы плохо ни атаковал, имел одно достоинство: он не знал, что такое паника.

Только два человека с британской стороны понимали это: один, Обри Герберт, который ездил по всей Османской империи и знал местные языки (ему предлагали корону Албании, но он отказался), и полковник Даути-Уайли, который в 1909 году служил военным представителем в Адане, имея задание разобрать ситуацию, касавшуюся армян.[54] Он настолько симпатизировал туркам, что был членом Красного Полумесяца, мусульманского эквивалента Красного Креста, был награжден султаном. Теперь, высадившись в апреле 1915 года с войсками, он носил только красивую палку, так как не хотел убивать турок (сам он был убит и посмертно награжден Крестом Виктории). В остальном на британской стороне господствовали самонадеянность, романтизм и восхитительная неумелость. Атаки проваливались одна за другой; попытка в августе высадиться дальше по берегу тоже провалилась. В итоге погибло 250000 человек со стороны союзников и, вероятно, 400000 человек с турецкой стороны.[55] Союзники отступили в Салоники, где образовали новый фронт – в нарушение нейтралитета Греции. Однако до 1918 года здесь не удавалось добиться каких-либо результатов. Весной 1916 года турки одержали еще одну победу у Кут-эль-Амары к югу от Багдада, где британская дивизия оказалась окружена и вынуждена была сдаться.

Британские атаки в марте-апреле 1915 года представляли смертельную угрозу и совпали с наступлением русских в Восточной Анатолии. Правительство в Константинополе ответило чрезвычайными мерами. Ситуация Армении стала теперь максимально острой. В российской армии насчитывалось четыре армянских бригады, и патриарх в российской Армении с одобрения царя обратился с предложением общего восстания против турок. Это восстание произошло в районе озера Ван, где мусульмане были вырезаны, а мусульманский город у подножия громадной скалы-крепости, смотрящей на озеро, был снесен (ныне здесь все еще видны его руины).[56]

В конце апреля также состоялись атаки на тыловые коммуникации и малочисленные отряды связи турецкой армии. Это совпало с высадкой союзников в Галлиполи и ответом Талаата, организовавшего облаву на ведущих армянских деятелей в Константинополе, которых вывезли внутрь страны и в некоторых случаях убили. Затем поступили приказы о депортации армянского населения из прифронтовой зоны (при этом было сделано много исключений) – и колонны гражданских лиц потянулись к другим местам поселения, в основном в северной Сирии.[57] На эти колонны совершались нападения курдскими и арабскими племенами, в некоторых случаях по сговору с османскими властями, и существуют хорошо документированные сведения о случаях резни, наблюдавшихся иностранными консультантами и миссионерами, которые считали, что все это происходит по приказу правительства. Напрямую этого никогда не было доказано – имеющиеся свидетельства теперь воспринимаются в основном как выдумки, – а правительство даже привлекло к суду 1500 мусульман, пятьдесят человек казнили, включая одного губернатора.

Был ли это «геноцидом», как столь часто утверждается? Как говорит историк Бернард Льюис, это зависит от того, что вы подразумеваете под этим словом. Если говорить о событиях 1915 года, то понятие «геноцид» с таким же основанием можно отнести к судьбам миллионов мусульман с Балкан или Кавказа, когда там ликвидировали Османскую империю.[58]

Армян Константинополя, Смирны и Алеппо не трогали – но про события в других местах ходили страшные истории. В Анкаре и Кайсери проживало значительное армянское население, не причиняя никому вреда. У него имелось имущество, иногда значительное. Их тоже депортировали, а члены CUP раскрадывали их имущество для своих семей значительно обогатились.

К 1917 году военные усилия привели к огромным лишениям. Участилось дезертирство, за которым последовал бандитизм. Огромными темпами росла инфляция, и даже гордым сановникам пришлось опуститься до ношения сильно залатанной одежды; широко распространился голод и болезни. Вся территория Восточной Анатолии почти обезлюдела, и когда русская армия захватила район Эрзурума и Трапезунда, армяне устроили здесь новую резню. Империю спасли от падения только бездействие армии союзников в Салониках с одной стороны, а с другой – русская революция. В марте 1917 года царь был свергнут, и в ноябре победили большевики с программой хлеба, мира и земли (для крестьян) – из этих пунктов мир, во всяком случае, смог быть реализован. Прекращение огня наступило в декабре 1917 года, а договор подписан в немецкой штаб-квартире, городе Брест-Литовск, в марте 1918 года.

Внезапно план Энвер-паши стала выглядеть осмысленным. Русские отошли с Южного Кавказа, и Энвер послал свои войска к Баку на Каспии (и даже дальше на север), где жило население из азери, склонное симпатизировать туркам. Независимая Армения тоже вынужденно отошла на данный момент в тень, чтобы придти к договоренности с турками. Однако все это оказалось иллюзией. Во Франции немецкая армия начала ряд эффектных операций, которые выдохлись к июлю 1918 года; затем последовали успешные наступления союзников, которые заставили немцев в ноябре запросить перемирия. Перед этим их союзники тоже потерпели крах – первой в конце сентября вышла из войны Болгария.

Теперь турки оказались отрезаны от Германии, и правительство распалось (руководители CUP сбежали на немецкой моторной лодке на военный корабль, а затем в Одессу, которая все еще оставалась под контролем Центральных держав). Турки обратились к британскому военно-морскому командующему в Эгейском море с предложением о прекращении огня, которое было подписано 30 октября в Мудросе на острове Лемнос, частично благодаря любезности сэра Чарльза Таунсенда, британского генерала, захваченного в плен под Кут-эль-Амара и пользовавшегося комфортабельным интернированием на Буюкаде – по-гречески Принкипо (от слова «принц»), самом крупном острове у Стамбула, где впоследствии интернировался Троцкий. Далее последовала оккупация союзниками Константинополя.

Теперь победители намеревались разделить империю: итальянцам – юго-запад, британцам – Ирак, Палестина и район Константинополя, французам же доставалась вся Сирия и юго-восток. Но существовали и другие голоса. Армяне мечтали теперь о Великой Армении от Черного до Средиземного моря, и они пользовались некоторой американской поддержкой. Была и еще одна проблема – Курдистан. Естественно, у держав Антанты возникли разногласия, и британцы решили использовать в своих целях греков. Их премьер-министра, националиста Венизелоса, они любили и доверяли ему, особенно Ллойд-Джордж. В середине мая 1919 года греков подтолкнули оккупировать греческую Смирну, а затем их войска рассыпались по западной Турции, изгоняя турок и ведя себя зачастую крайне жестоко – один из британских командиров, принц Эндрю, отец герцога Эдинбургского, говорит, что не верил, будто человеческие существа могут вести себя таким образом, за исключением греков.

Тем временем султан, которым теперь стал Мехмед VI Вахдеттин (правил с 1918 по 1922 год), и его близкие согласились с поражением и пошли на сотрудничество с союзниками. К этому моменту османы перепробовали все – секуляризацию Танзимата, конституцию, кооперацию с долговой комиссией, исламскую реакцию, своего рода революцию, альянс с Британией, альянс с Германией. Не сработало ничего. Султан видел свое будущее только в качестве халифа, главы мусульман всего мира – включая, конечно, Британскую Индию, где, как он считал, у него все еще есть кое-какие козыри. Другими словами, он намеревался стать неким подобием Ага Хана – главы цивилизованного варианта ислама, к тому же очень богатого.

В 1920 году правительство султана подписало Севрский договор, который разделил империю и оставил его с маленьким государством в Центральной Анатолии, столицей которого, может быть, даже стала бы Анкара. Это был оскорбительный договор, составленный, чтобы принизить турок под видом несения им цивилизации. Теперь им предстояло смазывать тормоза локомотивов и запрещалось продавать грязные открытки.

В район Смирны был назначен губернатор Аристидис Стергиадис, от которого, как критянина, ожидали понимания мусульман и который был первым греческим правителем оккупированных Салоник. Его действия в самом деле были мягкими – настолько мягкими, чтобы взбесить местных греческих националистов. Греки даже открыли университет восточного Средиземноморья, имея в виду эллинизировать местных мусульман. Тем временем армяне оккупировали Карс и двинулись к Трапезунду и Эрзуруму; их мания величия была такова, что первым действием после прекращения огня стала атака на Грузию на том основании, что крупный порт Батум в действительности принадлежит армянам.

Все это привело к реакции мусульман – мы можем справедливо назвать ее «турецкой», но в то время обычные жители, особенно на востоке, определяли себя по религии. Появился лидер, отражавший существующие настроения – Мустафа Кемаль, которого мир знает по его более позднему имени как Ататюрка или «Отца турок». Он был талантливым генералом, отлично проявил себя при Галлиполи и в других местах, и он начал аккуратную игру, первоначально получив одобрение от султана (который, может быть, что-то и подозревал). Затем Кемаль под каким-то предлогом отправился 19 мая 1919 года наанглийском пароходе в Самсун на Черном море.

Здесь, путешествуя по пыльным дорогам в брошенной штабной немецкой машине (которая часто ломалась), он собирал поддержку. Армяне, которых, по их утверждениям, усердно вырезали, заставили всех мусульман, включая курдов, объединиться – чего иначе никогда не удалось бы добиться. Мустафа Кемаль имел достаточно харизмы и хитрости, чтобы стать их лидером.

Затем он бросил вызов правительству султана. Совершенно случайно базой его стала Анкара, потому что она находилась на железной дороге и имела телеграф, который он с большим успехом использовал. Вскоре Мустафа Кемаль собрал своих сторонников из оккупированного союзниками Константинополя и созвал «Великую Национальную Ассамблею», впервые собравшуюся в апреле 1920 года в бывшем клубе младотурок. Она не была собранием без мнения – ее проведение действительно было трудным делом, приходилось идти на огромные уступки, такие, как запрет на алкоголь и религиозные предостережения по поводу женской одежды. Однако у Кемаля существовала армия, которая отошла с Кавказа, и хотя французы с армянским легионом на юго-востоке и греками на западе продвигались вглубь страны, сопротивление росло.

В 1920 году в игру вошел новый фактор. В России большевики победили в гражданской войне, но очень опасались интервенции союзников и нуждались в поддержке. Они начали понимать, что под знаменем антиимпериализма могут рассчитывать на мусульман, и после ряда экспериментов с Энвером каким-то образом угадали, что Мустафа Кемаль станет нужным человеком. Между Анкарой и Москвой полетали депеши, за ними последовали эмиссары, и дело было сделано.

В 1920 году советское золото и оружие пошли через Черное море, и первым это воздействие сказалось на восточном фронте, где армяне потерпели поражение. Затем националисты обратились к юго-восточному фронту, на котором вскоре пришли к соглашению с французами. Таким же образом решились проблемы и на сирийской границе. К 1921 году кемалисты набрали достаточно сил, чтобы оказать сопротивление грекам, которые, уверенные в британской поддержке, сильно продвинулись к Анкаре. В яростном сражении на реке Сакарья в августе-сентябре греки были остановлены. Это стало победой, которая потрясла весь мир, особенно мусульманский: телеграммы с поздравлениями шли со всех сторон.

Затем Мустафа Кемаль продемонстрировал свои качества другим образом: он знал, когда остановиться. Он не хотел спровоцировать британское вторжение и воздержался от дальнейшего наступления на целый год; вместо этого (здесь требовалось твердое руководство) он начал обустраивать свое внутреннее положение в Анкаре, которая понемногу приобретала вид столицы (французское посольство первоначально разместилось в железнодорожном буфете). Затем в августе 1922 года он перешел в новое наступление, и на этот раз оборона греков рухнула. Их армия была разгромлена (в плен попало даже высшее командование), и 9 сентября турки вошли в Смирну, которая позже стала Измиром.

Отступая, греки подожгли различные объекты, а в огромной бухте стояли тридцать военных кораблей Антанты. В Смирне проживало около 300 000 греков и других христиан, и турецкий генерал Нуреддин, раздражительный, чтобы не сказать не вполне вменяемый человек, потерявший сыновей в этой войне, решил, вероятно, предотвратить повторное завоевание этой местности греками. Не-мусульманская (но и не-иудейская: в целом евреи приняли сторону националистов) часть города была полностью сожжена. Пожар длился пять дней, пока сотни тысяч беженцев теснились на набережной и в порту, ожидая помощи, которую дипломатические тонкости не позволили оказать за все это время. Этот эпизод впечатался в подсознание мира.

В любом случае националисты победили. Мустафа Кемаль вошел в город и обнаружил, что на ступенях дома губернатора для него разложен греческий флаг, чтобы он прошел по нему. Кемаль этого не сделал: рыцарство означало, что он должен уважать флаг, за который умирали люди.

Так или иначе, его войска двинулись на Константинополь, где неожиданно столкнулись с британским упрямством. Ллойд-Джордж, твердо веривший, что туркам нельзя позволить победить, отправил местному командующему телеграмму, приказывая остановить турок. Командующий, Тим Харрингтон, был человеком большого здравого смысла и человеколюбия, и в любом случае британская армия прониклась уважением к туркам: некоторые из выживших при Кут-эль-Амаре еще много лет спустя проводили свои летние отпуска со своими бывшими охранниками.

Харрингтон положил телеграмму в карман и сделал вид, что она не дошла. Затем он разумно связался с турками и согласился допустить их на европейскую сторону Босфора, а в ноябре 1922 года – в Константинополь. Султана, который боялся наихудшего, переправили на британский военный корабль и увезли с пятью его женами на Мальту.

В 1923 году в Лозанне был заключен мирный договор, зафиксировавший современные границы Турции – в 1939 году они были несколько расширены, когда Франция отдала туркам область Антакья, старую Антиохию, первоначально присоединенную к французской колонии Сирия. Затем в 1923 и 1924 годах наступили мрачные последствия войны. Ненависть между турками и греками неизбежно росла, и теперь их сосуществование едва ли было возможно. Последовал обмен населением: около полумиллиона мусульман из Греции, в том числе говоривших по-гречески, и около миллиона греков из Анатолии, многие из которых говорили только по-турецки. Было много трагедий, и это не улучшило отношений между двумя странами, хотя в Константинополе около четверти миллиона греков было позволено остаться со своим патриархом в старом районе Фанар.

Но теперь было создано отдельное национальное турецкое государство, и 29 октября 1923 года Мустафа Кемаль объявил его республикой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.