Глава XI Общая характеристика морской деятельности и флота во вторую половину XVIII века

Глава XI

Общая характеристика морской деятельности и флота во вторую половину XVIII века

Морская деятельность с 1791 по 1796 г., приобретение и устройство новых портов

В первую половину 90 гг. XVIII в. вооружение и вывод в море большего или меньшего числа военных судов представляли следующую картину. В 1791 году выведены были на Кронштадтский рейд 32 корабля, 9 фрегатов, 3 бомбардирских судна с необходимым числом мелких судов. В 1792 году деятельность Балтийского флота ограничивалась только высылкой в море необходимых отрядов, с целью обучения экипажей гребного флота (5 фрегатов и 60 канонерских лодок) и корабельного (10 вымпелов – 5 кораблей, 4 фрегата и 1 катер). Последний отряд доходил до Гогланда и часть его (3 фрегата) плавала с гардемаринами по русским портам. В августе все суда уже кончили кампанию.

По случаю военного времени, не допускавшего своевременной отправки судов в Балтику, в Архангельске собралось 11 кораблей вновь построенных и 12 фрегатов. Из них 6 кораблей и 3 фрегата в 1792 году были приведены в Кронштадт, а из Кронштадта в Архангельск было отправлено три транспорта с грузом артиллерии и других предметов, необходимых для новых судов. Пользуясь мирным временем, в Кронштадте исправляли гавани и строили здания, ввиду предполагаемого перевода туда Петербургского адмиралтейства. Для защиты финляндских шхер со стороны Швеции близ устьев пограничной реки Кюмени основан город Роченсальм, при котором учрежден главный в Финляндии порт для гребного флота; расположение и возведение укреплений по всей Финляндии было поручено фельдмаршалу Суворову.

В Черном море, по прекращении военной деятельности флота, главное внимание обращено было на улучшение портов, адмиралтейств и также администрации. Всеми делами, касающимися флота, заведывало «Черноморское адмиралтейское правление», независимое от Адмиралтейств–коллегий и только обязанное представлять генерал–адмиралу донесения о главнейших переменах и событиях по вверенному ему ведомству. Правление это, присвоившее себе по образцу Адмиралтейств–коллегий наименование Государственного черноморского адмиралтейского правления, по кончине князя Потемкина, доносило Екатерине II о своих нуждах через графа Платона Зубова, а впоследствии (с 1796 года), было вполне подчинено ему, как екатеринославскому и таврическому генерал–губернатору.

В начале 1792 года Николай Семенович Мордвинов был назначен председателем Черноморского правления и сделался ближайшим непосредственным начальником Черноморского флота и портов. В инструкции, данной ему по этому случаю, между прочим, повелевалось: составить проекты новых штатов корабельного и гребного флотов в размере, предполагаемом в записке, представленной самим Мордвиновым, и затем, принимая во внимание местные обстоятельства, привести в исполнение по возможности все предположения покойного Потемкина.

Между тем, к исходу 1792 года политический горизонт снова принял угрожающий вид и отовсюду получались известия о приготовлениях Турции к войне, производимых по внушению Франции, представляющей турецкому правительству о легкой возможности возвратить взятый Россией Крым. Надежды французских дипломатов основывались на том, что Россия, ослабленная продолжительными войнами и поставленная в необходимость держать значительные военные силы в своих владениях, приобретенных от Польши, не в состоянии будет с успехом выдержать новую борьбу с Турцией.

При весьма понятном опасении, что война, открывшаяся на юге, отзовется враждебными действиями и на севере, России необходимо было готовиться к борьбе не только на Черном, но и на Балтийском море. Немедленно, для подкрепления наличного состава Черноморского флота к прежде переведенным из Балтики 22 офицерам из англичан, отправлены были «с поспешностью» еще 123 офицера корабельного и галерного флотов, 90 медицинских и около 2000 нижних чинов. Весной 1793 года часть корабельного флота выведена на Севастопольский рейд, а часть гребного, зимовавшего в Николаеве, отправлена в Днепровский лиман. Для увеличения гребного флота приказано, по возможности скорее, строить 50 канонерских лодок и 72 судна других типов. В Балтике корабельный флот в числе 40 вымпелов (27 кораблей, 8 фрегатов и 5 катеров) под начальством Чичагова явился у берегов Дании, и отряд его (9 кораблей и 4 фрегата) под начальством Круза выходил в крейсерство в Немецкое море.

Тревожные признаки войны, исчезнувшие было летом 1793 года, возобновились с большей силой в начале 1794 года. Снова закипели деятельные приготовления к войне с Турцией, казавшейся весьма вероятной при известиях об успехах, одержанных французами на Рейне, и слухах о выходе из Тулона французской эскадры на помощь Турции. В черноморских портах спешили достраивать начатые суда, и в Херсоне было велено заготовить лес еще на шесть кораблей. К выходу в море готовилось 25 линейных судов (19 кораблей и 6 фрегатов) и до 80 вымпелов гребного флота (1 фрегат, 14 бригантин, 10 катеров, 33 лансона, 6 скампавей, 2 канонерских и 12 военных лодок); к ним должны были присоединиться еще 25 лодок черноморских казаков. В указе о приготовлении Черноморского флота было сказано, что он «Чесменским пламенем Царьградские объять может стены». Но к маю месяцу все опасения снова рассеялись, и в море вышли из Севастополя, для практики, только три судна корабельного флота; гребной же флот получил другое назначение.

На приобретенном Россиею прибрежье моря, между Днепром и Днестром, в 1794 г. предположено было при бухте Гаджибей основать портовый город Одессу. В Екатерининском рескрипте, данном по этому случаю графу Зубову, было сказано: «Желая распространить торговлю на Черном море и уважая выгодное положение Гаджибея и сопряженные с оным многие пользы, признали мы нужным устроить тамо военную гавань купно (вместе) с пристанью для купеческих судов». Так как Одессу предполагалось сделать главным портом черноморского гребного флота, то постройка гавани поручена была начальнику этого флота вице–адмиралу Рибасу. В данном ему указе имелись такие слова, показывающие возможность надежды на будущность нового города: «Ведая колико процветающая торговля способствует благоденствию народному и обогащению государств, потщитеся дабы созидаемый вами город представлял не только безопасное от погод пристанище для торговых судов, но защиту, одобрение, покровительство и словом все зависящие от вас в делах их пособия, чрез что без сомнения как торговля наша в тех местах процветет, так и самый город сей наполнится жителями в скором времени». Рибасу, производившему постройки под главным наблюдением фельдмаршала Суворова, дозволено было употреблять на работы команды гребного флота, не оставляя занимать их и необходимой морской практикой.

Враждебное настроение Турции значительно охладело ввиду успешных действий наших в Польше, где новое восстание было быстро подавлено Суворовым, занявшим Варшаву после кровопролитного штурма Праги. Усмирение восстания поляков завершилось окончательным уничтожением королевства Польского и III разделом его земель между Пруссией, Австрией и Россией, причем последняя приобрела местность, занимаемую нынешними губерниями: Виленской, Гродненской и Ковенской. Вместе с этим, находившееся в зависимости от королевства Польского герцогство Курляндское приняло подданство России, что отдавало в наши владения приморские торговые города: Ригу, Виндаву и Либаву, и граница наша, начинаясь на берегу Балтийского моря от местечка Полангена, придвинулась к рекам Неману и Днестру. Летом 1794 года политические отношения наши со Швецией были до того неопределенны, что вице–адмиралу Повалишину, шедшему из Архангельска с эскадрой вновь построенных судов (6 кораблей, 4 фрегата) велено было до входа в Скагерак зайти в Эдинбург и оттуда спросить нашего посла в Лондоне: безопасно ли входить в Балтийское море? Эскадра корабельного флота в 28 судов (18 кораблей, 4 фрегата, 5 катеров и 1 люгер) стояла близ Ревеля под начальством Чичагова, причем третья часть ее, чередуясь через 10 дней, находилась в крейсерстве между Наргином и Дагерордом. По всему этому пространству суда, держась одно в виду другого, составляли цепь для передачи сигналов, по которым адмирал немедленно мог получать сведения о судах, показавшихся при входе в Финский залив. Роченсальмский порт приведен был в оборонительное положение, и гребной флот в полном составе в числе 115 судов (5 фрегатов, 10 батарей, 100 канонерских лодок), маневрируя близ шведской границы, занимался промерами фарватеров.

Для противодействия революционной Франции, войска которой уже занимали Голландию, между Россией, Англией и Австрией заключен был союз. На основании трактата для содействия Англии в 1795 году отправилась в Немецкое море, под начальством вице–адмирала Ханыкова, эскадра из 20 линейных кораблей (12 кораблей, 8 фрегатов и госпитальное судно), которая вместе с англичанами блокировала голландский флот, находившийся у острова Текселя, конвоировала транспорты и коммерческие суда и крейсеровала в Немецком море до параллели Ферерских островов.

Эскадра Ханыкова оставалась в Англии до осени 1796 года. На обратном пути ее в Россию, в Копенгагене, в исходе сентября эскадра получила повеление: «отобрать надежные корабли и возвратиться с ними, смотря по числу их, самому Ханыкову или одному из подчиненных ему флагманов». Во исполнение этого повеления, с контр–адмиралом Макаровым возвратились в Англию пять судов (3 корабля, 1 фрегат и 1 катер), к которым впоследствии присоединились два фрегата, исправлявшиеся в Шотландии. Для практического внутреннего плавания, в 1795 и 1796 годах, в Балтийское море выходило до 20 судов корабельного флота и более 100 гребного; в Черном море плавало малое число судов корабельного, а весь гребной флот ходил в Одессу «для экзерциции» и, главное, для производства строительных работ.

По случаю задержания в Голландии нашего купеческого судна повелено задержать все пришедшие к нашим портам голландские суда. Хотя в следующем году они и были отпущены, но приказано было со всеми приходящими из Голландии судами поступать так, как с французскими.

Экспедиция Войновича в Каспийское море

Для восстановления древнего торгового пути на восток, через Каспийское море, было решено, прежде всего, устроить удобную торговую пристань в южной части моря. С этой целью в 1781 году с отрядом военных судов отправлен был капитан 2–го ранга граф Войнович. Отыскав удобное место в Астрабадском заливе в урочище Городовинском, он, с согласия местного владетеля Аги—Магомет-Хана, построил пристань, несколько домов и для защиты от трухмен все это оградил укреплением и вооружил пушками, взятыми с судов. В это время владетели различных областей Персии, при полном ослаблении высшей власти шаха, враждовали между собой, и Ага—Магомет, воевавший с владетелем Испагани, находил для себя выгодным сближение с могущественной Россией. Поэтому он вначале принял Войновича очень ласково и даже оказывал ему помощь в устройстве поселения; но вскоре, поверив наговорам соседних владетелей, убеждавших его, что русские явились с целью отнять его ханство, Ага—Магомет изменнически захватил Войновича, продержал его две недели в тяжком заключении и выпустил только тогда, когда русские перебрались на свои суда и сняли стоявшие на укреплении орудия. Опасаясь возмездия за свой дерзкий поступок, Ага—Магомет снова переменил свое обращение: извинялся перед Войновичем, приводил разные оправдания и сделался предупредительнее прежнего. Наконец, он упросил Войновича взять его посла, отправляемого в Петербург для засвидетельствования преданности его к России. Осенью следующего года в Астрабадский залив явился с тремя судами капитан–лейтенант Баскаков как для защиты поселенцев и торговых судов, так и для наблюдения, чтобы на Каспийском море не явилось персидских судов. С Баскаковым присланы были Али—Магомету подарки, и отношения его к русским были до того дружественны, что он на свой счет построил в нашем селении несколько домов. Но впоследствии, принимая деятельное участие в междоусобиях, раздирающих Персию, Ага—Магомет, благодаря слабости и взаимной вражде своих противников, сделался почти полновластным властелином Персии и вместе с тем открытым врагом России. Притесняя наших купцов и расположенных к нам владетелей, он вошел в Грузию, находившуюся под покровительством России, и осенью 1795 года, взяв Тифлис, разграбил его и перебил или увел в плен половину населения.

Занятие западного берега Каспийского моря

Подобные враждебные действия, происходившие при поощрении Турции, оставаясь безнаказанными, могли иметь гибельные последствия для всего населения Кавказа и заставить владетелей, сочувствующих России, перейти на сторону наших врагов. Ввиду предстоящих военных действий велено было увеличить Каспийскую эскадру, и вновь назначенный начальником ее контр–адмирал Федоров должен был все суда приготовить к началу навигации 1796 года. Новым штатом каспийской флотилии определено иметь при ней, кроме военных, 12 ластовых судов «для перевоза жизненных припасов сухопутным войскам». Для защиты Грузии отправлено два батальона, и сильный отряд, под начальством графа Валериана Зубова, двинулся вдоль западного берега Каспийского моря. В мае месяце (1796 года) был взят Дербент, в июне – Баку и затем все приморские владения до Гиляни подчинились России. Военные действия остановились со смертью Екатерины II, умершей 6 ноября 1796 года.

Суда корабельного флота

С 60 по 90 годы XVIII века в наших флотах были следующие военные суда: в балтийском корабельном – корабли от 54 до 100 пушек, последние в нижнем деке имели пушки 36–фунтовые; фрегаты от 32 до 44 пушек; самый большой калибр орудий на них был 18 фунтов. Сохранились еще прежние пинки, род корветов, имевшие в большинстве 130 футов длины и 22 орудия. Мелкие суда были: бриги, шхуны, люгера, тендера и пр. Многие из них носили общее название «катеров», происшедшее от английского «коттер», и были двух – и одномачтовые, с разным вооружением. Мелкие суда имели пушки самых малых калибров и даже фалконеты.

Вначале в азовской флотилии были так называемые новоизобретенные корабли; корабли же и фрегаты черноморские имели артиллерию, одинаковую с соответствующими им судами Балтийского флота. Бомбардирские суда были трех – и двухмачтовые и вооружались пушками разных калибров, 5–пудовыми мортирами, двухпудовыми единорогами и 3–пудовыми гаубицами. Кроме того, в Черном море были суда различных наименований, купленные и взятые у турок, как например акаты, около 100 футов длины, имели до 20 орудий, в числе которых были 30–фунтовые пушки и полукартальные единороги; лансоны длиной 72 фута, имевшие от 1 до 8 орудий, в числе которых были 17–фунтовые пушки, пудовые мортиры и пр.

Суда гребного флота

Одновременно с флотом корабельным во второй половине XVIII в. был возрожден гребной флот в Балтике и создан вновь в Черном море. Первый имел чрезвычайно важное значение для финляндских шхер, второй для больших рек, впадающих в Черное море. В Балтийском море еще в пятидесятые годы XVIII в. начали убеждаться в невыгодности прамов и галер, входящих в состав гребного флота, и пробовали заменять их более удобными парусными судами. Неуклюжие прамы почти не могли двигаться без помощи буксира, а галеры, опасные при плавании открытым морем, были слабы по своей конструкции и артиллерии и требовали большого количества гребцов. В это время уже вполне сознали это неудобство и, пользуясь попадавшимися в плен судами шведского гребного флота (фрегат Автроил, шебеки Биорн—Эрнзида и Рогвальд, турума Селан Вере и удема Оден), начали строить по образцу их и у нас. Это были неглубоко сидящие в воде парусные суда, вроде корветов, с открытой батареей, иные имели и небольшое число весел. Все они отличались прочностью постройки, удовлетворительными морскими качествами и при артиллерии большого калибра не требовали такого многочисленного экипажа, как галеры. Суда эти в нашем флоте назывались гребными фрегатами, секретными судами, шебеками и канонерскими лодками. Из числа судов гребного флота фрегаты имели 130 ф. длины, прямые паруса, три мачты и вооружены были 38 орудиями; шебеки, также трехмачтовые, длиной 120 ф. имели от 32 до 50 орудий; полушебеки двухмачтовые длиной 76 ф.; пловучие батареи длиной от 70 до 150 ф., имевшие от 6 до 16 орудий, из которых, кроме бортовых, были и помешенные на середине на вращающихся платформах; бомбардирские суда от 66 до 128 ф. длины и от 7 до 34 орудий; бомбардирские катера длиной до 60 футов и имевшие от 5 до 6 орудий; канонерские лодки длиной от 45 до 68 футов с одним и двумя орудиями; иолы были длиной до 48 ф. с одним орудием; дубель–шлюпки или двойные шлюпки длиной 70 ф. с 8 орудиями, в числе которых были пудовые единороги и 3–пудовые гаубицы; бригантины, длиной до 70 ф., имели до 18 орудий малого калибра. Галеры, полугалеры или каики, прамы, имевшие до 38 пушек на нижнем деке 36–фун. калибра, и 28–пушечные полупрамы уже отживали свой век. Все суда гребного флота, кроме парусов, имели и весла, которых на шебеках имелось до 40. Кроме перечисленных были еще суда разных названий и размеров: северные суда, островские и казацкие лодки, требакулы или требаки, полякры, кирлангичи и пр.

Несмотря на преимущества новых типов судов гребного флота, при спешной постройке их, неизбежной ввиду наступающей войны, иногда, вслед за спуском судна, приходилось делать в нем серьезные исправления. На одном – орудия не могли действовать без вреда борту судна; у другого – крюйт–камера помещалась подле камбуза и т. п. Одной из важных невыгодных сторон представлялось артиллерийское вооружение. По разнообразию типов судов на них поставлены были орудия десяти различных калибров, от 1 до 36 фунтов. Это имело гибельные последствия во время боя, когда приходилось переменять ошибочно доставленные картузы и снаряды и до получения своих в решительный момент сражения оставаться в бездействии или уходить с позиции.

Суда Балтийского гребного флота находились и строились в разных местах, кроме Петербурга и Роченсальма, в Выборге, Вильманстранде и Нейшлоте, близ Риги, в Могилеве, в Витебске и некоторых других местах.

Хотя первоначальное состояние Черноморского гребного флота как по малочисленности, так и по качествам судов было также весьма неудовлетворительно, но вообще по быстроте своего усовершенствования наши гребные флоты, Балтийский и Черноморский, не уступали корабельным. Доказательством этого могут служить победы их над шведами в финляндских шхерах и над турками в Днепровском лимане, а также славная боевая деятельность на Дунае, много способствовавшая успехам нашей армии при овладении крепостями.

Число построенных кораблей и фрегатов

Не считая мелких судов, за время с 1762 по 1796 год для Балтийского флота построено в С. — Петербурге и Архангельске 85 кораблей и в Кронштадте 4. Большинство из них имело от 54 до 66 орудий; 24 корабля имели до 70 орудий и 8 стопушечных. Длина меньших кораблей была 160 футов, при ширине 51 фут. Фрегатов корабельного флота, с малым исключением имевших от 32 до 44 орудий, построено около 40 и для гребного флота 14. В Черном море построено 14 кораблей и более 50 фрегатов, включая в число последних и новоизобретенные корабли. Большинство фрегатов имело от 36 до 44 орудий, но были и 58–пушечные. Из кораблестроителей этого времени самый деятельный был Портнов, построивший, большей частью в Архангельске, до 40 кораблей, а в Черном море – Афанасьев, строитель большинства линейных судов Черноморского флота.

Географические работы

Продолжительные войны в этот период и дорого стоящие экспедиции, отправляемые преимущественно в Восточный океан, заставили в ближайших наших водах ограничиться только частными съемками и промерами и изданием немногих необходимых карт. В плаваниях Балтийским морем довольствовались атласом Нагаева, впервые изданным в 1767 году и имевшим впоследствии еще три издания. В Белом море к прежним съемкам (1732 года – устьев Двины, 1741 года – частей западного и восточного берега, 1756 и 1757 годов – у Мезени и на западном зимнем берегу до Архангельска) и к промерам (от острова Моржовца до мыса Воронова и до реки Мезени, а около западного берега моря до устья Двины) в этот рассматриваемый период прибавилось исполненное в 1769 году описание летнего берега от Двины до Онеги. По всем этим работам и по бывшим у нас в употреблении голландским картам составлена карта восточной половины Белого моря, которой и руководствовались наши мореплаватели с 1770 года по 1778 год. Около этого же времени были описаны острова: Сосновец, Жижгин, часть Соловецкого и некоторые другие, лежащие у Поморского берега и у устьев рек: Сумы, Шуи, Кеми и Варзухи. Кроме того, сделана опись и промер по Терскому берегу от реки Пялицы до Лумбовской губы. В Черном море производились небольшие частные съемки и промеры, и в 1785 и 1786 годах капитаном Берсеневым сделана съемка берегов от Бельбека до Кинбурнской косы и от Севастополя до Азовского моря, Для плавания по Каспийскому морю употреблялся атлас частных карт Соймонова, изданный в 1731 году, и общая карта моря, составленная Нагаевым в 1760 году. Потом в 1764 и 1765 годах штурманом Панаевым и капитан–лейтенантом Токмачевым произведена опись восточного берега моря от устья Урала до Астрабадского залива включительно. По этим описям и была составлена новая общая карта моря, изданная в 1796 году. Первая русская карта Ладожского озера, разумеется, весьма неверная, явилась в первой половине XVIII столетия. К 1780 году пополнены промер и съемка этого озера и исследовано прибрежье его около Шлиссельбурга. Первая карта озера Байкал составлена в 1772 и 1773 годах штурманом Пушкаревым.

Плавания и открытия в Восточном океане

Деятельность наших смелых мореходов–промышленников на Восточном океане, начавшаяся со времени Беринга, продолжала быстро расширяться. Охватив всю гряду Алеутских и часть Курильских островов, она перешла на соседнее с полуостровом Аляской прибрежье Северной Америки и на прилегающие к нему острова. Предприимчивые сибирские купцы, поодиночке или составляя компании, снаряжали суда и отправляли их в море в надежде богатой добычи. Имея в виду исключительно одну наживу, грубые промышленники, не заботясь о будущем, истребляли зверей самым хищническим образом, враждовали между собой и варварски обращались с местными жителями, истребляя их или заставляя переселяться в другие места. Для прочного, мирного приобретения края и правильной организации в нем торговли сибирские генерал–губернаторы давно ходатайствовали о посылке на места промыслов морских офицеров, хотя бы на тех же промысловых судах. Предполагалось, что эти посланные, не стесняя производства промыслов и торговли промышленников, своим нравственным влиянием могли бы сдерживать их разнузданное самоуправство и вместе с тем сами знакомиться с посещаемыми местами, описывать вновь открытые земли и вести обстоятельный журнал своих морских и береговых переходов. [17]Отправленная, отчасти с этою целью, экспедиция Левашова и Креницына, как известно, окончилась неудачно.

Несмотря на частные невыгоды, происходившие от неустройства промыслов, правительство сознавало государственную важность этого торгового движения, благодаря которому, без всяких расходов со стороны казны, государство приобретало обширные земли, естественные богатства которых в недалеком будущем обещали новые источники доходов. Поддерживая и ободряя дух полезной предприимчивости промышленников, им давали различные льготы.

Деятельность Шелехова и Баранова

Существенный переворот в промышленной деятельности на Восточном океане произвел Григорий Иванович Шелехов, который близко ознакомился с производством промыслов, отправляя на них суда в компании с купцом Голиковым. Понимая хорошие и дурные стороны промыслового дела, Шелехов ясно сознавал невыгодность хищнического характера приобретения добычи, ведущего к быстрому истреблению дорогих зверей, и естественным выходом из этого находил прочную колонизацию русских в стране, просвещение ее обитателей и введение в производстве промыслов разумного экономического порядка, обеспечивающего навсегда существование достаточного количества зверей. Разумеется, в предположениях Шелехова не на последнем плане стояла и его собственная выгода, так как единственным средством охранения зверей он предлагал монополию учрежденной им же впоследствии компании. Отправясь сам в Америку с достаточным количеством людей и средств для основания колонии, Шелехов в 1784 году, несмотря на сопротивление жителей, вооруженной рукой занял остров Кадьяк и устроил крепостцы в нескольких местах американского материка, от Кенайского залива до мыса св. Ильи. Утвердясь в крае, Шелехов расставил по берегам кресты и столбы с надписями для показания, что эта земля принадлежит России.

По возвращении из основанной им колонии, в 1787 году Шелехов представил карту занятых им земель, сообщил сведения об инородцах, приведенных в русское подданство, и, прося у правительства руководства для дальнейшей деятельности, предлагал, по случаю прекратившегося тогда торга в Кяхте, послать несколько судов «под каким способнее флагом в китайские порты для вымена китайских товаров на наши пушные или покупку их на деньги».

Ходатайство сибирского генерал–губернатора и «комиссии о коммерции» о даровании компании Шелехова денежного пособия и некоторых важных льгот были отклонены по случаю военного времени; но сознание важности заслуг промышленников–колонизаторов выразилось пожалованием самому Шелехову и компаньону его Голикову почетных грамот и золотых медалей. Несмотря на слабую поддержку правительства и на помехи и вражду других промышленных компаний, деятельность Шелехова продолжала успешно расширяться. С 1791 года для промыслов в различных местностях он основал несколько компаний под названием: Северо–восточной, Предтеченской, Уналашкинской. Имея главный пункт на Кадьяке, промысловые его партии, с одной стороны обогнув Аляску, подвигались по берегу ее к северу, а с другой, от мыса св. Ильи, – к югу, и в конце царствования Екатерины дошли до острова Ситхи, где обилие бобров и удобная бухта для стоянки судов представляли особенные выгоды. Здесь впоследствии был построен Новоархангельск, сделавшийся потом главным портом русских колоний в Америке. Не забыл Шелехов и Курильские острова, лежащие на пути в Японию, и, отправляя с 1777 года промысловые партии на ближние к Камчатке острова Курильской гряды, он по возвращении из Японии Лаксмана, получившего разрешение на допущение русских в Нагасаки, решил для заведения торговли с Японией основать небольшое поселение на Курильском острове Урупа, на который в 1794 году и отправил 20 человек промышленников. Не ограничиваясь этим, светлый практический ум Шелехова уже провидел возможность завести торговое сношение с Китаем и даже с Индией.

В 1791 году в управление американскими колониями компании Шелехова вступил каргопольский купец Баранов, человек, не получивший образования, но замечательный своим практическим умом, энергией и успешной деятельностью торговой, административной и даже политической. При руководстве Шелехова и управлении Баранова русская колонизация в Америке укреплялась с каждым годом; к половине 90 годов XVIII века в Чугацском заливе уже началось кораблестроение и спущено было первое судно 73 футов длиной и в 180 тонн вместимости. В 1795 году, по смерти Шелехова, управление компании перешло к вдове его, главным помощником которой сделался зять Шелехова Рязанов, а правителем колонии оставался тот же Баранов.

Общая промысловая деятельность всех русских предпринимателей у берегов Америки с 1747 по 1791 год доставила прибыли от продажи мехов до шести с половиной миллионов рублей. Число всех снаряженных в продолжение этого времени судов доходило до 70.

Приготовление экспедиции Муловского

Мысль Шелехова о посылке судов в наши американские владения нашла отголосок в проекте, представленном капитаном Тревениным, и следствием возбуждения этого вопроса было решение отправить в Восточный океан два судна под начальством капитана Муловского. Экспедицию эту предполагалось снабдить с избытком не только всем необходимым для такого дальнего плавания, но даже придать ей ученые средства и силы, достаточные для всестороннего научного исследования русских владений на Восточном океане. Инструкцию по ученой части этой экспедиции составлял известный академик Паллас, состоявший при Адмиралтейств–коллегий в звании «гисториографа». Неожиданная война со Швецией и смерть Муловского, убитого в Эландском сражении, были причинами приостановки отправления экспедиции, а последующие события заставили надолго позабыть о ней.

Экспедиция Биллингса

Несколько ранее снаряжения судов Муловского отправлена была на восток, сухим путем через Сибирь, экспедиция капитан–лейтенанта Биллингса, называвшаяся по главной цели своей «экспедицией географической и астрономической», но которой также поручалось обратить внимание на положение промыслов в наших американских владениях. Биллингсу предписывалось: определить астрономически положение устье реки Колымы и описать от него до Чукотского носа берег, не описанный Дм. Лаптевым; описать Алеутские и другие острова у берегов Америки и на принадлежащем нам берегу этого материка, при описи его стараться отыскать хорошие гавани, где бы можно было завести торговлю с местными жителями; особенно предлагалось ознакомиться с жителями Чукотской земли и Алеутских островов, описать Курильскую гряду до Японии и берег Охотского моря до Кореи. Во время путешествия предписывалось производить метеорологические наблюдения: «а паче северного сияния, состояние при них электрической силы в воздуха и действие оных на компас». При экспедиции находился натуралист для исследования и описания посещаемых стран по части естественной истории и собирания различных коллекций.

Экспедиция продолжалась более восьми лет и могла выполнить сравнительно только небольшую часть данной ей инструкции. Сделав опись реки Колымы, Биллингс близ устья ее встретил густой движущийся лед, среди которого не мог пробраться на восток далее 36 миль и должен был возвратиться в Колыму. При такой неудаче он решился попытаться пройти от Берингова пролива до Колымы и на построенных в Охотске судах вышел в море. На пути в Камчатку экспедиция открыла на Охотском море небольшой, по опасный по своему положению остров Ионы; осмотрела всю гряду Алеутских островов, часть материка Америки от Аляски до мыса св. Ильи и острова, находящиеся как у этого берега, так и к северу от Аляски. Некоторым из посещенных местностей сделана была довольно подробная съёмка; обложены ясаком [18]жители 20 островов и, кроме того, описана значительная часть западного берега Охотского моря. Войдя в Берингов пролив и убедись из рассказов чукчей, что морем невозможно достигнуть устьев Колымы, Биллингс отправился в сопровождении чукчей сухим путем и проехал от бухты Мичигмен, лежащей в Беринговом проливе, до русского поселения при реке Анюй, откуда через Нижнеколымск возвратился в Якутск. Эта шестимесячная смелая поездка дала возможность собрать некоторые сведения о чукчах, но оставила в прежней неизвестности берег океана между Колымой и Беринговым проливом. Одним из полезнейших деятелей при гидрографических работах экспедиции был капитан–лейтенант Гавриил Андреевич Сарычев, впоследствии генерал–гидрограф флота.

Экспедиция Лаксмана

При успешном развитии нашего мореходства и промыслов на Восточном океане, мы нашли полезным вступить в сношения с соседней Японией и приобрести от нее хотя такие льготы, которые имели голландцы, единственные из европейцев пользовавшиеся правом непосредственней торговли с японцами. Поводом для открытия сношений послужило доставление в отечество трех японцев, занесенных бурей к нашим берегам и с того времени проживавших в Сибири. Начальником экспедиции назначен был городничий города Гижигинска, лежащего на северном берегу Охотского моря, поручик Адам Лаксман, сын с. — петербургского академика – натуралиста Эрика Лаксмана, много хлопотавшего об осуществлении этой экспедиции и едва ли не бывшего первым подавшим мысль об ее полезности. В сентябре 1792 года, выйдя из Охотска на гальоте Екатерина, командиром которого был штурман Ловцов, Лаксман пришел в Хакодате и оттуда сухим путем с японским конвоем прибыл в Матсмай. Не допущенный в Иедо, он в Матсмае сдал привезенных с собой японцев, успел добиться разрешения японского правительства на допущение в Нагасаки русских торговых судов и в сентябре 1793 года благополучно возвратился в Охотск.

Вот современный перевод японского дозволения на вход русских судов в Нагасаки, полученного Лаксманом в городе Матсмае 23 июня 1793 года.

«Лист о позволенном входе в Нагасайскую гавань».

«Позволяя велико–российского государства одному судну иметь вход в гавань Нагасайскую, изъявив, что уже исключая оной в прочие места иностранным судам приставать возбранно, и повторяя о нетерпимой в нашем государстве вере христианской, дабы по прибытии оной образом служения и жертвоприношением ниже знаков не было, а во всем, если условие будет, чтобы поступать без противности нашему закону по врученному от нас предписанию, с чем для следования и лист препоручаем Адаму Лаксману».

За эту экспедицию сам Адам Лаксман был произведен в коллежские ассесоры с получением жалованья по 450 руб. в год «до определения к месту тому сообразному»; Ловцов произведен в поручики и уволен с оставлением в пенсию получаемого жалованья, и затем также щедро награждены не только все участвовавшие в экспедиции, но даже отец Адама академик Кирилл Лаксман, получивший единовременно три тысячи рублей.

Иностранцы, посещавшие русские берега Америки

В семидесятых годах XVIII столетия к занимаемым русским берегам и островам Америки начали являться с разными целями и иностранные мореплаватели. Из числа их испанец Квадра (1775 г.) доходил до Ситхи, знаменитый Кук (1778 г.) описал берег восточнее Кадьяка, Лаперуз (1786 г.) посетил залив Льгуа, севернее Ситхи, Ванкувер (1794 г.) сделал обстоятельную опись берегов в Хинайском и Чугатском заливах и исследовал между островами проливы от Ледяного мыса до Жуан де-Фука. Независимо от этих мореплавателей, имевших ученые цели, появилось в наших владениях довольно много купеческих судов английской Ост–индской компании, которые, выменом у туземцев бобровых мехов, приносили значительный вред русской торговле.

Морская литература

Морская литература служила верным отражением нашей морской деятельности. В продолжение 37 лет, прошедших после смерти Петра I, издано было не более полутора десятка морских книг, необходимых для обучения моряков и безопасности плавания. Это были преимущественно учебники, описания морских инструментов, мореходные таблицы и лоции. Из них выделялись только два ученые трактата наших знаменитых академиков Эйлера и Ломоносова. Первый в письме к президенту академии наук графу Разумовскому, объясняя основные законы теории кораблестроения, говорил о содержании своего сочинения «Scientica Navalis»; а Ломоносов в «Рассуждении о большей точности морского пути» предлагал многие усовершенствования в морских инструментах и способах астрономического определения места корабля на море. Хотя теоретические предположения его не имели практически полезных следствий, но смелые и прозорливые мысли этого высокого ума и теперь еще не потеряли своего значения. Так например, говоря «Об ученом мореплавании», Ломоносов, для движения вперед науки морского дела, предлагает учредить «Морскую академию», составленную из людей «искусных в математике и особенно в астрономии, гидрографии и механике» «и которые бы о том единственно старались, чтобы новыми полезными изобретениями безопасность мореплавания умножить». По его мнению, в этой академии следовало «собирать все сочинения и полезные для мореплавания и важнейшие из них издавать в свет; совещаться о новых научных исследованиях и, руководя путешествиями ученых мореплавателей, в знатные к мореплаванию предприятия призывать обещанием пристойного награждения и ободрять людей ученых и к сему делу способных». В особенно важную заслугу академии, между прочим, ставилось: составление истинной магнитной теории, теории морских течений и воздушных перемен. Подобный проект показывает, на какое громадное расстояние опередил своих современников наш знаменитый ученый, писавший свои предположения в то время, когда самая Адмиралтейств–коллегия пришла к сознанию «весьма близкой опасности все несказанные императора Петра I труды потерянными видеть».

При общем возбуждении морской деятельности и поднятии значения флота, в морской литературе явились писатели, заботившиеся не только о практически полезных служебных сторонах морского дела, но и о расширении круга специального и общего научного уровня образования моряков; а некоторые авторы старались знакомить вообще русских читателей с более интересными сторонами морской деятельности и тем возбуждать сочувствие к флоту среди нашего образованного общества. В это время голландский и английский языки, с которых преимущественно переводились морские книги, уступили место французскому. К числу переводов с этого языка принадлежали изданные по–русски авторитетные сочинения: Морская тактика, Госта; Теория и практика кораблестроения, Бугера; Морское искусство, Ромма; Наука морская (Le manoeuvrier), Будре де Вильгюе; Военный мореплаватель, Озаня; Полное умозрение строения и вождения кораблей, Эйлера, и многие другие. Кроме того, переводились и печатались книги и статьи в периодических изданиях и по другим отраслям морского дела: История мореходства и торговли разных народов, Описания различных стран, Об укреплении морских берегов и гидравлических работах, О географических открытиях в разных частях света, Замечательные морские путешествия и пр. Последние имели такой успех, что, например, путешествие Кука потребовало нескольких изданий. Употреблявшиеся в преподавании преимущественно рукописные учебники заменились печатными, более полезными по своему содержанию и изложенными понятным, а иногда и изящным для того времени языком.

Вместо прежних тяжелых, далеко не удовлетворительных оригинальных сочинений по разным морским предметам, начали появляться обстоятельные практические полезные труды. К числу их принадлежат: Лоция Финского залива и Балтийского моря, Нагаева; О точности морского пути и Дополнение к Бугеровой навигации, Курганова; Морской треязычный словарь, Шишкова; Собрание списков, «содержащее имена всех служивших в российском флоте флагманов, обер–сарваеров и корабельных мастеров и ныне служащих в оном и при адмиралтействе, как флагманов, так штаб и обер–офицеров», И. Л. Голенищева—Кутузова; О сохранении здравия морских служителей, Бахерахта; Описание плавания к; берегам Америки, Шелехова; Описание Архипелага и Варварийского берега, Коковцева; Жизнеописание адмирала Нагаева, Веревкина и пр. Писали и переводили статьи, относящиеся к морскому делу, и такие известные ученые, как академики Миллер, Паллас, Шлецер, Румовский и др. Сделана даже попытка к печатанию исторических документов – изданием писем Петра I к адмиралу Науму Сенявину.

Большинство изданных морских сочинений этого времени отличается целесообразностью и желанием, по возможности, всесторонне и обстоятельно ознакомить читателя с избранным предметом и выражаться понятным хорошим языком. Более замечательные деятели по морской литературе были морские офицеры: Иван Логинович Голенищев—Кутузов, Григорий Григорьевич Кушелев, Александр Семенович Шишков, впоследствии министр народного просвещения, и профессор высшей математики и навигации в Морском кадетском корпусе Николай Гаврилович Курганов. Первые три, имевшие всегда серьезные служебные занятия, могли посвящать литературе только немногие свободные часы и писали, так сказать, между делом. Для Курганова же литература и преподавание составляли главную цель жизни. При светлом уме, обширном разностороннем образовании и знании как древних, так и трех новых языков, Курганов отличался необыкновенным трудолюбием и сердечностью, которая проглядывала даже в его серьезных научных сочинениях. Кроме передачи своим ученикам; специальных морских сведений, он всеми силами старался о расширении горизонта их общего образования и сообщал им полезные знания о разных предметах, иногда имеющих только далекое отношение к морскому делу. При редком соединении глубокого, блещущего замечательной остротой и игривостью, ума с необычайной теплотой сердца он умел в каждом, даже сухом, предмете открывать интересные стороны, способные возбуждать сочувствие в его слушателях или читателях. Сознавая вред напускной ученой важности, нередко прикрывающей невежество, Курганов относился к ней с беспощадной иронией и старался доказать, что всякую научную истину, как бы ни казалась она мудреной, можно объяснить просто и понятно.

Личный состав флота в 60 годах XVIII века

Для правильной оценки состояния флота необходимо ознакомиться с характером личного состава морских офицеров и состоянием кораблей и их экипажей в 60 гг. XVIII века. В числе морских офицеров того времени, за исключением весьма немногих единиц хорошо образованных и понимающих высшее требование службы, было также сравнительно немного способных, сведующих практиков, и затем остальная часть служащих представляла инертную массу, держащуюся привычной рутины и способную не к самостоятельной, но только к подчиненной деятельности, требующей разумного руководителя в лице взыскательного начальника. Нравы тогдашних морских офицеров, сходные, впрочем, с нравами большинства современного им русского общества, поражали своей грубостью даже английских моряков, также не отличавшихся особенной мягкостью. На пьянство, называвшееся тогда официально «шумством», и на кулачную расправу с нижними чинами само начальство смотрело снисходительно, как на явление обычное и неизбежное. Основанием судовой дисциплины служил деспотизм командира. Существование обязательных консилиумов и неуместные ссылки офицеров на статьи регламента поддерживали своевольство подчиненных. Продовольствие команды было возложено на командиров судов, из которых некоторые сильно злоупотребляли этим доверием, что, конечно, не оставалось без вредного влияния на дух экипажа корабля и дисциплину. [19]

Общий характер бывшего морского управления

Построение судов, их морское и боевое вооружение, портовые и административные порядки – все это велось и содержалось «по старине», и всякое нововведение встречалось крайне неприветливо и нередко отвергалось, несмотря на его пользу. Лучшим доказательством подобного положения дел представляется неудачная попытка введения в нашем флоте полезнейшего и необходимейшего на море угломерного инструмента – октана Галдея, бывшего прообразом нынешнего секстана и других отражательных астрономических инструментов. Попавший в Россию в 1751 году, через двадцать лет по его изобретении, октан, далеко превосходящий по своей точности употребляемый нашими моряками «квадрант», был найден неудобным «по сложности своего устройства». То же было и с другим полезнейшим нововведением по части кораблестроения, именно, с заменой деревянных книц железными, как это предлагал в 1739 году корабельный мастер Рамбург. Сослуживцы его отзывались: «Что те кницы весьма неудобны, понеже де во время шторма могут корабль повредить и пр.», а генерал–интендант Головин не без иронии заметил, что «не надеется де он, чтобы мастер Рамбург во Франции действительно употребление тех книц видеть мог». Подобное отношение ко всякой новизне царило тогда и по другим частям морского ведомства.

Шутливо замечая по поводу отправления эскадры в Архипелаг, что «Гибралтар нашим (морякам) казался конец света», Екатерина II не подозревала, что это была печальная истина. В самом деле, для офицеров того времени кроме Балтийского моря и пути из него в Архангельск все остальное было положительно неведомо. Даже и из корпусного учения они могли вынести только краткий перечень главнейших географических собственных имен, но и те, конечно, скоро забывались. Впрочем, о состоянии тогдашних географических сведений вообще в русском обществе можно судить по вопросу самой Екатерины, обращенному к иностранной коллегии: «Имеют ли грузинские владения порты на Каспийском или Черном море? Тифлис стоит на одних картах на Черном, на других на Каспийском море, а в иных на середине земли».

Отправление за границу русских и приглашение на флот иностранных офицеров

Для скорейшего преобразования флота было тогда решено, что необходима помощь из флотов иностранных, стоящих во многих отношениях выше нашего; стали отправлять офицеров волонтерами на иностранные флоты и приглашать хороших иностранных моряков на русскую службу. Из числа русских, бывших за границей, вышло несколько отличных офицеров, как например: Козлянинов, Лупандин, Ханыков, Селифонтов и др., а из позднейшего отправления (в 1793 г.) Обернибесов, Лутохин, Лисянский, Крузенштерн, известный по своему быстрому служебному движению капитан–лейтенант Семен Великий и др.