ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Опять пришла весна, и Эльба взломала сковывавший ее ледяной панцирь.

Снова по кривым улочкам и переулкам Гамбурга понеслись потоки талой воды, и городская беднота бросилась вычерпывать воду из подвалов, служивших ей пристанищем. Снова Берент Карфангер простился с женой и детьми и ушел в море на «Дельфине», впервые изменив своему обыкновению плавать в одиночку: в кильватере «Дельфина» шел «Мерсвин» под командованием его нового капитана Яна Янсена. Петер Эркенс не уронил чести магдебургских плотников: «Мерсвин» был отремонтирован на славу и мог без всяких опасений пуститься в дальний путь через Атлантику.

На этот раз Карфангер направлялся в Новый Амстердам, ставший в торговле Голландии с Вест-Индией важным перевалочным пунктом. Если им повезет и удастся прямо там раздобыть обратный фрахт, то незачем будет идти в Карибское море, к островам Кюрасао и Аруба, за пряностями — самым выгодным товаром. Ведь с тех пор как англичане несколько лет назад отобрали у испанцев Ямайку, она превратилась в желаннейшее прибежище флибустьеров, охотившихся под охраной британской короны главным образом за испанскими и голландскими торговыми кораблями. Да и не только там — на многих других островах Антильского архипелага обосновались пираты всех мастей, выходцы из самых разных стран. Поэтому плавание в этих водах означало смертельный риск для любого корабля, в том числе и для гамбургского. Здесь за каждым островком, за каждым мысом могла таиться опасность.

С самого начала погода не благоприятствовала их предприятию. Как только корабли вышли в Северное море, задул такой сильный встречный вест, что «Дельфину» с «Мерсвином» понадобилось бы несколько недель изнурительного лавирования для того, чтобы выйти в Атлантический океан.

Поэтому Карфангер решил повернуть на северо-запад и, пройдя между Оркнейскими и Шетландскими островами, взять курс на Ньюфаундленд.

Старший судовой плотник Петер Эркенс испросил у Карфангера разрешения до прибытия в Новый Амстердам остаться на борту «Мерсвина». Он хотел воочию убедиться, что все сделано как надо, что все соединения и крепления в корпусе корабля прочны и не разболтаются при долгой качке. Однако в первое время из этого ничего не вышло: плотника скрутила жестокая морская болезнь. Пришлось парусному мастеру уложить его головой по ходу судна на тюк парусины возле основания грот-мачты, где бортовая и килевая качка ощущалась не так сильно, как на возвышении полуюта.

— Благодарю вас, — страдальческим голосом проговорил Эркенс, — вы так заботитесь обо мне.

— Да чего уж там, — отмахнулся старик. — Ну вот, теперь старайтесь дышать вместе с кораблем: как он поднимется — вдох, как опустится — выдох.

Постепенно Петер Эркенс начал привыкать к качке, тем не менее поварское искусство кока «Мерсвина» он по-настоящему смог оценить лишь к тому времени, когда они оставили за кормой Оркнейские острова и ленивая зыбь Атлантики сменила крутую волну Северного моря.

Три недели спустя гамбургские корабли угодили в густой туман. Даже в полдень с бака «Мерсвина» невозможно было различить гакабортных огней шедшего впереди «Дельфина», хотя Ян Янсен и старался держаться как можно ближе к корме флейта, на котором каждые две минуты били в рынду. Спустились сумерки, а туман все не рассеивался. Тогда Карфангер распорядился положить корабли в дрейф, чтобы Ян Янсен и Петер Эркенс могли прибыть на

«Дельфин».

Когда все собрались в капитанской каюте, Карфангер изложил свои соображения:

— Я считаю, что нам лучше дрейфовать, пока не наступит утро. Мы уже три или четыре дня не видели ни солнца, ни звезд и не можем точно установить наше местонахождение. Вполне возможно, что мы сейчас поблизости от Ньюфаундлендской банки.

В этих местах, где теплый Гольфстрим смешивается с ледяными водами Лабрадорского течения, густые туманы не были редкостью. Помимо этого, большую опасность представляли и океанские течения, как правило, совершенно непредсказуемые; они могли отнести корабль и к западу, и к востоку.

Совещание в каюте было прервано появлением маата.

— Впереди справа по борту блеск льда, капитан! — доложил он.

Все выбежали на палубу и стали вглядываться в туман. Почти одновременно Карфангер и Янсен заметили светлое пятно с размытыми очертаниями.

Расстояние до него было трудно определить. Если это айсберг, то как далеко он от них находится?

Карфангер велел брасопить реи. «Дельфин» двинулся дальше, за ним последовал и «Мерсвин».

Вдруг из тумана донесся приглушенный расстоянием крик:

— Э-ге-гей, на корабле! На помощь!

Кричали несколько голосов одновременно, причем явно со стороны айсберга. Может, это потерпевшие кораблекрушение ищут спасения на дрейфующей ледяной горе — на пока еще спасительном, но неотвратимо тающем по мере продвижения на юг, в теплые воды Гольфстрима, острове? Гамбургские корабли снова легли в дрейф, с «Мерсвина» спустили большую шлюпку, в которую сел Ян Янсен со своими людьми.

Каково же было изумление капитана «Мерсвина», когда вместо ожидаемой ледяной горы перед ними возник борт фрегата с двумя батарейными палубами: из орудийных портов на них глядели жерла двадцати с лишним пуше

«Ловушка! „ — пронеслось в голове Янсена. Он крикнул гребцам тотчас поворачивать назад. Поднявшись на борт «Дельфина“, сообщил об увиденном Карфангеру. Тот велел готовить пушки к бою, а сам сел в шлюпку, которая вновь направилась к незнакомцу. Их заметили, чей-то голос прокричал по-английски:

— Эй, сюда, гребите сюда!

— Кто вы такие? — сложив ладони рупором громко спросил Карфангер. Ему отвечали, что это британский фрегат «Ариадна», наскочивший в тумане на айсберг и застрявший на нем. Карфангер поднялся на борт английского корабля в сопровождении боцмана Петерсена; какой-то долговязый матрос светил им фонарем. На одно мгновение пляшущее пятно света упало на его лицо

— и Карфангер даже вздрогнул от неожиданности. Это был Михель Зиверс, сын погибшего плотника с «Мерсвина».

Разговор с капитаном фрегата был недолгим. Англичанин рассчитывал, облегчив корабль, снять его с айсберга, поэтому обратился к гамбуржцу с просьбой перегрузить на его корабли хотя бы часть пушечных ядер из крюйт-камер фрегата. Остальные он намеревался попросту выбросить за борт. Карфангер не возражал.

Вскоре между фрегатом и гамбургскими судами в кромешной тьме начали сновать шлюпки, рулевые которых ориентировались по развешенным по бортам судов фонарям. Когда стало ясно, что ни «Дельфин», ни «Мерсвин» не смогут больше взять на борт ни единого ядра, шлюпки еще раз напоследок загрузили. Тем временем команда фрегата быстро побросала оставшиеся ядра за борт. Фрегат не двинулся с места. И лишь, когда вслед за ядрами в воду полетели несколько пушек с верхней батарейной палубы, «Ариадна» вновь обрела свободу.

В награду за помощь Карфангер получил увесистый кошелек, набитый золотыми испанскими дублонами. «Не иначе какой-нибудь приватир ограбил в свое время испанский галион», — подумал гамбургский капитан.

Напоследок Карфангер обратился к капитану фрегата с просьбой отпустить одного из его матросов — Михеля Зиверса — домой, в Гамбург, однако в ответ услыхал вежливое, но решительн «Ноу, сэр! «. Зиверс подписал контракт на десять лет, добавил англичанин, и разорвать его не имеет права.

Когда они садились в шлюпку, Клаус Петерсен вполголоса сказал капитану:

— Зиверса уже два раза пороли и пригрозили, если еще раз вздумает бежать, то его проведут сквозь флот.

Этот вид наказания заключался в том, что несчастного перевозили с одного корабля эскадры на другой, и на каждом он получал по двенадцать ударов плеткой-девятихвосткой по обнаженной спине. Мало кто доживал до конца такой экзекуции. По сравнению с этой пыткой скорая смерть в петле, привязанной к фока-рею, — удел схваченных зачинщиков бунта на корабле — казалась почти милостью.

Карфангер не проронил ни слова. Лишь когда шлюпка подошла к борту

«Дельфина», он обернулся в сторону спасенного фрегата и едва слышно проговорил:

— Да смилостивится Господь над Михелем Зиверсом и отведет от него эту кару.

Наступало серое утро, и туман понемногу начал рассеиваться. Гамбургские корабли отправились дальше, однако все еще под зарифленными парусами.

Спустя неделю они прибыли в Новый Амстердам — центр Новых Нидерландов возле устья Гудзона. Окруженный частоколом со сторожевыми башнями город большей частью состоял из бревенчатых домов. Голландские переселенцы носили широченные штаны до колен, за что получили от англичан прозвище

«мистер Кникербокер». Здесь Петер Эркенс впервые в жизни увидал рослых бронзоволицых людей, одетых в пестрые, расшитые орнаментом одежды из звериных шкур. Их длинные иссиня-черные волосы были собраны на макушке в пучок, из которого торчали одно, два или три орлиных пера. У большинства имелся лук, а на поясе — искусно выделанный кожаный колчан, полный стрел; лишь немногие были вооружены мушкетами. У берега реки виднелись их легкие пироги, на которых они привозили сюда добытые за зиму меха, чтобы выменять на них у голландцев ножи и топоры, мушкеты, порох и свинец. Чего тут только не было: меха выдры и соболя, горностая и норки, скунса и бобра, медвежьи, волчьи и лисьи шкуры! Однако все это великолепие мало интересовало Петера Эркенса — он не отрывал глаз от индейских пирог. Часами просиживал он на берегу, изучая их конструкцию: киль и шпангоуты из легкой лиственницы, прошпаклеванную смолой обшивку из кусков березовой коры, скрепленных между собой особо выделанными тонкими корнями сосны. В конце концов он уговорил одного молодого индейца дать ему на несколько часов пирогу в обмен на абордажный тесак. Старший корабельный плотник пришел в восторг от великолепной остойчивости и прочности, изрядной грузоподъемности и маневренности казавшегося невесомым суденышка, приводившегося в движение легким однолопастным веслом.

Карфангер больше интересовался мехами, целые залежи которых обнаружил в портовом пакгаузе, принадлежавшем местным купцам. А когда ему сказали, что в пакгаузе по соседству хранятся самые разнообразные пряности, завезенные сюда с тропического юга, он окончательно отказался от мысли идти к Кюрасао и Арубе, твердо решив раздобыть обратный фрахт здесь, на месте.

Карфангер быстро сошелся в цене с несколькими купцами и, не откладывая, приказал своим людям грузить закупленный товар на корабли. Сам он встал в сторонке, наблюдая за погрузкой. Тут появился Петер Эркенс и поведал о своей «сделке». На кремневое ружье он выменял у индейца пирогу, связку шкурок выдры и бобра и три восхитительных меха голубого песца.

Пирогу Эркенс без труда сам поднял из воды и принес на корабль. Посмотреть на нее сбежалась вся команда. Моряки наперебой восторгались ее легкостью. Затем пирогу с превеликой осторожностью опустили в грузовой трюм.

На следующее утро были отданы швартовы, и гамбургские корабли отправились в обратный путь. Дул попутный ветер, который, правда, то ослабевал, то усиливался до штормового, так что с гребней волн клочьями летела пена. Были и такие дни, когда казалось, что океан заснул и почти не дышит. Но это ни в коем случае не означало, что команды обоих судов могли предаваться блаженному ничегонеделанию. Карфангер использовал каждую свободную минуту для упражнений в быстроте заряжания пушек, добиваясь полной слаженности действий канониров. Тем же занимал команду «Мерсвина» и Ян Янсен.

Порой Карфангер устраивал настоящие боевые маневры. Его «Дельфин» брал на себя роль пиратского фрегата, и Яну Янсену предстояло решить сложную задачу: до наступления темноты не дать «захватить» свой корабль.

Все это не было пустым развлечением: речь ведь шла о судьбе кораблей и их команд, поэтому важно было обучить людей всем хитростям и тонкостям морского боя «один на один».

После каждого успешно завершенного «сражения» матросам выдавалось по пинте рома сверх положенного. В такие дни команды обоих судов старались изо всех сил. И всякий раз Карфангер в итоге не без удовлетворения признавал, что все попытки «Захвата» «Мерсвина» закончились безрезультатно.

Ян Янсен выдержал строгий экзамен с честью. Карфангер мог в любой момент со спокойным сердцем доверить ему один из своих кораблей.

С этим чувством удовлетворения он и вернулся в Гамбург. Однако там оно сразу же было омрачено печальной новостью: за время их плавания североафриканские пираты захватили три гамбургских судна. И Карфангер еще настойчивее стал при каждом удобном случае напоминать отцам города о необходимости строить собственные конвойные корабли. К растущей досаде Томаса Утенхольта, он каждое выступление завершал своим неизменным: «В остальном полагаю, что во имя процветания и развития нашего мореплавания и нашей торговли городу не обойтись без нескольких хорошо вооруженных фрегатов».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.