X

X

Густапс и Иорник. — Два злодея. — Придворный куроед великого курфирста. — Ночное покушение. — Северное сияние. — На оленях.

Одновременно с этой беседой, происходившей в кают-компании клипера, на американской яхте велся разговор между двумя эскимосами Пакингтона.

Густапс и Иорник обсуждали вместе свои злодейские планы.

— Вполне ли надежно устройство твоей машины? — говорил Густапс. — Ты ведь знаешь, что клипер не должен взорваться ранее, как через десять дней, потому что именно такой срок нужен тебе на уничтожение четырех человек, которых я тебе указал: Грундвига, его товарища и обоих Биорнов.

— Это правда, что вы дадите мне двадцать тысяч пиастров за обоих братьев?

— Я дал тебе слово, Иорник.

— Ладно. Я их скоро заработаю.

— Затем ты должен сделать так, чтобы остальные норрландцы лишились всяких средств для возвращения на родину. Ни один из них не должен вернуться и рассказать о том, что случилось здесь. Если это откроется, вся вина будет приписана мне, и норрландцы восстанут, как один человек, под начальством Эрика, чтобы отомстить мне.

Густапс не знал, что против Розольфсе уже предпринята новая экспедиция уцелевшими «Грабителями», которые не посвятили его в эту тайну.

— Не беспокойтесь, господин мой. Я устрою все как следует, и в самую надлежащую пору.

— Вот я и спрашиваю тебя, уверен ли ты в успехе?

— Уверен, как в том, что я существую в данную минуту. Видите ли, я устроил фитиль, время горения которого рассчитано в точности. Конец его проведен в крюйт-камеру яхты. Через две недели яхта взлетит на воздух, а с нею и клипер, который стоит бок о бок.

— А разве не может случиться, что яхта взлетит, а клипер уцелеет?

— Разве вы не помните, что мы уговорили этого дурака Пакингтона взять с собой десять тысяч килограммов пороха? Тут есть чем взорвать даже целых пять кораблей!

— Твоя правда, Иорник. Взрыв будет ужасный. Можно вполне надеяться, что наши враги погибнут до единого, после чего мы уедем в санях на южный берег, где и будем ждать корабля, который должен за нами прийти.

— И тогда Иорник будет богат и не вернется на землю своих предков, а станет жить с белыми людьми, есть ростбиф, пить водку, курить глиняную трубку.

Читатель, вероятно, уже понял, что из двух злодеев только Иорник был настоящим эскимосом. Он действительно служил однажды проводником для одной экспедиции, предпринятой компанией молодых англичан с целью поохотиться на белых медведей. Компания осталась очень довольна его услугами и привезла его с собой в Лондон, где он имел большой успех в качестве первого эскимоса, показанного в Европе. С ним одно время много носились, заставляли его есть сырых, неощипанных кур и тому подобное. Но все на свете надоедает, надоел публике и эскимос. Между тем он успел привыкнуть к европейскому комфорту и полюбил денежки. Тщетно показывался он на подмостках цирка и балаганов в качестве «куроеда великого курфирста Прусского» — на него перестали смотреть. Бедному эскимосу грозила в Европе голодная смерть. Наконец, над ним сжалился капитан одного корабля и отвез его в Исландию. Там его отыскал таинственный незнакомец, которого мы покуда знаем лишь под именем Густапса, и нанял его для своих целей. Дикарь, почувствовавший жажду к деньгам, ради них всегда бывает готов на все…

В эту ночь Иорник, докончив устройство своего фитиля, вернулся в каюту, где он помещался со своим товарищем. Густапс крепко спал. Тогда у эскимоса явилась мысль: а что, если враги Густапса богаче его и заплатят Иорнику за смерть Густапса гораздо дороже, чем тот обещал заплатить за убиение их?

Эта мысль быстрее молнии промелькнула в голове дикаря, но он успел ей поддаться. Взяв пистолет, он подкрался к спящему товарищу и прицелился ему в затылок.

Но Густапс никогда спокойно не спал, он постоянно бредил разными ужасами. Так и в этот раз его посетили тревожные сны, он стал метаться и кричать:

— Измена!.. Не смейте!.. Горе тому, кто меня тронет!

Иорник подумал, что это дух-покровитель предупреждает Густапса о грозящей ему опасности. Дикарь испугался, бросил в сторону пистолет и встал на колени, громко крича:

— Простите!.. Простите!.. Это злой дух меня смутил!.. Никогда больше не буду!.. С этой минуты я буду вам верен, как собака!..

При первых же словах эскимоса Густапс проснулся и понял все.

— А, господин Иорник, — сказал он, — вы хотели продаться тому, кто дороже заплатит? Подойди ближе, — прибавил он повелительно.

Эскимос подошел.

Густапс прицелился в него из своего пистолета.

— Стрелять или нет? — спросил он.

— Как угодно, — смиренно отвечал Иорник, весь трепеща. — Злой дух ввел было меня в искушение, но я удержался.

— Ну, на первый раз я тебе прощаю, — сказал Густапс, — но помни, что если что-нибудь подобное повторится, пощады тебе не будет… Запомни это!

Эскимос отошел прочь, как побитая собака, и лег спать в углу.

Эта ночь была последнею перед выступлением в поход. На утро все норрландцы должны были уехать на санях по льду, за исключением десяти человек, которые должны были остаться для охраны клипера.

В эту ночь северный горизонт осветился великолепным северным сиянием, на которое норрландцы так залюбовались, что долго не ложились спать. Особенно восторгался Пакингтон, никогда не видавший ничего подобного.

Утром, в назначенный час, состоялось выступление.

Весь караван разделился на три части: норрландцы шли под начальством Эдмунда, американцы — под начальством Пакингтона, а эскимосы — под начальством Готшалька и Рескиавика.

Экспедицию сопровождали пятеро саней, нагруженные вещами и припасами.

Предполагалось, что один день сани будут везти олени, а другой день — собаки, по очереди, во избежание утомления тех и других.

Собаки были эскимосской породы, с превосходным чутьем и замечательно дрессированные.

Иорника и Густапса возвели в сан главных проводников. Фредерик Биорн взял на себя главное командование экспедицией.

В первое время после выступления норрландцы пели веселые песни, но потом унялись. Экспедиция двигалась среди глубокой тишины, которую нарушал только скрип полозьев по мерзлому снегу да по временам — лай собак.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.