ГЛАВА ВТОРАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ РОДИЛАСЬ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЭКСПЕДИЦИЯ РОДИЛАСЬ

Мнения специалистов. Поворотный момент. В Доме моряков. Последняя попытка. Explorers Club[7]. Новое снаряжение у меня в руках! Спутник найден. Триумвират. Художник и два десантника. В Вашингтон. Совещание в Пентагоне. Все желаемое получено. Денежный вопрос. В ООН. Мы вылетаем в Эквадор.

Очевидно, так все это и началось, у костра на одном из островов Южных морей, когда старик-полинезиец рассказывал предания и легенды своего племени. А много лет спустя я сидел и беседовал с другим стариком, на этот раз в темном кабинете, находившемся на одном из верхних этажей большого музея в Нью-Йорке.

Вокруг нас в шкафах под стеклом лежали в строгом порядке черепки - памятники ушедшей в прошлое действительности, следы, уводившие вглубь веков. Вдоль стен стояли полки с книгами. Многие из них были написаны одним человеком, а прочитали их вряд ли десять. Старик, сидевший за письменным столом, седой и добродушный, прочел их все, а некоторые были им написаны. Но сейчас я, наверно, задел его за живое, он беспокойно сжал подлокотники кресла, и у него было такое лицо, как будто я помешал ему раскладывать пасьянс.

- Нет, - сказал он, - никогда!

У деда-Мороза было бы, по всей вероятности, такое же выражение лица, если бы кто-нибудь вдруг осмелился утверждать, что на будущий год елка будет в ночь под Ивана Купала.

- Вы ошибаетесь, глубоко ошибаетесь, - повторил он и сердито покачал головой, как бы желая избавиться от высказанной мной мысли.

- Но ведь вы не прочли ни одной страницы и не знаете моих доводов, - попробовал я возразить, с надеждой кивая на лежавшую на столе рукопись.

- Доводы! - сказал он. - К проблемам этнографии нельзя подходить, как к тайнам детективного романа.

- Почему? - спросил я. - Свои выводы я обосновал на личных наблюдениях и на данных науки.

- В задачи науки входит только одно - исследование, - спокойно сказал он. - Не ее дело пытаться что-либо доказывать. - Он осторожно отодвинул в сторону мою рукопись и наклонился над письменным столом. - Не подлежит сомнению, что Южная Америка является родиной одной из своеобразнейших культур древнего мира. Бесспорно также, что мы не знаем, ни откуда пришли те, кто ее создал, ни куда они ушли, когда власть захватили инки - Но одно, во всяком случае, не подлежит сомнению: ни один из южноамериканских народов не переселился на острова Тихого океана. - Он испытующе посмотрел на меня и спросил; - И знаете почему? Ответ весьма простой: они не могли доплыть до этих островов. У них не было лодок!

- У них были плоты... - заметил я нерешительно. - Знаете, плоты из бальзового дерева. Старик улыбнулся и спокойно сказал:

- Ну что ж, попробуйте дойти из Перу до островов Тихого океана на бальзовом плоту.

Я промолчал, не зная, что ему возразить. Было уже поздно. Мы оба встали. Старый ученый дружески похлопал меня по плечу, проводил до двери и, прощаясь, сказал, что если мне понадобится помощь, то я могу без колебаний обратиться к нему. Но, по его мнению, мне следовало бы специализироваться либо по Полинезии, либо по Америке, но ни в коем случае не смешивать эти различные антропологические области. Затем он вернулся к своему столу, взял мою рукопись и, возвращая мне, сказал:

- Вы чуть не забыли ее здесь. Я посмотрел на так хорошо знакомый мне заголовок: "Полинезия и Америка; проблема доисторических взаимоотношений", сунул рукопись подмышку и сбежал вниз по лестнице на улицу, где меня сразу подхватил и понес людской поток.

В тот же день вечером я стучал в дверь старого дома, стоявшего в углу, в стороне от Гринвич Вилладж. Сюда я охотно приходил, когда чувствовал, что волновавшие меня вопросы усложняют мою жизнь.

Небольшого роста худощавый человек с длинным носом сперва приоткрыл слегка дверь, а затем с широкой улыбкой распахнул ее и впустил меня в квартиру. Он сразу провел меня в маленькую кухоньку; через несколько минут я уже накрывал на стол, а он тем временем готовил на газе двойную порцию какого-то непонятного, но приятно пахнувшего кушанья.

- Хорошо, что ты пришел, - сказал он. - Как дела?

- Отвратительно, - ответил я. - Никто не хочет читать рукопись.

Он наполнил тарелки, и мы набросились на содержимое.

- Дело в том. - сказал он, - что все, к кому ты обращаешься, думают, что с твоей стороны это лишь досужие домыслы. Сам знаешь, сколько здесь, в Америке, людей носится с самыми удивительными идеями. - Но есть еще одно обстоятельство, - заметил я.

- Да, - согласился он: - твой метод доказательств. Все они являются специалистами в одной какой-то области и не верят в метод работы, связанный с привлечением доказательств из различных отраслей знаний, от ботаники до археологии. Они сужают свой кругозор, чтобы иметь возможность более сосредоточенно вникать вглубь вопроса, заниматься деталями. Современная исследовательская работа требует, чтобы каждая отдельная отрасль науки изучалась сама по себе и как можно глубже. Редко, когда кто-нибудь собирает воедино данные различных отраслей науки, исследует их и обобщает.

Он поднялся и достал большую рукопись.

- Вот смотри, - сказал он, - это моя последняя работа об изображении птиц на вышивках китайских крестьян. Я писал ее семь лет, но зато ее сразу же приняли к печати. Сегодня нужны детали.

Карл был прав. Но решать загадки Тихого океана, не осветив их со всех сторон, было по-моему, равносильно игре в шахматы фигурами только одного цвета.

Мы убрали со стола, и я помог Карлу вытереть посуду.

- Есть какие-нибудь новости из Чикагского университета?

- Нет.

- А что сказал тебе сегодня твой друг из музея? Я несколько помедлил с ответом.

- Он тоже не проявил никакого интереса. Он сказал, что, так как у индейцев были только простые плоты, бесполезно обсуждать возможность открытия ими островов Тихого океана.

Маленький человечек принялся вдруг с ожесточением вытирать свою тарелку.

- Да. - сказал он наконец, - говоря по правде, мне это тоже кажется весьма существенным препятствием на пути признания твоей теории.

Я мрачно посмотрел на маленького этнографа, которого считал своим верным союзником.

- Постарайся понять меня правильно, - поспешил он заметить. - Я верю, что ты прав, но в то же время все это очень непонятно. Моя работа об изображении птиц подтверждает твою теорию.

- Карл, - сказал я, - я настолько уверен, что индейцы перешли Тихий океан на плотах, что готов построить такой плот и пересечь на нем Тихий океан. Я докажу, что это возможно!

- Ты сошел с ума!

Мой друг принял мои слова за шутку, но усмехнулся он все же с некоторым испугом.

- Ты не веришь, что это возможно?

- Нет, ты сошел с ума! На плоту?

Он не знал, что еще сказать, и вопросительно смотрел на меня, как бы ожидая улыбки, которая выдаст, что я шутил.

Но ждал он напрасно. Я понял, что никто не согласится с моей теорией: ведь между Перу и Полинезией простирается необозримая водная пустыня, через которую я хотел перебросить мост посредством доисторического плота.

Карл по-прежнему выжидающе смотрел на меня.

- Пойдем пройдемся и выпьем стаканчик, - предложил он.

Мы пошли и выпили четыре.

На той же неделе истекал срок платы за комнату. А в полученном мной в то же время письме из Норвежского банка сообщалось, что я не могу больше рассчитывать на получение долларов: валютные ограничения. Я уложил свой чемодан и поехал на метро в Бруклин. Здесь я устроился в норвежском Доме моряков; кормили там хорошо, а цены соответствовали моему кошельку. Я устроился в маленькой комнатке на верхнем этаже, а ел вместе с моряками внизу в большой столовой.

Моряки приезжали и уезжали. Они отличались друг от друга и по внешнему виду, и по росту, и по любви к крепким напиткам, но всех их роднила одна черта: они любили говорить о море и хорошо знали его. От них я узнал, что глубина и расстояние от берега не влияют на величину волн и силу шквала. Наоборот, шквал зачастую более коварен у побережья, чем в открытом море. Мелководье, отливы и подходящие к берегам морские течения могут быть гораздо опаснее своим бурным волнением, чем открытое море. Таким образом, судно, которое ходит вдоль открытого берега, может совершать плавание и в открытом море. Я узнал также, что в большую волну крупные суда обычно зарываются носом или кормой, так что тонны воды с силой обрушиваются на палубу и стальные трубы скручиваются в спираль, а небольшая лодка благополучно переносит ту же бурю, легко ныряя между гребнями волн, и чувствует себя, как чайка на волнах. Среди моих собеседников были люди, которым удалось спастись на шлюпке, тогда как их судно было разбито волнами.

Но вот о плотах все они имели слабое представление. Плот они не считали судном - нет у него ни киля, ни бортов. Просто это нечто плавающее на воде, на чем можно продержаться в случае нужды, пока не снимет первое проходящее мимо судно. Правда, один из моих собеседников питал к плотам большое уважение: оказалось, что он провел на плоту около трех недель, когда немецкая торпеда пустила его судно на дно посреди Атлантического океана.

- Но управлять плотом нельзя, - заметил он, - его несет то боком, то кормой вперед, и вертится он, как заблагорассудится ветру.

В библиотеке я разыскал дневники первых европейцев, ступивших на тихоокеанское побережье Южной Америки. В них было много рисунков и описаний больших плотов индейцев, связанных из бальзовых бревен. Все они имели прямоугольный парус, килевые доски и длинное рулевое весло на корме; следовательно, ими можно было управлять.

Уже несколько недель прожил я в Доме моряков. А ответа не было ни из Чикаго, ни из других городов, куда я послал копии своей рукописи. Никто не хотел ее читать.

Однажды, в субботу, я взял себя в руки и отправился на Уотер-стрит, в лавочку судового поставщика. Здесь я купил морскую карту Тихого океана, и меня немедленно почтительно назвали "капитаном". С картой подмышкой я сел на пригородный поезд и поехал в Оссинин, где я часто проводил конец недели у одной молодой норвежской четы, проживавшей в удивительно красивой местности. Хозяин дома был раньше капитаном, а теперь работал управляющим конторой пароходной компании Фред Ульсен Лайн в Нью-Йорке.

Я освежился в плавательном бассейне и полностью забыл свою жизнь в большом городе. Амбьерг принес на подносе коктейли, и мы уютно расположились на лужайке под знойными лучами солнца. Больше я не мог выдержать: развернул на траве карту и спросил Вильгельма, считает ли он, что плот может доставить людей целыми и невредимыми из Перу на острова Южных морей.

Несколько удивленный, он больше смотрел на меня, чем на карту, но ответил утвердительно. Я почувствовал себя так легко, как будто у меня под рубашкой был воздушный шар, - мореплавание было не только профессией, но и любимым развлечением Вильгельма. Я тут же посвятил его в свои планы. К моему изумлению, он прямо заявил, что это чистое безумие.

- Но ты ведь только что сказал, что это возможно, - перебил я его.

- Совершенно правильно, - согласился он. - Но шансы на успех равны шансам на неудачу. Ты никогда в своей жизни не ходил на бальзовом плоту, а теперь собираешься вдруг пересечь на нем Тихий океан. Может быть, это и удастся, а может, и нет. Древние перуанские индейцы поколениями накапливали опыт в постройке плотов. При этом возможно, что из десяти плотов лишь один благополучно достигал цели, а остальные шли ко дну. Весьма вероятно, что в течение столетий погибли целые сотни плотов. Кроме того, ведь ты сам говоришь, что индейцы выходили в открытое море целыми флотилиями; и если один плот терпел крушение, то погибающих подбирали другие плоты. А кто вам поможет в открытом море? Даже если ты возьмешь с собой радиопередатчик, чтобы подать сигнал бедствия, то пользы от него будет весьма мало: найти среди бушующих волн, на расстоянии нескольких тысяч морских миль от берега, маленький плот - задача очень трудная. В шторм вас смоют с плота волны, и вы утонете, прежде чем кто-либо успеет прийти к вам на помощь. Лучше всего спокойно сидеть и ждать: авось кто-нибудь найдет время прочесть твою рукопись. Не будет ничего плохого, если ты время от времени будешь о ней напоминать.

- Я не могу больше ждать, скоро у меня не останется ни одного цента.

- Можешь переехать к нам... Между прочим, как же ты думаешь снарядить экспедицию из Южной Америки, не имея денег?

- Легче вызвать интерес к экспедиции, чем к нечитанной рукописи.

- А чего ты намереваешься добиться?

- Прежде всего опровергнуть одно из основных возражений против моей теории и, кроме того, привлечь внимание ученых.

- А если ничего не выйдет?

- Тогда мне не удастся ничего доказать.

- Но, в таком случае, ты дискредитируешь свою теорию. Не так ли?

- Возможно. Но ведь ты сам говоришь, что один плот из десяти все-таки благополучно совершал переход...

Но тут дети пришли играть в крокет, и мы больше не говорили на эту тему.

В следующую субботу я снова поехал в Оссинин и опять взял с собой карту. И когда я возвращался оттуда, то на карте была проведена карандашом длинная линия от побережья Перу до островов Туамоту в Тихом океане. Мой друг капитан потерял надежду убедить меня отказаться от замысла, и мы сидели часами, высчитывая приблизительную скорость хода плота.

- Итак, девяносто семь дней, - сказал Вильгельм. - но помни, что это возможно лишь при теоретически идеальных условиях и постоянном попутном ветре и, разумеется, лишь в том случае, если плот пойдет, как ты полагаешь. Тебе придется считаться с тем, что ты пробудешь на море четыре месяца, но, возможно, и гораздо больше.

- Хорошо, - удовлетворенно сказал я. - Будем считать, что для перехода требуется самое меньшее четыре месяца, а мы сделаем его за девяносто семь дней.

Вечером я сидел у себя на кровати, рассматривал карту, и моя маленькая комнатка в Доме моряков казалась мне особенно уютной. Я измерил ее шагами, насколько это мне позволили кровать и комод. Да, плот будет значительно больше. Я высунулся из окна, чтобы посмотреть на кусочек далекого звездного неба большого города. Оно было как раз над моей головой. сжатое высокими стенами домов. И если на плоту будет несколько тесно, то зато над нами будет бескрайное небо со всеми его звездами.

На 72-й улице нью-йоркского Вест-Энда, недалеко от Центрального парка, находится один из привилегированных клубов Нью-Йорка. Лишь небольшая, ярко сверкающая медная дощечка с выгравированными на ней словами "Explorers Club" говорила, что за дверьми этого дома можно увидеть много необычного. Переступаешь порог этого помещения, и тебе кажется, что ты опустился на парашюте на какую-то неведомую землю за тысячи километров от нью-йоркских потоков автомашин, зажатых рядами небоскребов. Закрыв за собой дверь и оставив Нью-Йорк по ту сторону, сразу же оказываешься в мире охоты на львов, восхождения на высокие и крутые горы, полярных зимовок, причем одновременно испытываешь такое чувство, как будто сидишь в салоне комфортабельной яхты, совершающей кругосветное путешествие. Трофеи охоты на бегемотов и оленей, крупнокалиберные ружья, военные барабаны и копья, бивни, индейские ковры, изваяния божков, модели кораблей, флаги, фотоснимки и карты окружают членов клуба, когда они приходят в него на какое-нибудь торжество или на доклады о далеких странах.

После путешествия на Маркизские острова я был избран действительным членом клуба. Я был самым молодым членом и, бывая в городе, редко пропускал собрания. Поэтому, когда я однажды зашел в клуб в ноябрьский дождливый вечер, то немало был удивлен необычным видом привычной обстановки. Посреди пола лежала надутая резиновая лодка со сложенными в ней запасами различных съестных припасов и снаряжения, а вокруг нее на стенах и столах были развешаны и расставлены парашюты, резиновые комбинезоны, спасательные пояса, полярное снаряжение вместе с аппаратами для дистилляции воды и множеством других интересных вещей. Мне сказали, что недавно избранный членом клуба полковник Хескин из лаборатории отдела снабжения военно-воздушных сил сделает доклад и продемонстрирует ряд новых военных изобретений, которые, по его мнению, можно с успехом использовать в научных экспедициях, направляющихся как в северные, так и в южные районы земли.

Когда доклад кончился, развернулась оживленная дискуссия. Поднялся известный полярный исследователь Петер Фреухен, высокий и плотный человек, и скептически потряс своей пышной бородой. Он не испытывал доверия к подобного рода новшествам. Во время одной из своих экспедиций в Гренландию он решился вместо эскимосского каяка и ледяной юрты испробовать резиновую лодку и палатку, и это чуть не стоило ему жизни. Сначала Фреухен чуть было не замерз во время пурги: от мороза замок-молния его палатки перестал действовать, и он не мог в нес попасть. Вскоре после этого ученый отправился на рыбную ловлю. И тут крючок задел за резиновую лодку, проколол ее, из нее стал выходить воздух, и она опустилась в воду, как тряпка. Ему и его другу эскимосу удалось добраться до берега на каяке, который поспешил к ним на помощь. Поэтому Фреухен был твердо уверен, что никакой самый гениальный изобретатель, сидя в лаборатории, не может придумать ничего лучше того, что создали для жизни в своем климате эскимосы на основании тысячелетнего опыта.

Дискуссия закончилась неожиданным предложением полковника Хескина: действительные члены клуба могут взять для очередной экспедиции любое из выставленных изобретений, при одном лишь условии: по возвращении сообщить лаборатории свое мнение о новом снаряжении.

На этом все кончилось.

В тот вечер я ушел из клуба последним. Я внимательно рассмотрел все детали совершенно нового оборудования, так неожиданно свалившегося мне прямо в руки. Ведь я мог получить его, когда только пожелаю. Это было как раз то, что мне было нужно: различное спасательное снаряжение на тот случай, если плот, вопреки ожиданиям, начнет разваливаться на части и поблизости не будет других плотов.

На следующее утро я сидел за завтраком в Доме моряков и думал о вчерашних впечатлениях. К моему столу подошел хорошо одетый, атлетического сложения молодой человек и расположился завтракать рядом со мной. Мы разговорились, и я узнал, что он, как и я, не имел никакого отношения к морю. Он окончил Высшую техническую школу и работает в Тронхейме, а в Америку приехал для закупки частей машин и для изучения холодильной техники. Молодой человек жил недалеко от Дома моряков и часто ходил сюда завтракать и обедать - ему нравилась хорошая норвежская кухня. Он поинтересовался, чем я занимаюсь, и я рассказал ему в общих чертах о своих планах. Я заметил, что если к концу недели не получу положительного отзыва на свою рукопись, то на свой страх и риск начну готовиться к экспедиции через океан на плоту. Мой собеседник мало говорил, но слушал с большим интересом.

Четыре дня спустя мы снова встретились в столовой.

- Ну как, ты принял решение о путешествии на плоту? - спросил он.

- Да. - ответил я. - Отправляюсь.

- Когда?

- Как можно скорее. Медлить нельзя, иначе нагрянут штормы из Антарктики, и в Полинезии настанет период ураганов. Надо уже через несколько месяцев отправляться из Перу, а у меня еще нет денег, да и ничего не подготовлено.

- А сколько человек будет участвовать в экспедиции?

- Думаю, что не более шести. Так можно будет подобрать хорошую и интересную компанию, а кроме того, каждый будет нести вахту у руля только четыре часа в сутки.

Он помолчал несколько секунд, как бы размышляя над чем-то, а затем с горячностью сказал:

- Черт возьми, а мне очень хотелось бы участвовать в экспедиции! Я бы мог взять на себя всякого рода измерения и наблюдения. Тебе ведь надо будет подкрепить свою теорию точными данными о скорости ветра, о течениях и волнах. Ты должен иметь в виду, что путь будет проходить через огромные морские пространства, которые совершенно не исследованы - ведь они лежат в стороне от судоходных линий. Такая экспедиция, как твоя, могла бы провести интересные гидрографические и метеорологические наблюдения, и я бы имел возможность применить здесь мои познания в области термодинамики.

Что знал я об этом человеке? Только то, что говорило мне его открытое лицо, А оно говорило многое.

- Хорошо, - сказал я. - Отправимся вместе. Его звали Герман Ватцингер, и он был таким же "моряком", как и я.

Несколько дней спустя я повел Германа в качестве гостя в Explorers Club. Первым, кого мы там повстречали, был полярный исследователь Петер Фреухен. У него было одно прекрасное свойство: в толпе он никак не мог затеряться. Ростом под потолок, с большой окладистой бородой, он казался посланцем тундры - так и мерещился рядом с ним огромный серый медведь.

Мы подвели его к большой карте на стене и рассказали о наших планах перехода через Тихий океан на индейском плоту. Его мальчишеские голубые глаза стали величиной с блюдечко, он слушал и дергал свою бороду. Затем стукнул деревянной ногой об пол, затянул потуже ремень и воскликнул:

- Вот это затея! Я бы отправился с вами! Этот бывалый исследователь Гренландии начал с того, что налил нам по кружке пива, а затем стал рассказывать о надежности судов первобытных народов и об их умении преодолевать любые препятствия как на суше, так и на море, приспосабливаясь к условиям природы. Он сам не только ходил на плотах по могучим сибирским рекам, но и буксировал вдоль побережья Арктики плоты, на которых были пассажирами местные жители. Рассказывая, он все время теребил свою бороду и повторял, что нам предстоят великие дела.

Благодаря горячей поддержке нашего плана Фреухеном дело сдвинулось с мертвой точки с опасной быстротой, и вскоре в скандинавской печати появилось сообщение о нашей экспедиции. После этого на следующее утро кто-то сильно постучал ко мне в дверь в Доме моряков - меня просили подойти к телефону. Я поговорил по телефону, а вечером того же дня Герман и я звонили в квартиру дома, расположенного в одном из фешенебельных районов города. Нас принял прекрасно одетый молодой человек в лакированных домашних туфлях и шелковом халате, накинутом поверх синего костюма. Он производил впечатление изнеженного человека и, извинившись за простуду, держал все время около носа надушенный платок. Но мы знали, что во время войны он был летчиком и совершал подвиги, сделавшие его имя известным в Америке. Помимо нашего невозмутимого хозяина, присутствовали еще два молодых журналиста, готовые, казалось, лопнуть от переполнявших их мыслей и энергии. Мы знали одного из них как талантливого корреспондента.

За бутылкой хорошего виски наш хозяин сообщил, что его интересует наша экспедиция. Он предложил нам финансовую помощь при условии, что мы напишем ряд статей для газет, а по возвращении выступим с докладами в ряде городов. Вскоре мы обо всем договорились и выпили за успешное сотрудничество между патронами и членами экспедиции. Итак, наши финансовые затруднения были разрешены, их взяли на себя наши патроны, и нам не нужно было больше об этом беспокоиться. Герману и мне предстояло теперь заняться подбором остальных участников экспедиции, ее снаряжением, постройкой плота и подготовкой к выходу в море до наступления периода штормов.

На следующий день Герман рассчитался у себя на службе, и мы засучив рукава принялись за дело. Я уже получил от научно-исследовательской лаборатории отдела снабжения военно-воздушных сил обещание выслать через Explorers Club все, о чем я просил, и даже больше: наша экспедиция оказалась весьма подходящей для испытания их снаряжения. Это было хорошее начало. Главная задача состояла теперь в том, чтобы найти четверых подходящих спутников, готовых отправиться в плавание на плоту, а затем достать провиант для путешествия.

Людей, которым предстояло выйти вместе с нами на плоту в море, следовало подбирать весьма тщательно, иначе через несколько недель пребывания их с глазу на глаз могли начаться ссоры и недовольство. Я не хотел набирать экипаж из моряков, так как они вряд ли лучше нас были знакомы с плотами. Кроме того, мне не хотелось, чтобы в случае удачного исхода экспедиции ее успех приписали бы тому, что мы были более опытными моряками, чем древние строители плотов из Перу. Тем не менее нам нужен был человек, который умел бы обращаться с секстантом и отмечать на карте курс нашего плота - это должно было бить основой всех наших научных наблюдений.

- Я знаю одного художника, - сказал я Герману. - Он здоровенный малый, хорошо играет на гитаре и неистощим в шутках. Он окончил школу штурманов и, до того как посвятил себя целиком кисти и палитре, совершил несколько кругосветных плаваний. Я знаю его с детства, мы с ним не один раз участвовали в альпинистских походах у себя на родине. Напишу ему и предложу отправиться с нами. Он безусловно согласится.

- Пожалуй, подходит, - согласился Герман. - Нам надо найти еще кого-нибудь, кто умел бы обращаться с радио.

- Радио? - спросил я испуганно. - Зачем нам оно? Сам подумай: радио на доисторическом плоту!

- Не скажи... Радио мы возьмем из предосторожности, и оно ни капли не повлияет на твою теорию, если только мы не пошлем сигнала бедствия. Оно нам понадобится для передачи сводок о погоде и других сообщений. Принимать же предупреждения о надвигающихся штормах мы не сможем, так как в этой части океана их некому передавать. А если бы даже и имелась такая возможность, то какая бы от этого была польза для нас на плоту?

Своими доводами он постепенно отвел все возражения, которые были вызваны моей нелюбовью ко всякого рода клеммам и кнопкам.

- Как это ни странно, - сказал я, - но если речь идет о поддержке радиосвязи на больших расстояниях посредством небольших радиоаппаратов, то у меня найдутся замечательные знакомства. Во время войны я ведь был в радиоотделении. Лучшей кандидатуры, очевидно, не могли подобрать. Я непременно напишу Кнуту Хаугланду и Турстейну Раабю.

- Ты хорошо знаком с ними?

- Да. Впервые я встретился с Кнутом в Англии в 1944 году. Он был радиотелеграфистом и уже имел награду от английского короля за участие в диверсии на заводе в Рьюкане, производившем тяжелую воду. Когда я познакомился с ним, он только что вернулся из Норвегии, выполнив очередное задание. Гестапо напало на его след. Нацистам удалось запеленгировать его передатчик, который был установлен в дымоходе больницы в Осло. Немецкие солдаты с автоматами в руках окружили здание и отрезали все входы и выходы. Начальник гестапо Фемер лично руководил операцией и ожидал во дворе, когда к нему приведут Кнута. Однако из больницы стали выносить убитых и раненых гестаповцев, а Кнут, отстреливаясь, спустился с чердака в подвал, перебежал через задний двор и под градом пуль исчез за стеной, окружавшей больницу. Встретились мы с ним в старинном английском замке, где была расположена секретная радиостанция. Он приехал из Норвегии с заданием установить подпольную связь с действовавшими в оккупированной немцами Норвегии радиостанциями, которых в то время насчитывалось более ста. Тогда я только что окончил курсы парашютистов, и мы готовились совершить массовый прыжок с самолета где-нибудь около Нордмарка. Но в это время русские вступили в район Киркенеса, и из Шотландии в Финмарк был послан небольшой норвежский отряд, чтобы перенять, так сказать, от русской армии дальнейшее ведение операции. Я получил приказ присоединиться к отряду. И в Финмарке встретился с Турстейном.

В том районе стояла самая настоящая полярная зима, и северное сияние полыхало днем и ночью на черном, как уголь, звездном небе. Замерзшие до синевы, хотя и одетые в меха, мы вошли наконец в Финмарк, представлявший собой пожарище, и тогда из небольшой хижины в горах к нам вылез веселый и голубоглазый человек с пышными светлыми волосами. Это и был Турстейн Раабю. В начале войны он бежал в Англию, где окончил спецшколу, а затем был заброшен в Норвегию, в район Тромсе. Здесь он сидел в укромном месте с небольшим радиопередатчиком неподалеку от немецкого линкора "Тирпиц". В течение десяти месяцев он ежедневно передавал в Англию донесения обо всем, что происходило на борту линкора. Потом оказалось, что он подключал ночью свой тайный передатчик к приемной системе немецкого офицера.

Затем Турстейн перебрался в Швецию, а оттуда снова в Англию. Некоторое время спустя его опять сбросили с радиопередатчиком в глушь Финмарка, в тыл немцев. Когда немцы бежали, он очутился в нашем тылу, вышел из своего убежища и оказался весьма кстати со своим маленьким передатчиком: наша полевая радиостанция подорвалась на мине. Я могу биться об заклад, что Кнуту и Турстейну надоело слоняться дома и они охотно согласятся совершить небольшую прогулку на деревянном плоту.

- Написать не мешает, - предложил Герман.

Я написал короткие письма Эрику, Кнуту и Турстейну, причем не пытался их особенно уговаривать:

"Собираюсь отправиться на деревянном плоту через Тихий океан, чтобы подтвердить теорию о заселении островов Южных морей выходцами из Перу. Хотите участвовать? Гарантирую лишь бесплатный проезд до Перу, оттуда до островов Южных морей и обратно, а также хорошее применение вашим техническим знаниям во время плавания. Отвечайте немедленно".

На следующий день я получил телеграмму от Турстейна:

"Еду. Турстейн".

Другие также согласились.

Немало кандидатур было предложено на место шестого участника экспедиции, но каждый раз в последнюю минуту возникало какое-нибудь препятствие.

Тем временем Герман и я вплотную занялись проблемой продовольствия. У нас не было ни малейшего желания сидеть на плоту и жевать мясо пожилой ламы или сушеный картофель - кумару; ведь мы не ставили целью своего путешествия доказать, что сами были некогда индейцами. Нашей прямой задачей было проверить возможность путешествия на плоту инков, его мореходные качества и грузоподъемность, а также установить, пропустят ли стихии его к Полинезии с чужеземцами на борту. Наши предшественники индейцы могли, бесспорно, обходиться во время плавания сушеным мясом и рыбой и сушеным картофелем-кумарой: ведь это было их основной пищей и на суше. В пути нам предстояло узнать, могли ли они ловить в открытом море рыбу и собирать дождевую воду. Я считал, что мы должны были взять с собой тот фронтовой паек, который нам выдавался во время войны.

В это время в Вашингтон прибыл новый помощник норвежского военного атташе. В период кампании в Финмарке он командовал ротой, а я был его помощником. Это был исключительно живой человек, который с необычайной энергией преодолевал все возникавшие перед ним трудности. Бьерн Рерхольд принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя несчастными, когда, преодолев очередные трудности, они не имеют перед собой нового препятствия, за которое следует взяться.

Я написал ему письмо, в котором объяснил создавшееся положение, и просил его приложить всю свою находчивость, чтобы помочь нам установить связь с управлением снабжения продовольствием американской армии. Я рассчитывал на то, что лаборатория управления проводит опыты с новым полевым рационом, и надеялся получить его для испытаний, как мы получили снаряжение из лаборатории военно-воздушных сил.

Через два дня Бьерн позвонил мне из Вашингтона. Он уже беседовал с отделом внешних сношений американского военного министерства, и там хотели получить от нас более подробную информацию.

С первым же поездом Герман и я выехали в Вашингтон.

С Бьерном мы встретились в его кабинете в помещении военного атташе.

- Думаю, что все будет в порядке, - сказал он. - Завтра нас примут в отделе внешних сношений, если мы только получим от полковника соответствующее письмо.

Полковником был норвежский военный атташе Отто Мунте-Каас. Он очень приветливо встретил нас и, узнав, о чем идет речь, с большой охотой обещал дать рекомендательное письмо.

На следующее утро мы пришли к нему за обещанным письмом, но он вдруг встал и сказал, что лучше всего будет, если сам поедет с нами. В машине полковника мы поехали в Пентагон - военное министерство США. Впереди сидели полковник и Бьерн в своей изящной военной форме, а сзади Герман и я. Мы рассматриваем через стекла машины гигантское здание Пентагона, высившееся перед нами на ровном месте. В этом огромном помещении, где работают 3 тысячи человек, а длина коридоров равняется 25 километрам, и должна была состояться "конференция о плоте" с участием высших военных чинов. Все это было настолько невероятно, что я ущипнул себя за нос, чтобы проверить, не сплю ли я. Никогда, ни раньше, ни позже, плот не казался Герману и мне таким беспредельно жалким, как в тот момент.

После длительного хождения по коридорам и коридорчикам мы очутились наконец перед дверью отдела внешних сношений, а через несколько минут уже сидели в обществе тщательно отутюженных мундиров за большим столом красного дерева. Председательствовал сам начальник отдела внешних сношений.

Хмурый широкоплечий офицер, восседавший в конце стола, не мог вначале полностью уяснить себе, какое отношение имеет военное министерство к нашему плоту, но хорошо обоснованное выступление полковника и благоприятный исход беглого экзамена, которому нас подвергли сидевшие за столом офицеры, расположили его постепенно в нашу пользу, и он с интересом прочитал письмо из лаборатории отдела снабжения военно-воздушных сил. Встав из-за стола, он отдал короткий приказ оказать нам через соответствующие инстанции необходимую помощь и, пожелав удачи, вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась, а молодой штабной капитан шепнул мне:

- Могу держать любое пари, что вы теперь получите все, что только ни пожелаете. Ваша экспедиция напоминает небольшую военную операцию и вносит некоторое разнообразие в нашу скучную канцелярщину, не говоря уже о том, что представляется удобный случай проверить пригодность снаряжения.

Отдел внешних сношений немедленно организовал нам свидание с полковником Люисом из исследовательской лаборатории главного начальника снабжения. Германа и меня повезли туда на машине.

Полковник Люис оказался добродушным великаном с отличной спортивной выправкой. Он немедленно вызвал начальников различных исследовательских отделов. Все они весьма доброжелательно отнеслись к нашей просьбе и перечислили уйму вещей, качество которых им желательно было проверить. Были превзойдены наши самые дерзкие желания: нам предложили почти все, что хотелось иметь, начиная с походного пайка и кончая мазью от загара и водонепроницаемыми спальными мешками. Затем нам все это показали. Мы пробовали различные рационы специального назначения в замысловатой упаковке, зажигали спички, которые моментально вспыхивали, хотя они долгое время лежали в воде, проверяли качество новых примусов и контейнеров для воды, резиновых мешков и специальной обуви; нам показали кухонную утварь и ножи, которые не тонули, и еще множество вещей, которые могли понадобиться экспедиции.

Я посмотрел на Германа. Он был похож на преисполненного надежд мальчишку, которого богатая тетя привела в кондитерскую. Впереди шел высокий полковник и демонстрировал все эти чудесные вещи; а когда мы закончили осмотр, штабной офицер составил список предметов, которые мы хотели бы иметь. Я уже считал битву выигранной и мечтал о том, как бы скорее вернуться домой, в гостиницу, принять горизонтальное положение и спокойно, не спеша все обдумать. Но высокий любезный полковник внезапно предложил:

- Ну, а теперь пойдем и поговорим с боссом. Он решит, сможем ли мы дать вам все это.

Я почувствовал, что душа у меня ушла в пятки. Нам предстояло, следовательно, еще раз пустить в ход все наше красноречие, и одним лишь небесам известно, что за человек был этот босс.

Босс - небольшого роста, мрачный, как могила, офицер - сидел за письменным столом. Он пристально оглядел нас своими острыми голубыми глазами, когда мы вошли в кабинет, и предложил нам сесть.

- Итак, что желают эти господа? - резко спросил он полковника Люиса, не спуская с меня взгляда.

- Да так, сущую безделицу, - поспешно ответил Люис. Он изложил в общих чертах нашу просьбу.

Босс терпеливо слушал, не шевельнув даже пальцем.

- А что мы за это от них получим? - спросил он невозмутимо.

- Мы надеемся, - примирительно сказал Люис. - что члены экспедиции напишут отчет о том, как отразятся на новых видах продовольствия, а также на различных типах снаряжения те тяжелые условия, в которых они будут применяться.

Мрачный, как могила, офицер за письменным столом, пристально глядя на меня, с непритворной медлительностью откинулся на спинку стула (я почувствовал, что погружаюсь все глубже и глубже в большое кожаное кресло) и холодно сказал:

- Не вижу, чем могут они нас отблагодарить. В комнате воцарилась мертвая тишина. Полковник Люис теребил кончик воротника. Все молчали.

- Но, - внезапно сказал босс с ударением, и в уголке его глаза сверкнула какая-то искорка, - мужество и предприимчивость многое могут сделать. Полковник Люис, выдайте им все, что они просят.

На обратном пути в гостиницу я сидел в такси в каком-то полубессознательном от радости состоянии, как вдруг Герман захихикал.

- Ты спятил? - тревожно спросил я.

- Нет, - откровенно захохотал он. - Я подсчитал, что мы получим, кроме других съестных припасов, шестьсот восемьдесят четыре банки консервированных ананасов - мое любимое блюдо.

Приходится сделать буквально тысячу дел и предпочтительно все сразу, если нужно подготовить на побережье Перу к отправке в путь деревянный плот с шестью пассажирами. А в нашем распоряжении всего лишь три месяца, и лампы Аладдина у нас не было.

С рекомендательным письмом от отдела внешних сношений мы вылетели в Нью-Йорк и встретились там с профессором Колумбийского университета Бером, председателем комитета географических исследований при военном министерстве. При содействии Бера, который нажал на соответствующие кнопки, Герман получил наконец все необходимые для своих научных наблюдений инструменты и приборы.

После этого мы вылетели обратно в Вашингтон для встречи с адмиралом Гловером из гидрографического института военно-морского флота. Старый, добродушный морской волк вызвал всех своих офицеров и, представив им Германа и меня, сказал, показывая на карту Тихого океана, висевшую на стене:

- Эти молодые люди хотят внести поправки в наши карты течений. Помогите им!

События развивались дальше. Английский полковник Ламсден созвал совещание в помещении британской военной миссии в Вашингтоне, целью которого было рассмотреть стоящие перед нами задачи и шансы на благоприятный успех экспедиции. Мы получили уйму полезных советов, а также несколько предметов английского снаряжения, которые были доставлены на самолете из Англии для испытания в условиях плавания на плоту. Начальник санитарной службы горячо рекламировал какой-то таинственный "порошок от акул". Нам достаточно было бросить в воду щепотку этого порошка, если бы акулы чересчур обнаглели, и они моментально исчезли бы.

- Сэр, - спросил я вежливо, - мы вполне можем положиться на этот порошок?

- Вот это именно это мы и сами очень хотели бы знать, - ответил англичанин улыбаясь.

Когда времени в обрез и приходится вместо поезда пользоваться самолетом, а вместо ног автомобилем, то деньги тают, как снег под лучами солнца.

Мы израсходовали деньги, вырученные от продажи моего обратного билета в Норвегию, и вынуждены были обратиться за финансовой поддержкой к нашим нью-йоркским патронам. Здесь нас ожидало неожиданное и неприятное известие. Наш главный финансист заболел и лежал в постели с высокой температурой, а два других компаньона не могли ничего сделать до его выздоровления. Они подтвердили, что наше финансовое соглашение остается в силе, но в настоящее время ничем не могут нам помочь. Они попросили нас отложить на некоторое время экспедицию, но это было невозможно. Машина пущена в ход, и ее уже нельзя было остановить. Нам ничего больше не оставалось, как продолжать начатое дело; бросить или затормозить подготовку к путешествию было слишком поздно. Наши патроны решили расторгнуть соглашение и предоставить нам полную свободу - теперь мы могли действовать быстро и самостоятельно.

И вот мы стояли на улице, засунув руки в карманы брюк.

- Декабрь, январь, февраль... - считал Герман.

- В крайнем случае, март, - сказал я. - А затем мы просто должны отправиться в путь.

Все было покрыто туманом, и лишь одно ясно - цель нашего путешествия. Мы не хотели, чтобы к нам относились, как к акробатам, переплывающим Ниагару в пустых бочках или сидящим в течение семнадцати дней на флагштоке.

- Если нам предложат жевательную резинку или кока-колу, то такая помощь нам ни к чему, - сказал Герман.

В этом отношении мы были глубоко единодушны. Мы могли достать норвежские кроны, но с ними нельзя было решить задачи, которые стояли перед нами на той стороне Атлантического океана, где мы сейчас находились. Можно попытаться получить где-нибудь заем, но вряд ли кто-нибудь согласится поддержать спорную теорию, а ведь именно для ее доказательства мы и собирались совершить переход на плоту. Мы скоро убедились, что ни печать, ни частные лица не хотели вкладывать деньги в предприятие, которое как они сами, так и все страховые общества считали просто самоубийством. Вот если мы вернемся целыми и невредимыми, тогда другое дело...

Все выглядело очень мрачно, и в течение многих дней мы не видели никакого выхода. И тогда вновь к нам на помощь пришел полковник Отто Мунте-Каас.

- Я знаю, ребята, что ваши дела плохи. - сказал он. - Вот вам чек, действуйте. Со мной рассчитаетесь, когда вернетесь с островов Южных морей.

Пример полковника оказался заразительным, и скоро частный заем достиг такой суммы, что мы смогли действовать, не прибегая к помощи посредников или каких-либо других лиц. Теперь мы могли вылететь в Южную Америку и приступить к постройке плота.

В далекие времена плоты в Перу строили из бальзового дерева; сухое, оно легче пробкового дерева. Бальзовое дерево растет и в Перу, только по ту сторону Анд, поэтому во времена инков мореплаватели отправлялись вдоль берега в Эквадор, где они валили громадные деревья на самом побережье Тихого океана. Мы собирались сделать то же самое.

В наши дни путешественнику приходится преодолевать несколько иные препятствия, чем во времена инков. Правда, к нашим услугам сейчас автомашины, самолеты и бюро путешествий, но зато для усложнения дела существуют границы и таможенные чиновники. Они подвергают сомнению вашу личность, небрежно обращаются с вашим багажом, и если на вашу долю выпадет счастье получить разрешение на въезд, вас нагружают таким количеством анкет и бумаг с печатями, что вы не в силах удержаться на ногах под их тяжестью. Страх перед чиновниками с блестящими пуговицами был причиной того, что мы не рискнули явиться в Южную Америку с ящиками и чемоданами, набитыми различными подозрительными вещами. Ведь нам предстояло, кроме всего прочего, вежливо попросить на ломаном испанском языке не только разрешения на въезд, но и на выезд на плоту. Бесспорно, мы очутились бы за решеткой.

- Нет, - сказал Герман, - надо достать официальное рекомендательное письмо.

Один из наших друзей в распавшемся триумвирате был корреспондентом при Организации Объединенных Наций. В один прекрасный день он взял нас с собой туда. Сильное впечатление произвел на нас огромный зал заседаний; представители всех наций сидели бок о бок и молча слушали быструю речь представителя Советского Союза, который стоял перед гигантской картой мира, висевшей на стене.

Наш друг улучил подходящий момент и познакомил нас с перуанским делегатом, а затем и с представителем Эквадора. Утонув в глубоких кожаных диванах в одной из приемных комнат, они с интересом выслушали наш рассказ о плане путешествия через океан с целью доказать, что древние культурные народы, населявшие их страны, были первооткрывателями островов Тихого океана. Оба обещали информировать свои правительства и - заверили нас, что нам будет оказана всяческая помощь, когда мы прибудем в их страны. Проходивший через приемную Трюгве Ли, узнав, что мы его соотечественники, подошел к нам. Кто-то предложил ему отправиться вместе с нами на плоту. Но он возразил, что с него достаточно тех штормов, которые ему приходится выносить на суше... Заместитель секретаря ООН доктор Бенхамин Коэн из Чили, известный археолог-любитель, дал нам письмо к президенту Перу, который был его личным другом. В зале мы встретились также с норвежским послом Вильгельмом Моргенстиерне, он тоже оказал экспедиции большую поддержку.

Наконец мы купили два билета и вылетели в Южную Америку. Один за другим взревели четыре мощных мотора, и мы, обессиленные, откинулись в глубоких креслах, испытывая чувство огромного облегчения - ведь первый этап был пройден, и мы неслись прямо навстречу приключениям.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.